Голос его прекрасен, глубок, проникающий в самое сердце - Тауриэль несложно представить светлое побережье, высокие белые скалы и расправившиеся под сильным ветром паруса всевозможного вида кораблей, над которыми вальяжно пролетают маленькие точки-чайки. Их крики разносятся над шумными волнами, несущимися из краев, о которых никому из нынеживущих не доводилось услышать. А над всем этим - бесконечное лазурное небо, по которому странствуют свои причудливые суденышки-облака.
Эллет улыбается, спокойствию своему и Боромира радуясь, наслаждаясь им, когда опускает голову ему на грудь, подложив под острый подбородок руку. Она смотрит на его лицо, видя лишь часть его - жесткую щетину, от прикосновения которой к коже всегда так щекотно, особенно, на шее; видя губы - желанные, дурманящие, дарующие незабываемую ласку. Видя длинные ресницы, трепещущие сейчас. Каждую ямочку видит, каждую морщину и малейший след - все подмечает, не скрывая изучающего взгляда. Каким бы несовершенным он, сын Гондора, не казался, нет никого восхитительнее.
Его забота, будто невольная, что сама собой рождается - Тауриэль приникает ближе - хотя куда еще ближе? - выдыхая жаром в щеку, когда поверх них обоих ложится одеяло. Его ласка - мимолетные движения и невесомые касания, будто легкий порыв теплого ветерка. Его пламя, будь оно благословенно и негасимо, пусть опаляет ее, сжигает, оставляя после себя лишь пепел, в котором она возродится - каждый раз иной, другой, отличной от прежней Тауриэль. Намного ли? Наверяка да. Самой себе, пожалуй, и не признаться насколько.
Доводилось ей прежде слышать, сколь неверно то - меняться ради другого, ради любви, какой бы сильной та не была, да разве иначе можно? Разве не в том суть ее, дабы вознестись над прежним собой, отринуть неверное и недостойное, и стать лучше - разве это не благое начинание? Коль так, коль права она, переменится, отринет ненужное. Оставит в прошлом страхи и предубеждения, поднимет голову, посмотрит в будущее, что мнилось светлым теперь, подле того, кого полюбила всей душой и всем сердцем. Не убоится более, обретшая дом там, где и не ждала подобного.
Здесь, в Белом Городе, ее место. Подле сына Наместника, Боромира, генерал-капитана Гондора. Лучшего из эдайн.
И, мыслям вторя, Тауриэль отдается порыву, отвечает на поцелуй - нежно, крепко. Ее решение принято словно бы давным-давно. А остальное - не более чем досадные помехи, которые они обязательно преодолеют.
Вместе.

Печальными были следующие дни, одинокими почти - Боромир все больше времени проводил на верфях, на смотрах, в подготовке к выходу, и время для Тауриэль оттого тянулось в разы дольше, словно минуты превратились в часы и дни. Нередко покидала она покои в сопровождении незримой стражи, отправлялась в конюшни - Линд каждой встрече радовалась так, будто не зрелой кобылкой была, а молодым жеребенком, - и палаты врачевания. Там ее навыки не единожды пригождались лекарям Минас-Тирита, благо, ныне светлые комнаты, пропахшие лечебными травами, все больше пустовали. Но с целителями разговор вести было интереснее, чем с немногочисленными придворными, что, едва прознав о близости принца и гостьи, все как один вознамерились завести знакомство с одной из дивного народа - если пустых бесед Тауриэль едва хватало сил стерпеть, то покрытые лестью и туманными намеками вопросы о возможных намерениях Боромира разбавить нуменорскую кровь рода Анариона эльфийской, она выслушивать более не намеревалась. Пришлось осаживать особо любопытных. Мирно, изящно, так, что король Трандуил гордился бы своей воспитанницей - более придворные не задавали неуместные вопросы, а Тауриэль с опытом осторожного лесного стража и охотника искусно обходила стороной желающих поговорить.
