Развеивается наваждение - медленно, не желая уходить, - но Тауриэль не в силах отвести взгляда от того, кто лишил ее разума. Будто обезумела, будто ослепла и оглохла, вместе с тем обретя нечто иное, ласковым пламенем внутри горящее, согревающее в прохладе доджливой ночи. Ей, кажется, ничто не важно, кроме этих умелых губ и крепких объятий, и опаляющих до дрожи взглядов, что проникают в самое сердце. И дыхание не вернуть, и себя не укротить, свои желание и нежность - невероятные и неистовые.
В глазах только необъяснимая радость, счастье - отражением его собственного, схожего неверия.
"Спасибо", - говорит он и удаляется во тьму ночи, туда, под дождь, безжалостным потоком с небес срывающийся. Тауриэль остается одна в пещере, едва освещенной почти потухшим костром - не было времени подложить найденных прежде сучьев, обратила внимание на пробудившегося гондорца, да так и забыла об угасающем огне, дарующем тепло. Но иное тепло, иной жар сейчас согревал ее.
Отступая с каждым новым мгновением под натиском холода, нутро пробирающего.
Мириады вопросов хотелось задать себе, дабы понять - отчего отдалась желанию, ослепляющей искрой вспыхнувшему? Почему не остановилась, все зная, все понимая, но словно не думая, только влечение ощущая?
Противоречила своим собственным словам, рассказанному накануне об эльфах и их порядках. Нарушила приличия - и как гостьи, и как воина под началом своего командира, и как врачевателя, и как одной из эльдар. Какие традиции, какое "у нас так принято"! Нет, поддалась оглушившим сознание чувствам, подобно последней девчонке из Эльфинажа, и ни на миг не подумала о последствиях - "как и всегда, как и обычно, подобно тому как ушла из дома родного, воспротивившись приказу и своеволие проявив - не подумала, что могут не простить и изгнать".
Со вздохом Тауриэль легко поднялась с листвяной лежанки, служившей верно, но недолго. Подойдя к выходу из пещеры, вгляделась в даль, деревьями полускрытую и затуманенную плотным потоком дождя, серебром светящегося в отстветах молнии. На смену радости и легкости пришла тяжесть и сожаление, неудобство.
Что все-таки овладело ей в миг, когда потянулась за первым поцелуем? Ведь перед тем только-только отринула мысль о том, чтобы возлежать с ним, едва услышав и увидав о влечении, что Боромир успытал - о теле, предавшем его. Ведь испытала смущение только лишь устроившись рядом, пожелала помочь и согреть - не более. А теперь что думает он о ней, когда сама пришла к нему, сама оголилась и прижалась, сама к губам прильнула - будто одна из тех, кого жалела и презирала. Кем боялась стать - и стала, видимо.
"Но касалась его уверенно, поцелуями одаривала с радостью. И жар, обуявший нас, был истинным, не выдуманный и вымученный".
Нет, прочь подобные мысли! Не сможет теперь в глаза ему посмотреть. Не сможет и слова сказать без стыда и сожаления. Воспользовалась тем, что ослаб, тем, что телу его "свойственно человеческое" - а значит должна была отстраниться и отойти, отпрянуть, но никак не прильнуть, пригревшись в крепких объятиях.
Эллет протянула руку к прохладным каплям, вздохнув и чувствуя, как тяжелеет все больше и больше в груди. Все испортила, все переменила. Только, казалось, обрела цель и место, прежде потерянное, и вот - погубила дружбу и связь, пока укреплявшуюся.
"Ведь кто я для него? Эльфийка, возжелавшая большего, чем следовало - и сама несведущая чего именно возжелала".
Подхватив с земли плащ - о, Пресветлая, и тот гондорца! - Тауриэль завернулась в него и вышла под дождь, подняв голову к небесам, в надежде, что вода смоет лишние мысли, успокоит бурю, в душе разразившуюся. Напрасно. Вихрь чувств становился сильнее, отзываясь болью на рокот грома - только одно она сделать могла. То, в чем так преуспела.
Уйти, оставить Минас-Тирит и Гондор, покинуть, убегая от содеянного, прячась от пережитого. Скрываясь от того, что почувствовала - того, что чувствует и сейчас, когда ласковое пламя в душе угасает, подавленное размышлениями, а сердце болит, сжатое в тиски решения.
"Что же со мной? Отчего так... За столь короткий срок... Неужели?.."
Не обернулась, услышав шаги Боромира - чуть тяжелые, ведь тело еще ослабшее, - не приблизилась и не одарила поцелуем, как, возможно, следовало бы - хоть сердце кричало и рвалось к нему. Сейчас обернуться бы, подойти и снова в объятиях очутиться, нежностью в глазах сверкнув. И подарить поцелуй - но держится, почти стиснув зубы.
