//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто.
Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией.
И все же это даже пугало отчасти.
И странным образом словно давало надежду. Читать
NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу.
Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу:
— Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать
uniROLE |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Ukitake Jushiro, Kuchiki Rukia, Kyoraku Shunsui
Может ли Он нуждаться в прощении?
Знает ли Он свое предназначение?
Как ощущает Он смерть?
Хочет ли иногда умереть?
Уже-не-капитан Укитаке, вернувшись назад в Общество Душ, хочет вернуться в свой отряд и в поместье, и понимает, что все слишком изменилось за это время...
Слуги, надо полагать, не знали, что и думать – со-тайчо-доно и прежде, в бытностью свою капитаном Восьмого отряда, не часто навещал принадлежащее ему поместье, в последние же годы и вовсе его забросил, а теперь, вот – прибыл давеча по дню, и весьма неожиданно. Оказался в комнатах, просторных, и не выскобленных к его прибытию, ай-яй-яй! – и надо же, всех выслал вон, запретив кому-либо приближаться к личным покоям. И глянул напоследок единственным глазом так, что от давления реяцу фусума волнами пошли, а несколько особо впечатлительных слуг, помоложе, упали в обморок.
В поместье оставался только повар, которого мало что интересовало, кроме стряпни, да молчаливый, легкий на ногу посыльный.
«Пока что мы тебя спрячем», - так Кьёраку сказал Укитаке, и слово свое намеревался сдержать.
«Пока… что», - приговаривает сухой стук бамбукового желоба в саду, над которым спускаются синие сумерки. Журчит фонтанчик, тихой рябью идет вода в глубокой каменной чаше, и что-то отражается над ней, черным и рубиново-алым, под негромкий, уже тысячу лет знакомый звон. Джигоку-чо садится на подставленный палец, и Кьёраку со вздохом откидывается затылком на опору террасы.
Нанао-тян желает знать, отчего ее любезный капитан и родственник заперся в поместье своей семьи, и не принимает посетителей. Отговорка про скорбь по семье не срабатывает, не сработает с ней – бесполезно. И только самый строгий приказ – вернее, просьба, что прочла Нанао-тян затем в его взгляде, сейчас удерживает ее в бараках первого отряда. Заставляет уняться Окикибу, и прочих – как офицеров, так и рядовых, которые в ичибантае служат едва ли не дольше, чем сама Нанао-тян живет на этом свете. Те напирают небось, с вопросами требованиями, но его девочка держит оборону, упрямо и стойко, не дрогнув.
Она знает, что ее капитан ничего не делает напрасно.
Тонкий чубук трубки проворачивается в пальцах, и сизый дым стелется над темнеющим садом. После войны с квинси Кьёраку стал чаще курить, и сейчас горьковатый дым оседает в легких, мягко прочищая голову. Рядом на террасе белеет фарфоровый изгиб бутылочки с саке, и две чашечки. Шелестят заросли роз и пионов, перешёптывается бамбук, будто сад сплетничает о чем-то, а по пальцу перебирает лапками адская бабочка. Ожидает ответа.
Медлить больше нельзя, - пепел бесшумно осыпается в специальную плошку, трубка коротко постукивает, почти вторя бамбуковому желобу. На два лада – «пока… что», - Кьёраку поднимается с террасы, и гарды Катен Кьёкоцу негромко бряцают. Ножны шелестят по хакама – дайсё на своем месте.
- Пора, дружище, - поздний вечер спускается над Обществом Душ, с густой чернотой бесконечного неба, усыпанной звездами. Сейрейтей еще не спит, и велик шанс наткнуться на патрули, но плох тот хозяин, который не знает тайных путей из своего дома.
«Держись позади меня», - вряд ли нужно повторять это для Укитаке вслух.
Сколько-то-там-летней разлуке не сказаться на их тысячелетнем понимании.
Прежней болью, неповоротливой и глухой, отчего-то снова стучится в груди. Радоваться бы – но в стелющейся над Обществом Душ ночи ощущается скрытая угроза. Прислушиваться к духовному фону все равно что дышать, но сейчас Кьёраку кажется, что в том затаилась угроза. И немалого стоит ему не обернуться на Укитаке – того самого Укитаке.
Или все же, немного другого?
Радость от возвращения так и борется, так и схлестывается в нем, насмерть, с дурными предчувствиями. В последней войне шинигами и арранкары вынужденно сражались на одной стороне, что же до Временного шинигами, то он и вовсе не делал различий между теми и этими. В какой-то момент это принесло пользу, но Общество Душ не совсем до конца приняло вайзардов. Что уж говорить об арранкарах.
Но – «Укитаке!» - если чувство вины за случившееся с лучшим другом и собиралось однажды оставить Кьёраку, то пока о своих намерениях ничего не сообщало.
«Стал ли он таким из-за нас?» - сюнпо – быстрое, и ветер ударяет в лицо, свистит в ушах, шляпу приходится придерживать. Как там, возле белого камня над морем, где Кьёраку впервые за годы, показавшиеся такими долгими, ощутил знакомую реяцу.
Свою реяцу он сейчас не прятал нарочно – он прятал в ней любые отголоски изменившейся духовной силы Укитаке. Если кто-то распознает ее принадлежность, ее новую природу раньше времени… то это несколько нарушит планы Главнокомандующего.
Где-то там, в темноте, адская бабочка прилежно звенит крылышками, направляясь к уютному парку. Там в пруду плещутся карпы, и тоже шепчет бамбук, и постукивает очень похожий желоб. Там почти ничего не изменилось, в Угендо.
Не изменилась и пещера в зарослях рододендрона, за которой начинался потайной ход, ведущий прямиком в казармы джусанбантая. В кабинет его капитана, - карпы-светильники загораются при приближении, шариками бледно-голубого, холодного света. Реяцу Рукии-тян.
Она наверняка уже получила джигоку-чо с посланием от Главнокомандующего, с приказом – ожидать его в своем кабинете, удалив прочь всех посторонних. Исполнительная капитан Кучики-тян, - глуховатый смешок вырывается из груди Кьёраку, вместе с коротким кашлем, и звук этот еще сильнее возвращает в прошлое.
