В безмолвии с серых небес падает непрошеный снег, словно пепел. Неподвижен воздух - стылый, прозрачный, и черные ветви деревьев тянутся к серым облакам, словно искривленные уродливые руки. Тихо. Не журчит вода в фонтанчике, не плещутся рыбы – все скрылось подо льдом, гладким и серым, отражающим небо. Замер и ветер, будто уснув – хмурый зимний день тянется, как траурная процессия.
В бараках – тоже тишина, все шинигами по своим местам. Кто-то на миссии, кто-то в отряде, и патрули отправлены, но большинство сейчас при отряде. Никто не хочет лишний раз выбираться наружу – холод стоит пусть не самый сильный, но отчего-то пробирающий до самых костей тоской. Бесприютной и долгой, от которой хочется лишь хмуро молчать.
А с котацу тепло. И свет горит в комнате, бумажные загородки которой расписаны закатами и цветущими садами. Пахнет сладко и пряно – от тоненькой палочки на деревянной подставке тянется сизоватый дымок. Подле котацу – лампа, на самом же котацу – объёмистая пузатая фляга с саке, и полупустая миска с никуманами.
- Нанао-тя-ан, – вполголоса тянет Кьёраку. Сидящая возле створок приоткрытых сёдзи фукутайчо даже не вздрагивает.
- Не сиди на сквозняке, Нанао-тян, - серый зимний свет падает на ее лицо. Темно-синий, чуть отблескивающий шелк кимоно лишь подчеркивает бледность ее кожи, и глубокую строгую синеву глаз. Она сидит словно бы отдельно. На границе с зимой, что касается щек невесомыми искрами тающих снежинок. Тогда как позади ее капитана – озаренный желтым светом лампы цветущий сад, пускай и нарисованный.
А настоящий снег – вот он, - Кьёраку делает еще одну затяжку, чуть щурясь. Тонкая трубка в пальцах крутится затем, вертится, с негромким разрезающим воздух звуком. И сбоку видно, как тёмные брови Нанао-тян напрягаются, как она раздражается, готовая оборвать – но затем опускает плечи и тонко, по-детски почти выдыхает.
- Нанао-тян. Почему ты так убиваешься? - прядь волос, упавшая сбоку, закрывает высокий белый лоб племянницы. Она опускает лицо.
- Приношу свои извинения, - вполголоса, не поднимая головы. Только носом шмыгает, когда оказывается обнята за плечи. «Такая маленькая», - по ключице тянется что-то мокрое, и обжигающе горячее. Она дрожит, бедняжка,  руки ледяные.
- Замерзла? – она мотает головой, и оправа очков слегка задевает Кьёраку по груди. Если и замерзла, то не снаружи. Внутри.
- Н-нет. Все в п-порядке, капитан, - о, его девочка умеет владеть собой. Почти всегда, - он с улыбкой наблюдает за тем, как Нанао-тян торопливо выпрямляется, судорожно вздохнув, как протирает очки платком, вытащенным из-за оби… и замирает затем, резко зажмурившись.
- Мне страшно, - теперь уже безо всякого «тайчо».
- Я знаю, - худенькая спина вздрагивает, когда на тёмно-синий шелк ложится широкая ладонь.
- Но это не то, чего стоит бояться, Нанао-тян, - повернув к себе ее лицо за подбородок, Кьёраку улыбается, глядя в знакомые глаза. Они не должны смотреть вот так – со страхом, потерянностью, и темно-синей, словно ледяное море, такой же бесконечной печалью.
- Я… твой лейтенант, - их никто не слышит. Поэтому – «ты», - «брат твоего отца», с теплом думается Кьёраку.
- Я не должна бояться и должна понимать. Но, - медленный, прорывающийся рыданиями выдох, опустившаяся рука, и белые пальцы, сжимающие дужку очков.
- Но все это… так поразило меня, - «о, малышка. Всех нас поразило. Словно громом». – И пускай я все понимаю, но… - «головой понимаешь, сердцем скорбишь и боишься. Грустно, но ничего не поделаешь».
- Тогда поплачь еще, - легко соглашается Кьёраку, снова приобнимая племянницу за плечи. И сам улыбается, слыша короткий, со смешком, выдох.
- Нет.  Я больше не буду, - и синие глаза, все еще сырые, наконец-то ловят теплый отблеск лампы.
- Выпьешь со мной? – нравится смотреть, как черты лица Нанао-тян светлеют, стоит ей оказаться подле котацу. Как неуверенность вспыхивает во взгляде, готовая перейти в возмущение – как же так-де, пить саке посреди рабочего дня?
Но она кивает, и за флягу берется сама. «Маленькая нарушительница дисциплины», - руки фукутайчо-тян слегка подрагивают, когда она ставит флягу обратно. И за пиалку берется неуверенно, пусть и налила себе совсем чуть-чуть.
- За лейтенанта… тринадцатого Отряда Готэй-13. Шибу Кайена, - Кьёраку кивает, салютуя пиалкой, и выпивая содержимое ее единым махом. Внутри становится тепло и горько. У Нанао-тян так не получится, залпом – она отпивает маленький глоточек, и поспешно ставит пиалку обратно на котацу, чуть переменившись в лице, виновато.
«Глупенькая».
- И Мияко-тян, - бумага на сёдзи вздрагивает на сквозняке, который, пробравшись в щелку между створками, заводит свою унылую песню.

Нечасто в Готэй-13 погибают лейтенанты, но, если рассудить -, то что в том удивительного? – только вот от встревоженного сердца редко когда можно дождаться рассудительности. Вот и Нанао-тян вскоре стала прежней – надела очки, сдвинула строго брови, и проводила поднявшегося от уютной котацу капитана вопрошающим взглядом. Тот же только сунул за пояс мечи, и надвинул шляпу пониже.