- Прости меня, Боромир. Мне не следовало этого делать, не следовало тебя раззадоривать. Я... боюсь помыслить о том, что ты теперь думаешь обо мне, и потому... - все-таки оборачивается, сквозь пелену дождя видя его, такого другого, иного, нежели прежде считала. Слова застревают, тяжесть твердым комом поднимается к горлу. Тауриэль почти злится на себя и от этой злости на глазах наворачиваются слезы - сама обрекаешь себя, сама не даешь выбора. Но сдерживает их и говорит:
- Потому я покину Гондор, как только мы возвратимся обратно в Минас-Тирит, если... - останавливается все же, ведь обещание давала е м у, его просила позволить ей сражаться за Гондор и его народ. Потому заканчивает тихо, за малодушие себя коря и оттого на Боромира не глядя:
- Если дозволишь мне.

Отредактировано Tauriel (2018-07-02 22:37:51)

"Сама не своя" - вот уж правдиво сказано. Не своя, не его, ничья - одиночеству собственным руками созданному принадлежащая. Но в его теплых, горячих даже объятиях так и обуревает желание отмести сомнения, оставить позади минуты слабости и насладиться - им, его губами, руками. Отчаяние и досада в глазах ее, в дрожи, которая пробивает.
Молчит, не смея более и слова сказать. Идет покорно, усаживается на землю, будто не он, а она ослабела - в равной доле и телом, и разумом. И слушает. Только слышит ли?
Нет, быть может он прав - не должно так тревожить, но тревожит. Не может не беспокоить. Ведь не в нем сомневается - пускай понимает его слова, понимает, что не хотел бы сам, ничего не случилось бы,  - а в том, что хотел, убедились раньше всего, - но сама перед собой объясниться неспособна. Осознать что чувствует толком, почему уйти хочет, если отбросить неловкость и угрызения совести.
Почему сама себе все-таки боль причиняет, ему столь хорошо видимую? Не оттого ли, что боится того самого "человеческого", того, что для него, Боромира, это все ничего не значит. Да, гондорец прав - подарила себя, получив в ответ дар не меньший - его, гордого, сильного, теплого - такого живого и прекрасного.
"Не одна?"
До этой самой поры ей неведомо было каково это - не одной быть. Слишком долго жила наслаждаясь своим одиночеством, моля о нем, упиваясь им, ибо не считала нужным искать того, кто стал бы ей равным и разделил с ней тяготы. Друзья, соратники - никто из них никогда не смог бы нарушить уединения эллет. Того, что сотворила сама, отрешившись от окружающих, но отдав себя призванию и своему ремеслу. И сейчас, вдруг, не одна?
Как понять, что не хочет отныне оставаться одной? Желать провести вечность в плену крепких рук? Желать чтобы губы не останавливались, покрыли пламенеющими следами все тело? - если это приметы, то прав он, и одной ей более действительно не хочется оставаться. И более не одна, не может быть, когда оглушительным шепотом раздается "не уходи", вновь распаляя угасшее почти пламя и заставляя холод уняться, уйти до поры.
"Будь оно все проклято!"
Охотно отвечает, прижимается к нему губами, всем телом, словно обхватить его всего пытается - с осторожностью, ибо осмысленно теперь, не под влиянием одного только желания. Потому останавливается, снова коснувшись ладонями его груди и чуть оттолкнув - до того, как поцелуй углубится и превратится в нечто более желанное и жаркое.
Взгляд, затуманенный чуть, падает на почерневшие бинты, промокшие насквозь - и водой, и кровью. Мигом Тауриэль меняется, вспоминая заново о ранении, и сдавленно шипит себе под нос ругательство, так странно из уст эльфа звучащее. Горе-врачеватель из нее и хвала Предвечным силам, что уберегли ее от бытия целителем.
- Надо перевязать, - звучит будто строго, словно в отвлечении этом нашла уверенность, было потерянную, - не хочу, чтобы усилия сошли на нет по вине нашей... беспечности.
И не даст ему самому это сделать, как бы не отпирался - пальцы споро, умело двигаются, развязывая и разрезая припрятанным на перевязи, рядом лежащей, кинжалом пропитавшуюся кровью ткань. Да, разбередили рану! Кровоточила, пускай не сильно, а кашица ацеласа чуть смылась, частично прилипнув к повязке.
- Ложись, - повернулась к свойм вещам, извлекая из кармашков с травами несколько остроконечных листов - так и сунула в рот их, пережевывая, пока чистой водой из вляги промыла рану. Жаль, что горячей воды и ступы здесь нет, тогда бы и не пришлось пользоваться столь древним способом применения королевского листа. Долго Боромиру ожидать не потребовалось. Вскоре кашица оказалась поверх частично закрывшейся благодаря эльфийской магии раны, а поверх нее повязкой пошла ткань рубахи гондорца, минутой ранее им для того и изорваной. Завязав крепко, да не слишком, Тауриэль тихо сказала:
- Лучше бы тебе больше рану не бередить - другие-то травы я отыщу, но едва ли в этих краях удастся найти ацелас.
Следом положила на его лоб ладонь - и покачала головой, нахмурившись:
- Почему не сказал, что началась лихорадка?
"Словно до того ему - вам обоим, - было". Вновь протянула флягу, теперь уже с настоем - пусть выпьет, хотя и немного осталось в ней.