Не раз и не два доводилось так вот, вместе с Укитаке, проходить этим коридором – по своим ли делам, или же, по поручениям Яма-джи. Но – вместе. Как раньше, - память загорается радостно, как шарик реяцу над губастым ртом одного из карпов, что вдруг немного меняет цвет. Становясь, как прежде.
- Она обрадуется, - голос звучит приглушенно и твердо, тяжело клацает кнопка, и потайная дверь с тихим скрежетом открывается в полумрак кабинета капитана Тринадцатого Отряда. К ее настороженным синим глазам.
- Рукия-тян, - широкие плечи Кьёраку скрывают того, кто позади него. – Я привел к тебе гостя, - и, усмехнувшись, он делает шаг вперед и в сторону.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-09-03 15:10:52)
Как это было странно – приходилось прятаться, как нашкодившему коту какому, но Укитаке понимал, что иначе нельзя, что старые времена прошли... В поместье друга было хорошо и спокойно – подумать только, раньше он так редко здесь бывал! И место уединенное... Хотя Укитаке небезосновательно подозревал, что уединенное оно не просто так.
Но это к лучшему – отдохнуть среди зарослей роз, слушая шорохи листвы, пение птиц и журчание фонтанчика. Поначалу черное небо с мертвой луной еще являлись в снах, после которых просыпаешься весь мокрый от пота, с бьющейся в висок мыслью, что надо куда-то бежать, куда угодно... но постепенно такие сны становились все реже. Укитаке убрал с глаз долой арранкарский пыльный плащ, предпочитая ему обычную юкату. Плащ можно отстирать и подновить или наоборот, выкинуть, можно скрыть реяцу, можно много чего сделать... Но осколок маски не уберешь, да и воспоминания тоже – он прекрасно это понимал. Назад хода нет, отогреться в гостях у друга хорошо, но что будет дальше? Не вечно же скрываться здесь? Рано или поздно узнали бы. Да и не хотелось, честно сказать.
Укитаке чувствовал, что неуловимо изменился – нет, не в том дело, что маска выдавала его новую природу, не в том даже дело, что вернулся... Любой опыт так или иначе меняет, это факт. А уж опыта хватило не на одну жизнь, и все чаще в глубине души чувствовалась черная горечь, которую было ничем не разбавить, которую можно только подавить усилием воли – как привык в последнее время.
И в этот вечер они с Шунсуем сидят в саду, как обычно, как во множестве вечеров до этого. Легкий запах табака смешивается с ароматом роз и пионов, и вот оно, счастье. Легкая улыбка появляется на лице Укитаке. Бамбуковый желоб легонько постукивает, словно бы в ритме сердца, и хочется, чтобы это мгновение длилось вечно. Чтобы всегда по саду плыл аромат пионов, перешептывался бамбук и постукивал желоб в фонтане.
- Да, пора, – эхом откликается Укитаке, - ты прав. Здесь хорошо, но надо начинать жизнь по-настоящему. Снова.
Он встает, отряхивает полы юкаты и идет следом за Шунсуем. Держится чуть позади – не нужно напоминать, как важно, чтобы их не заметили. Потайной ход. Укитаке улыбается – когда он был здесь последний раз? Когда пользовался им? Светильник-карп мигает от его прикосновения, свет немного меняется – не такой, совсем чуть-чуть, со стороны и незаметно, но Укитаке знает, почему – светильник реагирует на изменение реяцу, но это секундное волнение проходит, и свет становится как раньше. Не нужно спрашивать, куда они идут – этот ход ведет в его отряд. Бывший его отряд. Горечь поднимается из глубины души... Одно дело, когда сам собирался на покой, и совсем другое – то, что сейчас. Одно дело – погибнуть в бою, и другое – вернуться, но как? Все вопросы давно уже были заданы, ответы были получены, а на которые вопросы не нашлось ответов – что ж, так тому и быть. Как карп, идущий против течения, Укитаке всегда сражался с несправедливостью, с течением, которое уносило не туда, с обстоятельствами... Какое-то время он чувствовал себя выброшенным на берег, но тот берег остался далеко позади, за стеклом Гарганты. И снова надо плыть против течения, снова сражаться изо всех сил. Дыхание сбивается, Укитаке кашляет – и от этого так странно... Звук собственного кашля возвращает в прошлое. Не думал, что буду скучать по такому.
- Обрадуется? Думаешь? – глупый вопрос, но горький смешок в голосе выдает сомнение, Шунсуй открывает проход, и Укитаке оказывается в своем – бывшем своем кабинете. Озирается по сторонам, отмечая, что многое изменилось, но и многое осталось неизменным.
- Здравствуй, Рукия, - приветствует Укитаке нового капитана тринадцатого отряда. – Прости, что так... неожиданно.
Голос чуть срывается, но Укитаке тепло улыбается – как обычно.
Когда прилетела адская бабочка, в кабинете Рукии были Сентаро и Кионе, которые пришли немного помочь с отчетами. В кабинете было тихо, царила тихая атмосфера, а редкие перепалки обоих третьих офицеров как и прежде забавляли. Чай привычно остыл – Кучики постоянно о нем забывала, когда склонялась над отчетами. И ведь ничего особенно в них не было написано, простая рутина, а от того и хотелось спать. Пожалуй, если бы был помощник, то было бы гораздо проще.
Адская бабочка села на край стола. Сообщение предназначалось только Рукии, так что капитан протянула руку, любуясь прекрасным насекомым. Ей было велено остаться в кабинете и спровадить всех, ожидать главнокомандующего. Нахмурившись, она велела выйти обоим озадаченным офицерам, идти отдыхать. А сама в напряжении смахнула бабочку с пальца, откладывая все отчеты в две стопки в сторону: отработанные и нет.
Что такое могло случиться, что требовало внимания главнокомандующего, да ещё и в такое позднее время? Ответ на этот вопрос можно узнать только после того, как он, собственно и придет, но Рукия начинала нервничать.
