[nick]Deacon St. John[/nick][status]faith with no contrition[/status][icon]http://s8.uploads.ru/feJKj.gif[/icon][sign]
arms wide open, i stand a l o n e; i'm no hero, and i'm not made of stone.
right or wrong, i can hardly tell; i'm on the wrong side of HEAVEN,
and the righteous side of HELL
⚡ ⚡ ⚡[/sign][lz]<center><b>Дикон Мудила-Джон</b> <sup>37</sup><br>who do you think <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=797" class="link4"><b><i>you</i></b></a><br><center> are, sassy-daddy-baby?[/lz][fan]DAYS GONE[/fan]
█ save my breath, there's no TODAY if there's no tomorrow █
Иногда, я всё ещё вижу тот чёртов мир.
Посреди отборного дерьма его американского величества, посреди неправильных поступков и их разрушительных последствий — сломанные души, разрушенные города посреди… да какая теперь к чёрту разница?
Победы и знаки отличия не стоят ничего на груди мертвеца — лица, склеенные из улыбок и огорчений, перекошенные от боли, снедаемые завистью, заливающиеся поганым закадровым смехом или застрявшие в кататонии ужаса — всё это иллюзии жизни, поимевшей нас всех.
Тот негритёнок цеплялся в моё плечо, пока я пытался размозжить его голову о старую кирпичную кладку — один неправильный взгляд на одного правильного человека — «кто-то должен подчищать грязь с улиц, сынок». Кто-то должен быть тем тупым мудилой, на котором так просто ездить — Дикон_принеси_подай_мне_кровавый_бифштекс_из_этого_парня — так было в расистском вчера.
Так есть и в гнилом сегодня — мир эффектно вышиб себе мозги, влетел в столб на полном ходу, подсветил неоновыми вывесками дорогу к концу света, а правила игры всё те же.
Призрачное наплевательство на те воспоминания — на те дни, когда я был по-настоящему счастлив — когда ты небрежно перевязывала волосы резинкой и спускалась по ступеням из своего навороченного офиса в мой приземлённый мир — когда я ждал тебя у входа и не мог сдержать придурковатой улыбки студента-подростка.
Ты была моим единственным маяком в мире, где плохие парни бьют слабых парней так, что кровь идёт носом. Где хорошие-тупые ребята берутся за любую грязную работёнку: делают бакс-другой ради простых человеческих потребностей, ради своего места в этой надменной жизни. Где в перерыве на обед чьи-то тяжёлые ботинки пытаются пропихнуть сломанное на поворотах жизни тело прямиком в печку.
Разницы немного — теперь уроды в тех же тяжёлых ботинках пытаются вырвать из тебя лакомый кусочек. Они думают, что вновь смогут почувствовать себя живыми, а мы верим, что однажды всё это несмешное дерьмо закончится — вот так просто, как по щелчку пальцев.
Какая же это всё херня собачья — надежды на лучшее завтра после ночи живых мертвецов.
На мир, где обворовать, убить, сожрать с потрохами не вознесёт чьё-то эго — выше небес, до которых нам не достать — всё повторяется, хотим мы этого или нет.
В высшей лиге тухляков желчь так и копится.
Боб срывается на голодный рёв — надломленный разум, ветер, бьющий во влажное лицо — я слишком быстро меняю передачи, слишком сильно, до скрежета сцепляю зубы, сжимаю руль до боли, до побеления костяшек; ненависть сжигает меня изнутри.
Я ведь почти сделал это, детка — прижать тот грёбанный ствол оказалось легче, чем забыть твоё осуждающее лицо — я ведь почти закрыл дело этого ублюдка с большой дороги.
Дикон-поцелуй-меня-в-задницу-Джон почти сбежал из клетки «начни всё сначала».
Я прекрасно понимаю, как это звучит; валяйте, называйте меня слабаком или сломавшимся сукиным сыном, придурком «я бегу от проблем, потому что кишка тонка»; козлом, жалеющим себя в момент откровенного соплежуйства — джекпот по всем пунктам, благодарю покорно.
