[indent] Ледяная пустыня погружена в непроглядный мрак, и кажется, что со всех сторон их окружает лишь чернота бесконечной ночи. Кажется, что они летят в бездну, где нет ни верха, ни низа, ни дали, ни глубины.
[indent] Край земли. Антарктида.
[indent] «Ты ведь шутишь, правда?»
[indent] В руках у Клэр – плетёная корзинка с ещё тёплым имбирным печеньем, а в глазах – столько надежды и страха, что ответить отрицанием на эту её немую мольбу кажется невыносимой жестокостью. Сколько ещё он будет разбивать сердце, которое уже сгорело однажды в огне, отказавшись жить без него?
[indent] Но он должен. Он должен отправиться в сердце ледяной пустыни, где притаился один из тех цветков зла, которые он продолжает вырывать из земли уже четвёртый год. Портативный атомный реактор «Глобал Кинтек» – дьявольская машина, которая позволит распространиться по всему миру той безымянной силе, что пришла из-за границ и пределов мироздания. Они всё ещё называли её «Зоной» – и всё ещё не понимали, что она такое.
[indent] «Я вернусь».
[indent] Два слова падают в тишину залитой светом заходящего солнца кухни. За окном шелестит листва, и со двора доносится детский смех – но над крышами домов, на горизонте, уже собираются свинцово-серые тучи. Ночью будет гроза.
[indent] «Тогда ты тоже так говорил».
[indent] Она смотрит на него прямо, одновременно умоляя и осуждая, и в этом её «тогда» столько горечи и боли, что перед глазами тут же встают высокие окна, в которых отражается похожее на зарево взрыва заходящее солнце. Тогда она тоже не хотела его отпускать – а он всё твердил ей о долге, клятве и верности. Говорил, что любит. Обещал, что вернётся. А когда солнце зашло, настало 26 апреля 1986 года. День, когда он умер.
[indent] «Я не хочу снова оказаться на твоих похоронах».
[indent] Что и кому они сделали, в чём их вина, и отчего она так велика, что они обречены помнить всё? Почему кто-то решил, что они должны жизнь за жизнью приносить жертвы, даже не понимая, с чем они сражаются, и как им победить? Почему он помнит, как в цветущей Припяти, в которой никогда не взрывалась Чернобыльская АЭС, опускали в землю гроб с его телом? Почему помнит лицо Клэр? Почему чувствует то, что чувствовала она сама, когда ей казалось, что её тоже сейчас столкнут в разрытую могилу и засыплют землёй – а потом все уйдут и будут продолжать жить, пока она лежит там и задыхается, не живая и не мёртвая?
[indent] «Ты как будто отрубаешь головы гидры».
[indent] А они отрастают – снова и снова. Этой борьбе нет конца – до тех пор, пока их не остановит смерть. Пока не начнётся новый виток спирали.
[indent] Но Клэр была сильной. Гораздо сильнее, чем он. Она ждала его двадцать семь лет – в плену у силы, заставившей её пройти через ад. Она умерла – и воскресла. Но внутри неё что-то надломилось. Оборвалось. За эти долгие годы она не изменилась лишь внешне: казалось, такой он и увидел её в тот солнечный апрельский день, когда ему самому едва исполнилось двадцать восемь.
[indent] «Ты знаешь, что будет, если ты не вернёшься».
[indent] Он знает, что это не угроза – просто факт. Нет, на сей раз она не будет мстить, не уничтожит целую страну, превратив её в выжженную пустыню – но она не будет жить. Без него – не будет.
[indent] Она рисует на засыпанном – точно заснеженном – сахарной пудрой столе символ бесконечности. Всё повторяется.
[indent] Он не хотел уходить. Не хотел оставлять её одну. Скоро начнётся гроза – а она так их боится. Гром напоминает ей грохот взрыва, разорвавшего её тело на куски. Он должен остаться, должен быть рядом, должен утешить её и защитить. И должен идти – потому что на кону судьба всего мира. Не оттого ли кто-то неведомый выбрал именно его, что это и было его сутью – жажда спасать, защищать, оберегать? Но почему он вечно должен был выбирать между женщиной, которую любил всем своим существом – во всех жизнях и всех мирах – и всеми остальными?
[indent] Вопросы без ответов – вот уже четвёртый год. Раскинувшаяся где-то там, в непроглядном мраке ночи, ледяная пустыня – всего лишь ещё один из них. Что случилось на станции «Конкордия»? Почему перестали поступать сигналы? Почему ни один из тринадцати оставшихся на зимовку человек не подавал признаков жизни? Международный отряд уже созван и собран – но он прибудет сюда только через два дня, когда над вечными снегами впервые за четыре долгих месяца поднимется солнце. Сергей не хотел ждать – и не мог. Он не знал, запущен ли уже установленный на станции реактор – но, если да, то всё, что там случилось, и о чём ещё никто не знал, могло быть результатом вторжения Зоны. А значит – он должен оказаться там первым.
[indent] Так он покинул Москву – убаюканную вечерним августовским солнцем, застывшую на пороге грозы. Путь был долгим, и он очень устал: хотя он и выглядел по-прежнему много моложе своих лет, возраст всё-таки давал о себе знать. А ведь была ещё и бессонница, и вечно давящее чувство ответственности за всё и за всех, и бесконечное волнение за Клэр и за тех, кого он всё ещё звал по привычке «детьми». А ещё была охота – охота на гидру, распускающую свои щупальца-реакторы по всему миру, и охота на тварей, при свете дня и во мраке ночи рыщущих в поисках живой плоти и крови. А иногда – и души.