Кьёраку-со-тайчо уделял новому капитану тринадцатого отряда достаточно своего личного времени. Он помогал ей советами, навещал, не давал упасть с головой в эту серую рутину. А она и благодарна. Конечно, старший брат за эти годы заметно изменился, стал терпимее и позволял Ренджи приходить к ней, чтобы оказывать помощь и все-таки Рукия все равно порой чувствовала себя такой одинокой. Рядом были подчиненные, был друг и брат, а в тот же момент они все так далеко. Последнее время Рукия нередко скучала по жизни в Руконгае с друзьями и все чаще вспоминала рёку, который так много сделал для них.
В какой-то момент в руках оказалась чашка с чаем, зеленый чай холодным Рукии никогда не нравился, но ведь сама забыла! Вот и приходится сделать несколько глотков, чтобы хоть немного унять собственное, бьющееся сердце. От горечи чая чуть не передернуло, но помогло вот уже в который раз отогнать ненужные мысли.
Шинигами все задавалась вопросом, что же такое могло понадобиться Кьёраку-со-тайчо? На самом-то деле с него станется прийти просто в гости. И предложить саке.
Опомнившись, Кучики закрыла окно, чтобы никто не мог подсмотреть за ними и снова взяв в руки чашку, стала нервно расхаживать по кабинету. А она нигде не ошиблась?
Все вопросы растворились от одного нажатия кнопки. Шкаф медленно отъехал, Рукия резо обернулась, все ещё держа в руках чашку. Слова Кьёраку-со-тайчо совсем ничего не объяснили. Однако, когда за его широкой спиной оказался…
«Укитаке-тайчо»…
Мир в одночасье остановился.
Все замерло, а Кучики-младшей голову прошило страшным воспоминанием о Кайене-доно. О том, как его занпакто в шикае пронзил её. О том, как его лицо исказилось в злобной ухмылке, как он до этого с легкой улыбкой велел убить ей всех её товарищей. Горький пыт давал о себе знать, но…
Прошло не больше доли секунд. Возможно её реацу дрогнула.
Рукия сначала так оцепенела, что едва держала глиняную чашку в руках, но все равно выронила её, когда на глаза навернулись слезы, а щек коснулся смущенный румянец. Она – капитан тринадцатого отряда, она младшая сестра главы клана Кучики и она споткнулась, словно генсейская девчонка, когда грохот разбившейся чашки разорвал тишину комнаты. Всего один шаг, один короткий шаг, но она споткнулась и почти упала, но успела ухватиться за одежду бывшего капитана.
- У-уки-та-аке-тайчо-о, - протянула она, тут же разрываясь в рыданиях и крепко обнимая Джууширо, как будто тот мог исчезнуть. Потом ей будет стыдно за такое поведение, но сейчас Кучики впервые позволила себе отпустить все то, что держала в себе так давно. Ей было страшно, так страшно, но теперь все будет хорошо. Обязательно будет хорошо.
«Можно ли было сомневаться?» - отголосок вопроса Укитаке, прозвучавшего глухо и горько там, под сводами тоннеля, все еще здесь, отпечатком в сознании. «Уверен», - отозвался тогда Кьёраку мысленно, и сейчас, глядя на плачущую Рукию-тян, облегчения почти не испытывал. Только боль под сердцем – рука снова потянулась потереть крестообразный шрам, безотчетно.
Но все же – вот это встреча, - край рта со-тайчо мягко дрогнул, когда он, прислонившись к стене, наблюдал за своим лучшим другом и… их общей ученицей уже, если на то пошло. Бедная маленькая Рукия-тян, натерпевшаяся в одиночестве, настрадавшаяся.
Стало ли светлее в старом кабинете Укитаке, или это опять здоровый глаз заслезился, и приглушенный свет лампы, преломляясь лучами, ослепляет. Вот незадача же, с тех пор, как правый глаз со-тайчо оказался поврежден тем квинси, левый так и норовит начать слезиться… в такие вот моменты.
А от ощущения «оно, да не слишком» шрам на груди болит все сильнее, - усмехнувшись, он не стал приближаться к Укитаке и Рукии-тян. Пусть побудут вместе, пусть оно посетит обоих – то чувство возвращения прошлого. Или в прошлое? – Кьёраку приблизился к столу Рукии-тян, заваленному бумажной работой. Так и не подобрала себе лейтенанта – всё одна, всё одна…
«А теперь – снова одна?» - он взглянул на закрытые ставни, на плотно притворенные двери. Для верности он бы еще запечатал их изнутри заклятием. Так, чтобы наверняка, - скрещенные пальцы – как у жреца синто. Там печать, тут печать – незачем даже самым верным и преданным шинигами что-либо слышать. Или, тем паче – почувствовать, - все же Кьёраку отлип от стены, и, оказавшись подле Укитаке и Рукии-тян, положил им обоим руки на плечи. Стало стыдно на миг, что сомневался в маленькой Кучики, полагая, что она помня о чести семьи, отвернется от своего бывшего капитана…
Нет.
Бывших капитанов не бывает, - с улыбкой Кьёраку отшагнул назад,
Негромко скрипнула, отодвигаясь, дверца шкафа в стене. Если Рукия-тян любит горячий чай, то Кьёраку-тайчо тоже любит… горячее. Горячительное. Теперь вот придется соображать на троих, - используя свои маленькие привилегии, и пользуясь некоторым послаблением со стороны джусанбантай-тайчо, со-тайчо иногда хранил здесь свое саке.
Вообще, он хранил саке по всему Сейрейтею, как та белочка свои припасы. И потому везде ему были рады, - три пиалки развернулись в раскрытой ладони, словно причудливый фарфоровый цветок.
- Возражения не принимаются, - со-тайчо подмигнул обоим здоровым глазом. – Располагайтесь, - долой все эти бумаги-документы, сейчас есть дела куда более насущные.
Приглушенный свет ламп блестел на осколке маски, тени тянулись близ отпечатка эстигмы. Реяцу Укитаке, сейчас надежно скрытая поставленными Кьёраку печатями, отличалась разительно, как дуновение солнечного дня отличается от холодного ночного ветра. Казалось, что она теперь пахнет песком и пылью.