Впрочем, не только разговорами она в эти дни занималась. Во время прогулок, нередко путь ее ярусами ниже, туда, где расположились кузни бронников - единственная ее защита, кожаный нагрудник, пришел в негодность после путешествия на Юге, а иной брони и не было. Людские мастера оказались на редкость умелыми - пожалуй, пора было прекратить каждый раз тому удивляться, - и быстрыми. Эллет они приняли радушно, хоть частью и настороженно, но, хвала Пресветлой, переглядываться и шептаться не стали, едва гостья озвучила просьбу.
- Сделаем, госпожа, - только и ответили, а после принялись за дело.
Доспех ей сделали совсем не эльфийский: латные наголенники, наручи и наплечники, длинная, до середины голени, кольчуга с рукавами до локтя, да поверх этого - стеганная безрукавная куртка черного цвета, что опускалась почти до края кольчуги. Вместе с этим, изготовили и шлем, открывающий лицо, но защищающий щеки, уши и верхнюю часть головы. Его Тауриэль с сожалением отложила - всё-таки не удастся волосы под шлем спрятать, ведь и без того придется закреплять косу наверху. Во время боя ей не нужно было неудобство и лишняя боль, если вдруг какой локон попадет меж кольчужных цепей.
К бою она, пожалуй, была готова. Чего лукавить, жаждала его - отмщения харадцам за пережитое в лесах хотелось более всего. И, вместе с тем, начало похода означало, что вновь окажется близ Боромира. Тоска, едва он отправлялся прочь из покоев, неизменно настигала - выводила ли эллет изящные буквы на пергаменте, продолжая повествование о своем народе, или знакомой дорожкой шла от дворца к проходу на следующий ярус. Знала ведь, возвратится, не успеют еще последние лучи солнца погаснуть. Заключит в объятия, прильнет, касаясь сомкнутых губ, и она не сможет не скрыть радости и облегчения при виде его, свой наидражайшей ценности, своего сердца. Знала - но молча скучала, с каждым днем все сильнее.
Оттого, стоило предоставиться возможности, не осталась в Минас-Тирите, отправилась в Харлонд, к Боромиру.

Ветер, извечно сильный близ Андуина, растрепал волосы и полы синего походного одеяния, схожего с тем, какое носила прежде. Здесь, в лагере, не было нужды в платьях, и эллет с радостью возвратилась к привычным одеждам, почти с удовольствием ощутив на боках вес ножен с лориэнскими кинжалами. Немногие ее вещи уместились в седельной сумке, как и верный лук с колчаном, полном новых белооперенных стрел.
Линд тихо фыркнула, ткнулась мордой в плечо Тауриэль, умными глазами оглядывая свою спешившуюся всадницу, мол, чего стоишь, - однако та не двинулась, издали глядя на того, в ком с легкостью узнала сына Дэнетора.
Одинокая фигура его, застывшая в тенях уходящего дня, казалась чем-то ненастоящим, словно не человек - дух бродил близ могучего корабля. Тауриэль так и замерла, остановившись в отдалении. Не желала тревожить его, вместе с тем, отчаяннее всего на свете жаждя сорваться с места и оказаться в его объятиях. Но не стала.
Лишь стояла и легко улыбалась, касаясь свободной ладонью ожерелья, скрытого под тканью.
А потом, сделала шаг навстречу.

Прошел час прощаний, час отплытия на далекий юг, на войну - белоснежная гавань Харлонда и сверкающая в золотых лучах полуденного светила Башня Эктелиона скрылись в туманной дымке, опускающейся с острых отрогов Эред Нимраис. Позади оказались и южные границы королевства людей, на пути к которым, в Пеларгире и близ устья Великой реки, к флоту присоединились иные суда. Могучая сила собралась под командованием сыновей Дэнетора. Сила, способная одолеть врага, подошедшего непозволительно близко. Противника, чья наглость и жестокость должны были получить достойный ответ, дабы владыка и повелитель Тени, застлавшей Срединные земли, узрел истину - Гондор не сломить, не победить. Терпеливы эдайн, да скоры на расправу, ежели разжечь пламя в их сердцах жаждою мести - и желанием защитить свои земли, свои семьи и любимых.