Я почти закончил эту грязную историю с несчастливым концом — Диди, хватит тешить себя надеждами, что принцесса ждём тебя в другом замке.
Её нет, как нет и задранных кем-то покрупнее Дворняг, как не стало Берта — и даже твоего тупорылого папаши.
Гниющие воспоминания — хрупкие моменты иллюзий, которые с каждым днём становятся всё бесцветнее; сколько ни старайся их удержать — они извратятся, они исчезнут, они разрушатся в этом пепелище на счастливое вчера.
На светлый мир, где я дарил ей полевые цветы, где улыбался так, как не улыбался никому: на нашем озере, в те счастливые дни, когда мне было не наплевать.
Когда я мог быть самим собой, просто неплохим парнем на байке, уставшим делать деньги на чьей-то сожжённой жизни.
[indent]«Ты сплёвываешь или сглатываешь, сынок?»
Боба повело — я почувствовал, как руль скользит в моих влажных от прибрежного ила ладонях — в конце концов я был всего лишь человеком: простым здравомыслящим придурком с тёмным прошлым. Одним из тех, кто ещё верит в будущее, пославшее нас всех: я был живым и с этим всё ещё приходилось считаться.
Вряд ли я дотяну до конца: «эй, чувак, тебе бы не помешала бутылка холодненького пива».
Я устало провожу пальцами по лицу, сбавляя привычную скорость: «привет-меня-зовут-охотница» не спешит прильнуть к моей влажной спине. Не спешит и назвать своё настоящее имя: «да ладно тебе, парень, это была всего лишь шутка» — я усмехаюсь и едва чувствую свои руки — возможно, нам всем стоит немного передохнуть.
Окунуться с головой в историю не чище других: очередной день в поисках очередного бесполезного хлама на все случаи жизни — в этом мне позавидовал бы сам старина Пинкертон.
Привет, Маунт-Джексон, встречай орегонского ублюдка.
Остановка у въезда — заброшенные баррикады и куски чьей-то гнилой плоти — запашок под стать картине; я переношу весь вес тела на ноги и вглядываюсь в черты главной улицы — тот же мир, те же дерьмовые правила.
Покойник, покойник и снова покойник при любом раскладе: хорошенькая крошка-питчер превратилась в дикую сумасбродку со страниц комиксов.
Я прячу руки в карманы грязной толстовки — наколки и воспоминания, на которые мне не хочется смотреть — я провожаю её округлые бёдра потерянным взглядом; в мешковатой одежде она была вылитой героиней малобюджетных фильмов ужасов. Той знойной кошечкой, которой ещё предстоит заключить свой первый контракт — она была жива в этом мире щелкающих челюстей, а это чего-то да стоило.
Она была не слабачкой, не была глупой сучкой с пустой винтовкой наперевес — если порядком пожить в самом дерьме начинаешь называть вещи своими именами.
Потерявшей свою бэт-семью, сменившая плащ на мокрую толстовку — мучительно спокойный голос Берта так и вертелся в раскалывающейся голове.
[indent]«Никогда не связывайся с женщинами, чьи проблемы больше твоих, сынок».
Ну же, приятель, отправляйся и мило поболтай со всеми мёртвыми фриками, которые только и ждут вас на сегодняшний ужин; давай же, мистер Пиротехника-в-одном-кармане, давай, покажи как разбивал морду тому негритёнку с соседней улицы.
Представься в своём истинном свете.
Соображая со скоростью рептилии после холодной ночи, я поднялся и гортанно кашлянул в кулак — «чем быстрее ты это сделаешь, Диди, тем скорее перестанешь пялиться на аккуратную несовершеннолетнюю попку».
— Напомни, а роман с Грейсоном ещё в силе? — я привычно подтаскиваю Боба к кустам и прячу прямо у выезда в город; просто очередная нелепая попытка осторожности в этом нелепом мире; малышка которая любит держать свои секреты при себе карабкается вверх, пока я вожусь в седельных сумках: — Эй, охотница из ущелья самоубийц!