Уэко Мундо в памяти Кьёраку отпечатывалось не единожды, за столько-то тысяч лет его жизни. Но отчего-то всякий раз оказывалось связано с дорогими ему людьми. Вначале – Нанао-тян, теперь еще и Джуширо…
Но саке наливалось в пиалки с прежним уверенным звуком, словно возвращая надежду на лучшее. И веру в будущее.
- Сильно ничего не поменялось, как ты видишь, - только хаори с кандзи «тринадцать» теперь вряд ли налезет на Укитаке. – и это, целом, к обоим – дескать, Рукия-тян, ты же видишь, в целом – немногое-то и поменялось.
Даже если изменилась реяцу, свет остается прежним. Он-то уже успел убедиться в этом, и главное, что беспокоило Главнокомандующего Готэй-13 - то, как к вернувшемуся Укитаке отнесутся все остальные.
И что же с ним будет дальше.
«Больше мы тебя не потеряем», - так сказал он Джуширо там, на высокой скале, подле белого камня. И сейчас за это предстоит побороться.
Благо, кажется, хотя бы один союзник у них уже есть.
Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-09-05 19:12:42)
Дверь, наконец, открылась, и они с Шунсуем вошли в кабинет. Сердце взволнованно забилось – когда он здесь был последний раз? – Укитаке оглядел комнату. Все, казалось, по-прежнему и неуловимо иначе. Конечно же... было бы странно, если бы ничего не изменилось.
Резкий грохот разорвал тишину, Укитаке напрягся, почувствовал, что за его одежду кто-то ухватился. Хотелось рвануться в сторону, напасть в ответ за такую наглость... но голос Рукии привел Укитаке в чувство. Он же здесь, в своем – бывшем своем отряде, кто это еще мог быть? И вместо того, чтобы по-звериному убежать в укрытие, Укитаке просто стоял, позволив Рукии стиснуть его в объятиях.
- Ну будет, будет...
Ласково взяв ладони Рукии в свои, Укитаке сел на пол. Теперь он мог смотреть в глаза Рукии, а не в ее макушку, и в широко распахнутых фиалковых глазах видел настоящую бурю чувств.
- Это я, правда я, - теперь уже Укитаке стиснул в объятиях Рукию, прижав к себе плотно-плотно, так что не хотелось отпускать, не хотелось дышать и пусть бы это мгновение продолжалось вечно... Но так не бывает.
Тепло... он дома, на самом деле дома. Отпустив, наконец, Рукию, Укитаке тепло улыбнулся ей:
- Что ты разбила? Давай помогу, - и принялся собирать осколки чашки, краем глаза заметив, что Шунсуй очень по-свойски куда-то пошел. Осколки никак не держались в руках – все время сыпались, Укитаке снова собирал их в ладони. Зато это помогало успокоиться и посмотреть, что происходит.
- Как будто тебе можно возразить, - шутливый тон Укитаке был отголоском прошлого, никак не выдавший недавнего волнения. И саке, которое достал его друг...
Как в былые времена.
Ну что поделаешь, не все меняется. Заначка саке в этом шкафу в кабинете грозит стать такой же неизменной.
- Ну что? – легкий кивок в сторону – присоединяйся, мол, прошел сам, выкинул осколки в урну для бумаг. Провел рукой по деревянной поверхности стола. Сколько бессонных ночей было за ним, сколько тайн слышали эти стены... Да чего уж там. Прошлое протекало в настоящее, настоящее протекало в прошлое, и все было как всегда, вот только хаори с цифрой «тринадцать» носил теперь не он.
- Вижу, вижу, все вроде бы так же.
Но так ли это? Действительно ли ничего не изменилось? Машинально потерев шею, Укитаке почувствовал край маски, впившийся в ребро ладони. Нет, он изменился. Все они изменились. Однако ощущение от пиалы с саке – ее гладкости, веса, формы, запаха напитка – все настойчивей возвращало в прошлое. В которое для него... есть ли путь? Или всю оставшуюся жизнь вот так скрываться? Он бы не против жить в поместье Шунсуя, но так же нельзя. Быть бесполезным, когда ты полон сил – хуже не придумаешь. А значит... Он залпом выпил саке, не дожидаясь речей. И вспомнилось. Точнее, это не забывалось никогда. «Тогда я убью тебя в теле Кайена» - его же собственные слова. И волна бессилия, страх, вкус крови...
Как он сам выглядит сейчас для Рукии? Что думает она?
- Рукия-тян... – осторожно начал он. Взглянул на Шунсуя – тот казался уверенным, но лучше спросить как есть. – Рукия, ты меня теперь... не боишься? Это правда я, даже если ты мне не веришь. Если это так – я все пойму. Но ты должна знать... что произошло.
Вот оно тепло от прикосновения того, кого и не рассчитывала уже увидеть. Рукия игнорирует промедление бывшего капитана, игнорирует и кусочек маски под челюстью – к меносам все это. Это капитан вернулся, тот о котором они все так сильно скучали. Но она как никто другой понимает, что об этом больше никто не узнает. Больше никто. История с вайзардами показала, что подобные перемены принять слишком сложно многим. Но не Рукии. Она уже сталкивалась с нечто подобным, когда внутри Ичиго появился пустой. Она почувствовала это почти сразу, как только вновь стала с ним работать в Каракуре. И не испугалась. Ичиго оставался все таким же, и капитан Укитаке непременно останется собой.
Это в любом случае он.
Рукия отстранилась, спешно утирая слёзы с щёк и на лице немедленно появилась облегченная улыбка. Она даже не заметила, как главнокомандующий Кьёраку установил барьеры, и только когда опомнилась, заметила, что капитан Укитаке собирает осколки от чашки. Сама хотела кинуться делать это, но не успела просто. Остолбенела.
И Кьёраку-тайчо уже приготовил выпить. Тут даже Рукия не может отказаться, не может перестать смотреть на Укитаке. И пиалка в руке перестала подрагивать. Она совершенно спокойна. Мимолетный взгляд на со-тайчо, затем снова на Укитаке. Шумно выдохнув, Рукия посмотрела своими большими глазами в привычное бледное лицо того, кто всегда был слишком добр и того, из-за кого она теперь носит в своем хаори конфеты.
Она пожимает плечами, чуть не пролив на себя немного саке.
