о проекте персонажи и фандомы гостевая акции картотека твинков книга жертв банк деятельность форума
• boromir
связь лс
И по просторам юнирола я слышу зычное "накатим". Широкой души человек, но он следит за вами, почти так же беспрерывно, как Око Саурона. Орг. вопросы, статистика, чистки.
• tauriel
связь лс
Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, то ли с пирожком уйдешь, то ли с простреленным коленом. У каждого амс состава должен быть свой прекрасный эльф. Орг. вопросы, активность, пиар.

//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто. Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией. И все же это даже пугало отчасти. И странным образом словно давало надежду. Читать

NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу. Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу: — Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать

uniROLE

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » uniROLE » X-Files » на сломанном рояле


на сломанном рояле

Сообщений 1 страница 19 из 19

1

http://sd.uploads.ru/fXSOt.png

Hinamori Momo & Kyoraku Shunsui

Коридор - Сломанный рояль

« нам, в общем-то, немного надо -
чтоб кто-то выслушал и чай,
покрепче и погорячее »

Хинамори приходит в гости к Нанао, но Нанао нет на месте - зато есть ее капитан.

http://sf.uploads.ru/AQlGh.png

+1

2

Исе Нанао - очень хороший человек, думает Момо, прижимая к груди новую книжку, первую, что она прочитала, едва вышла из лазарета - эту книжку принесла именно Нанао, еще когда Хинамори лежала в больнице, выздоравливая после второй своей серьезной раны, в которой снова был повинен Айзен - не Широ, ни в коем случае не Широ! Айзен подставил Момо вместо себя, мастерски играя на чувствах Хицугаи, как на струнах гитары, заставляя музыкальный инструмент звучать, как он того захочет - и Тоширо правда едва не обезумел тогда, а Момо едва не умерла во второй раз, но на этот раз она уже цеплялась за жизнь более решительно, и у нее получилось - повязка на груди еще осталась, но выходить из лазарета разрешили. В отряд, на службу, не торопили - в Пятый приставили нового капитана, которого Момо еще толком не видела, знала только имя - Хирако Шинджи - и вообще весь Готей-13, как мог, заботился о раненом лейтенанте. На этот раз ей пришлось хуже, ведь она до того, как тело пронзил Хьёринмару, сражалась с фракцией Трес Эспада, и тоже получила ранения, которые Кира не успел залечить до конца... Момо сначала сопротивлялась, не хотела, чтобы ее все жалели, ведь она была точно таким же солдатом Готей-13, что и остальные, получила звание лейтенанта не за красивые глаза, и имела такое же право и сражаться, и получать ранения, не ребенок же она, в конце концов.

Правда, когда Момо пыталась заявить об этом друзьям, над ней обычно по-доброму смеялись, гладили по волосам, а иногда даже угощали конфеткой. Вот и Нанао - она пришла к Хинамори и принесла ей книжку с грунта, французскую книжку авторства Александра Дюма под названием "Королева Марго", и в следующее время, свободное от перевязок и приема лекарств, Момо читала и погружалась в удивительную атмосферу, где отважные воины сражались за свою честь, где католики убивали гугенотов, где юноши влюблялись в прекрасных королев и погибали с их именами на губах. Судьба де ла Моля потрясла Момо до глубины души, и, читая окончание книги, она заплакала - не сдержалась, да так жалобно, что прибежала Исане и спросила, что у Хинамори болит. Узнав, что пациентка плачет из-за книжки, Котецу нервно улыбнулась, попросила больше так не пугать и угостила Момо печеньем.

Да, Котецу Исане тоже была хорошим человеком. Впрочем, до некоторого времени все служащие Готея без исключения казались Момо добрыми. Разделяя мир только на черное и белое, Момо не оставляла в сознании достаточно места для черных предметов, но чего будет стоить свет, если исчезнут тени? Останется только белоснежная слепота, выжигающая глаза - вот Момо и была слепой, бесконечно доверяя Айзену. Но в ее мире все-таки появились тени, пусть и такой дорогой ценой, как раны насквозь, часы в бессознательном состоянии и шрам на солнечном сплетении, оставшийся своеобразным напоминанием: не все люди - хорошие, есть среди них и трусы, и подлецы, и убийцы.

Но Исе Нанао была хорошим человеком, и за это время стала для Хинамори хорошей подругой. Они уже называли друг друга по имени, обсуждали прочитанные книжки, советовали друг другу разные вещи и разных авторов, угощали друг друга печеньем и делились нехитрыми девичьими секретами. Нанао нравилась Момо, она, хотя и была строгой и педантичной, на самом деле являлась доброй, сердечной и милой девушкой, которая и прикрикнуть на обидчика может, и книжкой по голове треснуть, но на самом деле защищать всех, кого приняла под свое крыло, пусть даже ценой жизни. Момо в некотором смысле хотела равняться на Нанао, быть на нее похожей, такой же сильной, всегда собранной, всегда готовой ответить, словом или делом - неважно... И, когда Исане сделала Хинамори очередную перевязку и посоветовала отдохнуть, к примеру, прогуляться - Момо решила прогуляться к Восьмому отряду. Заодно вернуть Нанао "Королеву Марго". Момо знала, что Нанао ненавидит, когда ее вещи в беспорядке, и не хотела надолго задерживать у себя чужую книгу, тем более, подарившую ей столько приятных минут. И Хинамори медленно шагала к Восьмому отряду, прижимая к груди толстый томик, но...

- Извините, Хинамори-фукутайчо, но Исе-фукутайчо нет на месте, - каким-то жалобным тоном отчитался рядовой. - Но она просила передать вам, если вы сегодня зайдете, чтобы вы ее подождали.

Момо прошла в отряд - благо, планировка везде была одинаковая, заглянула в кабинет лейтенанта - и едва не вылетела обратно за дверь, потому что там находился Кьёраку-тайчо, по совместительству - дядюшка Нанао. Не то чтобы Момо боялась Кьёраку-тайчо - скорее, она бесконечно уважала его, как одного из старейших капитанов Готея-13, робела перед ним и боялась показаться глупой, чтобы над ней снова не стали смеяться и называть "ребенком". Да и Момо не была близко знакома с Кьёраку, даже учитывая ее дружбу с его племянницей.

Но Момо все равно зашла внутрь кабинета, опасливо оглядываясь, вежливо поклонилась в знак приветствия, и произнесла, будто оправдываясь:

- Здравствуйте, Кьёраку-тайчо! Я пришла к Нанао-сан... Принесла ей книгу. Она мне одалживала почитать, и я пришла вернуть. Рядовой сказал мне, что Нанао-сан сейчас нет, и что она просила меня ее подождать... Я ведь не помешаю?

+1

3

Пылинки плясали в солнечном луче почти что опасливо – как же так-де, откуда мы здесь? Имеем ли право? По адресу ли? Не изгонят ли нас сейчас немедленно и безжалостно, как злостных нарушителей? – Кьераку ободряюще подмигнул им, что-де, пока тревожиться не о чем. Грозная и прекрасная властительница кабинета пока отсутствует, да и втянулись эти пылинки, похоже, вместе с ним. Подумаешь, полежал сперва немного на крыше казарм – солнце днем было такое ласковое, что грех упускать. Сейчас решил вот заглянуть к Нанао-тян, но она, как назло ушла. Хотя хачибантай-тайчо не сомневался, стоит ему достать из рукава бутылочку с саке, племянница сразу же окажется тут как тут, отчитывая его, безнадежно гневаясь, а то и отвешивая оплеухи.
И это будет хорошо, ибо – признак мира. Когда Нанао-тян становится серьезной, или, тем паче, встревоженной, а то и роняющей слезы, то хуже этого может оказаться только жесткий и отточенный, словно лезвие юэачаня, взгляд поверх красноватой оправы очков.
«Лиза-тян», - он был рад, что она выжила и уцелела. «Лиза-тян», - еще один признак мира; потянувшийся через пропасть столетнего молчания тонкий мостик надежды на лучшее. Отчуждение исчезнет нескоро – бывшие капитаны и лейтенанты не простят Обществу Душ то, что оно отказалось от них так вот запросто. «Уничтожить, как Пустых», - прогремел в свое время приговор, и ему были бы вынуждены подчиниться.
Кажется, кое-кто в Готэй-13 теперь си-ильно в долгу перед Урахарой Киске и Шихоин Йоруичи. И позволить себе обладать короткой памятью – непозволительная роскошь.
События недавних месяцев показали Обществу Душ много интересного. Научили ли чему-то? – покажет время. Первый шаг навстречу минувшему был сделан, все же, тому доказательство – сутулая фигура Хирако на собраниях капитанов. Оказывается, Кьераку успел соскучиться и по этому, - улыбаясь под накрывшей лицо шляпой, он пошарил рукой по полу рядом с диваном. Кажется, где-то тут он пиалку обронил из рукава…
- М-м? – распахнувшаяся дверь почти не застала хачибантай-тайчо врасплох. И голоса успел услышать, и реяцу почувствовать – хиленькую пока, слабенькую еще. Хинамори-тян, так ведь? – огромные испуганные глаза сперва так и вытаращились на него, чуть привставшего на диване, и были таковы. Но затем появилась вся Хинамори-фукутайчо – обнимающая какую-то книжку, старательно объясняющаяся, и бесконечно смущенная.
«О, никак оправилась уже?» - бледная, с румянцем на исхудавших щечках отнюдь не по причине здоровья, но с голоском вполне твердым. Даже пусть это и несколько сбивчивые оправдания, - Кьераку поднял с лица шляпу, и слегка поманил ею гобантай-фукутайчо – дескать, не робей.
- Входи, входи, Хинамори-тян, - пылинки в солнечном луче суетливо дернулись в сторону идеально прибранного стола Нанао-тян. Лежало все ровненько все папки-стопки, не захочешь – залюбуешься, - Кьераку ненадолго и залюбовался, опускаясь обратно на диван.
- Честно говоря… не знаю, куда девалась Нанао-тян, но раз она просила подождать, то проходи, пожалуйста, - а то и прогневаться может же, ха.
Дверь за Хинамори еще не успела задвинуться, как хачибантай-тайчо окликнул пробегавшего по коридору бойца:
- Эй, там! – паренек тотчас материализовался на пороге. – Сообрази чайку, будь добр, а, - и подмигнул тому слегка. Шинигами кивнул, и был таков. «Глядишь, сюнпо так скоро натренирует», - с оттенком гордости подумал Кьераку.
- Не стесняйся, - ободряюще обратился он к Хинамори, делая в сторону стула возле стола Нанао-тян приглашающий жест. Внезапно рукав косодэ предательски булькнул – Кьераку неловко усмехнулся, потирая ладонью шею.
- Э… не выдавай меня, ладно? – и извлек из рукава бутылочку, чуть поозиравшись по сторонам – не явится ли на звук рассерженная Нанао-тян. Для Хинамори-тян это, конечно, будет хорошо, а заодно, может, и хачибантай-тайчо попадет меньше, - в дверь негромко постучали.
- Ага-ага, - Нанао-тян стучать не стала бы, да и реяцу другая. «Точно сюнпо тренирует», - давешний шинигами уже стоял на пороге, с подносом, на котором дымились две чашки с чаем. Кьераку недоуменно шевельнул бровью – кажется, себе он чая не требовал, но да и ладно.
Шинигами, поставив чашки на стол, ретировался. Воцарилась небольшая тишина.
- Как чувствуешь себя, Хинамори-тян? – сильнее гобантай-фукутайчо пострадала только Хиори-тян. Яма-джи и с одной рукой еще трижды способен перевернуть все мироздание, ежели понадобится. О собственных ранах Сюнсую не помнилось. Вот еще, было бы желание. Не настолько серьезны, чтобы о них помнить вообще. Хотя потанцевать с тем арранкаром…  как там бишь его? точно, Старрк – пришлось от души.
Что и говорить, всем им тогда досталось. Тягостное молчание то и дело воцарялось над Готэем, даже над бараками Одиннадцатого, где жизнь обычно била ключом и во все стороны. Обращенные внутрь себя взгляды, тени на лицах – от внутренних противоречий. Каждый о чем-то сожалел. Каждый что-то потерял – даже Кьераку, вновь сумевший поговорить с Лизой-тян, и радостный от того, что она жива и здорова – все же больше потерял, чем приобрел.
Какую еще победу тут можно праздновать? – честно говоря, чужая радость теперь грела сердце куда больше, чем собственная.
- Интересная была книга, Хинамори-тян? – про себя Кьераку искренне надеялся, что не слишком скучная. Не могла же Нанао-тян быть настолько бессердечной, чтобы дать выздоравливающей девочке какую-нибудь нудятину. – Конфеты Нанао-тян хранит вон на той полке, бери, пожалуйста, - коротать время за чаем – ну, отчего бы и нет.