[indent] «Серёж, может, всё-таки возьмёшь с собой?»
[indent] В голосе Виктора слышатся просительные нотки: он вдвое моложе Сергея, но за годы службы многое уже повидал. Многое – но только не такое. И, как бы искренне он ни хотел помочь, поддержать – Сергей не даст, не позволит ему прикоснуться к этой тьме. Уж он-то знает: обратного пути не будет.
[indent] «Конкордия» встретила его тишиной – и незапертой дверью. Снаружи был настоящий ледяной ад: непроглядный мрак, кружащий колючие снежинки ветер и пронизывающий до костей холод. И молчание – тяжёлое молчание места, бесконечно оторванного от мира людей. Одиночество – лютое одиночество – словно сжало горло, не давая дышать – и сейчас ему было трудно поверить, что тот маленький уютный мирок, в котором осталась его Клэр, действительно существует.
[indent] Но это длилось лишь мгновение – а потом прошло. Он по-прежнему чувствовал её – чувствовал присутствие Клэр. Так было всегда с того дня, когда он встретил, нашёл её в этой жизни: связанные неведомой силой, они были вместе, даже если их разделяли тысячи земных миль. Родственные души. Близость, возведённая в абсолют.
[indent] Он закрыл дверь, отсекая холод и вой ветра: начиналась метель, которая, как говорили, продлится до рассвета – и потому его не смогут забрать отсюда раньше. Он откинул капюшон и опустил на пол тяжёлую сумку. Прислушался.
[indent] – Есть здесь кто-нибудь?
[indent] Сразу по-английски – русских здесь не было и нет. Удержавшись от того, чтобы прибавить к этому «живой», он повторил свой вопрос по-французски и по-немецки. Поднапрягшись – ещё и по-итальянски. Кажется, на этом лимит был исчерпан: учёные из стран, где говорят на других языках, здесь не работали.
[indent] Но в ответ на всё – тишина. Лишь мгновение спустя её нарушил лёгкий перестук, от которого по спине Сергея пробежал мороз. Перед глазами сразу же встала улица мёртвого города – и бредущая по ней собака. Окровавленная, грязная, свалявшаяся шерсть. Левое ухо порвано. Тело пронзает насквозь кусок арматуры. Белёсые глаза смотрят прямо в душу. Столько времени он провёл с ней, столько всего пережил – а привыкнуть так и не смог. Не до конца.
[indent] Но нет, нет – это не она. Была бы она – он бы почувствовал присутствие Зоны. Он обернулся, взглянул через плечо: пушистая хаски робко, боязливо выглядывала из-за угла.
[indent] – Иди, иди ко мне! – Сергей улыбнулся, присел рядом со своей сумкой, протянул в сторону собаки руку. Невольно вспомнилась Лада – теперь уже совсем большая овчарка, оставшаяся дома, с Клэр. Он всегда любил собак – а собаки любили его. Даже такие суровые с виду питомцы кинологов ластились к нему, словно маленькие щенки, в обход всех приличий и правил.
[indent] Чуть помедлив, собака подошла ближе, ткнулась острой мордочкой в протянутую ладонь. Под пушистой шерстью – ошейник. На нём – имя.
[indent] – Фанни, да? – Собака засопела, подошла ещё ближе, уткнулась мохнатым лбом в ворот куртки. – Хорошая девочка… Ну что ты так дрожишь? – Она и правда дрожала – мелко-мелко, как будто от холода или страха. Но что её испугало? То, из-за чего все его призывы остались без ответа?
[indent] Он поднялся на ноги, снова закинул на плечо сумку и шагнул в полумрак коридора. Здесь было почти темно – может, аварийное освещение? Фанни шла рядом: сначала – молча, потом – тихо, утробно зарычав. Она остановилась возле приоткрытой двери. Замерла.
[indent] Глядя на неё, хотелось тоже замереть – забиться в угол, свернуться в клубочек, затаить дыхание. Хотелось не знать, что там, за этой дверью – потому что так спокойнее. Потому что и без того уже слишком много ночных кошмаров. Но он умел переступать через страх. Через желание развернуться и убежать. Иначе не зашёл бы так далеко. Давно бы уже сгинул.
[indent] Сергей толкнул дверь – и сразу же отступил на шаг назад, уже готовый к тому, что кто-то – или что-то – может на него напасть. Наверное, давно пора было доставать оружие – но теперь он уже знал, что не каждую тварь можно убить обычным оружием. Вообще – не каждую тварь можно убить. Сначала нужно выяснить, с кем – с чем – имеешь дело. А просто люди… просто люди ему не страшны. Чаще всего – не страшны. Для того, чтобы справиться с ними, оружие ему нужно далеко не всегда.
[indent] Но никто не выскочил из-за двери, и никто на него не напал. Никто и не мог – потому что единственный обитатель комнаты был безнадёжно мёртв: лежал, растерзанный, разорванный в клочья, и в луже его крови отражался свет лихорадочно мигавшей под потолком лампы. Стол перевёрнут, бумаги разбросаны, у дальней двери – подобие баррикады. Красные струйки разбегаются по полу, расползаются, точно паутина. И надо всем – тишина, нарушаемая лишь доносящимся снаружи воем ветра и низким, утробным рычанием собаки.
[icon]http://funkyimg.com/i/2JyGu.gif[/icon][status]бездна к бездне взывает[/status]
Отредактировано Sergey Kostenko (2019-03-29 23:02:26)