- Кьёраку-тайчо, - официальным тоном окликнула Нанао-тян его, уже на пороге стоящего. – Там холодно. Может быть, вы…
- Не переживай, Нанао-тян. Я не замерзну, - и посмеялся, шагнув в сад в рывке сюнпо.
Навестить Укитаке, - еще раз, или не стоит? Пусть все справляются со своей скорбью как умеют, порой и вмешательства ничего не нужно. Отваливать камни с русла ручьев Кьёраку не привыкать, как давеча сделал с Нанао-тян – ведь в противном случае, все кругом затопило бы слезами. Но Джуширо-то не таков, пускай по нему эта потеря ударяет сильнее всего.
«Сильнее ли?» - ох, неугомонный клан Шиба. Вечно-то с вами не соскучишься.
Кругом – не мороз, но неожиданные заморозки. Все еще зеленая листва темнеет, будто напрягшись, стараясь переждать непрошеный серый пепел, что сыплет с неба. А по тому заметно – скоро будет просвет. И в пробивающихся сквозь тучи солнечных лучах снежок будет чудо как красив.
И уже не сюнпо, но ноги ведут хачибантай-тайчо по тенистым тропинкам перелеска близ джусанбантая. Пройти главными улицами было бы проще, но до Угендо добраться можно и отсюда. К тому же, пусть и тянуло в тепло поскорее, но подышать холодным, почти морозным воздухом – тоже удовольствие. Для того, кто знает в них толк – в удовольствиях, как и в мелочах.
Но в налетевшем порыве холодного ветра, вдруг пронизавшем перелесок, нет ничего похожего на удовольствие, или, хотя бы, довольство. Реяцу сжавшаяся, холодная, и одинокая. Как крошечная фигурка в черном на прогалине, близ высокого скалистого обрыва, - тропинки неуловимо путаются, меняются, когда Кьёраку все же сворачивает ближе к перелеску.
- Кучики Рукия-тян, - почти такие же синие глаза, как у Нанао-тян, только темнее, оборачиваются на него – огромные. Свою реяцу скрывать незачем, и приближение капитана она явно почувствовала.
- Доброго денечка, - холодом веяло над застывшей скалой, и снег осыпался над обнаженным мечом, словно пепел.

Снежинка скользит по щеке, залетев под шляпу, и истаивает – короткой ледяной точкой. Кьёраку чуть щурится, глядя на подчиненную Укитаке – увы, героиню недавних событий. Вслух разве что об этом не говорили, но имя шинигами, отнявшей жизнь лейтенанта джусанбантая, облетело весь Готэй. Совсем как несколько десятков лет назад оно облетело весь Сейрейтей, когда в один из Четырех Благородных Домов Общества Душ оказалась принята эта вот девчушка.
Клан Кьёраку, пусть и был весьма знатен и почитаем, сравниться и сравняться с семейством Кучики, само собой, не мог. Да и о собственном аристократическом происхождении хачибантай-тайчо почти никогда не вспоминал – была охота, как говорится. Ему вполне достаточно собственного положения в Готэй-13, и звания одного из старейших и сильнейших капитанов. И главное, чтобы девушки любили, а все прочее – прах и ерунда.
- Да, вроде того, Рукия-тян, - задавать вопросы, чем это она здесь занимается, незачем. За нее говорит реяцу – сжавшаяся, но рваная, словно ее дыхание. Да и что еще можно делать с обнаженным мечом в руках? – боевая стойка уже сменилась поклоном, но напряжение в тонких белых руках, выглядывающих из черных рукавов косодэ не исчезает. Взгляд падает на катану – и по горлу Кьёраку словно что-то проводит, теплым мягким пальцем. И прижимает чуть ниже кадыка, на мгновение.
«Что-то не так, охана?» - о, снова капризы. Катен Кьёкоцу с точно таким же успехом могла просто подразнить его – с нее, чертовки, станется. И больше подсказок она давать ему не намерена, так ведь? – край рта ползет в мягкой ухмылке чуть вверх, а предплечье задевает по рукоятям дайсё. Проказница, ведь жили же в мире – с чего ей снова вздумалось донять своего хозяина. «Хозяина, как же!» - звонкое металлическое фырканье, на которое так и хочется примиряюще улыбнуться. Никогда не умел Кьёраку спорить с женщинами, в особенности, столь обворожительными, как его собственный занпакто.
- Думал навестить Укитаке, но слегка заплутал, как видишь, - ухмылка шире становится – улыбкой. – Извини. Не хотел помешать тебе, - тренироваться с мечом. Стараться стать сильнее. Давать бессмысленные клятвы самой себе о том, что больше такого, как с Кайеном, никогда не повторится, или что ты там еще говорила себе, а, Рукия-тян?
Если что-то и творится в ее душе, то девочка прячет это очень умело. Насупленный взгляд огромных глаз из-под длинной прядки, рассекающей лицо через переносицу, поджатые тонкие губы. «Бьякуя, злодей, совсем заморозил тебя, Рукия-тян», - с сожалением думается Кьёраку, который понимает – вряд ли Рукия-тян могла расплакаться на груди у своего брата, как совсем недавно плакала на руках своего дядюшки Нанао-тян. А ведь Нанао-тян не имеет ни малейшего отношения к гибели Шибы Кайена, но волю себе она все же дала.
Могла ли дать себе волю юная Кучики Рукия?
Нет, отвечает он сам себе, чувствуя, как напряжена она, словно клинок в ее руках. «Слишком сильно», - безошибочно определяет Кьёраку не самый удачный хват. Близковато к цубо – волнуется?
Еще бы ей не волноваться, - под кадыком снова будто бы тонкий пальчик, в кожу впивается, неторопливым полумесяцем, заостренный ноготок.