+1

4

Вообще-то перед капитанами Хинамори обычно робела - исключение составлял разве что Широ, которого даже капитаном было называть странно, настолько юноша был ей родным, Гин-семпай, который помнился ей еще лейтенантом и был ей хорошим другом, да Укитаке-тайчо, перед добродушной улыбкой которого невозможно было чувствовать себя неловко. Остальных же первых офицеров Готея-13 Момо либо побаивалась, либо так сильно уважала, что тоже боялась - боялась выглядеть перед ними глупо или смешно, боялась выглядеть слабым ребенком, который не умеет за себя постоять, нуждается в постоянной защите и вообще, как такую в лейтенанты взяли? Даже перед своим обожаемым Айзеном-тайчо Момо боялась быть собой - постоянно вежливо говорила, то краснела, то бледнела, едва не заикалась и, наверное, поэтому ее беззащитным ребенком и считали, только она не умела иначе - и больше нервничала даже не в обществе тех, кого боялась (к примеру, Куроцучи Маюри или Кенпачи Зараки), а тех, кого безмерно уважала, как, например, Кьёраку-тайчо, который сейчас вольготно развалился на диване в кабинете своего лейтенанта. Все-таки Кьёраку-тайчо был одним из старейших капитанов Готея-13, сильным бойцом, уважаемым человеком, не без своих слабостей, конечно (Нанао постоянно на него жаловалась) но его достоинства перекрывали недостатки. Он победил самого Примера Эспаду, и это уже говорило о многом. К тому же, он был учеником самого Ямамото-сотайчо, и это уже возвышало хачибантай-тайчо над некоторыми другими капитанами.

Правда, сейчас Кьёраку-тайчо не выглядел угрожающим. Вообще он редко на памяти Хинамори выглядел угрожающим и был достаточно добрым, а по рассказам Нанао-сан - еще и безответственным, ленивым и расхлябанным. Момо смутно представляла себе, как можно ругаться со своим капитаном или даже повышать на него голос, сама себе никогда бы такого не позволила, но Нанао - видимо, на правах племянницы - спокойно кричала на Кьёраку-тайчо и ничуть по этому поводу не переживала. Но то Нанао-сан, она храбрее Хинамори, более строгая - не может позволить вольностей даже своему капитану. Момо, правда, и не представляла, в каком случае смогла бы кричать на Айзена-тайчо. Даже когда он пронзил ее мечом - могла только жалобно и непонимающе смотреть в такое чужое лицо. Но Айзен побежден, заключен в Мукен на двадцать тысяч лет, Готей-13 одержал победу, пусть и достаточно дорогой ценой, но погибших с их стороны не было - только тяжело раненые, в число которых входила и гобантай-фукутайчо. Из-за такого числа пострадавших никто не пытался праздновать победу. Тоширо ходил мрачнее тучи, Кира прятал глаза, Рангику и вовсе не пыталась разговаривать и пила еще больше, чем обычно... Ведь Гин погиб, Момо только потом узнала. Ей сказали, когда она оправилась настолько, что ее состояние не могло ухудшиться от такой новости. Все же Гин был ее другом - а еще Рангику рассказала, что на самом деле Гин и врагом-то никогда не был. Момо плакала весь день, а Исане пришлось тогда вколоть ей успокоительное, чтобы лейтенант смогла заснуть.

На приглашение Кьёраку не стесняться Момо неловко улыбнулась, вошла в кабинет и осторожно присела на край дивана, положив книгу рядом с собой. Нанао же и правда просила подождать - вот она и подождет. А хачибантай-тайчо, как ей казалось, был расположен к беседе. Да, Момо волновалась в его присутствии, но ей нравился Кьёраку-тайчо - он был добрым и веселым человеком, и Момо готова была тянуться к нему, как всегда тянулась к тем, кто сильнее ее самой, как подсолнух, что поворачивает свои лепестки к солнцу. Хинамори мечтала однажды сама стать таким солнцем для своих подчиненных, точно так же согревать тех, кто слабее, давать им силу и надежду - а пока набиралась опыта у старших, согреваясь чужим теплом.

На бульканье в рукаве Кьёраку-тайчо Хинамори покосилась с недоверием, и только когда капитан попросил не выдавать его, сообразила, что у него там бутылка саке, а именно за это Нанао-сан с ним и ругается. Момо не знала, осуждает ли она поведение Кьёраку, но думала, что у каждого есть свои слабости и вредные привычки. Слишком идеальные люди зачастую оказываются фальшивками, как Айзен - Момо не видела в своем капитане недостатков, и что в итоге получила? Меч в солнечное сплетение. Дважды. Навсегда останется шрам на груди, навсегда останется шрам на сердце. Поэтому к своему новому капитану Хинамори не спешила присматриваться, пользуясь тем, что она пока и не обязана, так как лежит в больнице.

- Не выдам, - торопливо пообещала Момо, заодно кивнув головой, будто подтверждая свои слова. - Я ничего не видела, - добавила она, зная, что правда не выдаст Кьёраку, даже при том, что Нанао - ее хорошая подруга. Секреты можно иметь ото всех, даже от друзей - этот урок Хинамори преподал тоже Айзен. Так или иначе, а он был ее Учителем - наверное, до сих пор им остался. Но Момо не хочет думать об Айзене, и поэтому радуется, когда Кьёраку подзывает какого-то рядового из Хачибантая и просит его принести чай. Чай появился быстро - все это время Хинамори сидела и осматривала кабинет Нанао, но на самом деле взгляд ее то и дело притягивал хачибантай-тайчо. Он был... колоритный. Ни один капитан Готея-13 не одевался столь эксцентрично, за исключением разве что Куроцучи-тайчо, но Куроцучи-тайчо вообще был исключением из всех правил. А Кьёраку... розовый хаори поверх белого, соломенная шляпа - он был яркий. И интересный. И не такой уж страшный. Перед ним и опозориться не так ужасно, скорее всего, просто добродушно рассмеется и забудет промашку.

- Я хорошо себя чувствую, спасибо, Кьёраку-тайчо, - все с той же улыбкой говорит Хинамори. И правда, ей стало намного лучше. Унохана во второй раз сотворила чудо, вернув гобантай-фукутайчо с того света. На этот раз Момо и сама хотела жить - не только благодаря обещанию Тобиуме, но и чтобы еще раз увидеть Широ и стереть боль с его лица, сказать ему, что он не виноват, что виноват только Айзен... Вернулась, но они до сих пор нормально не поговорили. Но и об этом Момо думать не хотела.

- А как ваши раны? - после боя с Эспадой вряд ли можно выйти невредимым, так что вопрос вполне к месту.

Момо взяла чашку чая, вдохнула аромат напитка и сделала глоток. Приятное тепло разлилось по телу. Стало как-то легче, скованность исчезла, но за конфетами Момо все равно лезть не рискнула - пусть Кьёраку-тайчо разрешил, но конфеты все равно не его, а Нанао-сан. Нанао, конечно, тоже разрешила бы, но как-то не хотелось проверять. Да и конфет не хотелось, в больницу ей часто таскали сладкое - Ренджи старался, как мог, Исане пекла печенье, Кийоне тоже не отставала от сестры, Омаэда передавал пакеты с конфетами - все лейтенанты Готея будто сговорились, чтобы поддержать коллегу. Момо было приятно и ужасно неловко. Она благодарила, краснела, смущалась, делилась со всеми своими сладостями, потому что ей самой правда столько не съесть...

А о чем говорить со столь сильным и уважаемым человеком, как Кьёраку-тайчо, Момо не знала. Она уже не так сильно робела, это правда, но все равно не могла придумать, что сказать - и снова краснела, пряча лицо за чашкой чая. Впрочем, капитан спас ее, самостоятельно начав разговор. Момо посмотрела на книжку, лежащую рядом на диване, и во взгляде ее была нежность, как будто она смотрела на лицо любимого человека.

- Очень интересная, Кьёраку-тайчо, - ответила Хинамори, и, забывшись, начала пересказывать сюжет. Сыпала названиями: католики... гугеноты... Варфоломеевская ночь... Сыпала именами: де Ла Моль, Коконнас, королева Маргарита, герцогиня Анриетта, герцог де Гиз, Генрих Наваррский, Екатерина Медичи... Увлеклась настолько, что забыла, что говорит с капитаном, перед которым еще пару минут назад так боялась опозориться. Говорила Момо пылко и воодушевленно, глаза ее горели огнем, и совершенно случайно она пересказала хачибантай-тайчо весь сюжет, закончив на казни Ла Моля и Коконнаса. Украдкой утерла слезу - не могла без слез вспоминать эту сцену. А потом замолчала, внезапно вспомнив, кто ее собеседник.

- Да, это была интересная книга, - с пылом подтвердила Хинамори, погладив обложку томика, как если бы тот был живым существом.

+1

5

Солнечные лучи чуть переместились, высветив еще больше пылинок. Кьёраку слегка улыбнулся, слегка же любуясь как смущением Хинамори-фукутайчо, так и ее симпатичным, чистым личиком. Сколько ей, девочке? – для самого него прожитые годы уже давным-давно слоились в одинаковую череду сражений и мира, постоянств – и резких вспышек новизны. Если бы хачибантай-тайчо спросили, то он бы заметил, что последние сто с небольшим лет, поистине, выдались, насыщенными. Но задавать такие вопросы, к счастью, считалось дурным тоном – к счастью, потому, что шарм и обаяние Кьёраку в таком случае, оказывались перечеркнуты прожитыми годами. И что с того, что он не слишком за это время изменился? – для этой милой гобантай-фукутайчо он все равно останется стариком, живой реликвией, ископаемым такого-то далекого прошлого, - от этой мысли стало еще смешнее, и хачибантай-тайчо, более не раздумывая, не глядя налил немного саке в стоящую на полу пиалку.
- М-м? – малышка, видимо, хотела быть вежливой, но если все же проявляла беспокойство, то оно, несомненно, приятным. – Раны? Все в порядке, спасибо, Хинамори-тян, - у стариков, что называется, свои секреты. Могучая реяцу Кьёраку, да и большинства капитанов, всегда помогала оправляться от тяжелых ран быстрее любых других шинигами.
С другой стороны, здесь дело было все же не в реяцу, - он сделал небольшой глоток, катая саке на языке, глядя на Хинамори из-пол кромки шляпы. Надрез, оставленный Старрком, тщательно заделали соломой, даже не отличающейся по цвету, чему Кьёраку был рад. Шляпу эту он любил, - еще глоточек саке, к немного удивленному взгляду – гобантай-фукутайчо вдохновенно сыпала полузнакомыми словами и терминами, даже жестикулировала слегка…
«Дело не в реяцу», - вновь подумалось Кьёраку, когда солнечный луч темной бронзой отскочил от собранных в пучок-оданго гладко зачесанных волос Хинамори. Ее духовная сила была не слишком сильной, но стабильной… видимо, едва ли не впервые за долгое время. и сейчас шла на подъем, когда Хинамори-фукутайчо взахлеб пересказывала ему содержание прочитанной книги. «Какая умница у меня Нанао-тян», - с толикой гордости.
Наверное, книги все-таки лучше конфет. Пользы от них здесь явно больше, - а еще доставляло несказанное удовольствие наблюдать за тем, как едва не зачахнувший было цветок вновь оживает. И снова щечек румянец касается, - Кьёраку немножко кивал, немножко поднимал брови якобы в удивлении, а под конец повествования даже состроил слегка печальную мину, вроде как сопереживая.
«Все дело в воле, в желании жить», - то, о чем шинигами не говорят обычно, но знают. Сила духа не всегда равна духовной силе, но порой может оказаться сильнее ее. И тогда быстрее зарастут любые раны. Хинамори в ее юные годы довелось перенести едва ли не больше, чем иным из «взрослых», - хачибантай-тайчо слегка почесал заросшую щетиной скулу. Едва выбравшись из лазарета, Момо-тян угодила туда вновь. Хорошо, что сейчас все же оправилась гораздо быстрее.
«Хотя ведь снова, заживет нескоро», - о, у всех. Застывали потерянным льдом глаза Рангику-тян, а во взгляде Сюхей-куна, за ощетинившейся сталью, то и дело мелькало обреченное облегчение. Но скованность, угрюмая потерянность – накрывала Сейрейтей, погружая то и дело в неторопливо оцепенение. Как когда греешься на солнышке, залечивая раны, - Кьёраку незаметно смахнул с черного рукава косодэ пыль с черепичной крыши, и  залпом допил остатки саке.
Чуть потеплело, чуть отпустило внутри.
- В мире живых столько всего удивительного. Да, Момо-тян? – наливая себе еще  пиалку, неторопливо усмехнулся хачибантай-тайчо. – А ты знала, что у этой истории есть продолжение? – и лукаво подмигнул ей. – Не удивляйся. Ты не первая из шинигами, кто ей зачитывался… - не впервые ему было слушать пересказы книг, интересных, и не очень. Ведь Нанао-тян очень любила, и любит читать. С тех самых пор… - он слегка вздохнул, вновь видя шеврон лейтенанта своего отряда на плече другой девушки.
Простит ли она его? – усмешку чуть тронуло печалью, под неспешный выдох.
- Наверняка у Нанао-тян оно есть. И… - Кьёраку сделал вид, что задумывается, - у этого продолжения тоже есть продолжение, - память не подводила. К тому же, сложно не запомнить название «Сорок пять», когда поблизости вечно маячит некое Сорок Шесть.
- Книг в генсее, все же, великое множество. И не только их, - продолжил хачибантай-тайчо. – Помнится, Хирако-кун всегда любил музыку оттуда, - короткий, внимательный, и теплый взгляд – как девочка отреагирует на имя своего нового капитана.
- Даже притаскивал разные устройства, чтобы эту музыку проигрывать, представляешь? Интересно, сильно ли это изменилось… - помнится, та музыка была весьма приятной слуху. Но все меняется – и важнее, все же, сейчас было то, насколько все они изменились. Тот же Синдзи-кун. Та же Момо-тян? – саке слегка пощипало за язык, и Кьёраку снова допил его, на сей раз, уже неторопливо, и медленно выдохнул. Мягкой грустью ложились размышления, свивались в груди, будто согреваясь. Щекам становилось теплее, но, дабы захмелеть, капитану Кьёраку потребовалась бы целая батарея таких вот бутылочек.
- Он навещал тебя, пока ты болела, Момо-тян? Что ты думаешь о Хирако-куне? Не бойся, - подбодрил он гобантай-фукутайчо. – Я понимаю, что это непросто, - обсуждать своего нового капитана, к примеру, тогда как рана все еще свежа. Храбрись ты, малышка, или нет – по глазам видно все.