И опять с виной посмотрела ему в глаза, чувствуя, что рвется наружу тревога, только что снедавшая. Объяснить ему, рассказать отчего пожелала уйти - чтобы понял что с ней, помог понять правда ли то или лишь заблуждение ее собственное, разумом порожденное. Снова рядом с ним уселась, так мокрым плащом и обернутая. Устремив взгляд к дождю, так и хлещущему потоком, почти прошептала:
- Быть может, есть правда в твоих словах. Не должно так меня тревожить, а все же вот оно как обернулось - помыслить не могла о подобном. Быть может, я всего лишь боюсь неизведанного, ибо не знаю что чувствую, не довелось мне прежде такого испытывать. Ты говоришь, влечение плоти для вас, людей, незазорно, но для нас оно таково. Не просто так говорила тебе об обычае нашем. И я не понимаю отчего чувства, что сейчас одолевают меня, непохожи на то, что пристало эльдар ощущать. Оттого я в смятении, и потому еще, что не знаю как дальше быть.
Следовало ли говорить об этом? Понимал ли он то, что пытается описать - страшную бурю облечь в слова.
- Я не жалею, - прозвучало твердо, - и, клянусь звездами, никогда не стану жалеть. Быть сейчас рядом с тобой, несмотря на то, где мы, ни с чем не сравнимо. До скончания веков я буду тебе благодарна за это. Но... я не знаю как мне быть дальше, - вновь повторила, к Боромиру повернувшись и посмотрев с печалью. Словно тотчас готова была расстаться.
"Не знаю что делать, как смотреть на тебя, как выразить то, что чувствую. Не понимаю себя - и не знаю что чувствуешь ты, да и чувствуешь ли?"

Не отвечает первое время, молчит, наслаждаясь лаской - и между тем размышляет над услышанным, глаза прикрыв. Прислушивается. Рядом почти размеренное дыхание Боромира. Чуть поодаль с пещерного свода у самого входа срываются редкие капли, едва слышно стуча по каменистой земле. Спокойствием веет от мягкого шума дождя, от далекого волнения вод реки - ветер ослабел, да волны еще бушуют, набегают на берега и забирают с них пески и камни, на глубину относя. Умиротворение царит вокруг и так хочется, чтобы оно и в душе воцарилось.
Странным образом сказанное Боромиром находит отклик среди бушующего беспокойства - слова проникают внутрь, подобно тому, как дождевые воды насыщают иссушенную жарким солнцем почву, позволяя росткам зелени воспрянуть и подняться к лазурным небесам. Так и Тауриэль чувствует облегчение, едва на ее вопросы и сомнения находятся ответы и заверения.
Он прав, пускай, возможно, и не осознает насколько. Ей ни перед кем нет необходимости оправдываться, как не перед кем держать ответ, окромя себя самой - и его, но в ином, не столь личном. Да, она из эльдар, одна из первых детей Илуватара и потомок Перворожденных, но не этим ведома, не об этом думает, совершая поступки. В первую очередь, личность, право имеющая на свободу - и воззрений, и действий, ведь принадлежит лишь себе, по своей же воле связав себя клятвой служения с сидящим сейчас рядом, держащим ее в объятиях воином.
Так почему не может отринуть то, что лишь сомнения и боль порождает? Разве она, с человеком возлегшая по своей воле и из своего желания, перестала от того быть эльдар? Разве предала самое себя, последовав не древнему обычаю, но зову своего сердца? Едва ли.
Нет, в его словах правда - ей суждено самой себе стать и судьей, и палачом, коли решит, что неверно поступила. И здесь, ныне, не видит более своей вины.
Что до мрачных чувств, нежданно воспылавших ледяным пламенем - подождет, не станет излишне торопиться. Запрячет, скроет их в себе, позволяя утихомириться и не брать более верха над разумом. Иди прочь отчаяние, уходи неуверенность и смущение. Останься только тепло, не покидай - нежность, обуявшие со всей полнотой. До другого времени, до иной поры пусть останутся сомнения сокрытыми. Не здесь, не сейчас ей более сомневаться - хотя неизвестность еще впереди. Но совладает с собой, сдюжит сейчас, дабы разобраться позже, сколько бы времени не прошло - "только бы не слишком долго". Ведь век эдайн короток, и потерять Боромира будет немыслимо больно.
"Время есть".
Оно есть, чтобы изучить, чтобы понять его. Чтобы сражаться бок о бок, оказать помощь и поддержать. Чтобы в час отдохновения млеять в объятиях, коснуться крепкой руки, щеки, покрытой щетиной, твердых губ, целующих умело и неизменно приятно. Есть время, чтобы просто быть рядом с ним.
Открыв глаза, Тауриэль чувствует, как отступает и тяжесть, и скованность. С глубоким вздохом отпускает тревогу, улыбнувшись невольно и расправив плечи. Воистину, чудеса могут творить слова, к месту и ко времени сказанные, исходящие и от сердца, и от разума - повернувшись к мужчине, эллет смотрит с нежностью, глазами словно посветлевшими в сумерках нового дня. И дарит поцелуй со всей той благодарностью, которую не может не испытывать.