«Оха-ана-а», - укоризненно тянет про себя Сюнсуй, шагая дальше. Незачем беспокоить девочку, которая желает одиночества, незачем…
Но у серой скалы, от которой веет холодом, как из открытой могилы, он оборачивается через плечо, покрытое розовым цветастым шелком кимоно, и придерживает шляпу за край.
- Рукия-тян, - вполголоса произносит Кьёраку, и низкий его голос с легкой хрипотцой отчего-то весьма отчетливо слышен  окружающей их морозной тишине.
- У тебя проблемы… с ней? – кивок на занпакто. Пальчик под кадыком расслабляется, а ноготок теперь скребет легонечко, почесывает, словно кота.
«Угадал», - надо же, охана довольна.
И пока даже не приревновала.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-08-17 10:09:17)

«Вот же», - Кьёраку надвигает шляпу на глаза чуть ниже, на мгновение смежив веки. Столько лет ведь прошло – «веков!» - с того страшного мига, когда Катен Кьёкоцу закапризничала впервые, и не отозвалась ему. И как он, юнец тогда еще, перепугался, пускай и знал, что подобное случается. Как же так, думалось тогда с отчаянием, ты же часть моей души, как можешь подвести меня ты? – но охана молчала, сердито надув губы, прикрыв лицо веером – такой потом показалась ему, когда все же сумел совладать с собой.
И с ней.
Миг смятения миновал быстро, но он был. К тому же, Сюнсуй, еще студент Академии Духовных искусств на то время, успел немного изучить свою охану, как он слегка фривольно поименовал ее в одну из жарких ночей овладения собственным занпакто. Да-а, его - их - тренировки вполне могли называться двусмысленными, с этой режущей, как кромка скимитара, чувственностью, с этим неровным, будто пляска цветочных лепестков в порыве неистового ветра.  С играми, в которых нет иного выхода, кроме как принять правила – е ё правила.
Это как в танце, фигуры которого должны быть выверены у обоих партнеров, иначе оно никому не принесет удовольствия. И оно дисциплинирует внутренне лучше любых тренировок, нравоучений, и примеров, не позволяя ослабить внутренний контроль ни на минуту. Катен Кьёкоцу ненавидит проигрывать, терпеть не может подчиняться. Но Катен Кьёкоцу нужно подчинять, всякий раз доказывать, что достоин владеть ею. Слабого мужчину рядом с собой она потерпит, - предплечье снова задевает по оковке рукояти, но чувствует только обжигающий холод металла.
«Что, уже все?» - и это было ожидаемо. Она снова отступает в душные, пахнущие ночными цветами тени, не желая подчинять себя каким-либо рамкам и определениям. Это постоянно будоражащее душу противостояние, сладкое и мучительное, изысканное… возможно ли что-то с ним сравнить? – Кьёраку улыбается, коротко касаясь своей шеи ладонью.
- Ну... что сказать. Так случается, - все так же, вполголоса, говорит он, разворачиваясь, и неспешным шагом приближаясь к Рукии-тян, которой оказалось достаточно одного-единственного вопроса, чтобы опустить – и взгляд, и руки. Которая замерзла настолько, что в не в силах оказалась защититься от вопроса, уместность которого – дело десятое. Капитаны знают многое, еще больше – ощущают, а уж вправе ли спрашивать – это зависит от разных причин.
Кьёраку, к примеру, слишком озяб.
«Права была Нанао-тян», - со смешком думается ему, когда он останавливается на расстоянии вытянутой руки от маленькой Кучики – руки собственной.  Перед глазами – прямоугольная цубо с продольными зигзагами  - простенько, но весьма изящно. Таких занпакто, с подобным оттенком оплётки рукояти, к тому же – полным полно в Обществе Душ.
«Но мы редко замечаем, когда асаучи изменяются», - с Сюнсуем так и было. Однажды оплетка рукояти его катаны стала темно-синей, словно летние глубокие сумерки.
А затем появился вакидзаси. Но это отдельная, и весьма долгая история, - взяв себя за подбородок, он некоторое время в молчании смотрит на обнажённый, чуть подрагивающий клинок духовного меча Рукии Кучики.
Укитаке говорил, что она достигла шикая, но в подробности не вдавался. Неписаное правило – не болтай о чужих занпакто.
- Ты же знаешь это, так? – для диалога глаза в глаза Кьёраку слишком высокий, поэтому он присаживается перед Рукией-тян на корточки, и смотрит уже, получается, чуть снизу вверх. Зато отсюда еще лучше видно ее меч, - он коротко хмурится. Присутствие оханы сейчас не помешало бы…
«О, с каких пор?!» - гневно звенит из пряной и горячей темноты, и Кьёраку улыбается. Спасибо, цветик. Ты уже очень помогла.
- Отпусти ее, - указательный палец ведет снизу вверх, ровно, не касаясь, но словно вдоль рукояти занпакто. – Нежнее. Она ведь девушка, как и ты, - Рукия-тян назвала свою катану «она», говоря как об одушевленном – «а какой ей еще быть?» - предмете. Значит, охана права. А попытка развеселить, может, и увенчается успехом, а возможно, и нет.
Незачем спрашивать, в порядке ли Рукия-тян, и что с ней случилось, - Кьёраку смотрит в темно-синие, как горный лёд, глаза ее, спокойно и с неторопливым пониманием. Неважно, чей он капитан, и чья она подчиненная – хотя у Укитаке, несомненно, оказалось бы к этому всему свое отношение.
С такими делами надо справляться в одиночку, ибо душа – одна на двоих с занпакто. Вмешательство извне не принесет пользы, через все нужно проходить самостоятельно, путем ошибок и падений, и неизбежных подъемов… так говорит Яма-джи. Но в трудную минуту рядом с Кьёраку непременно был кто-то, благодаря которому сладковатый запах тления, что маскируют умирающие цветы, становился слабее.