+1

6

В мире и правда много всего удивительного. Момо убедилась в этом, когда начала читать книжки, и только за это она была благодарна Айзену - он открыл для нее восхитительный мир литературы, даже не один, а множество миров - в каждой прочитанной ею книге содержался целый мир, и свой любимый книжный шкаф в своей же комнате Хинамори давно привыкла считать неким порталом вроде Сенкаймона - подходишь, смотришь на корешки с названиями и именами авторов, гладишь их подушечками пальцев, берешь томик - и погружаешься в мир, описанный на книжных страницах. Сколько их уже было, этих миров, и сколько их еще будет! Момо успокаивало чтение, она любила проводить время, уткнувшись в книгу, но, если бы не ее бывший капитан, ставший теперь предателем, она не полюбила бы читать. Айзен привил своему лейтенанту не только любовь к книгам, но и литературный вкус - Момо не читала, что попало, ей нравились не все книги, читая, она нередко спорила с героями (иногда даже вслух, если в комнате никого не было) и далеко не всегда была согласна с автором, и это увлечение, как ни крути, подарил ей именно ее жестокий убийца. Если и можно было сказать об Айзене что-то хорошее - так это то, что он помог Момо полюбить чтение, и чтение не раз ее спасало, когда она страдала от боли в ране и брала книгу, мысленно умоляя: унеси меня отсюда. Куда угодно, но подальше отсюда - от белизны стен лазарета, от горького запаха лекарств, от сочувствующих взглядов офицеров...

Кьёраку-тайчо тоже смотрел сочувственно, но это сочувствие было всего лишь беспокойством старшего за ребенка. Кем могла быть гобантай-фукутайчо в глазах Кьёраку? Ребенком, маленькой девочкой, которой так не повезло попасть под чужой клинок, снова стать жертвой предателя, смеющегося над чувствами ее самого близкого человека. Слишком много лет разделяли капитана Восьмого отряда и лейтенанта Пятого. Момо не считала Кьёраку стариком, но все же он был старше ее на целую жизнь - на сотни жизней. И потому Хинамори смотрела с уважением и даже толикой восхищения - наблюдала, как Кьёраку пьет саке, как лукаво улыбается ей, подмигивает - Момо уже перестала робеть и сжиматься в комочек, а известие о том, что у книги есть продолжение, да еще и не одно, ужасно порадовало Хинамори, она радостно охнула и решила прочитать и то, что будет дальше - даже если там не будет больше так полюбившегося ей Ла Моля.

- Я обязательно спрошу у Нанао-сан, спасибо вам, Кьёраку-тайчо! - выпалила Момо, восхищенно глядя на капитана. Раз он говорит, что у Нанао есть эти книги - они у нее есть, а раз есть, то Нанао, конечно, даст их Хинамори. - Интересно, что там будет дальше...

Гораздо приятнее читать о битвах и ранениях, чем переживать их самой, хотя, читая, ты ставишь себя на место того или иного персонажа и думаешь о нем - в том и прелесть чтения. Читая о шпагах, Хинамори не могла отделаться от желания пофехтовать таким оружием, хотя вообще к оружию была равнодушна и предпочитала пользоваться кидо, а в крайнем случае - шикаем. Читая о королевах в красивых платьях, Момо хотелось и самой нарядиться в такую одежду, посмотреть, как она будет выглядеть в длинном и пышном платье с открытыми плечами и грудью. Читая о смертельных ядах, Момо думала, что это красиво - но бесчестно, как удар мечом в спину. Читая о магии, вспоминала свои занятия кидо и то первое торжество, что она испытала, когда на ладони зажегся голубоватым пламенем шарик - это тоже магия. И жить в книжных мирах иногда Хинамори нравилось гораздо больше, чем жить здесь и сейчас.

Здесь и сейчас - раны, разрушения и боль утраты. Здесь и сейчас - пустые глаза Рангику-сан, потерянный и несчастный вид Киры, какой-то нездешний взгляд Хисаги-семпая, и, главное - виновато-болезненный тон Широ, когда Момо пыталась с ним заговорить. Здесь и сейчас - уже не тот привычный для гобантай-фукутайчо мир. Это была ее первая война, ее первая битва с настоящим врагом, который не являлся простейшим Пустым - сражаться с тупыми душами-минус не так сложно, у них нет разума, они не люди - а арранкары очень напоминали людей, и поэтому было сложнее. Вступая в Академию Духовных Искусств, Момо думала, что готова не только получать ранения, но и ранить в ответ - их учили этому, учили, что нельзя щадить врагов. Кира не щадил, Ренджи не щадил, Широ тоже не щадил - а Момо было странно и непривычно швыряться смертоносными файерболами в тех, кто выглядел почти как человек. Может, потому и проиграла, что не проявила себя в полной мере, побоявшись смертельно ранить врага.

А еще здесь и сейчас - ее новый капитан по имени Хирако Шинджи. Кьёраку-тайчо напомнил Хинамори о нем, и немного разбередил старую рану: нет больше ее Учителя, вместо него - странный и вечно сутулый тип с золотыми волосами и кривой улыбкой. Момо не знала, сможет ли поладить с Хирако, слишком сильно он отличался от Айзена, как его противоположность, его антипод - Момо привыкла к одному капитану, не видела на его месте другого. Тем более, Хирако был еще и вайзардом, и эта его особенность настораживала Хинамори: внутри ее нового командира жил самый настоящий Пустой.

- Я... пока не общалась с Хирако-тайчо, - даже имя это сложно произнести с уважительным "капитан". Момо виновато сникла, сложив руки на коленях, и вспомнила о чае - потянулась за чашкой, отпила еще глоток, просто чтобы скрыть неловкость. В итоге им всем придется привыкнуть - ей, Кире и Хисаги. Привыкнуть к тому, что у них другие капитаны.

Момо вдохнула, выдохнула и осторожно поделилась с Кьёраку своим сокровенным, тем, что никому еще не говорила:

- Я его боюсь. Он... другой. И он... вайзард. Я не знаю, могу ли ему доверять.

Хачибантай-тайчо, впрочем, Хинамори доверять могла без проблем. Что-то в самой сути Кьёраку располагало к откровенности - Момо не сомневалась, что он поймет и не осудит. Все-таки иногда очень нужно, чтобы кто-то тебя выслушал.

+1

7

«И Хирако-кун, балбес непутевый, также не торопился общаться с тобой, видимо», - пряча глаза в тени шляпы, Кьёраку понимающе прикрыл веки. И отчего же, интересно спросить?
О, неужели он сам так уж решился перемолвиться словечком с Лизой-тян? – вспомнилось, как затем – потом – она стояла подле Сенкаймона, и цвет ее генсейских одежд удивительно совпадал с цветом глаз. Смотрела она прямо и непримиримо, с презрением. Знакомо.
«Мы стали им врагами», - то, что Хирако все же возвратился на пост капитана гобантая, для многих стало более чем внезапностью. Сейрейтей так вознаграждает тех, от кого когда-то отказался? – для Кьёраку здесь был очевиден трясущийся расчет. Назвавшие себя Вайзардами имели самое полное право послать Готэй-13 со всеми его предложениями в самую глубокую дыру в Уэко Мундо, и это стало бы справедливым.
- О, многие могли бы разделить твои сомнения, Момо-тян, - восстанавливал ли Яма-джи справедливость, или, все же, решил держать наиболее сильных и опасных из Вайзардов в поле зрения? К тому же, вот и места вакантные, капитанские, - под короткий смешок Кьёраку почесал грудь, и слегка пошевелил шеей.
Отвечать на эти вопросы можно и так, и эдак, а итог всего этого, в хаори с кандзи «пять», вон – что-то шумит своей реяцу, возмущается, даже отсюда чувствуется. И как он управляется со всеми этими генсейскими штучками, имея связь с миром живых куда лучшую, чем устанавливают ребята из отдела Технического Развития? Капитан Куротсучи уже должен сгрызть себе руки до локтей, пожалуй, - добродушно посмеиваясь, Кьёраку снова потянулся к стоящей на полу бутылочке.
- Мы не побоялись довериться Ичиго-куну, Момо-тян, - вполголоса заметил он. – А здесь с уверенностью можно сказать, что он такой же, - ужасающую силу Пустого внутри отпрыска старины Иссина Куросаки лицезрели слишком многие.
Боялись ли? – о, если это можно было назвать страхом. Имели в виду, всегда учитывали – и, Кьёраку, имей склонность к спорам, мог бы побиться об заклад, что многие Сейрейтее теперь вздохнули с облегчением, зная, что их спаситель… в общем-то, больше никого не спасет. Увы и ах - но это было фактом.
Столь способный и опасный юноша не мог не находиться под самым пристальным наблюдением. «Да, Укитаке?» - мысленно обратился Сюнсуй к старому другу, и чуть усмехнулся, видя вдруг перед собой, как короткими золотыми вспышками зажглись глазницы таблички-талисмана в форме черепа.
- Хирако-кун… и остальные, - снова этот взгляд сквозь красную оправу, вперед всех – всех прочих. Понимающих, презрительных, осуждающих, равнодушных, ненавидящих. Приятно, понятное дело, было видеть, что кое-кто из преданных Готэем все же оказался высок душой настолько, что проявил к нему снисхождение.
«Которого мы не очень-то заслуживали», - это если говорить по справедливости. Вслух же хачибантай-тайчо сказал другое:
- Они не желали себе подобной силы. Мало кто пожелал бы, - кроме ослепленных жаждой власти безумцев. – У них был выбор, Момо-тян – сдаться этой силе, дабы она их уничтожила. Или же укротить ее, что они и выбрали, - булькая, снова льется саке, словно вода в водяных часах.
- Сильные и верные шинигами, которых когда-то подвели те, кому они верили, - а вот теперь саке уже горчит, и сместившийся солнечный луч словно тускнеет. Неужели снова решил собраться дождь? Вот незадача. Та крыша была такой удобной.
- Что касается Хирако-куна, то у него, определенно, свой стиль, - как был, так и остался. Едкий простоватый говорок, простые манеры, заставляющие блюстителей порядка и приличий гневно сдвигать брови. Кьёраку же всегда нравилось, когда люди ведут себя естественно. В том числе, с подчиненными. Любому ясно, что изящество манер в бою помогает редко. «Редко кому», - аристократ внутри Кьёраку Сакураносуке Сюнсуя сладко зевнул, и повернулся на другой бок.
- Но это не мешает видеть ему чуть дальше, чем остальные, - про себя Кьёраку вздохнул. Тягостные разговоры, с тенями и отражениями памяти о том, что миновало совсем недавно – это вовсе не то, чем хотелось бы развлекать юную и прелестную шинигами. На мгновение он даже успел пожалеть о том, что разговор свернул в это русло – но затем улыбнулся.
Кораблик из коры спущен на воду. Посмотрим, куда приведет его ручеёк мысли, направленный сейчас хачибантай-тайчо.
- Он всегда видел чуть дальше, но, увы, это не спасло его. Не спасло никого из нас, - а ведь в ту роковую ночь в лесу на месте Хирако и остальных могли оказаться и другие шинигами. Сколь же стремительной оказалась атака, что ее не сумели отразить даже капитаны? – уверять себя в том, что справился бы там сам, и с легкостью, Кьёраку и не собирался.
Они недооценили Айзена тогда, - жар от саке пробежал по щекам, или стыда?.. Ведь именно он был тем самым капитаном, что подтвердил алиби тогдашнего гобантай-фукутайчо. Честно и не задумываясь – дескать, да, видимо, в ту ночь Соуске-куну тоже не спалось.
Все же, на сколь тонком волоске порой висят судьбы, - пусть холодеет сердце при одной только мысли о том, что случилось бы, не окажись принцесса клана Сихоуинь столь же быстронога, сколь и прекрасна.
- Как и всех нас, его одурачили, - под печальную усмешку. – И предали. Но мне приятно видеть, что он не разучился улыбаться, - солнечный луч снова налился силой. Облако ушло? – вот и славно.
- Скажи, Момо-тян… Хирако-кун навещал тебя, пока ты болела?