Схожее желание и ею владело, эльфийкой, что сердце свое отдала смертному мужу. Дни эти, долгие, утомительные ожиданием, она незримо наблюдала за Боромиром и его капитанами, за другими людьми, трудившимися на борту. Ей самой, увы, занятия пока не находилось - в корабельном деле все также не смыслила ничего, о корабельной кухне и не заикалась, разве что лишь с лекарем, к судну приставленным, могла поговорить, да недолго. В остальное время старалась не нарушать налаженной работы команды своим появлением.
Воздух становился теплее, суше, как ни странно - ведь плыли по воде, - и вот, Андуин расширился, берега разошлись в стороны и явилось взору дочери великих лесов не менее великое Море. Солнце во всю палило с высоты далекой лазури небес, отражаясь в лазури морских глубин - влекущих к себе, неспешных, величавых. Быть может, сам Властелин Вод почивал сейчас в темных глубинах, и вместе с его могучей грудью вздымались на поверхности волны - те, что с легкостью разрезал остроносый "Алфирин", гордый флагман гондорского флота.
Впервые видела Тауриэль Море во всей его невероятном, необъятном просторе, и казалось ей - как же мало огромное судно, на котором они идут! Сколь ничтожны они, что люди, что эльфы, что иные создания, мнящие себя разумными, перед неистовой силой, ныне кажущейся безмятежной. Но стоит ветрам из ласковых обратиться жестокими, как поднимутся волны, и бушующая стихия обрушит всю свою мощь на флот - и ничего не смогут поделать те, кто окажутся на нем. Милость Короля Моря да верных слуг его, Осээ и Уинен, вот и все, на что смогут надеяться потомки величайших мореходов-нуменорцев.
Не только в море смотрела эллет, пораженная им, однако, не покоренная - зов белых парусов все также не имел власти над ней, - но и к земле то и дело оборачивалась, с тоской и надеждой в сердце. Покуда видны были леса, те самые, южные, и до Тауриэль доносился полузнакомых запах живых древ, трав и почвы, она уверенно смотрела на горизонт. Вскоре зелень сменилась блеклым золотом бескрайних песков, почти пустынных краев, где хорошо, если какие травы приметишь. То - вдали, на берегу. А здесь везде воды, пена и соль, тонкой вуалью покрывшая каждого на корабле. Везде она была - на одежде, на корабельных снастях, на дощатой палубе. На губах - своих и возлюбленного.
С каждым днем все более хотелось возвратиться обратно, в тишь и спокойствие Минас-Тирита. Странно то, ведь прежде считала, что плаванье выдержит - и выдерживала сейчас, - а вот как любовь к земле под ногами и древам поблизости обернулась. В белокаменном Городе Королей, и то более не ощущала стеснения. Может, привыкнет?
Может, - легко шла по палубе, прямо и будто бы даже степенно, следуя за робеющим вблизи одной из эльдар юнгой. Близость сражения развеивала сомнения, даже тревоги затаились на время, не показывая носу из темных уголоков. Настанет и для них время, но сейчас Тауриэль об ином размышляла - о том, что в бою вновь доведется прикрывать спину гондорскому военачальнику.
И о том, как по ним обоим - и бою, и оному военачальнику, - она истосковалась.
- Ты звал меня, господин мой? - чуть склонила голову перед ним и его помощником, Торонгилом, приветствуя их обоих, выпрямилась и застыла. Сердце пело.
Войска Гондора приближались к своей цели.

Отредактировано Tauriel (2018-10-19 16:23:36)