Мгновение — и грудь рассекает надвое острое лезвие чужого меча, но собственное бессилие оказывается в сто раз больнее и горше, ранит изнутри, подло и неожиданно, словно всегда было где-то рядом, но только сейчас показалось, эта боль родом из самого сердца. Того самого, что когда-то по воле сверхъестественных сил, не иначе, пришлось оставить во имя великой цели и принести в жертву безобразному богу. 

Гин отчетливо помнит, сколько раз просыпался в холодном поту с ощущением заново пережитой раны.
Дважды.
Чужая реяцу умело скрыта, но слабый отголосок все же ощущается. Даже и не скажешь, кто додумался гулять по окраинам Общества Душ с подобной маскировкой, она так изрешечена мелкими дырками в защите, что рано или поздно раскроется. И кто только додумался?.. Ичимару свешивается с ветви дерева, дурашливо болтая ногами. Ему интересно, кого он увидит в своей новой жизни третьим после Хинамори и Рангику.
Мир на мгновение замирает, тело пробирает волна нечеловеческого холода. Кажется, даже птицы замолкли в лесу. Во всем мире не бывает настолько совершенной тишины как сейчас. Ичимару спрыгивает на мягкую траву, чувствуя, как мелко подрагивают пальцы.

Он помнит. Вспомнил, пережил заново и теперь не может заставить уголки губ смотреть вверх.

— Айзен-тайчо? Это вы, Айзен-тайчо! Наконец-то я вас нашел. – Гин ленивым движением огибает ствол ближайшего дерева и медленно, не скрываясь, открыто идет навстречу. Словно не было бесконечно долгих лет обоюдного наблюдения, игр в доверие и поддержку. Гин прячет ладони в рукава черной юкаты. Шинсо крепко держится в ножнах на поясе. Словно не было просьб, сказанных полуправдой, тонких намеков, фальшивой неприязни на радость всем остальным капитанам, долгого планирования и кропотливого исполнения задуманного. Словно он – все тот же ребенок, повзрослевший непозволительно рано. — Простите, что не сразу встретил. Опоздал, задержался, нет мне прощения. 

Он абсолютно спокоен и сдержан, улыбается непринужденно и приветливо – впервые за долгие годы игры в человечность, совсем как в старые добрые времена. Никто, кроме, пожалуй, Киры, Хинамори и Рангику, не способен увидеть разницу между обманчиво-добродушным оскалом и искренней радостью, но, помнится, такая мелочь как правдоподобность чувств Гина никогда и не волновала бывшего Владыку, к их обоюдному удовлетворению. Сейчас от капитана Айзена его отделяет ничтожно малое расстояние, но пропасть между их возможностями и потенциалом щерится бездонной пропастью, и опасно глядит на Ичимару, ясно давая понять одну вещь.
Одно неосторожное движение — и  мнимый баланс перечеркнет изящный росчерк занпакто. Вот только кто выйдет из этой схватки победителем?

Капитан Айзен выглядит немного иначе, чем Гин помнил, но изменения касаются, пожалуй, только внешнего вида. Короче волосы, одежда слишком мала, движения пока еще скованные. Неужели с непривычки? Владыка недалеко ушёл от того места, где ему положено находиться ближайшие двадцать тысяч лет. Даже год в Улье кажется вечностью. Рядовой шинигами и представить себе не может, какие страдания испытывает заключенная там душа. Гин проходил неподалеку раз или два, благоразумно держась подальше от опасного места, словно боялся быть утянутым в этот омут, и никогда не заходил внутрь, даже на первые уровни. Страха не было, но и необходимости проверять границы своих возможностей – тоже. Сейчас, имея счастье видеть своего убийцу на расстоянии вытянутого в шикае Шинсо, Ичимару, пожалуй, жалеет об этом.

Он хочет отмотать время назад и взглянуть в карие глаза своего капитана, скрытые пеленой фальшивых стекол.
Он хочет искренне попросить у него не умирать.
Он проклинает себя за то, что желание сбылось.

— Вы случайно не на ближайший товарняк из Сейретея торопитесь? Могу подсобить. Правда, я так давно этого не делал… Даже не знаю, получится ли снова. - Гин запускает пальцы в волосы и треплет затылок, играясь, дурачась. Опять.