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-07-25 17:54:26)

+1

8

В архивах было много сказано о той ночи, когда восьмеро шинигами из Готея-13 стали наполовину Пустыми, но Момо только недавно там порылась, чтобы больше узнать о своем новом капитане, ведь, так или иначе, им с Хирако-тайчо придется общаться и сотрудничать, потому что они теперь заодно, да и вайзарды помогли Готею победить Айзена - и, хотя у ее бывшего капитана на ту ночь было алиби, подтвержденное, кстати, именно Кьёраку-тайчо, все же виноват был именно Айзен, и Готею пришлось это признать, восстановив трех вайзардов на должности капитанов. Момо спрашивала у Киры, как ему живется с новым командиром - Кира тяжело вздохнул и спрятал глаза. Зато Хисаги-семпаю, если в такой ситуации можно говорить о везении, повезло - его капитаном стал кумир его детства. Момо была рада за Хисаги, волновалась о Кире, и о себе тоже думала, пусть и не в первую очередь, предпочитая сначала волноваться о других. Хирако Шинджи, бывший и нынешний гобантай-тайчо - он ни разу не навестил ее в лазарете, но ему и не нужно было этого делать. И все же Момо виновато опустила глаза, когда подумала об этом, будто Кьёраку ругал бы ее за что-то.

- Не навестил, - призналась Хинамори. - Но...

Хачибантай-тайчо всем своим видом располагал к откровенности. Да еще и горячий чай, что приятным теплом согревал тело - когда Момо успела замерзнуть? Горячий, крепкий, сладкий черный чай - Айзен такой не пил, предпочитая травяные чаи. Момо до сих пор помнила, как их заваривать и что класть в чашку: сахар, мед, лимон, имбирь, корицу - в различных пропорциях и вариантах. Хотела бы забыть, но помнила. А какой чай любит Хирако Шинджи - не знала. И знать не хотела.

- Но я и не хотела, чтобы он приходил, - проговорила Хинамори, прижав кулачок к груди. Где-то там, под косоде, все еще скрывалась повязка на груди, скрывалась рана, оставленная Хьёринмару, - Я не знаю, что бы я ему сказала.

И еще она не хотела, чтобы кто-то чужой видел ее слабой. Друзьям - можно, врачам - можно и нужно, а Хирако был для Момо чужим, незнакомым и даже немного враждебным - чужеродным. Она не знала, как ее новый капитан отнесется к ней, и предпочла бы предстать перед ним сильной, здоровой и готовой к бою, а не раненой и изможденной. Первое впечатление - самое важное, и если им с Хирако придется работать вместе, Хинамори хотела, чтобы он воспринимал ее всерьез, а не как обузу - ведь она не была обузой, и сама это знала. Она могла сражаться, умела сражаться - не мечом, в фехтовании Момо была слаба - но ее мастерский уровень владения кидо признавали все. Шикай же Хинамори и вовсе был силен - при должной меткости. Получить такой файербол в грудь - и костей не соберешь, взрывом разорвет все тело. Момо старалась стать еще сильнее, чтобы больше никогда Широ не пришлось спасать ее и закрывать ее собой, страдать от ее слабости - но и сейчас она вполне могла противостоять врагу. Ну, не прямо сейчас - рана в груди дернула болью, - но когда поправится - точно. А увидь ее Хирако в лазарете - и все, он поймет, что ему достался слабый лейтенант, и относиться к ней будет так же - снисходительно и покровительственно. Лучше пусть вообще ее не видит.

- Айзен был лейтенантом Хирако-тайчо, верно? - о, как причудливо тасуется колода. Капитан, которого предал лейтенант, лейтенант, которого предал капитан - кто-то свыше, может, сам Король Душ, перемешивает их судьбы, как кости в какой-то лишь ему одному ведомой игре. Может, Хирако потому и не спешит к Хинамори в лазарет - знает же, что она - ученица Айзена. Даже трудно поверить, что сто лет тому назад Айзен был лейтенантом - может, таким же, как она... Нет, конечно, не таким же - сильнее и умнее. А Момо в то время спокойно жила в Руконгае под крылом у бабушки, и горя не знала, кроме дразнилок Широ.

- Интересно, что он обо мне думает, - высказала свои мысли вслух Хинамори. - Наверное, он недоволен, что я ему досталась. Самый слабый лейтенант в Готее.

Нет, она себя не принижала - она считала себя достаточно сильной, просто все остальные были сильнее. Физически ли, духовно - Омаэда тоже не был примером воина, но с его физической силой трудно было поспорить. Исане - больше медик, чем боец, но ей и не положено сражаться лицом к лицу с врагом, а духом она была гораздо тверже Хинамори. Кусаджиши Ячиру в расчет не бралась. Остальные же были сильнее Момо, быстрее, ловчее - а она - что она? Маленькая девочка, которая внезапно стала солдатом.

Сильнее всего самооценку подрывало то, что ее ранили так быстро, едва она вышла на поле боя. Даже тот факт, что ее ранила огромная непонятная тварь, которую создали фрасьоны Трес Эспада и которая являлась их тузом в рукаве, не утешал. Ранена один раз - и сразу же ранена второй. Кому нужен такой бесполезный лейтенант?

Но ныть перед Кьёраку-тайчо было бы некрасиво, и поэтому Момо замолчала, поджав губы, и только периодически отпивала глоток чая. Она ощущала на себе взгляд капитана, и ей было неловко, что она вообще подняла тему своей слабости - неужели не могла промолчать и оставить свою боль в себе, как всегда оставляла? Дурочка, просто маленькая дурочка.

- Они все страдали из-за меня, - вырвалось у Хинамори против ее воли. - Все мои друзья! Кира... Широ-чан... Они все... Я так хочу стать сильнее... и не могу! Пока что - точно не могу... Я умею только умирать... Простите, Кьёраку-тайчо, - вовремя одернула себя Момо, утерев слезу, блеснувшую в уголках глаз. Не хватало еще расплакаться перед хачибантай-тайчо.

+1

9

А вот это со стороны Хирако-куна было уже совсем невежливым, не навещать , - Кьёраку  медленно выдохнул, вольно и невольно задумываясь над тем, каково сейчас приходится Синдзи. Вероятно, проще, чем могут представить себе другие – юноша всегда был не только проницателен, но и гибок, но, опять же – кто знает что там таится, что там творится, за маской?
«Маской», - тихой скорбью сжималось сердце, даже теперь, сотню лет спустя. Вновь – не убереженные, те, кого даже не попытались понять. А если даже и попытались, то приказ был строг и однозначен, и его не посмели ослушаться, ибо еще бОльших потерь Готэй-13 не вынес бы. Сейрейтей взбурлил тогда, будто поднимающаяся волна цунами. Кьёраку помнил, каких усилий стоило ему унять недоумевающий, разозленный и испуганный отряд.
Впрочем, это было гораздо проще, чем утешить тихо роняющую слезы маленькую Нанао – для самого Кьёраку. Слишком многое его девочка уже потеряла – и вот снова. Ладно, Кьёраку – но Нанао-то тут причем? Утешением тогда стали книги, которые заботливый дядюшка дарил в избытке, как и сладости – на последние, кстати, почти не обращалось внимания. Утрата Лизы-тян больно ударила по обоим, в очередной раз напоминая о том, что шинигами не должны иметь привязанностей.
«Да вот попробуй ты так, ну-ну», - с оттенком горьковатой нежности подумалось Сюнсую, пока смотрел на стискивающую руки гобантай-фукутайчо.
Все мы оказались преданы и одурачены, - он слегка прикрыл веки, слыша произнесенное Хинамори-тян «Айзен» - без «тайчо».
- Был, - спокойно подтвердил Кьёраку, не забывая также и мимолетно поразмыслить о том, что Хирако не напрасно не подпускал к себе почти что ничего. Невзирая на открытость, ха? – Айзена, в первую очередь. И что возможно, сейчас его обуревают те же чувства что и Хинамори-тян.
Ведь ее преданность Айзену, в свое время, была достойна воспевания. В трагической пьесе – «как и слишком многое в нашей жизни».
Хирако-кун, вероятно, и сам подсознательно отстраняется от Хинамори-тян. Ждет ли он от нее первого шага, как капитан – от подчиненной, или же, в своей необычной манере, неужели эдак присматривается? – эх, молодёжь-молодёжь.
Обоим им нужно дозреть и освоиться в своих новых ролях. Только поспешить, все-таки, стоит – пока молчание не закостенело, а манера отводить глаза и передергивать плечами не стала привычкой, - улыбка снова спряталась в тени полей шляпы, когда Кьёраку коротко надвинул ее на глаза, слыша стеклянно зазвеневшую нотку в голосе гобантай-фукутайчо.
- О, не будь так строга к себе. Момо-тян, - взглядом блеснув из тени, чуть позвал он ее, ушедшую в пучину отчаяния. В темные коридоры вопросов без ответов, леденящего душу бессилия. Кто из шинигами не проходил сквозь подобное, когда из-за их слабости страдали другие.
Те, кто не потерял своего сердца, знают это лучше всех – и сейчас маленькая Хинамори-фукутайчо страдал им, пронзенным дважды. И никакой спустившийся на Общество Душ мир до поры не сумеет дать ей мира.
- Если из-за чего твои друзья и страдают… то лишь потому, что не сумели помочь тебе. Уберечь тебя,  - ведь и сама девочка страдала только по этой причине. Что стала обузой, что не сумела справиться там, где должна была – но кто спросит за это с нее теперь?
- Ведь так у всех, - даже у Яма-джи, Кьёраку был готов прозакладывать шляпу.
- И что-то подсказывает мне, Момо-тян, что дело не в силе или слабости. Хирако-кун – сильный капитан, так ведь? Но сомнения сейчас одолевают и его, - и пускай из такой вот строгости к себе и вырастают лучше из лучших – временами, все же, - но смотреть на то, как Хинамори сейчас терзает себя, для капитана Кьёраку было поистине, невыносимо.
- Ты говоришь о своих друзьях... так верь в них. С ними можно разделить многое, если не все. Ты ведь это понимаешь, так?«они-то ведь тебя не предавали».
А лучшее в людях – и шинигами, конечно же, все же – это умение прощать. И всё-то окажется однажды и прощено и высказано… в особенности, если беседу будет сопровождать глоточек-другой саке. Но предложить выпить Хинамори-тян Кьёраку отнюдь не торопился. У Уноханы-семпая ох какой нюх на алкоголь. Объясняться с ней потом еще…
- Все порой слишком торопятся, Момо-тян. Это не страшно. Не извиняйся, - диван протяжно скрипнул, когда он поднялся, садясь, и слегка приобнимая гобантай-фукутайчо за худенькие плечи. От ее реяцу разило страхом и томящимся одиночеством – и глубокой непонятной виной.
- Думай о том, что жизнь продолжается, Момо-тян, - свободной рукой Кьераку налил еще саке. – И это всегда было и есть – главное. Выпей. Как лекарство, - ладно, одна-то рюмочка не повредит. И Унохана-семпай, авось, ничего не унюхает.

