— Не шути со мной. Я сейчас не в самом лучшем расположении духа.
Гулкая музыка, звучащая из колонок в клубе, заглушается шумом крови, прилившей к голове, руки непроизвольно сжимаются в кулаки до белеющих костяшек, в груди печет так, будто кожу прижгли каленым железом. Только что вынутым из плавильной печи, горячим, испускающим приглушенный жар. Хибари не может скрыть, что злится. Выдержку держать удар ему привили в раннем детстве, закрепляя достигнутый результат годами физических тренировок и медитаций, и, когда Кёя вырос и поступил в университет, многим, даже ему самому, казалось, что дело сделано. Больше никто и ничто не сможет поколебать его уверенность в себе и вечно цветущем психопасспорте, сбить с пути и опрокинуть на дно общества.
Он – Хибари Кёя, он создан таким.
Реальность оказывается жесте, чем он себе представлял.
Под аккомпанемент танцевального мотивчика из восьмидесятых, Кея внезапно понимает, что совершил грубейшую ошибку - прислушался, а Мукуро оказался прав, проявив настойчивость и заговорив первым. Чертовски обидно признавать поражение, еще даже не начав гонку, стоя в колодках на низком старте, но ничего не поделаешь – эту партию он Мукуро проиграл. Всухую.
— Твое дело, верить мне или нет. – Скорее бормочет Хибари, опустив голову и с преувеличенным интересом рассматривая узор столешницы. Светлый мрамор с темно-золотистыми прожилками – ужасно пошло, но бессовестно красиво. – Я хочу, чтобы ты ушел… Дьявол, нет, я хочу не этого. Ты. Должен. Сдохнуть. Раствориться в кислоте. Я хочу, чтобы твое тело глодали собаки, до тех пор, пока не обнажатся кости и все увидят твое сгнившее нутро!
Стекло в его руках трещит и лопается – похоже, компенсации не избежать. Плевать, думает Хибари, сметая осколки на пол и слыша, как звонко мелкие стеклышки перекатываются на полу. Никакая мантра не способна погасить ненависть к человеку, сидящему на расстоянии вытянутой руки и унять ярость, вспыхнувшую от искры будто бы вскользь оброненных слов — на первый взгляд безобидных, на деле ранящих - нежно, но смертельно. Проникающих под кожу незаметно, как вирус, который отравляет тело, заставляя внутренние органы отказывать один за другим, вызывает удушье, туманит разум, лишая способности рассуждать здраво.
Сопротивляться становится почти безнадежно. Хибари понимает это так же ясно, как и то, что показатели его психопасспорта портятся. Тем сильнее, чем дольше он позволяет этому цирку продолжаться.
Почему он еще не ушел? Что его останавливает? Неужели страх, что они могут больше никогда не увидеться? Уйти, уйти сейчас, пока точка невозврата еще только маячит на горизонте, пока еще можно повернуть назад, он еще может остановиться, пускай и в одном ничтожно крошечном шаге от бездны, правда? Как бы ни так. Бездна смотрит на Кёю бесстыжими глазами Рокудо Мукуро, улыбается его губами, говорит с ним обманчиво ласково, уговаривая, приговаривая, но на деле вынося смертельный приговор.
Таким, как он, в обществе не место, специальные тюрьмы сдерживают их силы, связывают по рукам и ногам, не дают повлиять на мир и его обитателей, и так и должно быть.
Мукуро не боится Сивиллы? Что, правда? Что еще ты расскажешь, что раскаиваешься за тот случай и готов помочь с реабилитацией? Что пришел сюда в надежде на откровенный разговор по душам? Да пошел ты, Рокудо! Писк умных часов тревожно сообщает, что уровень стресса его владельца резко повысился, но Кея не слышит. Старательно игнорирует. Не до этого сейчас, пожалуйста, пожалуйста, просто оставьте его в покое.
Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться.
Ему нужен покой и, пожалуй, еще один стакан виски.
Пожалуйста, блядь.
Бармен занят посетителями, ему не до них, и в отсутствие альтернативы Хибари крепче сжимает кулаки, шипя сквозь зубы. Капли крови лениво стекают на мрамор, окашиваясь в разные цвета под светом клубных ламп. Прятать раны даже не приходит ему в голову. Виртуальное стекло ранит так же больно, как настоящее, заставляя проклинать создателей нейросети – додумались же в свое время встроить в шлемы виртуальной реальности функцию физиоидентичности, которая позволяет здесь ощущать себя так же, как и в реальности. Благодаря ей можно почувствовать тяжесть армейского снаряжения, когда играешь на военной арене, эффект алкогольного опьянения в баре… или жгучую, как кайенский перец, злость.
У Мукуро, этого сукиного сына, нет права разговаривать так свободно, по-свойски, они знакомы без году неделя.
Хибари переводит взгляд на бармена. Занят.
Вот и прекрасно.
— Говоришь, могу перестать быть жертвой? — Часы пищат еще тревожнее, на дисплее легко читаются алые цифры – 74.3, короткий разговор заставил преступный коэффициент Кеи подскочить больше, чем в два раза. Мукуро может вволю насладиться этим зрелищем. Хибари крепко держит его за галстук. Он и сам не заметил, как встал и в один шаг оказался рядом, нависая над виновником своих бед. – Ну что ж, пойдем, докажешь на практике. На словах и я могу очистить свой психопасспорт за пару успокаивающих вдохов.
Кея тащит Мукуро сквозь толпу, намотав галстук на кулак и решительно отталкивая от себя пьяных мужчин, на все согласных женщин. В конце коридора, освещенного галогенными лампами, виднеется дверь без ручек – рядом нет никого, все на танцполе. Хибари прикладывает дисплей умных часов к валидатору и под тихий писк открывает дверь и вталкивает Мукуро в полутемное помещение, где кожаные диваны и лакированный пол освещает бледный фиолетовый свет полусдохших светодиодных ламп. Стены здесь заменили жидкокристаллическими экранами, на которых лениво плещутся языки бледно-белого пламени. Дверь закрывается и музыка пропадает – звукоизоляцию смастерили отменную.
— У тебя есть полчаса, — мрачно сообщает Хибари, прислонившись к стене, сложив ладони на груди и следя за действиями Мукуро. — Изложи свой план, гений тактической мысли, а потом я решу, что с тобой делать.
Отредактировано Hibari Kyoya (2018-09-22 12:44:28)