А Рукия-тян здесь одна.
- Ты же не возражаешь, что я советую тебе? Прости-прости, - вновь посмеивается хачибантай-тайчо, только глаза его остаются серьезными. – Не могу смотреть, как мерзнет юная леди. Надо поскорее закончить с твоей тренировкой, и отвести тебя в тепло, - но ясно обоим, и ему, едва ли не лучше, чем Рукии, ясно – отсюда никто никуда не уйдет, пока не будет отклика.
- Полагаю, раньше она так не поступала. Какая она? – кивок на лезвие. Неподалеку – поваленное дерево, и Кьёраку делает знак в ту сторону – дескать, если хочешь – присядем. Если не хочешь – постоим.
Если не нужно – достаточно просто сказать.

А снег все так же падает, благо, гуще не становится. Уже успел припорошить каса хачибантай-тайчо – присев на поваленное дерево, он снимает с головы шляпу, отряхивает ее, впрочем, не глядя – взгляд его устремлен на Рукию-тян. Сдув с лица упавшую прядь, Кьёраку оставляет шляпу на коленях, и смотрит уже на отражение маленького шевелящегося рта в гладком, спокойном лезвии. Не убрала меча – правильно. Он бы тоже не убрал.
«Очень красива, да?» - вряд ли красивей, чем улыбка Рукии-тян, чем румянец на ее худеньких щечках. И ясно становится, что когда-то эта девочка улыбалась куда чаще. И сейчас, говоря о части своей души, которой, несомненно, гордится больше всего на свете, словно вспоминает, как это делается. Только вот истаивает ее улыбка, словно снежинка, попавшая на теплую ладонь. «Соде но Шираюки» - «Рукав белого снега». Звучное имя, и вместе с тем нежное, как негромкий шепот зимнего снегопада. Не такого, как сейчас, - Кьёраку ненадолго запрокидывает голову к серым небесам, с которых продолжает сыпаться пепел. Словно напоминание о похоронах. И он раскрывает ладонь – снежинки истаивают, едва долетев до нее, и капельки воды поблескивают еле заметными искорками. И, пускай Рукия-тян не жалуется на холод, хачибантай-тайчо все же сбрасывает с плеч цветастое кимоно, слегка пахнущее табаком и цветами.
- Извини, извини. Но ты выглядишь очень замерзшей, мне даже смотреть на тебя холодно, - огромные темно-синие глаза смотрят на Кьёраку из вороха розового шелка, наброшенного на узкие плечи Кучики-младшей, и он не удерживается от улыбки.
- Занпакто далеко не всегда бывают похожи на своих владельцев, Рукия-тян, - уж ему-то как не знать. Охана пристально сейчас наблюдает за ним из теней, делая вид, на самом деле, что происходящее ее не интересует. И не касается – «но ты ведь обратила мое внимание на нее, так, цветочек?»
«Потому что сам ты бы ни за что не сообразил», - он едва заметно шевелит носом, будто получив по нему щелчок веером. И, пряча усмешку, снова надевает шляпу.
Ножны тихо шелестят лаком по шелку пояса хакама – раз, другой. Пара мечей теперь лежит на коленях хачибантай-тайчо, он задумчиво накрывает их рукой, большим пальцем поглаживая цубо катаны. Легендарная пара. Единственные за всю историю Общества Душ – ту, что ведется в записях, по меньшей мере, парные занпакто даже в обычном своем физическом воплощении. У Укитаке также двойные мечи – Согё но Котовари в деле Кьёраку видел, и не единожды, но в невысвобожденном состоянии это просто катана. Тогда как здесь…
И нельзя сказать, чтобы он не гордился этом, - чуть прикрыв глаза, он пытается коснуться духовным чувством одинокого обнаженного клинка, лежащего на коленях Рукии-тян. Очень осторожно – просто прощупать ауру, понять настрой.
«Не суйся», - ревниво предупреждает его охана, и малышка рядом с ней едва слышно вздыхает. Дайсё почти соскальзывают с хакама, и Кьёраку, посмеиваясь, придерживает их локтем.
- Тише, тише… - ладонь теперь накрывает уже обе рукояти. – Катен Кьёкоцу не нравится, когда я пытаюсь понять чужие духовные мечи, в особенности, если те - девушки. Она у меня немножко ревнива, - «когда ей этого хочется». И вот она, прямая иллюстрация тому, что занпакто далеко-о не всегда бывают похожи на своих шинигами. Ведь кое-какие представления о духовных мечах и их владельцах, все же, можно назвать устоявшимися.
- И в бою частенько капризничает. Так, что может совсем не отзываться, если не в настроении. Непросто с ней, - не ему, капитану, тысячелетний рубеж жизни преодолевшему, о таком сетовать, и, более того – беспокоиться. – Может быть, Соде но Шираюки-тян тоже чем-то расстроена?
«Или напугана, скорее», - левая рука сжимает мечи у основания ножен, правая же – почти над лезвием занпакто Рукии-тян. Что же гложет тебя, вас…
«Бедные же вы девочки», - не сказал бы, что понял это благодаря духовному чувству. Увидел собственное отражение в глазах маленькой Кучики, обреченной жить и дальше с неизбывным чувством вины.
«Ты делала то, что должна. Я же – то, о чем меня попросила о-нее-сан», - бесплодность и бесполезность подобных оправданий Кьёраку понимает лучше кого бы то ни было. Тяжести груза вины с его души это не снимет больше уже никогда. Не легче сейчас и Рукии, и дело вовсе не в нарушенном душевном равновесии, или чем-то схожем.
Ледяная катана тоже чувствует себя виноватой.