+1

10

Они не сумели ей помочь. Не сумели ее уберечь. Правильно ли смотреть на ситуацию под таким углом? Правильно ли перекладывать груз своей слабости, своей глупости и своей, только своей вины на плечи тех, кто ей дорог - тем более, что у них на сердцах и так неизбывная вина - и тоже перед ней. Кира, которому пришлось скрестить мечи с Хинамори, чтобы она не напала на капитана и не посчиталась предательницей в Готее... Широ, который так испуганно смотрел на нее, когда она направила на него клинок - что с тобой, Хинамори? - а она не знала, кому и чему верить, у нее болели глаза от слез, а ладони кровоточили - так сильно она сжимала рукоять Тобиуме. И все равно - почему именно они должны ее защищать? Почему ее все должны защищать? Она же тоже воин Готея-13, такой же лейтенант, как Кира, Ренджи и Хисаги-семпай, как Нанао и Рангику-сан, так чем же она хуже? Почему она должна прятаться за чужими спинами и пользоваться детской привязанностью, чтобы не умереть от руки то ли врага, то ли лживого друга?..

- Я вообще не хочу, чтобы они страдали, - проговорила Момо, опуская глаза. - Вы же знаете, как это. У вас есть лучший друг... капитан Укитаке. Вы никогда бы не подняли на него меч, а я...

А она, глупая, поверила записке Айзена и напала на Широ. Конечно, не всерьез. Желай Хинамори действительно навредить Тоширо - она бы предварительно поймала его в ловушку из кидо, призвала бы шикай, как поступила с фракцией Трес Эспада, но нет - напала лицом к лицу, даже не скрывая своей реяцу. Но все равно факт остается фактом - она направила клинок на того, кто был ей дорог больше всех на свете.

- Там был почерк Айзена, - хмуро пояснила Хинамори. - И я видела, что он писал. Он писал эту записку перед своей... якобы смертью. Я приходила к нему тогда...

Так было уютно засыпать под скрип пера капитана. Тогда Момо чувствовала себя в безопасности - спряталась за широкой спиной своего тайчо и смотрела оттуда на мир через розовые очки, маленькая и глупая. Даже не предвидела беды, хотя и пришла к Айзену, потому что беспокоилась - но меньше всего ожидала беды от него.

- Он всегда был таким добрым, - печально сказала Момо. - Он спас мне жизнь, когда я еще была студенткой. Он учил меня всему... И книги я тоже люблю благодаря ему. А потом...

А потом - отточенная сталь в грудь и железистый привкус во рту. Спасибо, Хинамори, и прощай. Отыгранная карта в отбое, разменная фигура на доске. Не столько грустно, сколько обидно. А тут еще и Хирако Шинджи, которому Момо заранее не верит, заранее воспринимает его, как чужака в ее отряде. Ее отряде - сердце сжимается сладкой негой. Солдаты Гобантая волновались за нее, старшие офицеры бегали в лазарет, приносили ей ее любимые персики, желали скорейшего выздоровления - все они любили свою фукутайчо, все они были ей по-своему преданы - и ни один из них не произнес при ней имя Айзена. Деликатные служащие Пятого отряда боялись огорчить лейтенанта еще больше - она и так ужасно выглядела в первые дни после того, как очнулась, была просто тенью прежней себя, осунувшейся и уставшей - пострадало не только тело. Психике тоже был нанесен жестокий удар. Момо думала, что может сойти с ума, думая о том, что случилось - но не сошла с ума. Или, все же...

Нет, Кьёраку-тайчо правда обнял ее. Он был теплым и от него пахло саке - Хинамори замерла, не зная, как реагировать, когда ее обнимает капитан чужого отряда. Лишь бы Нанао-сан сейчас не вошла - Момо просканировала местность - вокруг кабинета хачибантай-фукутайчо чувствовались только слабые вспышки реяцу пробегающих мимо рядовых.

Жизнь продолжается, капитан прав. Есть еще шансы все исправить. Поговорили же они с Кирой после того, что случилось - Момо извинилась, сказала, что Кира поступил правильно, сняла часть груза вины с его души - или ей так показалось. Но Кира - это одно, а Широ - совсем другое. С ним она тоже говорила, пыталась что-то объяснить, говорила-говорила-говорила, боясь, чтобы он не сказал в ответ что-то, что разрушит их обоих - но то было тогда, а сейчас - сейчас, когда виновата не она? И не он, конечно, но Хицугая-то винит во всем себя. А ей больно и за него, и за себя - она и готова забрать его боль, да только он ей не отдаст.

- Извините, - пробормотала Момо, несмотря на слова Кьёраку. Его теплые руки лежали на ее плечах - как-то спокойнее становилось. Уютнее. Как будто от хачибантай-тайчо исходил теплый свет. И саке - уж не думала Хинамори, что ей предложит выпить капитан. Она пила раньше - не очень много, но все же, за компанию с Ренджи и Кирой, когда они сдавали экзамены в Академии, потом - став лейтенантом и посещая сабантуи, которые устраивала Рангику - там пили все без исключения - но никогда Момо не предлагал саке первый офицер Готея-13. Наверное, это неправильно. Наверное, Унохана-тайчо будет ругаться. Наверное, если узнает Нанао-сан, она снова будет кричать на своего дядюшку. Естественно, никто не обвинит Хинамори - она же просто ребенок в их глазах, слабая, зависимая, ведомая...

Момо храбро взяла пиалку и выпила содержимое, ощущая тепло, появившееся в теле. Хорошее саке - она в алкоголе не разбиралась, но вкус того напитка, что обычно приносил Ренджи, был хуже.

- Спасибо, Кьёраку-тайчо, - радостно улыбнулась Хинамори. - И все же... Широ-чан... Как вы думаете, что мне делать?

+1

11

От учителей – не назначенных, но выбранных собственной душой, неизбежно что-то перенимаешь. Только Кьёраку до-олго бы хохотал, стань кто-то сравнивать его с Яма-джи – да и тот, кто так заявил бы, потом и сам улыбнулся бы, почти наверняка.
Стариком он восхищался – в меру, и в силу когда-то-еще юности. Яма-джи – сильнейший шинигами, непревзойденный боец, стратег, каковых немного. Удалось ли его ученикам пойти дальше, хотя бы одному? – о, самовосхвалением Кьёраку Сюнсуй иногда занимался, но предпочитал желать это в обществе прекрасном и благосклонном к нему – само собой разумеется, женском. И восхвалял в себе вовсе не проницательность или боевые навыки, не умение выстраивать долгосрочные стратегии и претворять их в жизнь, а что-нибудь более личное и касающееся жизни. Менее напрягающее и более беспечное – да, да. За эту самую беспечность ему частенько прилетало от милой Нанао-тян, да и подметальщики крыш, доводилось самому слышать, иногда ворчат на то, что вот, дескать, такой уважаемый человек, ученик самого Главнокомандующего, один из самых старших капитанов Готэй-13 – и на крыше валяется, работать еще мешает…
Отдыхающего и валяющегося на крыше Яма-джи, вестимо, никто себе и не представит. Так что в этом отношении Кьёраку, несомненно, пошел гораздо дальше своего учителя.
Как и должно быть. Ведь это только у крестьянина, работающего в поле, всходы дают те плоды, что он ожидает, что посеял. Люди же – другой материал. И семена, зароненные в душу Момо-тян Айзеном, дают свои всходы. А сил  отделить плохое от хорошего, у нее хватает – достаточно только посмотреть на нее.
- Вот и молодец, - убирая руку, весело усмехнулся хачибантай-тайчо, наблюдая за тем, как Хинамори-тян послушно принимает «лекарство». Нанао-тян поблизости не наблюдалось, - духовное чувство у него всегда было тонким, как и восприимчивость. Так что гобантай-фукутайчо напрасно беспокоилась, - он наполнил пиалку, на сей раз, свою.
Саке легло легко, расслабляя приятно, чуть заколов в кончиках пальцев теплом. Кьёраку откинулся обратно на диван, вновь наблюдая за танцем пылинок в солнечном луче. Тот полз по лакированному письменному столу Нанао-тян, затем зажегся тусклыми искрами на потертой позолоте книжной обложке. История любви и предательства, так? – он посмотрел на Хинамори-тян, в ее глаза – два озерца цвета крепкого чая.
Сколько их, этих историй. Мир повторяется – все повторяется, в бесконечном цикле жизней. Годы сливаются в столетия, и вот настает день, когда ты понимаешь, что вся твоя мудрость кому-то такому вот юному, на самом деле, вовсе и не сдалась.
Все это очень болезненно – нет, не осознание, вестимо. Над таким только посмеяться можно, теперь-то, с высоты прожитых лет. Но для таких, как Хинамори-тян, мир сейчас сосредотачивается вокруг их беды. И им кажется, что ничего другого уже не будет – о, Кьёраку и по себе такое помнил.
Только даже у самого края пропасти всегда есть место для шага назад. Есть место и время чуть отшагнуть, выдохнуть, и оглядеться. Сколько раз это выручало Кьёраку там, где иные опрометчивые не успевали вовремя затормозить, рубили сплеча, полагали, что не могут изменить свой путь по какой-то из причин?
Но дорога никогда не бывает единственной.
- Хицугайя-кун? – все так же глядя на солнечные пылинки, неторопливо переспросил Кьёраку. – Что тут… полагаю, ты могла бы помочь ему. Понять, что самостоятельно ему не справиться. В одиночку – никак, - маленький гений, безусловно, был хорош во многом, но особенно – в стремлении тащить на своих плечах все и вся. И все бремя вины, не позволяя себе себя же простить, тащит и сейчас, не в силах будучи даже понять – как это, подпустить к себе ту, перед кем, как считает, так смертельно виноват.
- Мы так устроены, Момо-тян, - он подмигнул ей. – Нам кажется, что мы должны быть сильными, а слабость – это постыдно. Но без мягкого, - слегка поерзав лопатками на скрипнувшем подлокотнике дивана, Кьёраку устроился удобней, - не бывает жесткого. Если при ковке меча в сталь не добавлять мягкого железа, то лезвие будет очень твердым, да-а… но и очень хрупким. И сломается от одного-единственного удара, - и духовная сила, навыки шинигами, и тому подобное здесь вовсе не при чем. Все когда-то начиналось с малого – и даже асаучи, в первую очередь, меч. Даже упражняясь с боккэном, скрещивая меч в тренировочных поединках, неизбежно чувствуешь потоки жесткости и мягкости, проходящие не только сквозь оружие, но и тебя самого.
Уроки в Академии часто проходили мимо ушей Сюнсуя, но даром для него не прошли – и не только они, в том числе.
Жесткое – и мягкое, звук и тишина. Длинное и короткое, - спинка дивана была широкой, и Катен Кьёкоцу лежали на ней, цубо катаны касалось стены.
- Если он не поймет все вовремя, то затвердеет. И однажды сломается, как меч, в котором слишком много напряжения. И только у тебя есть силы для этого, Момо-тян. Защитить его от него самого, - «не дать замерзнуть».Мацумото-фукутайчо могла бы тебе помочь… но не теперь, - под негромкий вздох он потянулся налить себе еще. О, вот жалость – саке-то всего ничего осталось. Слегка поболтав остатками в бутылочке, Кьёраку вылил их себе в пиалку, а затем обвел кабинет своей фукутайчо внимательным взглядом. Да-а, порядок тут, конечно, идеальный, - и просунул руку между подушками дивана.
- Желаешь еще, может быть? – и извлек слегка пыльную, но надежно запечатанную бутылочку.
Хороший диван у Нанао-тян в кабинете, с усмешкой подумалось хачибантай-тайчо.
Она даже не подозревает, насколько.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-07-31 17:07:00)

+1

12

В одиночку - никак. Это Хинамори поняла в ту минуту, когда Хисаги-семпай приказал младшекурсникам бежать и остался один на один с Пустыми, которые до этого убили Канисаву и смертельно ранили Аогу. В тот момент, когда все бежали прочь, спасая свои жизни - а она стояла на месте, как вкопанная, и не верила, что сможет повернуться спиной и тоже побежать, бросив человека - пусть и незнакомого, пусть и более сильного - в беде. И не смогла - выхватила меч, бросилась на помощь, выполнила кидо, которое даже получилось идеально... И с тех пор - никого не бросала в одиночестве, если могла остаться рядом. Но обычно ее общество не отвергали, принимали - иногда даже с благодарностью! - улыбались в ответ на ее улыбку и поверяли ей свои печали, очень уж располагала внешность Хинамори для откровенности; девочка-цветочек, что с нее взять. И в одиночку правда справляться очень трудно. Она сама не стремилась решать свои проблемы самостоятельно - вот сейчас, к примеру, поделилась своими сомнениями и страхами с Кьёраку-тайчо, а если бы застала на месте не его, а Нанао-сан, поговорила бы с ней... А Широ... Он хотел справиться со всеми своими бедами сам. И ладно бы только со своими - он и проблемы Момо забирал себе, как будто их боль была общей. Как будто он чувствовал то, что чувствует она.