Капитан Айзен. Течение времени больше не властно над ним, а значит, теперь все решает не его выбор и принимаемые решения, а короткий век человеческой памяти. Кем его запомнили? Предатель, зарвавшийся шинигами, добродушный капитан, готовый обнять и принять под свое крыло всех нуждающихся, интриган и хладнокровный убийца – Гин очень быстро устает считать маски и начинает их перенимать. Год за годом. И однажды наступает тот день, когда приклеенная к лицу улыбка становится родной, шепотки за спиной и косые взгляды перестают волновать, а планы, которые готовит капитан для Сейретея, кажутся привлекательными, важными, даже интересными.

Судьба всегда отдает долги и сводит старые счеты.
Сколько Гин был должен капитану? И сколько тот не вернул ему?

- Капитан?

Гин останавливается в нескольких шагах поодаль. Переступает с ноги на ногу, словно капитана Айзена окружает невидимый барьер, через который невозможно проникнуть без его на то согласия, и ожидает ответа. Что угодно, пусть даже это будет мираж или новая – и на этот раз точно последняя в этой жизни – атака Кьёки Суйгетсу.

Капитан Айзен говорит гораздо больше, чем ожидает услышать Ичимару. С непривычки даже кажется, что все происходящее сейчас – плод его фантазии, истосковавшейся по прошлой жизни, где была хоть какая-то цель и смысл. Что этот лес, шум листвы, редкие ночные звуки и смерть, выбравшаяся из пут - фальшь, розыгрыш, фикция. Но проходит секунда-другая, капитан Айзен отвечает на приветствие Ичимару, настороженно наблюдая за каждым его шагом,  но не двигается с места и – ничего. Он здесь, он никуда не исчезает, он – настоящий. Нотки стали в его голосе похожи на нечто среднее между Айзеном в период командования пятым отрядом и эрой превосходства в Уэко Мундо, а запоздалая мягкость смахивает на наспех выученный перед экзаменом прием. Это даже ранит, хоть и мимолетно. Уж перед кем-кем, а перед Ичимару нет нужды полировать манеры и держать дистанцию, и обоим это прекрасно известно. 

— Боюсь, «зачем» - не совсем тот вопрос, на который я вправе отвечать...  вас ведь интересует не это. Совсем не это. Или я ошибаюсь? — Мягкий голос и добродушная улыбка скрывают острое раздражение, охватившее на миг все существо Гина. Недобрый знак свидетельствует о нетерпеливости Шинсо. Бледная ладонь ложится на рукоять и лениво поглаживает гарду. Больше всего на свете занпакто Гина хочет крови. Его хозяин, напротив, не желает доводить дело до стычки, превращая мирную беседу в кровавое и нелицеприятное зрелище, которое, к тому же, привлечет к ним ненужное внимание шинигами Сейтерея.

Ичимару снимает Шинсо с пояса и медленно идет навстречу капитану Айзену, держа меч лезвием к земле.  Он старательно избегает вопросов, которые неизменно возникли бы у любого, кто встретил в лесу возле Улья сбежавшего заключенного, которому положено отбывать заслуженный срок длиной  в несколько вечностей. Как он сумел сбежать? Зачем ждал так долго, если мог сделать это сразу же? Кто ему помогал? Помогал ли вообще?

Ичимару все это не волнует.
Айзен – здесь, и этот факт нужно просто принять.
Так же легко, как когда Гин получил приказ сопроводить  в Башню медитаций до смерти перепуганную Хинамори, Так же просто, как ему самому далось опрометчивое решение унести Рангику подальше от самой гущи сражений, чтобы убить, а на деле – спасти, скрыв ее духовную энергию. Так же непринужденно, как Ичимару ступает босыми ступнями по колючей сухой траве.
Даже самые грязные решения принимаются на удивление легко. Всего-то и нужно — отдаться.

— О, я много чего могу, но… боюсь, мы ограничены во времени, поэтому назову вам только один из вариантов. Есть в Генсее одно чудесное местечко, где уже сотню лет никого не было, зато есть теплый футон, свежий чай и хороший собеседник. Ответьте мне «да» - и мгновением позже вы там.

Все так просто. Привычно. Страха или ненависти нет вовсе. Только легкая усталость и острое желание поскорее убраться отсюда. Словно кто-то год назад поставил их жизни на паузу, а потом легким движением нажал кнопку «воспроизвести» и жизнь продолжила идти своим чередом, стерев неприятные моменты и сгладив все острые углы. Странно думать, что время — всего лишь иллюзия. Иллюзия, которую каждый создает для себя сам. Но если так подумать, ничего необычного не происходит.
Каждый шаг – за десять, каждое мгновение – за год.
Прожив столько лет под одной крышей с богом, начинаешь понимать его намерения.