- Спасибо тебе, Боромир. За все это. Прости, что пришлось подобное мне... пояснять и советом одаривать. Казалось бы, вот она, эльф, что видела более шести с половиной сотен зим. Иной подумает, будто нам все сразу ведомо, с самого рождения. Но нет. Бывает, и одной из эльдар нужен тот, кто поделится мудростью, - ладонью почти невесомо касается щеки его, в глаза глядя. - Ты не был прав, считая, будто нет в тебе мудрости. Видишь? Не всем эльфам она присуща, потому не кровь твоя определяет то, каков ты. Но сам. Сердцем своим. А оно горячо и полно благородства, какое ныне редко встретишь.
Вновь касается губами его, чтобы мигом позднее почти отпрянуть, неожиданно и для себя самой, а потом садится на колени его, сверху, лицом к нему, своими коленями на земле оказываясь. Ладони вмиг на его груди - облюбованной уже будто, - оказываются. На лице эллет снова улыбка, мягкая, хитринкой в глаза отдающая, и пускай внутри вновь готово все взволноваться - как же так, только ведь уйти собиралась, оставить все позади, забыть! - за мифриловыми вратами Тауриэль переживания запирает, чтобы надежно, чтобы не вырвались. И наклоняется, совсем близко к его лицу, к его губам, в которые выдыхает:
- Не ведаю что для тебя значит все это - и значит ли? - прерывается, еще ближе оказываясь. - Но знай - как душа моя навеки принадлежит моей родине, моей Великой Пуще, так сердце отныне тебе отдаю, взамен ничего не требуя. Позволь только рядом с тобой быть, позволь стать тебе верной подругой - и в войне, и в мире. Не той, перед кем обязан и кем тяготишься, но той, кто поддержит и не оставит, покуда сам не отпустишь.

Отредактировано Tauriel (2018-07-04 01:05:32)

Ждет ответа, волнение едва сдерживая, и глядит - внимательно, будто бы пытается мысли в глазах разглядеть, понять, что думает он. Видит ведь, что не ожидал услышать от нее такое, что оторопь его взяла и отпускать не желает. Оттого сомнение подкрадывается тяжелым комом к горлу - поторопилась ведь, поспешила с подобной просьбой-обещанием, как и прежде не подумав о том, что для него то значить может. Поддалась порыву, неожиданному и обескуражевшему и его, и ее саму, а теперь боится ответ получить, каким бы тот ни был. "Нет, пускай лучше сейчас услышит, сейчас будет знать, чем потом - пусть понимает, что не просто проведенная ночь, не просто ради побега от одиночества. Но по причине иной. Только... может ли это быть чем-то бОльшим? Да и что значит данное мною слово на самом деле?"
Под мужской ладонью снова пламенеет кожа, разгоняя по телу легкую дрожь. Приятно его прикосновение. Помыслить не смела ранее, что возжелает подобного, ибо не стремилась к мужским объятиям и не знала их - не сравнить испытанное этой короткой, но вместе с тем такой длинной ночью, с робкими касаниями ладонями на берегу Долгого озера.
"Уместно ли то сейчас вспоминать?"
Неуместно, и правда. А потом и забывает, едва доносится ответ Боромира - желанный и боязный.
Тысячи костров, мириады стрел и огней вспыхивают внутри, вырываясь наружу улыбкой, прижимая к мужчине поцелуем, глубоким и чувственным.
"Я верю тебе," - в каждом прикосновении, в каждом звуке, что издает невольно. В каждом движении, с которым все ближе, все желаннее, все жарче.
И внутри, там, где трепещет сердце, теплее всего, когда утопает в его объятиях.

- Надо, - соглашается Тауриэль, глаз не открывая, словно боится прервать кажущийся сказочной дремой миг. Приходится только, ведь в самом деле надо выбираться и из пещеры, и из того, во что по глупой неосторожности умудрились попасть. Ведь тишина вокруг быстро может прерваться, стоит харадрим возобновить поиски беглецов - наверняка успели уже понять, что не ушли они по реке к Андуину, а скрываются на побережье. Потому и искать станут вдвое усерднее. Поквитаться захотят.
Без рубашки малость непривычно, но ни холода, ни ранения ей бояться нечего - ни одного из них тонкая ткань не защитит. И все-таки жаль немного, ведь то последняя из рубах, что со времен ухода из Лихолесья оставались. А одеваться только сложнее, когда умелые губы норовят прикоснуться, и им не ответить нельзя - когда еще теперь доведется сорвать поцелуй, даже самый краткий? Впереди ведь неизвестность только да путь домой, со всеми его испытаниями.
Но сборы заканчиваются и они вдвоем выбираются из пещеры, радушно приютившей на время. Туман укроет их, защитит от Врага, так и ищущего, но главное, чтобы не помешал им самим.
- На южном, - кратко ответствовав, Тауриэль прислушивается - пока вокруг никого. Только природа живет своей жизнью, тишину нарушая шелестом листьев да тем, что речное побережье сопровождает отовсюду - переливом холодных вод и далекими криками чаек, видно, от моря забравшихся вглубь земель. Темно было, пускай и сумерки, потому время лучше не терять. Но как быть им?