- Не важно, тайчо, - привычное обращение только никуда не делось, - мне все равно, что произошло, вы здесь, вы живы, - и снова болью в груди и памяти отзывается смерть Кайена, который не имел счастья вот так вернуться, который был поглощен тем отвратительным гилианом – Ааронирьё, - я не боюсь Вас, - в этом, в конце концов, нет никакого смысла. Укитаке остаётся собой, все с той же улыбкой, и теми же белоснежными волосами, с тем же добром в глазах. Это он, кричит её сердце; это он, кричит её разум. Да, пускай реацу изменилась, но какое до этого кому дело? Это все равно он. Все равно.
Куда интереснее то, что будет дальше, то, что будет делать со-тайчо и какова будет судьба Укитаке.
Это так странно – быть в обществе этих двух капитанов и даже держать пиалу, конечно, разница в опыте, выдержке, да и во всем очевидна, но Кучики-младшей приятно чувствовать себя среди них. Не гостей, не смущенной ученицей, а капитаном.
Одной из них.
И цена, которую они все заплатили, оказалась временной (но не менее болезненной и ладно она, что пришлось перенести со-тайчо, ведь они были такими хорошими друзьями);– ведь капитан Укитаке Джуширо в конечном итоге здесь. Легкая улыбка появилась на её лице, когда она посмотрела на Кьёраку. То, что они пришли через тоннель лишь доказывает необходимость скрытности и этим секретом Главнокомандующий поделился с ней. «Спасибо», - взглядом взволнованных темных глаз говорит она, за доверие и за все, что можно.
Она снова смотрит на капитана, снова чуть улыбается, щурится. Рукия действительно очень рада и она может показать эту радость – рядом нет брата, который ожидает от неё сдержанности и быть немного тише.
- Вас очень не хватало, Укитаке-тайчо, - боже-боже, неужели это не сон? Все взаправду? Все действительно так и есть? Хотелось бы ещё раз коснуться его и убедиться в этом.
«Это может быть опасно для нас», - неожиданно было, что охана явилась сейчас, что пожелала заговорить, но, видимо, темные волнения в душе ее… партнера, все же, оказались слишком сильны. Ей обычно не интересны такие переживания Кьёраку, ибо знает – ее это не касается. И что здесь не к чему ревновать. А интерес Катен Кьёкоцу к маленькой Кучики, сверкнувший однажды под снегопадом, был мимолетным, как тот самый снег. Растаял уже много десятилетий назад.
«Опасно, охана, да», - соглашается про себя Кьёраку, глядя на тени, что играют на лицах таких дорогих ему людей. Радость их встречи в него просачивается, обогревает, и дышится чуть легче, невзирая на этот не самый приятный груз на плечах, вновь явившееся чувство – «решайте, со-тайчо».
На совести со-тайчо и без того более чем немало сложных решений. «Казалось бы, когда успел», - он привычно и неспешно подтрунивает над собой, разливая саке по пиалам, которые оказываются в руках Укитаке и Руки-тян весьма проворно. О, все правильно. Всем троим нужно сбросить это безумное напряжение, в котором старшие вошли сюда, а младшая – встретила.
Проклятье, а ведь он действительно думал, что остался один. Из всех-то прежних, - «прости, Унохана-сан». Только щемящему чувству одиночества оно не помогает, потому что Кьёраку рассуждает здраво – Совет Сорока Шести не позволит арранкару пребывать в Обществе Душ. И чувство предстоящей борьбы за Укитаке, увы, не наполняет его праведным огнем. Нет, борьба получится грязной и долгой, но Джуширо в том не виноват.
«Молодец, что вернулся», - он подмигивает блеснувшим темным глазам Рукии-тян, поднимает пиалку – расслабленный, как всегда, спокойно-благодушный. С шахматной доской в душе, на которой выстраивает предстоящую стратегию. Кто окажется для него достаточно верной фигурой, с которой он защитит лучшего друга? И какие из имеющихся в его распоряжении фигур переменят цвет, оказавшись совсем не похожими на Рукию-тян?
Мысли невольно вновь возвращаются к ее брату, и Кьёраку чуть потирает висок большим пальцем, под шнуром повязки.
Нет. Ему нужна другая стратегия, - фигуры с воображаемым стуком оказываются сметены с доски широким движением руки. И многовековая дружба отнюдь не мешает ему судить здраво, потому что, увы – за плечами со-тайчо теперь целый Готэй. И, хоть это и крайне не по душе ему, приходится отвечать также и за то, чтобы его решения минимально затронули отряды. Но камень, который он намеревается бросить в эту воду, к несчастью, неизбежно поднимает самые высокие волны.
Хотя и это он сумеет использовать на благо. Вывернуть в очередной раз, а? – «да, моя несравненная. Это может быть действительно опасно для нас», - вновь отвечает Кьёраку своему занпакто. И даже саке, что мягко и прохладно проливается в горло, не способно сейчас унять нарастающую тревогу.
- Рукия-тян, - до чего же приятно видеть, все же, ее воодушевление. Как будто свечку затеплили внутри, право же, - реяцу-со-тайчо укрывает и эти всплески-сполохи, спокойно, будто плотным теплым одеялом. – Как ты понимаешь, - а она непременно понимает верно, - пока мы храним возвращение Укитаке в тайне. Но вечно мы прятать его не сможем, - веселый взгляд на Джуширо – о, обо всем этом они оба размышляли уже, и далеко не единожды.
Саке опять негромко булькает, наполняя пиалы. На сей раз – неспешно, как и взгляд Кьёраку поверх остатка маски, до глаз старого друга.
«Как-то все это безрадостно, а, братишка?»
- Но меня радует, что в этом всем мы не без союзников. По меньшей мере, я надеюсь на это, - он чуть улыбается, вспоминая Уэко Мундо. Не только смерть и песок там царят. Есть и кое-что еще.
Странно, все же, осознавать, что в стане своих извечных врагов, он, шинигами, обретет союзников. Но если рассудить, то… это шанс.
- Вы же помните госпожу Халибелл, верно? – голову опять приходится чуть повернуть, чтобы видеть обоих. – Полагаю, Укитаке, нам есть резон заручиться ее поддержкой.