Мгновения с эхом слов, сказанных таким знакомым голосом с тягучими мягкими интонациями, в памяти Гина воскресает их общее прошлое. Слишком свежо, чтобы забыть, недостаточно желаемо, чтобы стереть эти воспоминания совсем. Гин дорожит своим прошлым, даже, несмотря на то, что сам же за него и пострадал. Время, проведенное в бараках пятого отряда и долгие ночные разговоры обо всем сразу и ни о чем конкретно, формальные приветствия, чужая кровь, чужие страдания и боль сделали его таким, кто он есть сейчас. Мертвым улыбающимся трупом. 

Капитан Айзен никогда не отличался словоохотливостью, всегда был сдержан и вежлив, но дальше пары общих фраз в диалоге разговор не заходил. Длинные речи от капитана доводилось слышать исключительно врагам -  или тем, с кем  он навсегда прощался. Должно быть, год в полном одиночестве сделал желание с кем-то поговорить сильнее гордости, ненависти, или чего-то еще.

Гин останавливается в двух шагах от своего капитана, поднимает руку и рывком опускает. Лезвие Шинсо пронзает землю в жалком миллиметре от правой ступни своего хозяина, скосив травинку. Ичимару прячет руки в рукава косодэ, адресуя Айзену теплую спокойную улыбку.

— Знаете, за что люди ненавидят друг друга, капитан Айзен? – Гин выжидает несколько секунд, давая возможность вставить короткий ответ, но отвечает сам. – Шрамы. Люди ненавидят друг друга за оставленные в прошлом следы на теле или в душе, тут уж как повезет… Я тоже мог бы ненавидеть вас. Самозабвенно, со всем тщанием, на которое способен. Если бы не одно «но». Смотрите внимательно, показываю только один раз.

Насмешливая интонация скрадывает горечь. Ичимару оттягивает ткань косодэ в сторону, обнажая тело. На груди, в том месте, где должен зиять рваный шрам, оставленный Кьёка Суйгетсу, ничего нет. Гладкая кожа без следов, шрамов или рубцов.

- Шрамов нет. – Ичимару открывает глаза и смотрит в глаза своему капитану. Улыбка не идет этим глазам. Лучше бы он ослеп. – Кто вы для меня? Гордец, каких свет не видывал. Это же надо - прохлаждаться по лесу, сверкая реяцу! Так вас в два счета вычислят. Капитан, так не пойдет. Вы пойдете со мной или нет?

Отредактировано Ichimaru Gin (2018-07-14 00:48:03)

Ичимару улыбается совсем уж добродушно, сбросив маску серьезного человека так же легко, как мгновением раньше вогнал в землю Шинсо. Какое счастье, что капитан с ним не спорит. С него сталось бы встать в позу - прекрасную, производящую впечатление стойку мыслителя, рассуждающего о том, как прекрасен в своем убожестве человеческий мир и как чудесно будет разрушить его до основания, разнести по кирпичику с таким размахом, чтобы оставить потомкам одни лишь воспоминания, и упереться рогом в факт своего всемогущества.

Кто и что может сделать богу? Раньше мало кто о таком даже задумывался. Так, шутили в бараках в перерывах между миссиями, Ичимару не подслушивал, но слухи до него доходили, а еще он знает, что всерьез вопрос никто не обсуждал. Кому придет в голову дикая фантазия, что расу шинигами может - и на краткий миг даже возглавит тот, кто, методично уничтожив в себе все человеческое, в конце-концов, станет кем-то большим, чем может себе представить человеческое воображение? Айзен, лгавший всем и, прежде всего, самому себе добрую сотню с лишним лет, год за годом праведным огнем гордости и амбиций испепелял свою суть, данную от природы, стоит перед бывшим лейтенантом, говорит с ним, как ни в чем не бывало, улыбается, даже соглашается пойти с ним в Генсей, прекрасно понимая, что Гину ничего не стоит завести его обратно в ловушку. Чудеса, да и только.

Кем вы стали, капитан Айзен? И кем стал я, если по собственной воле соглашаюсь вас прятать? Вас, кто едва не убил меня, вас - убийцу и предателя? Впрочем, для меня вы навсегда останетесь кем-то большим. Не тем, кто прикрыл меня, позволил участвовать в своих планах. Не просто человеком, рассказавшим свой самый большой секрет.

- Снова говорите не то, о чем на самом деле думаете, куда это годится? - Гин укоризненно щелкает языком и качает головой. Он вовсе не злится. Не имеет на это права, к тому же не испытывает ни малейшего желания выступать судьей. По нему самому плачет виселица, его воскрешение - такая же строжайшая тайна, как и побег капитана Айзена из самой охраняемой тюрьмы в мире. Во всех мирах и измерениях. О чем тут говорить? - У вас было достаточно времени, чтобы подумать над своим поведением, не так ли, капитан?

Проклятущая сентиментальность. Гин, приоткрыв правый глаз, смотрит на шинигами, который уже давным-давно не считает Ичимару своим лейтенантом, и с сожалением понимает одну вещь. В его измордованной предательством и болью от ежедневно наносимых самому себе ран душе еще осталась память давних лет, с мутными отголосками их общего прошлого. Того самого, что скрепил их союз на полторы сотни лет своей гибелью третий офицер пятого отряда, потерянный для истории, но продолжающий жить в памяти того, кто его убил и того, кто много лет покрывал его убийцу. С фантомной болью от ежедневной лжи. Игры на публику. Ненависти, скрытой под масками хороших манер и воспитания. Холодного расчета в обличье идеи о превосходстве сознания над бытием и веры в то, что сила абсолютна.
Гина выворачивает на изнанку каждый раз, когда он вспоминает Рангику, ради которой и затеял эту нелепую игру в шпионов. Полураздетую. Погибающую. С ссадинами и царапинами по всему телу. Страшно представить, что с ней сделали подчиненные капитана, на какие зверства они ещё были готовы пойти ради извлечения её души, не появись он рядом. Смешно думать о том, что могло бы произойти, не дрогни в решающий момент рука, просчитай Ичимару расстановку сил получше. Нанести удар раньше, чем Айзен активировал Хогиоку – ну что, что могло быть проще? За такие ошибки, которые допустил Гин в последнем своем сражении, выгоняют с Академии. Там не прощают ошибок. А он оступился, поспешил - и сполна заплатил за свою ошибку.

- Какие сложные вопросы, капитан Айзен! Боже-боже, в таком случае я бы подкинул монетку.

Запечатывая реяцу Матсумото и отправляясь на генеральное сражение ради ее спасения, думал ли Гин о том, что пытается, по сути, спасти и весь Сейретей? Нет. Не думал. Ведь по сути Готей-13 не значил для него ровным счетом ничего. Все время, прошедшее между принятием Ичимару в Академию и заканчивая последней битвой капитанов после того, как вскрылось предательство Айзена. Гина и Тоусена, было пустой формальностью, данью официальным правилам и традициям. Ичимару принимает правила игры в шинигами на высоком посту и соблюдает те, которые посчитает для себя удобными, игнорирует остальное и с беспечной улыбкой принимает осуждение Ямамото Генрюсая за то, что не защитил периметр, пропустил в святая святых Сейретея посторонних. Чужаков. Пришлых нарушителей, которым плевать на то, что в Сейретее действуют другие законы.

- Странно, что вы об этом не подумали, - смеется Ичимару, поднимая Шинсо с земли. Отойдя на несколько шагов, Гин приставляет занпакто груди, рукоятью к себе, и резко вгоняет клинок в воздух. В мире не так уж много мест, где можно спрятать реяцу таких масштабов и силы, какой обладает Айзен. Воздух около клинка начинает гудеть и мерцать. Ичимару отходит в сторону, гостеприимно приглашая капитана пройти в портал первым.

Бог в Сообществе Душ только один и зовут его не Айзен Соуске. Ичимару плевать. Он никогда не верил в богов.
Теперь у пятого отряда старый-новый капитан, и зовут его не Айзен Соуске. Ичимару все еще плевать. Его капитан никогда не покинет свой пост.
В Мукене стало одним заключенным меньше, и в списках приговоренных нести наказание двадцать тысяч лет, нет имени Айзена Соуске. Даже это не беспокоит Ичимару. Планам и амбициям его капитана всегда было тесно в рамках строгих правил Сейретея.

- Если поторопимся, успеем спрятать вас до рассвета. А утром мы дадим вам модифицированный гигай. - Ичимару оборачивается, чтобы подмигнуть капитану. В мерцающем свете портала лицо кажется еще бледнее, чем обычно. - Эспада о вас не забыла.