Она оборачивается словно делая одолжение мне и всему гниющему миру.
— Дикон-Единственный-заряженный-ствол-Джон. Думаю, тебе он сейчас не помешает, леди-правосудие. — предохранитель щёлкает в руках, я заправляю за пояс мокрую рубашку вместе с прохладным дулом; хлюпая тяжёлыми ботинками, забираюсь следом и черчу задницей по строительной крошке — и никаких признаков разлагающихся сукиных сынов.
Ну здравствуй чёртов пригород, вот он я, Дикон Сент-Джон, просто парень с фоткой улыбающейся жены в левом кармане, просто парень, простофиля Диди, которого не ждёт счастливое завтра.
Только не меня, только не в мире без неё — я был готов на всё, даже на это безвыигрышное дело.
Хватило и беглого взгляда, чтобы понять — ловить в этом городе-призраке нечего: окна разбиты, приоткрытые двери уныло скрипят — странно, что не нараспашку; почему я просто не смог ей отказать? Послать к чёрту, поехать своей дорогой: этому козлу с надменной улыбочкой определённо бы понравилось — «ини, мини, майни, мо, ухвати за пятку ниггера, бей по почкам, если крикнет — пристрели его» — чёрта-с два, да он бы был в полном восторге!
И поверьте, я хотел отказаться; хотел сказать всему «прощай и не кашляй» так давно, с каждым долбанным вздохом, хотел так сильно, что почти нажал на курок — стоило только поднять этот чёртов ствол к своему виску.
Этому зачуханному городишке плевать на всех нас.
Звук тяжёлых сапогов — камни и стеклянная крошка под нашими ногами скрипят в унисон ветру — старые флюгеры, дверные колокольчики приветствуют нас; останавливаясь после пары шагов, я долго всматриваюсь в старую афишу — выцветшие краски, оторванные края, почти неразличимые буквы.
Спасения действительно нет — только пучина беспросветного дерьма.
Только отблески прошлой жизни — её лицо, улыбающееся мне на соседней улице, её руки, пахнущие лавандой и мятными сигаретами — прогоняя безумное наваждение, мои холодные пальцы нелепо трут окровавленную переносицу.
Боже, детка, я схожу с ума.
Я словно брожу в собственном кошмаре без сил, без шанса на пробуждение — «я буду первой», — сказала ты.
«Я никогда не оставлю тебя» — мертвецы не исчезли, время не сдвинулось — мой взгляд блуждал в череде пустых витрин. Скрип сапогов самостоятельной девочки исчез где-то в отдалении; похлопав себя по карманам, я нащупал старый снимок, но не нашёл в себе сил взглянуть на него.
Не сейчас, быть может — уже никогда — голова гудела, как церковный колокол.
Мечтая о последнем косячке, я развернулся и направился прочь; ну же, подруга, на встречу чёртовым приключениям?
Да здравствует свобода грёбанного слова.
Принцип первого выстрела — полки в супермаркете перекошены, сломаны, брошены в суматошном беспорядке — стеллажи повалены под собственным весом; правосудие и порядок всё-таки прекрасные понятия о которых больше никто не вспомнит. Не в этом мире, не в этом догнивающем месте: осматривая старые кровавые отпечатки, я перешагиваю через сваленные корзины для продуктов — старую банку гороха смяло под упавшим холодильником.
Стойко пахнет тухлятиной — моя новая подружка скрывается в соседнем отделе прежде, чем я успеваю хоть что-то сказать — пожав плечами, я рассматриваю разбросанные мелочи.
Безымянные захоронения, следы голодного вандализма — попытки выжить на останках своего мира.
Пачку презервативов я кручу в руках с насмешкой — не самые разборчивые наверняка уже научились варить суп из гандонов — идиотские брелки, покрытые пылью бесполезные плюшевые игрушки, пару пачек отсыревших спичек — да, навар ни к чёрту.
Вздохнув так, что воздух дошёл до карманов брюк, я лениво заглянул под окровавленный прилавок — вздутая банка консервированных персиков; джекпот и липкое от сиропа напоминание о сладкой жизни, которое я вскрыл не отходя от кассы.