Интересно, у Кьёраку-тайчо и Укитаке-тайчо тоже так? Так происходит между всеми лучшими друзьями?

- Сломается от одного-единственного удара, - повторила Момо себе под нос. Сломается... Даже думать об этом - больно.

- Так у всех? - вырвалось все-таки, не осталось внутри. Хинамори виновато моргнула, спеша объяснить:

- Так у всех близких друзей? Мы с Широ... Хицугаей-тайчо... друзья детства, - она словно оправдывалась, - и он всегда меня защищал... Я подумала... У вас тоже есть лучший друг... У всех - так?

Солнце начинало пригревать, и Момо тоже уставилась на танцующие в его свете пылинки. Теплый день выдался, приятный. Сейчас хорошо бы где-то погулять, наверное. Хинамори в такие дни любила навещать бабушку, приносить ей еду, готовить вместе с ней. Любила прогуливаться по окрестностям Джунринана, знакомым с раннего детства и таким родным. Или - тренироваться, оттачивая очередной Сокацуй или Бьякурай. Впрочем, нынешнее времяпрепровождение тоже нравилось Момо - рядом с Кьёраку она неожиданно расслабилась, саке приятным теплом согрело тело, в голове перестала пульсировать непонятная боль над левым виском.

- Вы такой добрый! - выпалила Хинамори и покраснела - возможно, даже та первая пиалка саке была лишней и успела ударить маленькой гобантай-фукутайчо в голову. Она тут же испуганно замолчала, вся сжавшись, а потом, поняв, что ее не собираются ругать, расслабилась и пояснила:

- Нанао-сан неправа, когда говорит, что вы безответственный. То есть... я не знаю точно, какой вы... но вы добрый! И я думаю, что Нанао-сан очень повезло с дядей, - щеки Момо залились румянцем еще сильнее. Правда же, повезло. Нанао-сан и не подозревала, как здорово в этом мире иметь родного по крови человека. У Момо была бабушка - она любила ее больше всех на свете - у Момо был Широ - его она тоже любила больше всех на свете, но по-другому - но бабушка и Широ не были ей родными по-настоящему. Разницы, конечно, нет, но если копнуть глубже - Хинамори была сиротой, и некому ей было заявить "Мы же одной крови!"

- Извините, - смущенно пробормотала Хинамори. - Наверное, я немного опьянела. Не знаю, какие принимаю лекарства... вдруг это как-то влияет.

+1

13

- О… Нанао-тян совершенно права, Момо-тян, - улыбка снова спряталась в уголку рта. В груди стало еще теплее – до чего же приятно получать комплименты от юной и хорошенькой, вон как зарделась, девушки! – даже когда тебе за тысячу лет, в общем-то. – Я крайне безответственный дядюшка, - о чем тут говорить, внятно подумалось, несмотря на смех и саке.
«Она о нашем родстве-то сама узнала не очень давно», - лет пятьдесят назад, когда вступила в должность лейтенанта? – нет, еще раньше. Притом, сама. Вспомнила.
Память у девочки была отменной – Кьёраку убедился еще давно, когда Нанао-тян пришла к нему, немного нервно поправляя шеврон с изображением стрелиции на левом плече. Он возлежал тогда, отдыхая, как сейчас примерно – улыбающийся, в некотором подпитии, пронзаемый требовательным взглядом темно-синих глаз из-за линз очков. И она не похожа была, и похожа одновременно на ту малышку, что едва перевели к нему в отряд, которая еще приходила с книжкой к Лизе-тян.
И вот теперь она сама – на месте Лизы-тян. Столько лет миновало…
Нанао-тян не просила от Кьёраку рассказов, но знала, что ее мать была казнена. Причину же этого Сюнсуй похоронил настолько глубоко во мраке душных садов, что ни единого проблеска не сверкнет. Ничто не покажется, - он коротко зажмурился, вдруг понимая, что это вот прошлое – не такое уж и далекое.
Он все сделал так, как просила его о-нее-сан, и теперь остается единственным хранителем тайны двух старинных семейств. И в сдержанном молчании Нанао-тян ощущал понимание, пусть вины его это нисколько не умаляло и ни разу не извиняло.
- Но когда такие приятные вещи мне говорит столь прелестная юная леди, это будто бы дуновение весны. Не извиняйся. Точно не хочешь еще саке? - он подмигнул Хинамори-тян, взглядом задержавшись на стройном изгибе ее шейки. Похудела, но ей это, определенно, шло. Глаза стали больше и выразительней – то-то Хицугайе повезло. «Друзья детства, да?» - из такой дружбы обычно все самое прекрасное и вырастает. Главное, чтобы юный гений не заморозил эту весеннюю хрупкость своей обычной серьезностью. Ведь они еще дети, о чем здесь можно говорить? – и препятствия, выдуманные и мнимые, что стоят перед ними – также часть взросления, часть роста. Сравнивать отношения Момо-тян и Тоширо с собственной дружбой с Укитаке – все равно что быструю речку поставить против седого горного кряжа, с которой подобные речки вот и вытекают. Но с годами все придет и к ним, разве что, немного иначе. Ведь то, как Хицугайя смотрит на свою подругу детства, не секрет для тех, кто умеет наблюдать.
Сюнсуй с Джуширо прошли через все возможное, за сотни-то лет. Но им обоим повезло с характерами – легки, относительно. Укитаке – открыт и отважен, не сворачивая, идет вперед, Кьёраку же – прикрывает тылы и фланги, по сей день, чуть позади него идя. Оценивая и созерцая, замечая неучтенные мелочи, выстраивая стратегию. Готовый подставить плечо, потащить на себе, прикрыть, позаботиться, не спрашивая на то разрешения, не слушая возражений, лишь посмеиваясь. Малыш Хицугайя же, скорее, скажет Момо-тян, дескать, оставайся на месте, и кинется решать проблемы самостоятельно. И не позволит своей подруге помогать ему. Если только та не наберется храбрости противостоять ему, настоять на своем.
Интересным также становилось и то, что, пускай зовет она его Широ-тяном, но своим капитанским званием юный гений пользовался и охотно, и умело. Если Хинамори-тян пожелает все же помочь ему, то ей придется здорово постараться, пробиваясь, в том числе, сквозь собственное чувство субординации. И это, кажется, тот момент, пожалуй, стоит того, чтобы поделиться стариковским опытом:
- Иногда… не нужно спрашивать друзей, Момо-тян, нужна ли им твоя помощь. Приди, и сделай то, что считаешь нужным – а затем посмотри, что будет. Ведь это все равно будет результатом, - потому что если друг понимает тебя, то он тебя и примет.
- Так что не беспокойся насчет всего этого, - любуясь здоровым румянцем на щечках гобантай-тайчо, заключил Кьёраку. – Ты нравишься Хицугайе-куну, - и многозначительно стрельнул глазами под потолок. – Воспользуйся этим.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-08-04 16:49:01)

+1

14

- Я... нравлюсь Хицугае-куну? - с искренним недоумением спросила Момо, которая успела пригреться в объятиях хачибантай-тайчо, и даже не слишком внимательно слушала, что тот ей говорил. Зря, конечно, не слушала, наверняка капитан Кьёраку говорил важные, и, что самое главное - интересные вещи, но в невнимательности Хинамори была виновата не она, а саке, что приятно дурманило голову и не давало сосредоточиться. Поэтому Момо выцепила фразу из контекста, услышав только “ты нравишься Хицугае-куну” - и тут же энергично замотала головой из стороны в сторону, потому что не считала, что это так. Она нравится Широ-чану? Да он же ее постоянно поправляет и называет глупой! Требует, чтобы она звала его только “Хицугая-тайчо”, хотя они выросли вместе и такое четкое соблюдение субординации в их отношениях, как думала Хинамори, вовсе не так обязательно - к тому же, Тоширо не стесняется звать ее дурочкой, хотя, по собственным поправкам, должен называть ее “Хинамори-фукутайчо”, раз уж об этом речь зашла; вежливость - палка о двух концах. Да и в детстве так же было - Момо ерошила серебристые волосы, а их обладатель гневно хмурил брови и злился на нее за то, что она якобы ведет себя с ним, как с ребенком. Но всегда защищал ее, это правда. Убивал пауков, когда она их боялась после сказок бабушки про йорогумо, не давал детям из деревни отнимать ее сладости - особенно когда выяснилось, что Хинамори испытывает голод, и, когда в Джунринане появилась большая собака, которой вздумалось порычать на Момо, прогнал псину палкой, хотя тогда Хинамори как раз сильно и не испугалась. И с тех пор - всегда, стоило Момо попасть в опасность, пусть даже самую незначительную, Широ бросался ее выручать. Но… неужели она ему правда нравится? Вот точно так же, как в книжках? Как Коконнасу нравилась герцогиня Анриетта? Или даже так, как Ла Молю нравилась королева Маргарита?

Явно саке сказывалось - сердце Хинамори сладко заныло, и она улыбнулась своим мыслям, удобно устроившись рядом с Кьёраку-тайчо. Она уже не боялась его, не думала о его звании, о его значимости в Обществе Душ и о том, что он - дядя Нанао-сан - ей просто было тепло рядом с ним, и это было самым главным.

- Я не думаю, что нравлюсь ему, Кьёраку-тайчо, - смущенно улыбнувшись, проговорила Хинамори, и протянула руку, чтобы выпить еще саке. В пиалке оставалось немного - ой, зря, наверное, Момо решила пить, ой, как зря, ей совершенно точно попадет от Уноханы-тайчо, да и Нанао-сан, если увидит, не одобрит, и - самое обидное! - виноватой в итоге окажется не Хинамори (она же ребенок!) а Кьёраку-тайчо, хотя его вины здесь нет ни в коем случае, не силком же он лил саке в рот Момо - сама согласилась, сама приняла решение, пусть даже глупое и неправильное, как все свои решения до этого; Хинамори стало грустно. Рука сама собой коснулась груди, где останется шрам. Айзен бил так, что удар Хьёринмару пришелся точно в то место, где раньше пронзил тело клинок Кьёки Суйгецу - вот шрам и останется, уже точно и навсегда. Воинов украшают шрамы - Момо зажмурилась, думая об этом. Воинов украшают шрамы - а девушек - нет, но ведь она сама выбрала путь воина для себя, когда уходила из родного дома в Академию Духовных Искусств.

- Мы выросли вместе, и поэтому он защищает меня, - опустив глаза, призналась Момо, все еще касаясь груди кончиками пальцев. - Я иногда думала о… ну… вы понимаете, Широ-чан вырос, и стал симпатичным…

О да, он стал красивым. Хинамори не раз любовалась и лицом юноши, и его яркими бирюзовыми глазами, и блеском серебряных волос - но разве это что-то значит? Если он даже и нравится ей - хотя он ей совсем не нравится! - то она точно не может его привлекать. Да и как? Особенно учитывая то, что Хицугая все время находится в компании Рангику-сан, а Рангику-сан - самая красивая женщина на свете, и в ее присутствии все остальные меркнут, как свет яркой электрической лампы затмевает собой огоньки едва тлеющих свеч. Момо и была такой свечой - едва тлеющей. Ни привлекательной фигуры, ни красивого лица, ни глаз, в которых можно утонуть, ни длинных пышных волос - не раз Хинамори с завистью смотрела на грудь Мацумото, на копну ее огненно-рыжих локонов, на пухлые губы - и думала: мне бы стать такой, хотя бы на пару минут. Потом Момо одергивала себя, напоминала себе, что это - не главное в жизни, что она в первую очередь - шинигами, лейтенант, солдат…

- А я… некрасивая, - усмехнулась Хинамори краем губ, не зная, почему и зачем она говорит это здесь и сейчас. Ох, не стоило пить саке, помнила ведь еще со студенческих лет, что алкоголь развязывает ей язык! Да и пьянела Момо всегда быстро - сколько раз Ренджи или Кира тащили ее обратно в Гобантай на спине, Хинамори считать не бралась, но часто, очень часто. Каждый раз, беря в руки пиалку саке, Момо гордо считала себя взрослой - и каждый раз терпела фиаско.