Арранкары немало помогли Обществу Душ в последней войне. А обворожительная королева Уэко Мундо производила на со-тайчо впечатление исключительно разумной женщины.
Да-а. Это был шанс.
« Я не боюсь Вас», - говорит Рукия, и называет его как прежде – «Укитаке-тайчо». От этого хочется улыбаться, внутри разливается уютное тепло. Или это выпитое саке? Но он смотрит на Шунсуя – и расслабленно-задумчивый вид того не может обмануть, никогда не обманывал. В такие моменты решаются судьбы. В данный момент – его судьба, Укитаке это чувствовал. Да и что же еще?
Он внутренне сжался, почти незаметно, готовый к чему угодно – и к побегу, и к сражению. С кем здесь сражаться? С лучшим другом, который укрывал его, рискуя собой? С бывшей подчиненной – и тоже хорошим другом – которая принимает его здесь, которая рада его возвращению?
Выдох. Укитаке чуть поводит плечами, скидывая инстинктивное, привычное за последнее время напряжение, от которого не избавился даже за то время, что жил в поместье Шунсуя. Еще бы... инстинкты арранкара, обостренные, близкие животным, и их постоянный контроль, помноженные на былую многовековую выучку, инстинкты, которым больше не нужно отвлекаться на внимание к собственному телу и вслушиваться внутрь, все ли в порядке – все-таки не шутки. Вот и сейчас обостренное чутье подсказывало, что решение будет необычным. Не смертельным. Не опасным – для этого было слишком много шансов. Но явно необычным.
Саке снова льется в пиалки, Укитаке берет свою, улыбается и пьет задумчиво, не торопясь, чуть прикасаясь к напитку губами. И думает. Он понимает, что многие будут против. Сам Укитаке никогда не испытывал предвзятости – ему было неважно, кто перед ним, важнее было, что говорят ему, и – что не хотят сражаться, а миром решать дело Укитаке всегда казалось предпочтительным.
Словно в такт его мыслям Шунсуй начинает говорить, и о том, что нужно хранить возвращение в тайне. Укитаке строит нарочито грустную рожицу, тут же понимающе, чуть виновато улыбаясь – знаю, мол, конечно, сам все понимаю... А следующие слова Шунсуя удивляют – Укитаке порадовался, что уже допил саке, иначе закашлялся бы просто от удивления, но не успел он спросить, как друг пояснил сам.
- Халлибель-сан?
Он произнес имя осторожно, почти по слогам. Конечно же, он помнил Трэс Эспада. Правда, не очень четко – вскоре он и сам вступил в бой, и некогда стало глазеть по сторонам, но в общих чертах... Гордая осанка, светлые лохматые волосы, меч, извергающий потоки воды. Отдельными мазками, похоже на схематичный рисунок... но да, помнил.
- Да, - кивает Укитаке.
Позже встретиться им не довелось, он только слышал о ней. И Эспада... Горькая усмешка возникла на губах Укитаке – кто бы мог подумать тогда, во время боя, что Эспада будет их союзниками. Кто остался, конечно. Кто бы мог подумать, что Эспада станет ему другом там, в Уэко Мундо... Но сам-то он теперь кто? Так что все правильно.
- Что ты задумал? – он обеспокоенно смотрит на Шунсуя. Ну да, конечно, его место теперь в другом мире, его дом – совсем уже и не его, это было бы логично, избавились от проблемы, выдворили назад, и все. Но тут до него доходит, что никто не говорит об этом, слова о поддержке как-то не похожи на «отправляйся откуда пришел», которые ему могли бы сказать сто, тысячу раз – и он бы ушел, сгинул в Уэко Мундо, поддавшись кому-нибудь, первому, кто попадется. И инстинкты снова поднимают голову, выдергивая уже-не-капитана из таких мыслей, пробуждая интерес:
- Давай подробнее, что ты там задумал?
Укитаке налил себе саке, не спрашивая, опустошил пиалу и продолжил:
- Что, раз я теперь не там и ни здесь, застрял между мирами, - фыркнул над своими же словами, но ведь так и было – арранкар с памятью шинигами, как же еще сказать, - я гожусь на что-то иное, чем тренировать студентов, да?
Он смеется, но на самом деле внимательно ждет. На самом деле Укитаке давно догадался, куда клонит его друг, но пусть тот скажет прямо. Иначе все так и останется теорией, замком на песке.
В душе нет места чему-то темному – все заполонила радость. Рукия держит себя в руках, старается быть по-настоящему взрослой, но желание немедленно снять с себя хаори и вернуть его на плечи капитана Укитаке становится все сильнее и сильнее и только кусочек маски останавливает. Нет, она и правда не боится его, совсем не боится, чуть ли не льнет к плечу, прижимаясь своим. Нет же, сидит ровно, в гибкой спине легко увидеть выправленную привычку чуть перегибаться – аристократы научили, чтоб их. И все же. Непривычно долго улыбается, уже и щеки начинают даже побаливать – отвыкла уж как-то. И дело не в том, что Рукия старается быть похожей на брата, потому что она старается быть достойной его. Даже сейчас, с хаори с кандзи «тринадцать» на спине. То и дело порой чувствует себя всё той же потерянной руконгайской девчонкой.
А поди ж ты, сидит с двумя капитанами, ну, вернее, с Главнокомандующим и арранкаром, что оказался её бывшим капитаном, который сделал так много для маленькой Кучики. Который помог ей не потеряться. Ох, принять его с обломком маски на лице это самое малое, что она может. Он бы принял её. В этом нет никаких сомнений.
- Я понимаю, - не скрывая легкого огорчения кивает совершенно серьезно, а в уголках губ и искрящихся радостью, с маленькой долей грусти глазах остается не заданным вопрос «даже Ренджи нельзя?». Даже Ренджи нельзя, ведь как бы Рукия не любила своего друга, знает она его слишком хорошо – сболтнет случайно, выпалит не со зла. А брату вряд ли стоит знать сейчас о возвращении капитана Укитаке. Не оценит и не поймет. А вставать на пути Кучики Бьякуи – последнее, что хотела бы новая капитан тринадцатого отряда. Вот тебе и новая преграда от остальных, Рукия. И горько становится саке на вкус и улыбка какая-то будто не искренняя. Но так только кажется, Рукия действительно счастлива, ей доверились.
И вот по-детски так возразить хочется и почти даже проскакивает это вот «да как-то не можем?», но застревает в горле, выдавая себя только сведенными бровями и чересчур выгнутой спиной. Благо, что хаори скрывает. И тогда немного растерянный взгляд – привет из прошлого – вскинутые «домиком» брови, открытый взгляд тёмных синих глаз на того, кто однажды рискнул своей жизнью запечатывая Соукьёку. Ох, а ведь не довелось даже поблагодарить их обоих. За опрометчивость? За безрассудность? Ох. Никогда не думала, что вот так вот будет сидеть с ними за одним столом, прячась ото всех и медленно потягивать саке. И что бы на этот счет сказал бы уважаемый брат?
От упоминания Трес Эспады Кучики встрепенулась, снова обращая взгляд на со-тайчо, а от резкого движения самую малость проливает саке себе на пальцы. Прохладная капелька стекает в руках косодэ. Неприятно немного. Кьёраку-со-тайчо, кажется, принял очередное важное решение. Как тогда во время войны с квинси, отпустив Айзена «прогуляться». Это было разумное решение, никто не спорит уж, и все же спокойствие с которым он это сделал, пугало. Кучики не обманывается – Главнокомандующий сильнее её, мудрее и опытнее, а принимать такие важные решения во благо Готэй теперь именно его задача. И тут уже никто не важно на самом-то деле. Какое же решение он принял на этот раз?
Но на лице появляется вдруг улыбка. Поняла, похоже. Заручиться поддержкой Арранкара с памятью шинигами для Халлибель действительно хорошая возможность, как и им – убедиться в том, что их друг будет в безопасности, а Совету всегда можно закинуть удочку про верного старым идеалам прошлого, внезапно ставшим арранкаром Джуширо. Наверняка проглотят ,как сладкую пилюлю. Почему так? А все ведь просто, они действительно стали союзниками. Общий враг объединил их, а так же Гриммджо и Неллиэл.
- Кажется, - с улыбкой произносит Рукия, поднося к губам пиалку, - Айзена определенно стоит поблагодарить за то, что он предал Эспаду, - это уже потом квинси «закрепили» результат того, что шинигами и арранкары могут сотрудничать. Правильно ли? Отчего бы и нет? Рукия доверяет капитану Кьёраку, даже не думает зря или нет, не думает о том, не станет ли как Момо в итоге преданной. Об этом всем даже вскользь думать будто бы кощунственно. И разве не признак высшей степени доверия, что он старается укрыть друга от к меносам неверного и узколобого Совета Сорока Шести, которых уже однажды обвел вокруг пальца Айзен? Разве не признак его доверия то, что они вместе пришли сюда, к ней. Так-то ведь, Рукия даже подчинённой его не была никогда. Он просто однажды помог ей с Соде-но-Шираюки.
Что она может сделать? Чем может помочь?
- Я могу что-то сделать? – Сама, если честно, не очень представляет, что может, но не хочет оставаться в стороне.
Терпковатое послевкусие саке сейчас – будто привкус сомнений. Риск, на который приходится идти Кьёраку-со-тайчо, увы, велик, а игра, которую приходилось вести все эти годы, способна погубить и его, и тех, кто ему близок. Не то что бы они не сдались без боя, - он теплым и хитроватым взглядом скользит по лицам Укитаке и Рукии-тян, подливает немного саке и себе, и им, затем уставившись куда-то в чашечку. Волнение, которое охватило обоих при звуке имени предводительницы Эспады, ощущалось почти руками.
Саке в сакадзуки подрагивает, идет слабой рябью. Спокойней – хотя куда уж тут, «спокойней». Но бесконечно терпеливо он накрывает их своей духовной силой – плавно, неторопливо, будто волной спокойно летящего ветра.
Простым предстоящее дело не будет. Но когда случалось иначе? – мысль тоже проста и привычна. Потому, когда сакадзуки вновь оказывается в руке, поверхность саке в нем гладка и безмятежна, будто озерные воды.
- Я не стал бы благодарить Айзена ни за что, - серьезно говорит Кьёраку Рукии-тян. – Если бы не многое из того, что он сделал, даже война с квинси… далась бы нам меньшей кровью, Рукия-тян. Представь себе, что было бы с Обществом Душ без экспериментов Урахары и Айзена, без Хогиоку в принципе? Право же, если бы Айзен оставался нашим союзником, это было бы куда лучше, - он улыбается почти добродушно, а затем переводит взгляд на Укитаке, на осколок маски, и вновь задается вопросом – как и когда? Когда успела произойти эта трансформация, когда и почему его лучший друг лишился своей души, опустел ею?
И, главное, почему? – «ох уж эта привычка быть Главнокомандующим. Вечно кажется, что я отвечаю за все», - а, незачем самому себе-то лгать. Так было и будет, увы.
Только вот незачем больше травить Укитаке этими вопросами. В конце концов, терпения у Кьёраку в избытке, сумеет понять все и сам. Так будет даже лучше – глядишь, чего еще новое откроется.
Хватило бы, главное, времени на все это.
- Задумал… - последняя война прошлась ранами и осталась шрамами не только на Обществе Душ. Изнанка его, оборотная сторона – другая сторона, но то, без чего ему не существовать – Уэко Мундо, также оказался под ударом. И обитатели его, ведомые голодом, ведомые инстинктом выживания, лишившиеся душ – но, вместе с тем, оказавшиеся способны на нечто большее, чем лишь поглощать и умирать. Об отдельных личностях он не задумывается, арранкары в понимании Главнокомандующего – новая часть реальности, новая часть мироздания, с которой придется и мириться, и сосуществовать.
В конце концов, устоявшемуся миропорядку Общества Душ это точно не повредит. Вряд ли холлоу станут реже нападать на Руконгай, хотя кто знает? – он задумчиво прикладывается к сакадзуки, опять улыбаясь своим мыслям.