- Да, ей тоже сейчас непросто, - фалангой указательного пальца Кьёраку поскребывает себя по скуле. – Ей кажется, что она подвела тебя, но понять, чем и почему, Соде но Сираюки-тян не может, - тихий шепот позади него становится чуть громче, как если бы ветер в цветущих ветвях бесконечного темного сада стал сильнее. И запах тления расползается чуть явственней, словно под покровом роскошных цветов разлагается мертвое животное.
«Охана», - чуть укоризненно. Та не отзывается, и лак на ножнах кажется потускневшим. «Ну, вот и опять мы замолчали», - Кьёраку смотрит сбоку на бледное личико маленькой Кучики, и она, все же, кажется ему невозможно замерзшей.
Ее лёд – он такой, что точит, замораживает душу изнутри. От подобного льда не спасет ничто. Только кто-нибудь.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-08-19 07:58:28)

Маленькая ручка ведет над лезвием – сжавшимся, замершим, ледяным настолько, что кажется, что Рукия-тян скорее обожжется об него, нежели порежется. Личико ее вздрагивает, подернувшись скрытой, готовой прорваться болью, а отчаяние – будто холодный ветер.
«Тяжко, ох, тяжко», - медленный выдох. Но – не единого движения, когда отражение пальчиков в лезвии становится больше – приближаются к нему. И затем все же касаются; инстинктивное движение локтем, рука отдергивается.
И ничего не происходит. Тусклая капелька крови поблескивает на кромке лезвия катаны, как след вишневого сока. Соде но Шираюки не отвечает своей хозяйке – ни малейшего всплеска реяцу, ни проблеска, ни отзвука. Хотя собственная кровь – действительно, серьезный катализатор. Кьёраку помнил юнцов, которые еще и не такое творили, пытаясь пробудить асаучи… кому-то это помогало. Но точно не количество выпущенной балбесами крови, которых потом еще приходилось тащить в йонбантай.
Важен душевный порыв, важна душа, вложенная в такое движение. Жест же Рукии-тян больше напоминал отчаянную попытку стукнуть в тяжелую запечатанную дверь, где результатом стали всего-то ссаженный кулачок и чувство горькой обиды. И бессмысленности всего происходящего.
- Занпакто, Рукия-тян, - Кьёраку берет пораненную ладошку, и, локтем все так же придерживая дайсё, направляет небольшой поток зеленоватой реяцу на порез на ледяном на ощупь среднем пальчике, - всегда часть души шинигами. Их никто не поможет пробудить, никто не сможет пробудить, кроме нас самих, - чтобы вылечить такую вот царапку, ему хватит меньше половины минуты, и самой толики Кайдо. Была ли нужда в целом ее лечить? Ну, дело сделано, - пальцы разжимаются, выпуская ладонь Кучики-младшей, а хачибантай-тайчо продолжает:
- Занпакто открывают свои имена шинигами тогда, когда те готовы их услышать. Соде но Шираюки-тян назвала тебе свое имя потому, что в то время твоя душа обрела мир. Гармонию, -  Кайен-кун был неплохим учителем, и свойским парнем. Немудрено, что он сумел расположить к себе бывшую руконгайскую девчонку, на узких плечиках которой теперь громоздились тяжеленные иероглифы имени «Кучики». Кьёраку знал, что это Бьякуя устроил сестру под начало Укитаке – и мысленно одобрил решение рокубантай-тайчо. Действительно, атмосфера в тринадцатом самая благоприятная. Хотя… он не отказался бы любоваться эдаким вот нежным цветочком и у себя в хачибантае. Но зоркий коршун Кучики-старший, бдящий за именем и положением своего высокороднейшего семейства, и членов его, вестимо, подобного бы не позволил. «А жа-аль».
- Соде но Шираюки-тян защищала тебя. Занпакто могут быть капризными, - цубо негромко бряцают под мягко сжавшей их рукой, - могут быть вспыльчивыми, непослушными, но они существуют для того, чтобы защищать своих шинигами. Ведь если не станет нас – не станет и их, так ведь? – Кьёраку слегка наклоняет голову. – Она защищала тебя, делая то, для чего была призвана, - «то, ради чего ты, в конечном итоге, услышала ее имя».
- И теперь она не понимает, в чем же подвела тебя, Рукия-тян, - «ты делаешь только хуже», слышен лишь ему одному раздраженный звучный голос, но на сей раз Сюнсуй немного повременит, прежде чем согласиться с оханой.
- Она в смятении, думаю. Ты винишь себя… она винит себя. Послушайте друг друга, юные леди, и помиритесь, - рядом с воплощенной болью Рукии-тян улыбаться кажется кощунственным, но Кьёраку все же улыбается ей. Ободряюще.
- Для Соде но Шираюки-тян существуешь только ты. Занпакто… просты и эгоистичны, - и ему делается почти смешно от того, как Катен Кьёкоцу сейчас гневно взвивается, а затем, встряхнув прической, одаривает своего шинигами уничтожающим взглядом единственного глаза. Дескать, это я – и проста?!
«Ты – исключение, моя единственная любовь. Для меня существуешь лишь ты, поверь», - и улыбка делается теплее.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-08-19 12:20:02)

«А вот так», - улыбается Кьёраку, знающий доподлинно, что терпение – залог успеха. С ними, словно с детьми – чистыми сердцем, порой жестокими, но открытыми. Только терпением – силой мало его можно добиться, хотя, безусловно, понадобится и она. Сила духа, в первую очередь, - он слегка поводит шеей, разминая ее, и вздыхает про себя – в рукаве косодэ, увы, нет привычной тяжести всегда прихваченной с собой бутылочки. Не рассчитал, вот беда же – ведь у Укитаке всегда найдется заначка для старого друга, а когда покидал бараки своего отряда, не хотелось лишний раз нервировать Нанао-тян.