Но все же во всем виновато было только саке. В трезвом состоянии Хинамори и не подумала бы жаловаться и, упаси Боже, открывать свои сокровенные секреты кому-то едва знакомому, пусть и приятному на вид - а именно таким и был Кьёраку-тайчо - располагающим к себе, но все же незнакомым и, как бы ни печально - чужим. Он не должен был выслушивать ее излияния, должен был давно уже одернуть, сказать, что ему это вовсе не интересно, но… Не одергивал.

Хороший все-таки человек Кьёраку-тайчо.

+1

15

Что же, опыт в делах и такого толка приходит со временем. А у Момо-тян, видимо, его было немного… если и вообще был. То, что в свое время она была обожательницей Айзена, да еще и в первых рядах – фукутайчо, как же, ведь ближе всех к нему, - ни для кого тайной не было. По Соуске в свое время вообще сохла половина барышень Готэй-13, в той или иной степени – в основном, как раз такие вот молоденькие и хорошенькие, как Момо-тян. Кьёраку не возражал – у него оставалась вторая половина Готэя, не менее привлекательная, и более разнообразная. Но в чем-то – он понимал – искушенности в делах сердечных у таких вот старательных, прилежных, с широко распахнутыми глазами, взяться неоткуда.
Да, с огромными, наивными глазами… Он видел, как комкает Момо-тян на груди свой шикахушо, как подрагивают костяшки худеньких пальцев. Задумывается, неизбежно, и о Хицугайе-куне, и о том, кого почитала и любила. Как мужчину ли? – нет, у таких, как она, это наступает позднее. С осознанием собственной чувственности – здесь же, рядом с Кьёраку, грустно посапывал слегка покрасневшим носиком едва распустившийся цветочек.
Саке, все же, настраивало его на самый лиричный и расслабленный лад. И булькнуло в пиалку еще – за второй порцией саке Момо-тян протянула руку с удивительной охотой. Не повредит ли ей оно, м-м? – «душе ее так точно не повредит».
А с Уноханой-тайчо Кьёраку вопрос уладит. И даже шума и возмущения со стороны Нанао-тян он опасался в одном-единственном ключе, что его прелестная фукутайчо сама расстроится, как оно обычно бывало. Как же, вот, непутёвый дядюшка теперь взялся за спаивание девиц, еще недавно тяжело больных, и совершенно, очевидно, не понимающих, что происходит.
- О, Момо-тян, не говори таких уничтожающих мое старое сердце вещей, - Кьёраку почти засмеялся на это заключение, горькое, как подкисшее саке, и ладонью слегка пробежался по худому плечику под черным косодэ. – Ты очаровательна, и это видит любой мужчина, - он мог бы добавить, дескать, будь я моложе, то непременно бы приударил. Но он приударил бы за гобантай-фукутайчо и сейчас. Прямо сейчас, - в груди мягко зашевелился интерес, этакий лиричный и расслабленный. Славное личико, ладная фигурка, невинная застенчивая улыбка – о чем только малышка Момо-тян думает? В пору юности не бывает некрасивых девушек, Кьёраку тому свидетель уже дольше тысячи лет.
«Юнцы ей нравятся, н-да», - Тоширо-тайчо лицом оставался подростком, едва вышедшим из поры отрочества, характером и серьезностью же больше походил на маленького старичка. Это делало его интересным для девчонок, но Момо-тян должна бы понимать, что у нее-то… как это, как говорят гайдзины? Карт-бланш, именно.
Потому что они друзья детства, и он всегда защищал ее.
И готовность, с которой юный Хицугайя бросался защищать Момо-тян, и то, как был раздавлен после того, как развеялись обе иллюзии Айзена – все это говорило само за себя. Что же – пускай расцветают, юнцы. Доходят до всего своим умом… или сердцем, как уж получится. У кого что раньше очнется.
- Ты красива, Момо-тян, - малышка удобно устроилась рядом, вплотную, приткнулась к его боку, и Кьёраку положил руку на спинку дивана, примерно над ее головой. – И станешь еще красивей, уверяю тебя, как мужчина, - добавил неторопливо, большим пальцем касаясь ее плеча. Вот если бы кто их сейчас увидел – м-м, какая благодатная почва для сплетен. И Нанао-тян готова будет расстроиться, а маленькая гобантай-фукутайчо потом, когда выпитое с нее сойдет, наверняка станет горько сожалеть даже о таком вот невинном. Интересно, она впервые так с мужчиной сидит, или бывали случаи?
Кира для подобного чересчур робок, а Абараи – сам пенёк пеньком в этих вещах. Непростительно. Сколько этим ребятишкам, сотни по полторы лет? К таким годам юный Сюнсуй уже многое попробовал. Целоваться так точно умел, всем девчонкам в Академии нравилось. Целовалась ли Момо-тян, так, как надо? – он, он бы не отказался узнать. И исправить положение, если понадобится.
- Хицугайя-кун… не думаю, на самом деле, что он обо всем этом задумывается, - большой палец снова соскользнул с плеча Момо-тян, слегка шевельнулся. – Сама понимаешь – пост капитана, огромная ответственность. Здоровенные дядьки вроде меня и капитана Зараки кругом – надо быть наравне с ними. Он просто слишком серьезен, но, - Кьёраку сделал глубокомысленную паузу, - со стороны многое видно. В том числе, и как он на тебя смотрит. Вот прохлопает же момент – я возьму и уведу тебя у него, - и подмигнул Момо-тян, дескать, считать это шуткой, или нет – дело твое.
А саке налить стоит еще разок.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-09-09 07:01:53)

+1

16

Жаловаться Момо никогда на самом деле не любила. Думала, что в том, кто жалуется, есть что-то жалкое, думала, что воину и вовсе не пристало ныть, как девчонка, несмотря на то, что именно девчонкой и являлась. Думала, что раз взяла в руки меч, то должна соответствовать и быть сильной, храброй и несгибаемой - брала пример с Сой Фонг-тайчо и Уноханы-тайчо, восхищалась ими, двумя разными своими идеалами женщины: грозной воительницей и нежной врачевательницей, сама пока не решила, какой ей больше хочется быть, но уж точно - не слабой и несчастной. Не сказала бы о своих сомнениях и печалях никогда и никому! - замкнулась в себе после предательства Айзена, ненадолго, но все же замкнулась, пока ее не расшевелила вся дружная компания лейтенантов: Кира заметил, что Момо грустная, а Ренджи и Рангику-сан решили это исправить. Но одно дело - сказать о своих проблемах хорошему другу, и другое - надоедать жалобами на жизнь взрослому и наверняка занятому своими делами человеку.

Но саке было отпито, попало в организм, ударило в голову и действовало хотя и медленно, но верно. Момо даже не заметила, что сидит в объятиях Кьёраку-тайчо как-то двусмысленно, что он касается ее плеча и его рука лежит у нее за спиной. В конце концов, ничего страшного в этом нет. Так она могла бы сидеть с Ренджи, Кирой и даже Рангику-сан… Только с Широ, наверное, не смогла бы - постеснялась. И он бы точно постеснялся. Почему - Момо слабо себе представляла, ведь объятия были совсем невинными, но все-таки.

Тепло от тела хачибантай-тайчо согревала ее почти так же, как и саке, только снаружи, а не изнутри. Момо смотрела куда-то в сторону и чувствовала, что ее щеки покрываются румянцем - не от близости мужчины, от комплимента. Она настолько уважала Кьёраку, что не стала бы расценивать его, как, упаси Боже, романтический или, дважды упаси Боже, сексуальный объект - но он говорил ей приятные вещи, и гобантай-фукутайчо буквально таяла, слыша такие красивые слова в свой адрес. Широ-то при всех своих плюсах ей комплименты не говорил - а Момо и не просила, но все равно как-то немного ожидала. Правда, в ином русле. Ей хотелось услышать от Хицугаи, что она стала сильнее - это было бы намного ценнее слов о красоте.

Но раз заикнулась о внешнем виде, то речь уже о нем и зашла. Глаза Хинамори стали еще больше, и в них появился нетрезвый блеск, а рука уже тянулась к пиалке, чтобы отпить еще саке - новость о том, что она красива и очаровательна, непременно нужно было отметить.

- Вы не старый! - энергично возразила Момо и даже на месте немного подпрыгнула. - Вы… опытный! - безапелляционно заявила она, допивая саке из пиалки. Пару капель все-таки выплеснулось на диван, но кого это волновало? Хинамори точно волновать перестало.

- А как это вы меня уведете? - наивно спросила она, вертя в пальцах пустую пиалку. Только спустя пару секунд до гобантай-фукутайчо дошел смысл шутки. Это же шутка была?

- Ой, - испуганно сказала Момо. - Вы имели в виду… вы это имели в виду? Но… Мы с Широ… Между нами ничего нет! - она торопливо принялась оправдываться, еще больше покраснев - даже уши уже пылали. - А вы… И я… Вы же меня совсем не знаете! И я вас не знаю! - вдруг шутка была и не шуткой вовсе? Хинамори и так была чересчур мнительной, а алкоголь только усугублял ситуацию, - Я не могу так! - виновато призналась Момо, глядя в пустую пиалку. - Это нарушение субординации, это неправильно…

Она бы давно уже сбежала подальше в самом быстром шунпо, на какое была способна, оставив книгу - все равно Кьёраку-тайчо передаст ее Нанао-сан - но почему-то не сбегала. Тело будто оцепенело. Вставать не хотелось совершенно. Хотелось валяться на диване, греться и пить саке.

С другой стороны, подумала Момо, а вдруг у хачибантай-тайчо на нее какие-то виды? Ну вдруг? И что она тогда будет делать? Получалось ужасно неудобно, зачем вообще рот открыла и затронула тему красоты?! Правильно Тоширо ей говорил, что она дурочка!

+1

17

«Старый», - но улыбка с лица хачибантай-тайчо не сходит – благожелательная, безмятежная. И глаза он прикрывает, чтобы не промелькнуло ни в чем, нигде не оказалось заметно – ни в колебании реяцу, ни во взгляде, даром, что Момо-тян не смотрит.
Чтобы не стало заметно, как совсем недавним в нем это отражается. «На-адо же», - сердце-то, оказывается, помнит. Шутки шутками…


« - Мы должны помочь им, Иемура-сан, - нежнее голоса капитана Уноханы могли быть только лепестки колокольчиков, или же, перезвон, также колокольчиков – серебряных, к примеру. И Кьёраку догадывался, что глаз капитана Четвертого отряда сейчас не видно – прикрыты за чарующей улыбкой. Но вот стоит той поднять веки…
- Да-да-да, так точно, Унохана-тайчо! – третий офицер так и затрясся, исходя немедленной готовностью разметить раненых вайзардов в лучших, в наилучших условиях, каковые только могли быть в предоставлены в бараках йонбантая.
«Да-а, Унохана-сан», - совсем рядом с командами, где располагались пострадавшие в битве капитаны. То и дело можно было видеть огненно-медовые волосы Орихиме-тян, то прелестной рёка, которая носилась туда-сюда, окруженная этими забавными существами, способными отрицать реальность. Помогала шинигами-целителям, старалась, не покладая рук, и сияла радостью – смотреть на нее было сплошным удовольствием, но вот незадача – Кьёраку лечение с помощью ее необычных спутников не требовалось.
Да и в бараках йонбантая его удерживали вовсе не раны. Когда кругом так много симпатичных медсестричек, то отчего бы не подзадержаться? Ведь они совершенно бесподобны в своей форме. Поистине, йонбантай совершенно напрасно недооценивают. Будь воля Кьёраку, он обретался бы в этих барака, на больничной койке, все свое свободное время. Но – опять же, не все могут это понять и оценить, - милые девушки кланялись ему, неспешно идущему по светлым коридорам барака, а он сиял неторопливой улыбкой. Вечерело, и тени снаружи бумажных стен становились гуще. Сквозняков тут не было, но легкий ветерок шевельнулся, заползая под юката, когда Кьёраку отодвинул фусума одной из комнат.
Лампа горела, стоя на полу. Глаза из-за линз очков блеснули на него поверх чашки – одетая в белую больничную юката, такую же, как у Кьёраку, Лиза-тян сидела у низенького столика, и пила чай.
- Доброго вечерочка, - так сказал он ей тогда, задвигая фусума за собой, и облокачиваясь на деревянную опору. Рядом текли и порхали, по бумажным стенам, пруды и стрекозы, выписанные чьими-то старательными руками.
Руки же Лизы-тян спокойно держали чашку. Словно и не заметила присутствия Кьёраку, словно бы и не почувствовала его приближения – хладнокровна и восхитительно невозмутима. Как всегда.
За сто лет у него и походка-то не изменилась, чего уж там, - она продолжала потягивать чай, не глядя на него.
- Лиза-тя-ан, - только тишина в ответ.
- Неужели ты ничего не скажешь своему старому капитану? – и снова, слова как в пустоту. В никуда.
- Старому? – звук ее голоса прожег, будто попавшим на кожу углем. Взгляд за очками оставался холодным, как ледяное море. Только ресницы вскинулись, крыльями стрекозы. – Пожалуй, что да».