Вкус, который я почти забыл — половинки плодов скользят между пальцев, я чертыхаюсь, выронив один по пути в рот — нелепо утирая рот рукавом толстовки, чувствуя себя самым потерянным человеком на свете.
Мальчишкой, кто найдёт световой меч — «...и помни, что тёмная сторона силы всегда будет с тобой».
В отделе игрушек их полно — больше лишь идиотских маечек в горошек; детские улыбки, счастливые глаза с реклам смотрят на осунувшееся Пошли-бы-вы-Все Величество.
— Ну ты бы хоть повертелась, подруга, раз затащила меня сюда. — говоря с набитым ртом, я прохожу мимо старой кабинки — хлипкая пластиковая дверь держалась на одной петле: — Наш ужин при свечах придётся перенести. Спички отсырели.
Я хотел бросить ей: «давай уже уберёмся отсюда, давай свалим туда, где гнилые зубы не будут стучать прямо за моим затылком» — я думал, как доступно объяснить этой крошке Баррикады-не-предел, этой малышке Показ-мод-среди-мертвецов, что безрассудная храбрость однажды поворачивается к тебе задницей. Я думал и жевал размокшие персики, облизывая липкие пальцы; ничего толкового из этого, словом, не вышло.
На большее кроме — «персики будешь?» — меня не хватило.
И поверьте мне наслово, я бы с удовольствием выслушал её мнение, будь у нас хоть один шанс не оказаться в западне.
Дело тут вот в чём — я облажался, довольны? Облажался так, что почувствовал себя тупым студентом, впервые увидевшим обнажённую грудь своей подружки, ощутил себя тупым ягнёнком, ведущего свою задницу по дороге из лепестков прямо в чан с кипятком; излишняя паранойя окружавшего дерьма в компании симпатичной лапы с порно обложки послала меня к чёрту.
И, чёрт побери, как же вовремя — едва успев пристроить банку с персиками за ближайшим стеллажом, я ворвался в её кабинку и захлопнул за собой хлипкую дверь.
Голоса — неразборчивые, недовольные, безумные — раздались прямо у входа, пока я бездумно вжимал своим телом крошку готти-Сью. Она дёрнулась — липкий палец я приложил к губам, чувствуя её сбившееся дыхание на моей шее — это был миг трагической и трогательной истории двух будущих покойников.
Нет нужды пыжиться, Диди — твоё очарование не сработает как страховочный трос.
Не выгорит и на том свете: вжимая в стенку, закрывая охотнице-без-бикини рот ладонью, я вдумчиво наклонился к её уху — чужие голоса наполнились эхом помещения.
— Успокойся, ладно? — не знаю, услышали ли боги мои причитания, или я достучался до самого Счастливого-хода-вещей, но чтобы-это-не-было в моих глазах подсказало ей; дело вовсе не в моём спонтанном желании стянуть с неё трусики: — Вот так, Белоснежка, а теперь послушай меня и постарайся не лезть на рожон. — бросив напряжённый взгляд через плечо, я продолжил как можно тише, пока голоса певуче тянули что-то вроде: «шрамы как напоминания за наши грехи».
— Сейчас мы сыграем с тобой в самой классной, изумительной, легендарной и понимающей друг друга с полуслова команде. — мой пристальный и тяжёлый взгляд то и дело косился в сторону чуть приоткрытой двери; вот они, плоды проклятого шопинга — дерьмо в чистом виде: — В той самой команде, где дамочка говорит парню, застрявшему на дереве, сваливать, и он, лапа, сваливает, а не бросается с битой на чей-то чёрный желудок.
[indent]«Правила и послушание, сынок; никогда не забывай эти понятия».
— Сейчас ты осторожно вытащишь мой глок, а я осторожно возьму дробовик и, насчёт три, — выбегу из нашего маленького романтического гнёздышка. — эта кошечка смотрела на меня так пристально, так призывно, что всё во мне кричало: «пора валить, Диди, пора валить отсюда, сейчас же»: — Я отвлеку их внимание и постараюсь увести наших новых лучших друзей подальше.