Планы реки остались - благо, оставила их в поясной сумке, потому не потеряла ни когда отступали, ни когда с лодкой управиться пыталась. Отвлекло только на миг обращение гондорца. "Душа моя". Теплом снова пронеслось, тенью улыбки на светлом лице, да так и забылось пока - не Боромир и Тауриэль сейчас, а командир и его разведчица. Но приятно.
План его здраво звучит, складно, однако эллет говорит, поразмыслив:
- Стоит ли подвергать опасности жизни Следопытов? Я знаю, то привычно для них, но нам неизвестно сколькие из харадрим сейчас рыщут вокруг - и, увидев сигнальный огонь, не устроют ли они засаду для наших людей, а заодно и поймут, что мы поблизости. Я бы все же рискнула подняться вверх по течению, мимо форпостов пробираясь по северному берегу - к переправе, и оттуда уже искать своих. Идти пришлось бы пешком, ибо по реке на лодочонке опасно, как бы скрыться мы не пытались. Либо иначе поступить - идти к Андуину, оттуда повернув к Пеларгиру, или же напрямую, через Харитилиэн.
Все зависело от того, какие приказы у людей на случай пропажи командира - об этом Тауриэль не спрашивала отчего-то, не вспомнив даже. Едва ли они сильно отличались от привычного лесным стражам. Нынче во главе отряда, в отсутствие Боромира, тот, кто званием и опытом выше остальных - что может решить он?
- Скажи, что предпримут Следопыты, коли ты исчез? Они продолжат задание или скорее отправятся на поиски тебя, как бы опасно то ни было?
И что сами они, два командира - прошлый и настоящий, - готовы ли своих людей оставить одних здесь, в этих землях, под присмотром Врага находящихся? Скорее к ним вернутся - наверняка ведь пойдут назад. Хоть Боромир и был ранен, хоть слабость и будет сопровождать его ближайшие дни, а то и недели, едва ли согласится он идти в безопасность города. Значит, дорогу следует отыскать ту, что более сохранная. Даже если она длиннее и дольше.

Отредактировано Tauriel (2018-07-09 04:03:54)

Наверняка наткнулись - кивает, чуть слишком крепко держа ладонь Боромира в своей руке. И только бы не думать, только бы сейчас не вспоминать, как эта ладонь по спине водила, как дотрагивалась и сжималась, оставляя на светлой коже белеющие следы пальцев. Не сейчас бы желать его мягкой ласки - прикосновения к волосам, чтобы снова перебирал пламенные локоны, а голову на плечо...
"Нет", - останавливает себя, покуда возможность есть. Потом не сумеет, не сдержится.
Слушая голос его, вслушиваясь в слова, удается отвлечься - не до ласки становится, когда жизненно необходимо решить что делать дальше. Замысел Боромира ей нравится. И правда, одним выстрелом двух зайцев, даже трех. Подадут сигнал Следопытам - те не станут искать, продолжат задание или возвратятся обратно, зная, что их командир жив. Дым завидят харадрим - прилетят, будто мотыльки на свет, потеряют драгоценное время в поисках, возрадовавшись неосторожности растревоживших их разведчиков, а когда сообразят - пустятся в погоню, толком не зная, куда. За это время им с гондорцем удастся уйти достаточно далеко, хоть на день оторвавшись от преследователей. А в лесу, ее родной стихии, не столь сложно будет укрыться и устроить ловушки для спешащих харадрим.
Что до второй возможности - не столь она хороший пловец, увы, чтобы такую реку за малое время пересечь. Лесная жительница, не у моря выросшая - неглубокие речушки и ручейки Пущи сравнить с Поросом и Андуином никак нельзя, за исключением одной только Зачарованной реки, да в той и не поплаваешь, коли не желаешь на себе проверить древние чары синдар.
- Сделаем так, как ты первее сказал. Порос мне не под силу будет переплыть быстро, и я не желаю подвергать тебя лишней опасности, - покуда не начал возмущаться или возражать, добавила, сводобной ладонью коснувшись его груди - снова ведь, опять! - и глядя серьезно:
- Ты верно предложил, каждому свое. Помимо этого, ты все еще ранен, даже если обратное тебе чудится - я не всесильна, и рана тебя не раз потревожит в ближайшее время. Потому остережемся ненужных сражений.
Только волнение его словно в воздухе чувствовала, под рукой, под кольчугой и одеяниями колотящееся сердце - в глазах видела беспокойство. О ней? Откуда же? И снова оробела на миг, не зная что и сказать - и стоило ли? Они оба все знают. Но сложно пока иначе мыслить, свыкнуться - время нужно. Улыбнулась, легко и светло, - что за глупости, сердце мое? Ведь и в переделках более опасных бывала, и в битвах сражалась, и в иноземье бывала - незачем понапрасну беспокоиться, ведь вот она, все это прошедшая и целой оставшаяся.
- Я видела ту гряду, когда подплывали к берегу. Много времени мне не понадобится, чтобы до нее добраться и развести костер. Чуть обожду, пока разгорится, и сразу обратно сюда.