«Медитация сейчас – лучшее для тебя», - может быть, маленькая Кучики-тян и пробовала до этого медитировать, но что-то помешало, пошло не так, и она, отчаявшись, взялась за Соде но Шираюки силой. Чем только сильнее разбередила себя, и расстроила духовный меч, - лопатками он прислоняется к холодному камню рядом, и неторопливо убирает дайсё за пояс – те только снова сталкиваются ножнами, с негромким деревянным звуком. Кажется, даже забыли обижаться на своего шинигами, и смотрят на сосредоточенную Рукию-тян вместе с ним. А та ведет только что залеченной ладошкой над лезвием, снова, и улыбается – в уголке тонких губ улыбка так и остается, замирает отблеском солнца сквозь зимние облака, когда Рукия-тян все же прикрывает глаза.
«Тише», - невольно вырывается, смешно сказать, но про себя. Кроме него Катен Кьёкоцу никто не услышит, а сам хачибантай-тайчо сейчас сидит, помалкивая, и едва дыша. Глядя на то, как темная мягкая прядка скользит по напряженному высокому лбу, и складка между темных бровей, вначале отчетливая, теперь разглаживается. Тень с него уходит – а Кьёраку, видимо, стоит запастись терпением.
«Замерзну так», - но об это думается со смехом. И он сосредотачивается на реяцу Рукии-тян – по-прежнему прерывистой, словно биение взволнованного сердца, но постепенно светлеющей. Определенно, - и на душе светлеет у самого.
Женские слезы, все же, невыносимы для слишком большого и чувствительного сердца капитана Восьмого Отряда, - он улыбается шире, вспоминая свою фукутайчо. Вспоминая, как и Рукия-тян едва удержалась от слез – ведь дрогнул ее голос стеклянно, шмыгнула носом. А теперь…
Реяцу ее светлеет окончательно – и быстро. «Совсем немного времени понадобилось», - одобрительно кивает Кьёраку, про себя прикидывая, сколько же так вот просидел с ней. Чуть больше четверти часа, полчаса? – не следил за временем, да и незачем оно.
Рукия-тян и ее занпакто были готовы к диалогу, обе хотели его – и потребовалось совсем немного усилий, дабы сломать ту ледяную перегородку, что внезапно встала между ними. Помог ли сам Кьёраку? – не имело значения. Может быть, всего-то в чем-то подтолкнул, но справилась маленькая Кучики, как и положено, сама.
Рукоять катаны вспыхивает неясным бело-голубоватым свечением, сжатая руками своей шинигами – уверенным хватом, легким. Из которого получаются самые лучшие замахи; холодный воздух идет легкой рябью – волнами реяцу, наконец-то высвобожденной. Чистой, как свежевыпавший снег, - хачибантай-тайчо поднимается с поваленного дерева вслед за Рукией-тян.
- О, красота какая, - белоснежное лезвие, легкое цубо, и длинная белая лента на конце, волной взлетающая вслед за движением тонкого запястья. – Все хорошо? – да даже и спрашивать не нужно. Кьёраку наклоняется над своим кимоно, что соскользнуло с Рукии-тян, когда та поднялась – больше оно не понадобится.
Теперь ей точно тепло, - отряхивая от снега слегка намокший шелк, он со светлой грустью размышляет о том, что Нанао-тян не доведется испытать подобного, увы, никогда. И самому ему не порадоваться за нее, не ощутить эту реяцу, ауру единения души и духовного меча, которой маленькая Кучики сейчас так и светится.
И словно легче теперь и дышится.
«На-а-адо же», - тянет охана над ухом. «От тебя, оказывается, есть еще какая-то польза, старичок».
«Жестоко, цветик», - он посмеивается про себя, набрасывая кимоно обратно на плечи. Вакидзаси вдруг подается под руку, задевает рукоятью.
«Что такое, милая?» - Катен Кьёкоцу-тян будто бы взволнована, но сдерживается.
- Рукия-тян, - Кьёраку слегка разводит руками. – Такое дело, мм… Кажется, кое-кто хочет поиграть с Соде но Широюки-тян, - игры у младшей его девочки, правда, жестокие. Но, пусть ему самому совсем не хочется скрещивать мечи с юной Кучики – ками-сама, да зачем оно вообще? – но Катен Кьёкоцу-младшая так и смотрит на него, с мольбой.
«Хочу играть».

Оба духа занпакто Кьёраку любят играть. По-разному – у Катен Кьёкоцу-старшей игры взрослые, чувственные, в которых Сюнсуй за столетия пребывания вместе поднаторел ох как. И порой самому сложно было понять, где начинаются настоящие игры, а где заканчивается реальность. Катен Кьёкоцу никогда не давала ему расслабиться – «часть моей души, так?» - нечто, спрятанное под старательно привычным и ленивым. Ему так удобно было с этим всем, что он почти не притворяется. Но Катен Кьёкоцу-тян – маленькая тихоня, жестокая дикарка, отблеск лезвия скимитара – вот вся она. Тень клинка, рожденная убивать – но именно причиняя боль, забавляющаяся с чужой смертью и страданиями, как неразумный ребенок забавляется, мучая животное.
Игры, дети, и оружие – ох какое нестабильное сочетание. С ним так просто не поладишь, - Кьёраку положил ладонь на рукоять вакидзаси. Та отозвалась тонким трепетом, который можно было принять за предвкушение, но в руке его унялась, мигом сделавшись послушной и покладистой девочкой.
«Так-то лучше», - он слегка поглаживает оковку рукояти большим пальцем.
- Катен Кьёкоцу-тян хочет немного пофехтовать, Рукия-тян, - вакидзаси тихо, почти застенчиво шелестит из ножен, спокойным движением. – Это она, - короткий меч легко проворачивается в руке, из правой – в левую. Это совсем не то, что нравится Кьёраку – он не сражается против женщин, и вид сражающихся женщин причиняет ему боль.
Но маленькая Кучики уже ступила на эту стезю крови и боли. Можно пытаться ее защитить – кто-то мог бы попытаться защитить ее, но заставить свернуть, увы, уже не сумеет.
Второй дух его занпакто с предвкушением вздыхает, когда лезвие рассекает стылый воздух взблеснувшим полукругом, и разрезает несколько снежинок.
- Давай порадуем ее. Я не люблю сражения, и терпеть не могу драться с девушками, но без подсказок Катен Кьёкоцу я не сумел бы тебе помочь, - негромко хмыкает хачибантай-тайчо. – Мы им немножко обязаны, - охана прикрывает лицо веером, но ее единственный глаз улыбается. «Неужели ты добивалась этого, ленивая плутовка? Это вот завело тебя?» - темно-вишневые губы изгибаются над бумажной кромкой.
- Ты хорошо стоишь, - сам же Кьёраку стоит расслабленно, и никаких боевых стоек не принимает. Да и вакидзаси держит небрежно – но затем поднимает его на уровень глаз. Второго меча он не достанет, ни при каких обстоятельствах. А уж шикай призывать – так и вовсе, по округе такой волной реяцу шандарахнет, что у Укитаке в пруду все карпы кверху брюхом повсплывают. И народу сбежится – как же так, Кьёраку-тайчо призвал Катен Кьёкоцу.
Или не сбегутся? – он глазами показывает Рукии-тян на белое лезвие ее занпакто. Красива Соде но Шираюки-тян, нет слов, как красива.
- Не бойся, - подбадривает он маленькую Кучики. – Мы просто покажем тебе пару приемов. Атакуй, - а вот чем сейчас в Рукии-тян отзовется атака на живого человека, да с мечом в руках – покажет этот самый миг. И потому под расслабленностью хачибантай-тайчо прячется – надежно прячется, без единого проблеска – стремительная и решительная готовность подхватить эту одинокую и отважную девочку.
«Ты справишься, Рукия-тян».

Классическая, что называется, камаэ – стойка, с которой начала Рукия-тян, могла быть визитной карточкой Шибы Кайена – Кьёраку довелось увидеть немало шинигами, воспитанных погибшим, увы, лейтенантом Укитаке. Сам он редко занимался тренировкой бойцов, объясняя это тем, что у него есть гораздо более интересные дела. Валять по пыли потных парней Кьёраку никогда не нравилось, а заниматься этим же с девушками – ну, какой мужчина вообще сражается с девушками, и валяет их по пыли? К тому  же, сошедшиеся в поединке с хачибантай-тайчо девицы потом и жаловаться начинали, и взвизгивали недовольно… за всякое. Становилась недовольной и милая Нанао-тян…
Но сейчас она, несомненно, была бы довольна, потому что ее непутёвый капитан занимался тем самым, чем, по ее мнению, должен – тренировкой с младшим по званию. Младшей – да, повод для того, дабы Нанао-тян строго поправила очки, но не более того.
И этот шаг, и этот небольшой разворот пятки – все как делал Кайен-кун. А если вглядеться внимательней – отголосок того, как ставит ногу Укитаке. Вот уж он-то не отлынивает, подобно своему приятелю, от тренировок с бойцами. Главное, чтобы здоровье позволяло, так ведь? – Катен Кьёкоцу-тян в руке мягко вздрагивает, пружинисто принимая на свое основание быстрый упругий удар белого занпакто. Крепкий и серьезный, также, классически поставленный, - лезвие вакидзаси неуловимо поворачивается, словно прилипая к клинку Соде но Шираюки-тян, идя с ней наравне, заглушая удар, и делает короткий колющий выпад – достаточно быстрый, дабы выглядеть опасным и быть опасным, но на деле же вряд ли способным причинить Рукии-тян вред. Кончик клинка едва уловимо вздрагивает – Катен Кьёкоцу-тян любит другие игры, но она робка и послушна, когда ей приказывают. Не станет своевольничать и сейчас.
- Неплохо, Рукия-тян, - в голосе Кьёраку звучит вполне серьезное одобрение. – Но если бы я довел то движение до конца, ты бы не удержала меч, - направленный в лицо прямо клинок Катен Кьёкоцу было отбить легко, для контраста с предыдущим движением Кьёраку так и направил вакидзаси. А вот от него Рукия-тян и отпрыгивает – доля мгновения, не больше, все так. Как боец она быстра. Вот что до силы – то знает свои пределы, и, благо, не стремится напирать.
Использовать сюнпо Кьёраку незачем, для контратаки – еще одна доля мгновения, и он подле Маленькой Кучики. Разница в росте – е всегда преимущество; ей снизу нападать сподручней.
- Когда противник сильнее тебя, Рукия-тян, то есть одна хитрость. Когда я был маленьким, - да, смешно сказать, еще смешнее – и печальней, теперь уже – светло печальней, вспоминать такие времена, - я так дрался со своим старшим братом, - воды с тех пор утекло на целый океан. И уж эти полеты над татами Сюнсуй вряд ли забудет. Как не забудет и все остальное.
- Поглощай его атаки. Не пытайся встретить их силой. – Вакидзаси легко перекочевывает в правую руку – ударяет Кьёраку обеими с одинаковой силой, так что здесь, скорее, вопрос мастерства соперника. И, к чести Рукии-тян, с вакидзаси в его левой руке она справилась вполне достойно.
- Не отпускай клинок врага своим. Заставляй его удары «пропадать», перехватывая инициативу, ведя свой меч наравне с его. Ты быстра, у тебя это будет получаться, - Катен Кьёкоцу-тян летит вперед, нанося простой удар, без замаха, - и Кьёраку снова ободряюще улыбается.
Тренировки хватит, чтобы согреться.

И опять рукоять Катен Кьёкоцу слегка подрагивает под ладонью, задевая оковкой по запястью – но не настолько, чтобы помешать. Предвкушает грядущее – хочет поиграть, повеселиться, а внимательный взгляд одного глаза наблюдает за ней. За ними – поверх изукрашенной каймы веера.
«Какую еще игру ты затеяла, цветик?» - Кьёраку слегка потирает шею свободной рукой, задевая шнурки каса. К подобным капризам он привык, но нельзя сказать, что одобрял их. Ибо, если даже младшая из девочек увлечется, то Рукии-тян придется испытать кое-какие неприятные ощущения. Ибо, пускай своей духовной силой хачибантай-тайчо и владеет филигранно, но внезапные вспышки духовной силы его занпакто – нечто, слабо подвластное даже ему самому. Случалось подобное, разве что, слишком редко, чтобы всерьез изучить подобное. Как правило, Катен Кьёкоцу оставались равнодушными к происходящему – старшая презирала, младшая – отвлекалась на что-то свое.
- Сразу, вероятно, не получится, - просто поясняет Кьёраку Рукии-тян, легко прокрутив вакидзаси в пальцах, и возвращая в прежнюю позицию. Та замирает радостно и довольно, словно ребенок, которого подбросили в воздух, а затем поймали отцовские руки. – Но, когда тебе наносят сильный удар, то не пытайся противостоять ему силой. Вильни рукой вот так, чтобы клинок противника ушел дальше, был вынужден уйти дальше, - по широкому запястью пробегает короткая волна, повторяющая то движение, которым Кьёраку встретил первый удар занпакто Рукии-тян.
– Как я уже говорил – ты достаточно быстра, дабы суметь такое провернуть. Сила твоего противника обернется против его самого – увлекаемый ударом, он потеряет равновесие. Духа, в первую очередь, - изначальное, инстинктивное, с чем воин заносит меч – намерение ударить. Удар подразумевает под собой столкновение, и это то, чего ожидает каждый. Но если его не происходит?
- Удар противника пропадет втуне, потеряется – ты перехватишь инициативу, Рукия-тян, и сумеешь с легкостью обезоружить его. Это может помочь тебе там, где от атаки нельзя уклониться, - а вот от летящего снизу белого клинка Кьёраку уклоняется с легкостью, чуть только подавшись в сторону, взглядом мельком задержавшись на огромных темно-синих глазах, насупленно глядящих куда-то внутрь себя.
Движение маленькой Кучики тоже было простым.
И убийственным.
Белая лента вздрагивает над истоптанным снегом, грязным теперь повлажнело в воздухе, морозец отпустил, и становится совсем уже промозгло и неуютно. День, посеревший до этого, теперь перетекает в неспешную сумеречную синеву, грязноватую и сырую.
Надо помаленьку заканчивать с этим всем, - недолгое движение, почти что повторяющее быстрый рывок меча Рукии-тян – и острие вакидзаси смотрит ей в лицо, словно голова маленькой змейки.
В стылом воздухе тепло тела чувствуется особенно отчетливо, и запястьем Кьёраку его и ощущает – несильное, идущее от худенькой руки Кучики-младшей. Чуть только нажать на нее, на руку, повести за собой движением – и белый занпакто выпадет из ослабевших пальцев, покатится по грязному снегу.
Не-ет, так совсем не годится, - по локтю пробегает тонкая судорога, незаметная. Маленькая Катен Кьёкоцу хочет продолжать, но Кьёраку уже наскучили эти игры в смерть и тягостные воспоминания, - он выпрямляется, и с тихим шелестом убирает вакидзаси в ножны.
- Потренируйся на досуге, Рукия-тян, - и улыбка – дескать, как и обещали, показали тебе пару приемов, пускай подобное – отюдь не в духе Катен Кьёкоцу-тян. Во всех отношениях – если она обезоруживает, то гораздо, гораздо более жестоко.
«Отражение собственной души, да?» - у того, кому всегда претило насилие подобного рода. Причинять кому-то боль – это же бесчеловечно, «сколько я буду говорить тебе, маленькая?» - спрашивает он, даже зная, что ответа не услышит. Занпакто – не человек. Занпакто – отражение самой сути шинигами. Не всегда привлекательное.
«Да-а?..» - грудной, ласкающий слух голос заставляет повернуть голову куда-то в сумерки.
«Ты и сама все знаешь, охана», - хмыкает он про себя, чувствуя на шее спереди жесткую полосу веера.
«Уж знаю», - шелестят мертвые лепестки, и Кьёраку  слегка ведет плечами под косодэ. Холодно, ками-сама, холодно же, брр!
- Хватит на сегодня, думаю, да? – самому прохладно, тут не поспоришь, но ладонь еще горяча после рукояти вакидзаси, и коротко ложится на худенькое плечо маленькой Кучики. – Пойдем в Угендо. Думаю, Укитаке будет рад нам обоим, - другу-то почему – это понятно. А вот своей подчиненной – едва ли не больше. Достаточно только обратиться духовным чувством к ее ауре – еще не залеченной (и долго ей еще не залечиться), но теперь-то куда меньше похожей на смёрзшуюся, сжавшуюся глыбку льда.
А ещё согревают мысли о подогретом саке, и приятное беседе. Да и самому Джуширо тоже не помешает дружеская поддержка, хотя то, что Рукия-тян находится на пути к выздоровлению, несомненно, поможет ему воспрянуть духом. А там, глядишь, все снова вернется в свою колею.
Любые раны заживают, Рукия-тян, думается Кьёраку, пока смотрит на темноволосую макушку с коротким вихром прямо посередине.
«Кайен-кун был бы рад тому, что ты движешься вперед», - сырой, слегка теплый ветерок слегка шевелит темный вихор, задевает завязки каса, и дует в спину, словно подгоняя.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-08-23 12:02:10)