Бьякуран много думает о неслучившемся будущем. Перебирает варианты того, как мог бы закончиться сегодняшний день, только десять лет спустя, мурлычет себе под нос песенку, которая станет популярной только через пять, и получает от этого странное удовольствие. Мысли о том, кем он станет через десять лет, необычные, по-своему новые для него – того, кто привык ложиться с первыми петухами, когда джойстик от приставки сам валится из рук на полосатый ковер в его комнате на чердаке. Мир превращается в одну большую белую мягкую подушку, и сон длится вечно. Сон, в котором Джиглио Неро остаются живы в полном составе, сон, где мир не был захвачен капризным ребенком с комплексом бога, тот самый сон, отдающий запахом свежего пота на смятых, только вчера выстиранных простынях и наволочке. Бьякуран открывает глаза когда утро уже сменилось днем и первое время ощущает себя совершенно разбитым. Словно не было двенадцатичасового сна, а его просто засунули в мешок и всю ночь колотили им об пол.
Бьякуран из настоящего думает о проблемах, только когда те вышибают его дверь лакированным сапогом, совершенно не беспокоится о собственной безопасности и не особенно скорбит об утрате чего-то важного и по-настоящему ценного – только если речь идет не о зефире в утреннем кофе.
Или об участии Юни в запуске установки Тринсетте, но это другая история.

- Умирай, умирай, умирай же!

Так - слишком легкомысленно, чересчур наигранно и преступно беспечно - могут вести себя только подростки, говорит человек, погибший в десятилетнем будущем по его вине, но Бьякурану не стыдно: он-то спокойно относит себя к числу людей, которые еще не перешли черту между понятиями «молодой и красивый» и «старый и скучный». Легко осуждать, когда сам не прожил и дня с головой, которая каждый день буквально кипит от мыслей и идей, гудит от боли, чьи острые шипы невосприимчивы к большинству видов обезболивающих. Гамме стоит осторожнее выражать свои мысли. Их вражда с Джессо еще не произошла, но искра конфликта высечена подарком Аркобалено из будущего, вовсю занялось пламя неприязни.
Хранители Вонголы в настоящем могут позволить себе быть легкомысленными, думает Джессо, отправляя в рот последнюю зефирину, и ожесточенно жмет на курки, расстреливая врагов из пулемета. Чего стоит один Десятый, легкомысленно жертвующий собой из раза в раз - он наивный до одури, мог бы вывести из себя только лишь этим. Хранитель Урагана, кстати, исправно бесится, но, вот забавная деталь - крики и удары сыплются на всех, кроме того, кого он с придыханием зовет "Джудайме". Стоит Десятому поманить пальцем, и он возникнет рядом в мгновение ока - преданный, готовый исполнить любой приказ, кивнуть в нужном месте.

Бьякуран не такой и твердо решил, что никогда таким не будет. Он вырастет и станет демократичным лидером. Обязательно. Начнет прямо с завтрашнего дня воспитывать в себе сознательного гражданина и ответственного налогоплательщика и не допустит ни дня просрочки, не-а. Приятно думать, что судьба - это то, что можно изменить по собственному желанию. Ошибочно так считать, еще опаснее - думать, но только так можно притормозить овладевающие сознанием липкие щупальца безумия. Джессо увлекается игрой и легкомысленно позволяет себе забыть о том, кто он на самом деле и что сделал… или сделает в будущем. Такие мысли неконструктивны, думает он, спуская ноги на пол, дезактивируя пламя на крыльях и направляясь в сторону общего коридора. Они ведут к рефлексии,  пробуждают склонность к сомнениям, а это не то, это лишнее.

Джессо молод и хорош собой, полон планов и надежд на будущее, и не намерен так просто уступать то, что принадлежит ему, ему же, но из параллельного мира. То, что тот, другой, тоже Бьякуран, ничего не меняет.

Пугающе реальные воспоминания о будущем местами непонятны и кажутся странными, а чувство, что это произошло именно с ним, с Бьякураном, что именно он убивал, любил, прощал, пытался защитить, портит картинку такого идеального, такого простого мира, в котором он живет сейчас. Будущий диктатор Мельфиоре на цыпочках крадется по коридорам особняка в сторону кухни, дрейфуя по бесконечному морю жизни и ночным просторам в изодранной пижаме и носках с зефирками. Одежда на тонком жилистом теле выглядит так, будто ее бросали на растерзание диким зверям, но Джессо нравится такая эстетика и он не намерен ничего в себе менять.
Каждый день он познает для себя что-то новое – видит лица, раньше казавшиеся незнакомыми, слышит голоса, склоняющие его имя на разные лады, разгадывает очередную неразрешимую загадку. Ему это нравится и одновременно пугает. Не сильно. Совсем чуть-чуть.

- О, Гамма, - добродушно улыбается Бьякуран, и на всякий случай поднимает руку в приветственном жесте. Открытая ладонь во многих культурах символизирует мир и добрые намерения, с множественными мирами должна работать та же схема. Замечательно, конечно, если Гамма оценит хотя бы намерения Джессо не начинать локальную войну, про принятие или какое-то доверие говорить пока рано. – Доброй… ночи? Тебе тоже не спится?
Похоже, мечты о безлимитном зефире до утра только что распались, словно нестабильный атом углерода.

Бьякуран улыбается – не так, как в будущем, а искренне и широко. Ну, надо же, как мы заговорили. А то без его напоминания будущее казалось таким безоблачным! Джессо никак не может взять в толк, почему все так носятся с тем будущим, которое никогда уже не случится. Ну да, в том времени он стал диктатором, вторым Муссолини, если хотите, вот только на пути к мировому господству он двигался семимильными шагами и обогнал итальянского коллегу по завоеваниям, более того – добился внятного результата и поставил жирную точку на существовании оппозиции. И в стране, и в мире в целом. И что? Никто не умер. То есть, умерли, конечно, но Занзас верно заметил во время последней битвы Мельфиоре с Вонголой: когда идешь убивать, тебя не должны волновать муравьи, растоптанные подошвой твоего сапога.

Быть взрослым ему не нравится и на самом деле не нравилось никогда, просто обстоятельства сложились таким образом, что ему посто не оставили выбора. Когда претендуешь на всемогущество и хочешь стать повелителем вселенной – а в перспективе и не одной, приходится рано забыть о детстве. Можно сберечь характер и сохранить очарование юности от выжигающего пламени необходимости стать решительным и суровым вершителем судеб, но внутри тебя все равно что-то сломается. Изменится. Станет другим.

Гамма, такое впечатление, ребенком никогда не был. Он весь высечен из ответственности и чувства долга, его движения быстры и отточены годами тренировок, порой причиняющих адскую боль, но терпит ведь, не жалуется. Гамма – взрослый с ног до головы, и, по мнению Бьякурана вот так и выглядит старость и скука.
Он пообещал себе, что никогда таким не станет – не теперь, когда все Венки вновь собраны и живы, а самой большой проблемой Джессо является поиск зефира на кухне чужого особняка. Стойте, он сказал «чужого»? Вот глупость!

Джессо отвлекается от сосредоточенного поиска зефира в нижнем ящике кухонного гарнитура и оборачивается к Гамме, продолжая добродушно улыбаться.

— Ты такой заботливый, Гамма-кун, такой понимающий и отзывчивый – аж блевать хочется.  — Джессо намеренно выбирает самую раздражающую из своих интонаций: мягкую, с тягучими гласными, которые лениво перекатываются на языке. — Хочешь немного вековой мудрости даром? От одного кусочка сахара в кофе ягодицы не слипнутся.

Забавно вот так злить Гамму. Он, конечно, классный, представительно выглядит, ведет себя как джентльмен и все такое, но это еще не тот человек, что без зазрения совести может избить явно более слабого по силе противника в откровенно неравном бою. Гамма из настоящего на десять лет младше, его выдержки едва хватает, чтобы поддерживать иллюзию мирного сосуществования с Бьякураном перед Юни, но стоит ей выйти, и все меняется. Защитник принцессы не может переносить откровенные выпады Джессо, а тот, в свою очередь, плевать хотел на приличия. Он уже достаточно взрослый, сам вырос и сам себе все разрешил.

Ну и что, что сил захватить мир пока не хватает, Бьякуран никуда не торопится. Юни много сделала для него и за это ей стоит сказать огромное спасибо и выдать медаль за смелость, вот только они ошибаются, если думают, что Джессо так и будет смотреть ей в рот. Пока смотрит, конечно – глубоко, по самые гланды, но Джиглионеро даже не подозревают, что очень скоро все изменится.
Зефира не оказывается ни в нижнем ящике, ни в ящиках стола. Бьякуран демонстративно вздыхает, надув губы, словно говорит: Гамма, реши мою проблему. А потом без всякой задней мысли садится на стол, а потом и вовсе падает спиной, глядя на недавнего врага в будущем и бывшим союзником в настоящем с искренним интересом.

— А-а-а-а-а-а-а-а, - довольно тянет Джессо, быстро облизав губы. – Так вот что тебя действительно волнует. Нам – это тебе, Тозару и Нозару? Юни бы расплакалась, услышав от тебя такое. – Брови сошлись на переносице, взгляд на доли секунды похолодел. – Она попросила меня быть ее представителем. Меня, Гамма.

Бьякурану было грустно, что битва представителей закончилась - мирная жизнь вводила его коммуникативные способности в состояние анабиоза, говорить приходилось с усилием. Только ближнее окружение вызывало в душе Джессо хоть какой-то отклик. Он много играет в видеоигры и уплетает сладкое за обе щеки не просто по прихоти, хотя удобно, что окружающие думают именно так. Впасть в депрессию всякий может, Бьякуран не из таких, но ему интересно немного побултыхаться и в таком вот агрегатном состоянии.
Плановая депрессия, думает он, переворачиваясь на живот и придвигаясь вплотную к Гамме, еще никому не вредила. Пару дней побудет в одиночестве, пообвыкнется с новой жизнью, а там будет видно, что делать. Кикье пока все равно обживает их новое убежище, приводит в порядок, отмывает от пыли, молодей такой, Закуро исправно манкирует обязанностями воспитателя Дейзи и Блюбелл и курит сигареты по пачке в день, Торикабуто ищет себе новое тело, более молодое и выносливое.

Джессо почти соприкасается кончиком носа с переносицей Гаммы, его дыхание щекочет кожу. Во взгляде пляшут черти.
— А разве мы не уже?.. Ты так заводишься, так злишься, когда видишь меня. Ненавидишь - почти как нелюбимого родственника. Их не выбирают, Гамма. Вот и ты меня не выбирал. А Юни выбрала - и теперь тебе придется с этим жить.