Все просто. Огниво у нее всегда с собой, куски трута остались, пускай и немного их. Пожалуй, лишь поясную сумку и плащ оставит, в них нужды нет - остальное не помешает, за века привыкла. Положив лишнее в спрятанную пока лодку, Тауриэль вдруг подумала о том, насколько пути Предвечных Сил неисповедимы - насколько коварны порой. Никогда не знаешь чем закончится - за себя-то, как прежде, не страшно. За него боязно.
Ближе подошла, легким поцелуем к его губам прильнув - не удержалась все-таки.
- Если не появлюсь - не жди, уходи. Попытайся, - прошептала, лица его коснувшись, и отпрянула, мигом скрываясь в листве.
Ведь может и так случиться. Может и последний он был, поцелуй этот. Но все-таки лучше бы крайний.

По пробуждающемуся влажному лесу шла быстро, почти летела, уворачиваясь только от веток, так и норовивших по лицу ударить. Тепло укутывало туманным покровом небольшие холмики, особливо облюбовав овраги под крепкими древами. Дышалось легко, свободно, пускай вместе с поднимающимся в небесах солнцем становилось все более душно. Наконец, лес чуть расступился, явив взгляду скалистую гряду, о которой, видимо, и говорил Боромир.
Ладья Ариэн неспеша поднималась над далекими Изгарными горами, пока скрытое клочками рассеивающихся туч. Видимо, самое время. Оставалось только надеяться, что генерал-капитан успеет с лодочонкой управиться, - Тауриэль вышла к гряде, примечая удобное местечко в углублении скал, где сама в иной раз могла бы устроить небольшой лагерь и развести костерок. Благо, древесина рядом, как и лежащие на земле ветки, сломанные порывами ночного сильного ветра. Все, что нужно.
К тому времени, как эллет сложила валежник и только что не укрыла его ветками с сырой свежей листой, солнце оказалось над самыми вершинами гор. Вскоре появился и первый огонь, мигом подхваченный сухой корой под валежником. Излишне волноваться не стоило - загорелись и ветки, затем занялись несколько найденных почти что поленьев, разве что не отрубленных, а сломанных, а там и весь костер оказался объят веселым пламенем, уютно потрескивая. Дым поднимался к небу, пока слабый, но наверняка замеченный харадрим, что оставались в округе. Слышно их пока не было - только треск древесины да лесные звуки. Словно и нет никого. Только обманываться нельзя.
Едва сложив поверх пламени ветви лиственных древ, Тауриэль услышала приближение врага - прятаться те, видимо, и не собирались. Значит, пора и ей уходить. Спрятавшись в стороне с луком и стрелами наизготовку, эллет подождала чуть, пока подойдут малость ближе - сколько их, трое? о, тогда и следующих разгневать можно! - и едва первый оказался на виду, выстрелила, точно в белеющую под темной тканью шею. Оставшиеся двое разбежались и почти сразу пустили стрелы туда, где Тауриэль притихла, но тщетно, а мгновение спустя еще один разведчик отправился к праотцам. Тогда затих и третий, видно, выцеливая.
"Не могу я ждать тебя вечность", - раздраженно подумалось, когда прянула к другому дереву в укрытие - и охнула от боли, едва харадская стрела полоснула острием по левой щеке, борозду оставляя. Да ждать не стала - туда, где зашевелился противник, сама выстрелила и кивнула удовлетворенно, услышав предсмертный крик. Холодком сердце так и сжало, едва подумала о том, что могло бы быть, стой она на полшага левее.
"Пора", - так и ринулась обратно, зная, что сделом за первой тройкой появится и вторая, а там и третья. Вскоре харадрим сбегутся сюда и начнут искать. Потому главное - успеть.
На берегу ее ждали. К счастью, не южане, а целый гондорец. И лодка, готовая к отплытию. Обернувшись в сторону гряды, откуда примчалась в считанные мгновения, Тауриэль улыбнулась, чуя, как губам солоно от собственной крови, - дым валил как надо.
- Вперед? - спросила, улыбая озорно и широко. Ведь не все еще, не переплыли реку и не ушли от погони - но в жилах так и плещется дикая жестокая радость. И совсем не волнует то, что ей, эллет, такое не подобает испытывать.

Отредактировано Tauriel (2018-07-11 04:02:58)

Только и оставалось, что слушать Боромира - и слышать, чувствовать движение лодки, весла крепко в руках сжимая - до жалобного древесного скрипа. Ей трудно не было, как не стало и страшно, даже когда стрелы харадрим, начавших погоню за слишком быстро сбежавшей от них эллет, с громким стуком врезались в лодку. Нельзя ведь отвлечься ни на мгновение - любая ошибка, любое промедление может стоить им обоим жизни.
Но стоило оказаться достаточно далеко от преследователей, как Тауриэль и сама не удержалась - будто тихим эхом Боромира вздохнула, поглядев на него снизу вверх. Ожившим изваянием показался он, величественный, статный, взгляд направивший к покинутому берегу и оттого внешне еще более строгий. Таким могли бы на полотне изобразить сына Дэнетора, будущего Наместника, взять только в руки сверкающий клинок из иного мира да облачиться в парадный доспех ради торжественности - и вот он, наследник древнего рода правителей. Таким мог бы видиться своим потомкам, подобно королям древности в королевских чертогах Белого Города.
Таким представить его куда проще, чем нежным и чутким мужчиной, каким предстал этой ночью.
"Нашла о чем думать сейчас!"
И смутилась, благо, он того не видел. Правда ведь, что за мысли посреди опасного перехода своевольной реки под сопровождение смертоносных стрел, норовящих изувечить. А все же рядом с ним мысли так и норовят перепутаться, перескочить с одной на другую - на него, о нем, по нему.
-  Цела, - коротко потому отвечает, глухо, отвлекаясь от дум. Правду сказала - не считать же царапину ранением!
Почти с радостью бросает весла, едва лодка пристает к берегу - та послужила верно, пускай и против своих настоящих хозяев, однако задерживаться, дабы вытащить суденышко на берег, они не могут.
- Не время отдыхать, - голос-то весел, а в глазах так и плещется волнение - говорила ведь, что рана побеспокоит еще, и, видно, не только лишних сражений остерегаться им следовало бы, но и лишних резких движений. Боромир пойдет дальше и из одного упрямства, если понадобится, только ей он нужен все же здоровым, а не бредущим из последних сил в стремлении отринуть слабость. Конечно, до такого далеко, а все-таки внимательнее приглядеться за ним потребуется. Во избежание...
Прерывается мысль, на место которой приходит вожделение - на мгновение, будто поцелуем своим раздразнить старается, стервец! И отрываться от этих губ не хочется ни в какую, и привкус своей собственной крови на их губах хоть силен, но почти незаметен в порыве. Прижалась к нему, неосознанно, телом не управляя. Руками обвить, обнять, приблизить к себе как можно ближе. Потому и вздох - разочарованно-облегченный, - вырвался изнутри, едва друг о друга оторвались. Снова разум верх одержал, негодуя. Позади-то погоня и отряды харадрим, а они тут милуются!
"Что же ты делаешь со мной?" - так и просится вопрос, пока молчаливо в сердце спрятавшийся, затаившийся. Чтобы так позабыть обо всем и прильнуть, ответить охотно, будто забыв о том где они и что происходит - никогда и никто подобное желание в ней не порождал. Стоило пережить столькое, дом покинуть и прийти в королевство людей, чтобы повстречать того, кто сумеет так скоро завладеть и сердцем, и помыслами.
"Почему именно ты?"
Иные вопросы роятся в голове, схожие, когда, взяв со дна лодки свой немногочисленный скарб, оставленный перед отплытием, Тауриэль устремляется к лесу. Идет первой, не испросив на то дозволения у своего командира - ведь лесная разведчица, как-никак. Е г о разведчица - порой незаметно оглядывается, посматривает, присматривает за Боромиром, ибо слабость, испытания им в лодке, возвратиться может в любой момент. Но пока не возвращается, и они идут, почти бегут, пробираясь меж невысокими колючими кустарниками. Подлесок здесь густой, дикий. Тусклое солнце едва пробивается сквозь густую листву душного леса, с ветвей то и дело срываются вниз крупные капли воды. Одна такая попадает точно на нос эллет, отчего та невольно вздрагивает и рукой притрагивается к лицу - ладонь тотчас окрашивается красным. Кровь почему-то еще идет из широкой длинной линии на щеке. Тауриэль хмыкает, большим пальцем проводя по кончикам других четырех на той же руке. Странно видеть свою кровь...
- Постой, - и сама останавливается, прислушиваясь к лесу. Нет ни тишины, ни тревоги в лесах - как прежде живность поет, пищит, сопит и жужжит. Значит, иное насторожило? Восточнее, далеко от них с Боромиром, что-то не поделили обитатели леса, сойдясь в схватке. Это неопасно. Да и со стороны реки пока не слышатся гневные крики на грубом языке харадцев. Значит, могут чуть замедлиться.
- Погони на этом берегу еще нет.
Тауриэль кидает короткий взгляд на гондорца, усилием воли подавляя вновь возникшее любование и сдерживая порыв опять приникнуть к нему. Вот он, живой, благородный, мудрый, что бы не говорил. И хочется столько спросить сейчас, когда, кажется, не лучшее время - а когда оно настанет, это время? Пока спокойно и тихо, рядом врагов нет. Бдительности не потеряет, говоря со спутником своим. И эллет, решившись, спрашивает первое, что приходит в голову, припоминая сказанное Боромиром прежде, когда только захватили харадский форпост.
"О Илуватар, это было лишь день назад? Не неделю, месяц или год?"
- Сердце мое, ты говорил, что встречал иноземцев здесь, в Средиземье. Если пожелаешь, прошу, расскажи о них и что с ними сталось. Удалось ли им возвратиться обратно в свой мир?