- Последняя война показала, что мы не такие уж и разные, когда хотим выжить, и защитить то, что нам дорого, - он поднимает взгляд на Укитаке – тяжелый и понимающий, печальный, несмотря на улыбку. Проклятье, это было словно вчера, - зубы на мгновение стискиваются, улыбка идет дальше. Кьёраку продолжает.
- А также то, что мы, оказывается, способны не враждовать с Пустыми. Это тогда хорошо отпечаталось в умах и сердцах шинигами, - вот уж с чем не поспорить. Облегченное удивление, царившее затем в Готэе, трудно забыть. Потому что вдруг оказалось неважно, есть ли маска на лице у того, кто сражается на твоей стороне.
Это было прекрасное чувство.
- Только вот стало забываться, - к несчастью. До шинигами и прочих душ необходимо было вновь донести, что не все Пустые – враги. Неразумная мелочь, ведомая пресловутым голодом – увы, им несть числа, и они не поддаются контролю. Именно они выходя в Общество Душ и в мир живых, и именно с ними шинигами и сражаются, но те, кто стоит от них на ступени несоизмеримо более высокой – о, это совсем другое.
- Думаю, Укитаке, тебе удалось бы поладить с госпожой Халибелл. Насколько я… могу судить, у нее есть причины не вести войну, - говорить отчего-то все тяжелее. – Вклад арранкаров в обеду в войне весом. Игнорировать его нельзя – я не позволю. А то, что ты – почти ставший Королем Душ – сделал для нас всех, оценить и вовсе невозможно, Джуширо.
Он склоняет голову, в знак уважения, но на самом деле, уже не в силах будучи смотреть. Точит изнутри это темное – необходимость использовать лучшего друга для того, чтобы воздействовать на Совет Сорока Шести. Дабы собственное положение упрочить. Дабы … да, помочь ему, но сознавая, с каким треклятым риском это сопряжено.
- Я полагаю, тебе нужно встретиться с госпожой Халибелл, и заговорить о союзе между ее арранкарами и Обществом Душ. Ты теперь – тот кто стоит между нашими мирами, и относится одновременно к обоим. Так что, - прежняя улыбка мелькает в углу рта, - поистине, да, Укитаке.
«Годишься не только на то, чтобы тренировать молодежь».
И пускай тоской сжимается сердце, заглушая хорошее предчувствие, пускай расчеты Главнокомандующего наверняка точны – у тех, кто желает защищать, цель одна, но вряд ли все окажется столь легко, как об этом думается. Сомнения опять горчат на языке послевкусием саке, когда Кьёраку поднимает тост.
- За нашу удачу.
Рукия сидит так напряженно – Укитаке это чувствует, пусть даже внешне напряженность и незаметна, только совсем чуть-чуть – как та капелька саке, что пролилась на пальцы. Незначительно, неважно... Когда-то он был таким же... Нет, таким же – не был. Укитаке помнит себя. Прошлое. Генрюсай-сенсея, тот миг, когда впервые надел белое хаори... Не было тогда, как сейчас, этого разделения на «старую гвардию» и «молодых». И хоть «молодые» сами постепенно становятся старожилами, все когда-то бывает впервые. Он ободряюще улыбается Рукии – все хорошо, не переживай.
Сам Укитаке чувствует себя оторванным от этого мира, поэтому лишь отмечает, что да, на Рукии белое хаори, да, его волю выполнили – и хорошо. Все пусть идет своим чередом.
- Благодарить? – Укитаке пожимает плечами. В чем-то Рукия права, ведь не будь Зимней войны, а затем войны с квинси, никто бы ничего не знал об арранкарах, и жить бы ему вечно в Уэко Мундо, боясь нос показать домой. А теперь есть шанс... какой-никакой. – Пожалуй. Погоди, Шунсуй... я знаю, как ты относишься к Айзену, но посмотри – мы спокойно сидим и разговариваем. Конечно, это же мы, - последнее слово Укитаке выделил особо, - но ты сам понимаешь, я чувствую. Так что доля блага в этом зле все-таки есть. Но ты прав, Айзену лучше быть нашим союзником.
Укитаке тяжело вздохнул и погрузился в размышления – да уж, благо... пусть, с ним потом разберутся. «Нашим»... по старинке. Он отвернулся, оглядел кабинет, полки с папками – ничего особенного, все то же самое, что раньше, отчетность по месяцам, пара книг, которые он сам еще читал, уставая от монотонной работы, фигурка карпа из нефрита. Укитаке улыбнулся – Рукия сохранила эту мелочь, не имеющую ценность больше ни для кого, кроме бывшего хозяина этого кабинета.
- Да... – Укитаке встрепенулся, услышав голос друга, вышел из задумчивости, - да, я смог бы.
«Почти ставший Королем Душ» - вот так вот, наотмашь. Тогда Укитаке не думал ни о чем, кроме того, что должен спасти всех, что он может, что... А ведь он так и не спросил за это время, как они выиграли войну. Воспоминания вернулись с новой силой – вкус крови, боль, его собственный хриплый, срывающийся голос: «Это честь – умереть за Готей». Тогда он и умер, тогда опустел... наверное. Сейчас прошлое вновь стало ярким, и ярче всех была память о боли – и пустоте сразу после. Да.
- Рукия, главное – храни нашу встречу в тайне. И да... - Укитаке посмотрел на Шунсуя, - где именно пройдут переговоры? На чьей территории? - и снова перевел взгляд на Рукию, - Если встреча с Халлибель-сан такая же тайная, как эта, можно ли провести ее здесь?
Укитаке задумался - вдруг его предложение было слишком смелым даже по их меркам? Конечно, он и в прошлое время не отличался косностью взглядов – не зря капитан Укитаке был известен тем, что к нему мог подойти посоветоваться кто угодно, хоть шинигами, хоть простой житель Руконгая, или даже арранкар... «Даже». Хотелось сказать - «в зеркало посмотри», но тогда-то не было этого осколка маски у подбородка, но и тогда он знал, что принял бы любого, кто придет с миром. А сейчас ему самому надо идти «с миром». Укитаке налил еще саке:
- За удачу!
И выпил залпом.