[indent]«Рисковать жизнью — это не твоё, сынок»; отвали, Берт, конец связи.
— А теперь внимание, волшебное-очарование: выходи только когда всё стихнет, и, если повезёт — совсем скоро мы встретимся у моего байка. А если нет… — я пошарил в кармане и выцепил одинокий ключ; фотография Сары обожгла пальцы. — Запасной, в седельных сумках найдёшь карты с пометками и ещё много чего интересного. — я потянулся за дробовиком и тяжело вздохнул; отправляйся, мистер Снеси-их-безумные-бошки, отправляйся и убеги, по меньшей мере, от пятерых мудил посреди города-призрака; свали подальше, беги как не в себе — вали к чёрту так, как не смог в тот день, когда на твоих запястьях щёлкнули наручники; когда взбудораженные копы сменились убийцами и фанатиками — такими же выжившими, которые нашли твою проклятую банку.
— И вот ещё что, милая… — я посмотрел на неё с едва проявившейся улыбкой; устало и обнадёживающе: «виновен по всем чёртовым пунктам»: —... если найдёшь Бузера, передай что мне жаль, что я стащил его дробовик.
Я никогда не был в силе поверить в настоящую смерть — до того момента, когда не стало её.
Детка, прости что подвёл тебя.
Сегодня к завтраку на тост с корицей намазали сумасшествие — «три» прозвучало для нас тихим шёпотом и оглушительным выстрелом; я пальнул, ориентируюсь на звук — наши новые приятели, эти «Жнецы-душегубы», эти «Мясники с соседнего двора» метнулись в укрытие: метнулся и я, привлекая их внимание — «ну давайте, подделки из опарышей» — в нос ударил запах керосина и старой крови.
Эти обнажённые козлы были вымазаны в ней; покрыты шрамами и надписями о «казнях египетских» — дымящееся безумие походило на последние крысиные бега в моей жизни.
И я побежал, побежал к запасному выходу, крича им всё что думаю — да разразит меня орбитальная станция, я бежал как полный придурок, зазывающий гостей к себе на обед; дважды споткнувшийся у самого выхода, дважды возненавидевший себя — задняя дверь оказалась закрыта.
На меня накатил смех — на все сто процентов, без шуток, я был готов разразиться самым нелепым смехом в своей жизни перед вероятной-возможной-неумолимо_приближающейся смертью: разбежавшись, я попробовал вынести дверь плечом и — ладно, бинго-бонго, чёрт побери — я рухнул вместе с дверью прямо под вывеской «парковка только для служебного персонала».
Трое мертвецов, оторвавшихся от распотрошённой собаки , пятеро преследователей с газовыми горелками и разводными ключами— да, Диди, вот это популярность.
Ладно-ладно, не время для тупых шуточек.
Кое-как поднявшись на ноги, я метнулся влево — я бежал в мокрой одежде, которая тянула меня вниз, я бежал, когда пожарный топор просвистел прямо рядом с моей головой, я снова бежал, когда супермаркет остался далеко.
«Ну вот и всё, Диди; улица Сезам имеет привычку заканчиваться».
Спрятавшись за углом в бесполезной попытке отдышаться я сцепил зубы: последний патрон и его отсыревшие напарники в кармане брюк — сжав ладонь в кулак, я в очередной раз подивился собственной глупости.
Впереди только смерть, идиотская и безымянная.
Герой с плохо сведённой татуировкой прямо посреди груди, мститель с кастетом, помнящий вкус крови тёмных лиц — слава ублюдку и решение одной залежавшейся проблемы.
Подняв голову к небу, я улыбнулся — «я всегда буду любить тебя».
Ты не оставила мне путей к спасению: аплодисменты Бузера, деревянная крыша над нашими головами.
Деревянная, как и крышка гроба — увидимся на небесах, верно?
Совсем скоро, детка: например, сегодня.
Отредактировано Wei Shen (2019-02-16 22:14:45)