Усмешка так и застывает, в тени шляпы прячась – все же, подогретые саке воспоминания и остры, и сладостны, и в чем-то жестоки. Как та самая женщина, до которой юной Момо-тян еще далеко. Но – все возможно. А в этой ее нежной влекущей наивности нет решительно ничего плохого. И пускай ерзает, удобно эдак прижимаясь худенькой спиной к боку хачибантай-тайчо, - Кьёраку легка касается маленькой затвердевшей скулы большим пальцем.
- Отчего же неправильно, - голос – само мурлыканье. – Никогда не слышал о таком, а живу уже сколько, - посмеиваясь, чуть приподнимается на локте, заглядывая в опустевшую пиалку Момо-тян. – В уставе Готэй-13 на сей счет нет упоминаний, Хинамори-тян. Расслабься, расслабься, - саке снова мягко проливается в ее пиалку. Немного, на сей раз. Кажется, малышке уже хватит.
- Сдерживать чувства вообще опасно для здоровья. Ты знала? Но все в порядке. Я пошутил. Не хватало еще сразиться с капитаном Хицугайей из-за того, что он неправильно меня поймет, – но так ведь и тянет отвести с этого прелестного маленького ушка темную прядку, провести пальцем по шейке. Но пугать-то зачем? – чувствуется, что затвердеет тогда, увы, не только подбородок Момо-тян, но и вся она. Зачем портить такое приятное времяпрепровождение чем-то подобным?
- Когда-то мы совсем не думали о чем-то таком. Субординация, и прочее, - саке мягко развязывало язык, да и Кьёраку не казалось, что Момо-тян станет кому-то рассказывать о том, что он сейчас тут ей наболтает. – Когда-то…
В этом самом кабинете стоял другой диван. Очень, очень жесткий, но такой удобный, если оказаться на нём вдвоем, - под неторопливый вздох он делает еще один глоток.
- Иногда просто нужно делать то, к чему стремится сердце, Момо-тян. Иначе придется горько, горько пожалеть о несделанном, - о, его так и не простили. И в глазах, что цвета замерзшей морской волны, оно читалось неотступно.
Ну, у него еще есть время. У них – у них у всех.
- Выпьем за взаимопонимание, а, Момо-тян? – и фарфор пиалок негромко цокает.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (2018-09-16 11:28:50)

+3

18

Когда-то, в детстве, Момо нравилась одному мальчику - сыну соседки. Его звали Чоджиро, и он всячески пытался завоевать расположение Хинамори - рисовался перед ней, вертя в руке игрушечный меч, делился с ней конфетами, постоянно выбирал ее в свою команду первой, когда дети играли в мяч. Он был высоким, худым, темноволосым, и, по сути, в нем не было ничего особенного, кроме желания понравиться, но почему они с Хицугаей однажды подрались - Момо не знала. Вроде и делить им было нечего, и не ссорились - просто в один прекрасный день Широ решительно подошел к Момо и Чоджиро, отодвинул Хинамори в сторону и от души врезал ее другу снизу в челюсть. Тот в долгу не остался. Момо пришлось их разнимать, плакать и звать бабушку, но, к счастью, все обошлось парой ссадин. Больше Чоджиро с Момо не заговаривал, а потом его съел Пустой. Обычное дело - тех детей, что убегали в лес поглубже, часто поедали души-минус. Момо плакала, узнав об этом, а Тоширо хмурился - и тем же вечером он пообещал Хинамори, что всегда будет ее защищать.

Но она ведь не от страха за свою жизнь плакала.

Воспоминания проносятся в голове крылатыми стаями птиц. Момо сжимает в пальцах пиалку саке, подносит к губам и делает еще глоток, наслаждаясь и вкусом, и приятным головокружением, и теплом тела Кьёраку, чей бок такой мягкий и удобный для ее спины. Хороший человек хачибантай-тайчо, очень хороший, а она и не подозревала. Не думала, что настолько сильный и занятой капитан снизойдет до того, чтобы вот так сидеть с ней и пить саке. Субординация, и прочее - Широ-чан вот всегда сердился, если Момо вела себя с ним, не соблюдая правил. А Кьёраку-тайчо как будто и совсем не важны никакие правила. Обнимает ее, саке подливает… Говорит с ней так по-доброму - в последний раз с Момо таким тоном говорил Айзен, но Айзен уж точно не был искренен. Впрочем, тогда-то Хинамори ему верила, верила, как никому другому… Вдруг Кьёраку-тайчо тоже только притворяется хорошим? Вдруг у него есть свои тайны и скелеты в шкафу?

Наверное, всю свою оставшуюся жизнь Момо будет подозревать всех и каждого, даже тех, кого знает хорошо, даже тех, кому верит безоговорочно. Широ-чан - даже он в глазах Хинамори иногда представал опасностью - чего стоит записка якобы от Айзена, которой лейтенант почти поверила! И новому капитану, Хирако Шинджи, она заранее не доверяла. И Кьёраку тоже мог оказаться и предателем, и подлецом, несмотря на то, что он красиво улыбается и говорит хорошие вещи. Айзен тоже мило улыбался, тоже заботился о Хинамори и поддерживал ее, разве что саке не поил…

“Нет, Кьёраку-тайчо хороший”, - Момо напряглась разве что на секунду, а потом опять обмякла и отпила еще глоток.

- Сразиться с Широ? - удивленно переспросила Хинамори. - Почему? Н-не надо с ним сражаться. Он сильный, но вы все равно сильнее… Вы же уже тысячу лет капитан! Я не хочу, чтобы Широ снова ранили, - Момо сдвинула бровки, качая в руках пиалку. - Я боюсь, что однажды он погибнет, пока будет меня защищать, - поделилась она. - Я очень боюсь. Лучше пусть меня убьют, - заявила Момо. - А меня же убьют однажды, если я не стану сильнее, - печально произнесла она. - И тогда я точно пожалею о несделанном. А вы, Кьёраку-тайчо? О чем вы жалеете?

Вспомнилась та девушка-вайзард с длинными черными косами и в странной одежде, которая так много открывала. Они с хачибантай-тайчо явно были знакомы… Да и Нанао говорила… называя ее “Ядомару-сан”. Имени девушки Момо пока не знала, с вайзардами познакомиться и вовсе не успела. Помнила только вызывающую форму-матроску, косы и очки в красной оправе. У них с Кьёраку явно было что-то общее.

- Я-до-ма-ру-сан, - язык Хинамори уже начинал заплетаться, и сфокусировать взгляд становилось все труднее. - Эту девушку ведь так зовут? Нанао-сан говорила… Вы ведь ее знаете, Кьёраку-тайчо? Ядомару-сан?

+1

19

Зайди сейчас Нанао-тян в свой кабинет, вот удивилась бы зрелищу – возлежащий, по своему обыкновению, преспокойно и благостно, любимый тайчо, и притулившаяся у него под боком гобантай-фукутайчо. И саке. И почти фривольные почти объятия, - Кьёраку поскреб подбородок, снова косясь на темноволосую макушку Момо-тян. Саке девочка пила, словно воду – никак распробовала? Но и удивляться тут было нечему, хорошее саке (а в хачибантае другого не водилось) пьется легко. А уж в хорошей компании, под каковой Кьёраку не беспочвенно полагал свою, мм, - усмешка мягко скользнула в угол рта, а шляпа-каса легла на пол, немного пошуршав соломой. С ней привычно, но без нее - удобнее, - он подпер щеку рукой, легко перегнувшись через прижавшуюся к боку Момо-тян. Маленькая она такая, - и мимолетно погладил ее по плечику, успокаивающе – дескать, не суетись ты так, не волнуйся. Никто не станет причинять вреда твоему драгоценному Тоширо, нет дураков…
И действительно, к чему любая суета, - он улыбнулся, не открывая глаз, снова назад откинувшись.
- Лиза-тян? О, конечно же, я ее знаю, - в голосе хачибантай-тайчо так и  заиграло мурлыканье. – Мы с ней долго были вместе – в смысле, она долго была моим лейтенантом, еще до Нанао-тян. Они очень хорошо ладили, почти как ты с Нанао-тян, - вспоминалось попутно, как обе его девочки проводили время вместе. Как Нанао-тян старалась быть похожей на Лизу – такую строгую и уверенную в себе, как заплетала себе такие же косички и примеряла ее очки – сколько таких одновременно простых и трогательных воспоминаний, все же, хранилось в сердце до поры. Только вот тронуть их без опасения уколоться, увы, было невозможно.
Но теперь – ведь можно. Так ведь? – он слегка помассировал висок свободной рукой, затем вновь опустил ладонь Момо-тян на плечо, мимолетно.
- Они читали вместе, совсем как вы, и много времени проводили вместе. А потом… потом случилось то, о чем ты знаешь, - и узнает об этом еще больше. Девушки ведь так любопытны.И удивленные взгляды будут, устремленные на него – ведь ладно Айзен и гобантай, там все было схвачено, ладно, прочие отряды – но ведь он оставался единственным капитаном, потерявшим подчиненную.
И, видимо, ничего с этим не ставший делать. «Какой удар по репутации, м-м», - будто бы ей еще было, куда падать. Кьёраку не волновался. И если о чем и сожалел, то сожаление истаивало, постепенно, словно запах дыма на легком свежем ветру.
Ведь все еще можно исправить, - улыбка сделалась шире, а в груди плеснуло теплом. Пинок Лизы-тян там, на развалинах фальшивой Каракуры, и ее холодность в лазарете были такими привычными… а в затуманенных страстью глазах цвета морского льда он потом читал если не прощение, то удовлетворение. И требование, обжигающе властное – «еще!»
О, Кьёраку еще долго, долго придется заглаживать свою вину перед Лизой-тян, и он отчаянно рад стараться. Пускай и встречи их сейчас не буду отличаться частотой, но все же… все же, шанс у них есть.
Может быть, этого и достаточно. Как саке воркующей у него под  боком гобантай-фукутайчо, - Кьёраку осторожно сел на диване, отработанным движением. Он очень хорошо умел не беспокоить засыпающих женщин, а ладонь, снова оказавшаяся над плечом Момо-тян, чуть шевельнулась, направляя духовную силу. Ей, слабенькой, сейчас много не потребовалось, чтобы сомлеть, - пиалка из разжавшихся пальчиков мягко перекочевала в ладонь хачибантай-тайчо.
Пусть поспит. Сон, говорят, лучшее лекарство, - темные волосы Хинамори-тян лежали на зарумянившейся щеке, тени от ресниц чуть вздрагивали. Солнечный луч разумно скользил чуть поодаль, и не было опасности, что он случайно разбудит это прелестное создание.
Кьёраку еще немного посидел, любуясь тем, как отсветы розового шелка мягко играют на личике Момо-тян. Его кимоно, он знал, доверить ей можно, а оно, в свою очередь, убережет ее от ненужных сквозняков. А в конечном итоге, придет Нанао-тян, и, возможно, даже и не будет шуметь. Ведь следы преступления – распития саке в рабочее время он уже убрал, - солнечный луч задел его по виску, и Кьёраку чуть сощурился, глядя на спящую гобантай-фукутайчо.
Гобантай. Непросто ему, ей, им всем теперь будет. Со всеми сожалениями, прошлым и настоящим, со всей памятью, - снова вздрагивает сердце, нехорошо так, но…
Жизнь продолжается. И никогда не останавливалась.
«Мы снова встанем и поверим», - Кьёраку поднялся, убирая дайсё за пояс, надевая шляпу. И обернулся на пороге на спящую Хинамори-тян.
«Поверишь и ты», - створки фусума за ним сомкнулись мягко, почти беззвучно.

0


Вы здесь » uniROLE » X-Files » на сломанном рояле


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно