Кошмары не дают покоя даже здесь. В этом доме, в месте где никто никогда не болеет. Джейк решил переночевать в петле пару-тройку дней, потому что отец сказал, что поживет немного с палаткой на берегу. Ночевать в местном пабе юному Портману не хотелось совсем. Слишком не по себе с толпой забулдыг, хоть и понимал краем сознания, что они в основном спят - тут ложатся рано, даже Джейкоб дома в Инглвуде не ложился в десять. А мисс Перегрин как всегда зазывала даже больше, чем на несколько дней. Она и многие другие дети в петле была бы рада если бы внук Абрахама остался навсегда. Джейкоб не был уверен, действительно ли хочет ли этого, но и не был уверен, что это так уж и неправильно. Дома он едва ли был кому-то нужен, ну разве что папе, но иногда он даже в этом сомневался... Наверно, это детско-подростковый эгоизм.
...Так или иначе, Джейкоб решает отправиться спать в петлю. Подальше от гнойника мошенников. Впрочем, в доме тоже укладывались рановато. Порядок, заведенный годами. Но тут было намного уютнее. Возможно, потому что пахло совсем не алкоголем. Казалось, весь дом пропитался уютным ароматом домашнего хлеба, меда из пасеки, на которой трудились пчелы Хью и цветами, выращенными Фионой.
И все же что-то не давало ему уснуть. Может быть, то, что ему отдали бывшую комнату его деда?.. Джейкоб не до конца понимал, радует ли его это или отчасти пугает. Он понял, что вне петли он в разрушенном доме валялся и плакал как маленький ребенок именно в этой комнате, именно на этой постели, думая о том, какой тяжелой оказалась судьба его дедушки.
Когда же ему наконец удалось уснуть, его мучили кошмарные видения - начиная побегами от монстров с щупальцами и заканчивая ужасами войны. Почему-то ему упорно снилось, как на дом все же упала бомба, грохот, крики и пламя. И все погибают. Почему-то даже дедушка здесь и к тому же - молодой. И он все повторяет: "Якоп, какой же ты глупый, Якоп! Проснись! Беги!"... Но Джейк падает вместе с рушащимся и горящим полом, чувствуя фантомную мнимую боль, когда щепки порезают джинсы и царапают ноги...
А затем над головой смыкаются челюсти чудовища.
И Джейк просыпается в холодном посту, но с горящим лицом, тревожно вглядываясь в синеватый полумрак вокруг. Тело подрагивает от холода, странного озноба, и Портман кутается нервно в одеяло.
Самое жуткое - он понимает, что ощущает чье-то присутствие в своей комнате. Здесь кто-то был. Может, и не чудище с щупальцами, висящими из пасти, но кто-то точно был.
Переведя дыхание, он постарался успокоить себя - может, просто мисс Перегрин всегда обходит по ночам своих воспитанников, даже после стольких лет считая их совсем детьми.
Улегшись обратно, он кое-как уравнял дыхание, закрыл глаза и постался уснуть,  все сильнее кутаясь в одеяло. Надо прекращать быть такой трусливой мышкой...
***
Завтрак слишком ранний, чтоб и без того дурашливый и иногда резкий, Джейкоб как следует соображал, что несет. А сегодня он еще и не выспался и ощущал себя чертовски усталым. Поэтому он даже сам не понял, что он там ляпнул О'Коннору насчет куклы-шута. Дурацкая шутка тут же вылетела из его собственной всклокоченной головы.
Еноху явно не понравилось, и кукла молниеносно отомстила: пинок легкой разудалой ногой - и белый жирный цветок, пахнущий чесноком, распускается на черной футболке Джейкоба. Заставляя замереть с приоткрытым ртом и вилкой в руке. Все замирают за столом, но на Еноха смотрит только Джейкоб с самым дурацким лицом, на какое способен.
А потом Енох молча встает и уходит, и Джейк провожает его ошалевшим взглядом болящих от бессонницы глаз.
Аппетита больше нет, но он не знает, что вообще делать. Однако выход находит Бронвин, которая, видимо, считает се заместителем мисс Перегрин. Прежде, чем даже Птица успела соориентироваться, мисс Брантли зовет гостя и уводит к нему в комнату, приносит чистую рубашку на смену, а испачканную черную футболку забирает с собой и уходит.
Не успел ошарашенный и заторможенный сонливостью Джейк встать с кровати, как заходит Птица. Мисс Перегрин заметила его кошмарные синяки и строго отозвалась о том, что мешки у него как у Еноха. После чего посоветовала выпить травяной чай ("мисс Фрауэнфельд выращивает прекрасную мяту, ромашку и шалфей, это поможет вам спать бнз кошмаров и не лепетать нечто странное, дабы не стввить себя в неловкое положение!". Судя по всему, она была немного рассержена не только на Кукольника, но и на зарвавшегося гостя) и отоспаться днем. Спустившись с ней на кухню, по дороге стыдливо краснея, он за чаем обещал, что извинится перед мистером О'Коннором и ему самому действительно неловко. Мисс Перегрин смягчилась, но с легкой улыбкой посоветовала не соваться к Еноху, пока Джейк не окажется в более отдохнувшем состоянии и более здравом рассудке.
Джейк покивал и отправился снова в комнату.
***
Травяной чай из цветов, выращенных Фионой, действительно помог ему уснуть быстро и поспать без страшных снов.
Но было одно "но" - проснулся Джейкоб уже к позднему вечеру, и теперь было совершено не понятно, какого черта делать ночью.
Но зато Портман набрался нелепой и в чем-то трогательно-детской смелости, чтоб пойти к Еноху "на ковер".
Джейк бывал резким и наглым, но он был и совестлив, сентиментален, не любил насилие и грубость.
Почему-то Джейкобу не приходило в голову, что переться почти что ночью в мастерскую такого мрачного и не предсказуемого человека, как Енох О'Коннор - самоубийство и дичайшая, смешнейшая глупость.
Спотыкаясь в полумраке подвала, Джейк озирался, но никак его глаза не хотели привыкать к темноте этого места. Впрочем, покопавшись в карманах накинутой на рубашку толстовки, он обнаружил свой сотовый. Позвонить здесь, конечно, было невозможно. Но зато в мобильнике была функция фонарика. Оным парень осветил помещение - то, что Еноха тут нет, Портман  понял сразу как вошел, посему пока решил просто оглядеться.
Банки с сердцами и другими органами все еще вызывали у него волну ознобной дрожи, хотя едва ли сказать можно, что он ощущал отвращение и брезгливость. Скорее, это был мистический благоговейный ужас.
Обведя фонариком все вокруг, Джейкоб уставился на стол. На нем лежала очередная кукла. Юноша осторожно поднял ее и стал рассматривать ближе. Это создание еще явно не было закончено, но изготовлялось с особой аккуратностью и трудом. Отточенные изящные детали, ее линии завораживали взгляд. Но Джейк вдруг заметил волосы. Черные. Настоящие, человеческие. Едва ли он сразу догадался, но сердце вдруг в тревоге забилось скорее.
Внезапно послышался шорох и скрип, что-то легкое упало с одной из полок, касаясь плеча Джейка, и прежде, чем он понял, что это всего лишь маленький лоскуток ткани - он вздрогнул со сдавленным охом, не сумевшим перейти во вскрик, подскочил и запнулся об ножку стола и, хватаясь за него, уронил и куклу, и свой телефон. Первая жалобно звякнула повредившейся головой, а второй расстался с задней крышкой и аккумулятором. Если телефон еще можно починить, то за куклу  Джейкобу придется извиняться до конца жизни. Впрочем, скорее всего, этот самый конец жизни настанет раньше, чем неуклюжий растяпа Джейк Портман успеет вообще рот раскрыть.
А пока он беспощно озирался в темноте, боясь при том повернуть даже лишь голову, не то что еще как-то пошевелиться...

Джейкобу давно не было так страшно. Наверное, это глупо... Но это был детский страх. Странное ощущение, но Енох О'Коннор за несколько дней, которые Джейк провел время в петле - внушил парню нелепый интуитивный страх, который дети обычно ощущают перед отцом-военным. Таким, который воспитывает ремнем за каждую мелочь, каждое "неправильное" слово. Казалось бы, откуда.  Ведь отец, Франклин, никогда его не бил... да что там, даже отругать толком не умел. Хоть мать иногда и требовала устроить хотя бы словесный нагоняй. Например, за тот случай, когда в двенадцать лет Джейкоб без спросу взял ключи от маминой машины и въехал в двери гаража... Но Портман слышал истории о строгих родителях от других ребят в классе.
Ну, еще иногда Джейкоб не то чтобы боялся, но не любил вызывать недовольство своей матери. Она была ужасно шумной в моменты раздражения. И когда она злилась за какую-то сломанную вещь и ругала его за неуклюжесть, ему всегда казалось, что разбитая ваза волнует ее куда больше того, что сын мог [а иногда не просто мог, а так и случалось] разбить лоб/колени/нос/нужное подчеркнуть. Она никогда, конечно, не говорила, что всякое барахло ей важнее, но Джейк уже лет десять не мог избавиться от подлого болезненного ощущения,  что из всего хлама в доме он сам - наименее нужный. Так, декоративный цветок в горшке, типа кактуса, который даже особо поливать не надо [но его зачем-то "поливают" гиперопекой, в коей нет толком нот настоящей заботы, сверх меры... и вполне вероятно, корни давно прогнили]...
И сейчас он, туповато стоящий в темном подвале, ощущал сгусток из двух страхов - как перед матерью когда разбивал уродливую безвкусную старую вазу и как перед образом папаши-тирана, на который его собственный отец никогда похож не был.
Глаза частично привыкли к этому мраку, и он сумел разглядеть лежавшие на полу части телефона, поднял их и попытался собрать телефон обратно.
И тут раздался голос хозяина подвала:
- Что ты тут делаешь, Портман? - Енох говорил настолько спокойно, что это, казалось, делает его еще больше похожим на папашу с армейским прошлым.
"Джейк, перестань выдумывать какой-то бред! Тебе же не пять лет! Даже если ему черти сколько реальных лет, он никакой не папаша и не будет относиться к тебе к несмышленышу. Уж скорее рожу тебе разобьет, чем даст по заднице!" - пытался внушить себе Джейкоб, нервно кусая и без того вечно потресканные губы. Тем не менее, он продолжал чувствовать себя пятилетним дурачком, которого вот-вот поставят в угол и в нем же и выдерут как сидорову козу.
Надо было дождаться утра. Потому что теперь к извинениям за идиотскую шутку, которую сам забыл сразу же как выпалил, теперь еще придется добавить извинения за то, какой он, Джейкоб Портман, неуклюжий полудурок.
И теперь еще он чувствовал себя мышью или кроликом, который сам залез в нору хорька_лисы_удава. Шумно выдохнув, парень снова нервно сглотнул и натянул идиотскую виноватую улыбку.
- Ты, наверное, не поверишь, н-но я пришел извиниться за то, что ляпнул утром. Я сам не знаю, зачем сказал это, и мне действительно стыдно. Правда, похоже, мне стоило подождать утра, а не переться с-сюда в такой поздний час. Но просто днем все так суетятся, и поговорить спокойно едва ли получилось бы. Хотя ты н-наверно и говорить со мной о чем-либо не особо заинтересован, - Джейкоб тараторил скороговоркой, как всгда, когда слишком волновался. В другой ситуации он бы сейчас, как в дурацком каком-нибудь кино, пролепетал бы что-то типа "пожалуй, я зайду позже", но обострение совести не позволяло ему. Он обязан был извиниться и за поломку куклы. К этому моменту он как раз собрал наконец-то свой чертов телефон и осветил пол перед собой, готовясь как последняя "принцесска", патетично упасть в обморок, который до конца жизни останется несмываемым пятном на его репутации. Выдохнув, он снова облизнул губы, наклонился и быстро-быстро собрал части сломанной изысканной игрушки.
- П-прости, я жуткий остолоп, неуклюжий слон. Н-но я не специально. Я не хотел ломать, просто услышал шум и... уронил... я помогу починить, я достану материалы, какие скажешь, я... Но я правда случайно. Но... она очень красивая и аккуратная. Ты... такое мастерство, - Джейкоб запнулся и заткнулся неожиданно даже для самого себя.
А потом съежился и зажмурился, готовясь к любой каре - словесной или физической. О, боги, да он готов был даже подставиться под руку О'Коннора сам. Только чтобы уже кончилось ожидание и знать, какая судьба постигнет его за такую неуклюжесть и безтолковость.
Он был сейчас идеальной добычей для любого хищника. Ешь - не хочу.
Возможно, потому что... ощущал безоговорочную власть этого странного человека над собой?..
Он чувствовал себя жутко мерзким, хотя не понимал почему, он чувствовал, как его кроличье сердце бешено колотится. Чувствовал, как ноги подгибаются и каменеют, затекают, отнимаются. Потому схватился обеими руками за край столешницы... Стараясь не падать все-таки в обморок. По крайней мере, покуда ему не съездят кулаком по лицу. Или ребрам...

Джейкобу невероятно стыдно и горько. Мало кому понравится, если некий жопорукий идиот испортит, уничтожит плод кропотливых творческих трудов. Джейкоб хорошо помнил это чувство - когда-то давно, лет в восемь, склеил модель кораблика, без бутылки, а один превредный одноклассник сшиб мальчишку с ног. Случайно. Но потом посмеялся, увидев модель - даже вряд ли понял, что Портман клеил ее сам. Единственный раз, когда Джейкобу достало усидчивости, чтоб корпеть над чем-то. Но какая разница кому? Кораблик треснул, а Кевин доломал, пнув. Больше у Джейка никогда робкое желание сделать нечто еще похожее - не переходило в осуществление. Решимости не хватало, оставалось лишь робко лелеять мечты о прекрасном, да и те со временем растаяли как дым или туман.
Мама оглушила его реальностью раньше - "неоткрытых мест на картах больше нет". А Кевин вконец потопил корабль мечтаний Джейкоба...
Воспоминание мигнуло коротким фильмом перед внутренним взором и вскоре исчезло.
Оставались лишь неловкость, стыд, вина.
И будто катушка ниток, отрезков ниток, - комок страхов.
Страх перед самим Енохом раз - это очень жутко, так долго ждать, ждать хоть слова одного. А твой судья замер и молчит и смотрит невидящим взглядом, будто тебя тут нет. "Обычно в кино после долгого странного молчания - жестоко убивают", - думает Джейк. Нет, конечно, Енох вряд ли его убьёт [интересно, убивал ли он вообще когда-то человека?.. нет, вряд ли]. И, конечно, Портман это отлично понимает...
Но когда Енох забирает из замерзших отчего-то пальцев куклу, Джейкоб чуть вздрагивает. Когда Енох заворачивает свое детище в лоскут бархата, словно в савван - Джейку становится еще больше не по себе. Может и глупо, но в состоянии своего бреда, странной лихорадки Джейкоб думает, что Енох сейчас похож на напрочь убитого горем родителя, вынужденного готовить к похоронам свое дитя.
И убил это дитя своей бестолковостью Джейк.
Наверное, это уже слишком. Это обостренное восприятие, обостренное чувство вины.
Джейк снова вздрагивает, когда Енох размахивается и ударяет свертком об стол. Останки куклы тонко и обвинительно звенят, обращаясь почти что в пыль. Джейк в странном ужасе приоткрывает рот и округляет глаза. Тяжело дышит...
Джейкобу страшно смотреть на Еноха после этого, и он жмурится, еще более судорожно хватаясь плохо слушающимися пальцами за край столешницы.
Джейк слышит его, Еноха, слишком спокойное дыхание. Слышит шаги. И затем голос:
- Хочешь честно расплатиться за содеянное? - спрашивает О'Коннор, и у Джейка почему-то возникает мысль, что тот предложит выпить яд или сделать харакири. [Возможно, это было бы даже немного забавно.]
И Джейкоб открывает глаза. Как раз к тому моменту, когда Енох возвращается к столу и ставит на оный зажженрый масляный фонарь. А рядом кладет некий предмет. При более внимательном осмотрении становится понятно, что это - искуссно сделанный хлыст. Джейкоб не понимает и озадаченно косится на светловолосого угрюмого парня, в серо-зелёных металлически холодных глазах которого, "подведенных" углем мешков от недосыпа читается мрачное удовольствие и любопытство. Джейк глупо моргает, пытаясь понять...
- Я даю тебе такой шанс. Сними рубашку и обопрись руками о стол.
Катушка рваных ниток страха. Два. Джейкоб боится этого хлыста. Это, в общем-то нормально - бояться такой вещи.
Три. А вот это уже, возможно, не очень нормально. Но Джейкоб больше, чем кнута - боится того, что Енох наверняка будет всю оставшуюся жизнь подшучивать над ним, если он спасует. Джейк не хочет прослыть ничтожеством и слабаком.
Поэтому мелко дрожащие руки поднимаются, чтлбы стянуть темную сине-красную толстовку в принт, напоминающий "шотландку". Не глядя на Еноха, Джейкоб смотрит сквозь него со странным отрешенным выражением лица, расстегивает пуговицы на рубашке и стягивает и ее. Выдыхая в студеный полумрак подвала, Джейкоб молча поворачивается и опирается ладонями на стол.
Я не убегу. Но хватит ли тебе решимости показать, что не шутил и занести хлыст надо мной?..

Когда дед рассказывал о странных детях,  Джейкоб в собственную бытность ребенком, да и позже - иногда думал, что было бы прекрасно уметь читать чужие мысли или эмоции. Он часто чувствовал себя глупым и думал, что если бы у него была такая способность, то ему проще было бы общаться с людьми.
Сейчас, когда Енох смотрел на него с таким непроницаемым лицом, и это при том, что собирался выпороть [хоть и не совсем так, как мальчишка предполагал сначала] - Джейкоб еще сильнее захотел, чтоб его способностью было именно это. Но похоже его странность состоит в его полнейшей обычности.
Енох слишком хорошо умел "сохранять лицо". Так что не имело значения, может Джейк сейчас это лицо видеть или же нет. На это лице такому простодушному человеку, как юный Портман ничего прочесть не удастся.
По крайней мере,  пока что.
Джейкоб чувствует, как его внимательно разглядывают. И он ощущал себя еще более уязвимым. Это каменное выражение лица О'Коннора адски, практически до потери пульса, пугало его.
Вдруг Енох подошел, коснулся его уверенно и молча, заставив принять несколько иную позу. Едва ли Джейкоб догадывался, что изначально,  возможно, Енох вообще не собирался наказывать его. Но игра перевалила за границу шуток и проверок именно потому, что он сам на то согласился.
Енох отходит... но затем снова приближается.
- Ни звука, Портман. От начала и до конца.
Голос Еноха все так же ровный и строгий. Это будто гипнотизирует.
Джейкоб, конечно же, покорно кивает. Он заворожен чужой властью над собой и оцепенен страхом - даже если бы захотел передумать и вырваться - уже не сможет.
...Енох вновь касается его спины, аккуратно едва уловимо разминает. Портман едва ли понимает, зачем это. У него нет ни капли опыта в подобных  вещах, и он молчит, решив, что раз О'Коннор  делает так, значит, так и надо. Джейк чувствует лишь тепло чужих рук и обственную взволнованную дрожь во всем теле. Дышать почему-то очень сложно.
Наконец, беря хлыст, Енох снова отходит... А потом Джейк чувствует тонкий, обжигающий, хлесткий удар вдоль позвоночника. Возможно, он бы в другой раз вскрикнул - но сейчас у него дыхание перехватило от неожиданности. Рефлекторно он попытался отодвинуться, но потом, судорожно тихо вздохнув, вернулся на место, как покорный_провинившийся. Нет смысла и чести юлить. Он сам согласился быть наказанным. Он обещал терпеть молча. Хотя наверняка не только он, но и его суровый... учитель?.. знали, что совсем уж молчать непривычный к подобному парень не сможет.
...По мере того, как Енох входил во вкус, удары становились жестче и увереннее, - Джейкоб все сильнее прикусывал губу.
Он догадывался, что это будет не очень приятно,  ведь хлыст он видел и пытался представить, насколько примерно такой предмет может впиваться в тушку человека вроде него. Но конечный результат превзошел все ожидания.
Енох уже совсем уверенно, размеренно хлестал его, иногда поперек уже имевшихся следов. Джейкоб послушно обещанию старался не производить ни звука. Получалось погано - тихие всхлипы к его жуткому нелепому детскому стыду все равно срывались с покусанных губ. Единственное, на что надеялся, что Енох не будет его подкалывать потом, сделав скидку на то, что Джейкоба никогда не наказывали подобным образом.
И еще Джейк очень не хотел, чтоб Енох увидел его напуганные лихорадочно блестящие глаза, в которых все же, как он ни сопротивлялся, все же начали собираться предательские слезы. Готовые вырваться на и без того горячие и влажные от невольного жара и пота щеки.
И он продолжал зачем-то глупо жмуриться, судорожно коротко вдыхая и выдыхая студеный воздух подвала, смешанный с запахом формалина. Можно подумать, это поможет.
Джейк уже сбился со счета и два понимал, сколько времени прошло. Но продолжал молча терпеть, лишь пытаясь сдержать всхлипы. Будет очень неловко, если все услышат вскрик, нытье и прибегут сюда.
Сил оставалось не очень много. Сил оставалось очень мало, чтоб и дальше терпеть настолько малошумно. И ему было стыдно за себя и свою слабость. Даже если этот стыд иррационален...
Следующий всхлип против воли вышел несколько громче предущих, и он испуганно вздрогнул, а потом прокусил губу до крови...