Отредактировано Tauriel (2018-07-14 00:25:39)

Удивительна связь между мирами и то, как различны пути обратно, домой. Ей повезло повстречать того, кто многое ведал о порталах и помог возвратиться, хвала Илуватару. Боромиру тоже помогли - и он здесь, прошедший через магическое зеркало. Сколькие еще путешествовали в иные земли, но не сумели вернуться назад? Кто знает, быть может, в дальних краях Средиземья и ныне, в этот самый миг, одинокий путник ищет путь назад, прочь из Средиземья.
"Во всем этом - магия, темная или светлая. Лишь чародейству под силу проделать подобное. Во благо ли?"
Можно ли благом назвать пережитое в Тедасе, все увиденное там? Пожалуй, прямой ответ дать сложно. Вернее будет сказать - то странствие изменило ее. А переменился ли Боромир, повидав и несправедливость, и храбрость, и отчаяние проклятого богами мира, обреченного на нескончаемую войну - с с собой, с близкими, с врагами, со злом? И вновь затруднительно представить гондорца иным, отличным от нынешнего. От того, кто врасплох застает мягкой лаской, невесомым почти прикосновением к кровоточащему порезу на щеке.
- Один из лучников харадрим оказался чуть пронырливей, чем я ожидала, - приникает к его груди, как желала на берегу, и говорит легко, о том и не думая - случилось и случилось. Не в первый раз и наверняка не в последний.
И не удержаться - улыбается, мягко и чуть удивленно, едва Боромир губами касается едва кровящей линии, - и жмурится, резко вдохнув, словно вот-вот всхлипнет. Нет сейчас ничего вожделеннее его объятия, крепких рук его на плечах застывших. Тауриэль замирает, не движится, как прежде, во время охоты - чтобы не спугнуть. Только не добычу, - и мысль-сравнение мягко про себя усмехнуться принуждает, улыбку шире сделав, - а само время, это мгновение, бесконечно долгое и вместе с тем до безумия краткое.
"Бессчетные годы стояли Мелиан и Тингол в лесах Нан Эльмот - безмолвно, недвижимо, лишь за руки держась и глядя друг другу в глаза. Звезды в своем чистом сиянии танцевали в небесах над ними, леса росли, поднимаясь все выше и выше, и многие лета спустя майа и эльф пробудились от наваждения, заговорив впервые".
Не позабыла еще рассказов отца, прежде выдумкой кажущихся, доброй сказкой о вечной любви, каких множество. Ведь не может живое существо столь долго без движения стоять, без слов, без еды и воды, и едва дыша - а ныне, казалось, сама так готова стоять. Днями, годами, веками, до самой Дагор Дагорат и после нее, в новом свободном от Зла мире.
И оторвать нет сил, отойти, путь продолжить - прижимается телом, руками, губами, всем, чем способна. Словно желая ощутить всего его, изучить, самой стать частью его, неотделимой никогда более. Но - отрывается, вдыхая прерывисто - воздуха ничтожно мало, и он не нужным кажется. Глаз не же не отводит. О чем думает он сейчас, почему в темном серебре то волнение, то нежность? Неужели боится, что она откажется от своих слов, снова поддавшись прошлым мучительным думам? Или иное в мыслях его?
Волнение исчезает, стоит в плен его крепких рук возвратиться - плен добровольный, желанный. Вновь спокойно, вновь хорошо, тепло...
Удивленный беззвучный почти писк вырывается, когда губы Боромира неожиданно добираются до кончика уха - и как он только такое придумал! - а следом смех его хорошо слышен, сразу в ухо-то прозвучавший. Жаркое дыхание у шеи отзывается дрожью по телу. Как и слова его, удивительно схожие с тем, о чем думала.
Но не суждено им насладиться мгновением близости дольше. В иное время, может, остановила бы, прижалась, не отпуская ни на шаг - ни на миг от себя. Только не сейчас. Пускай вокруг тихо, пускай враг не таится за ближайшим холмом, выжидая и выцеливая, а все же пора двигаться дальше. Потому отступает, отходит на несколько шагов, меняясь в лице - снова серьезна, напряжена, разве что глаза так теплом и светятся.
Когда чуть севернее, на пригорке, палящим во влажном воздухе солнцем освещенном, останавливаются, Тауриэль и Боромир быстро собирают отсыревший после грозы валежник. Вскоре, костры разгораются, испуская дым, издали хорошо заметный и харадрим, и, остается надеяться, гондорцам.

Лес становился все глуше с тем, как они отходили дальше от берега реки, которую давным-давно не было слышно и ей, эльфу. Ум, прежде занятый размышлениями о приятном и желанном, теперь заполонился иными заботами - заканчивалась питьевая вода, еды и вовсе не было, путь продлится, в лучшем случае, до полудня следующего дня, а значит, необходимо будет отыскать и надежный ночлег, где их не отыщут разведчики харадрим и зверье. Подумалось невольно, сколь проще было бы одной идти через леса, сколь быстрее, но подобные мысли не задерживались надолго. Ей проще, сомнений нет, ведь она - эльф, притом лесной, и это - ее вотчина, где равных нет. Но и Боромир не впервые здесь, хоть и ослаблен.
"Главное, чтобы не заупрямился, ежели слабость возвратится. Чтобы сказал, не скрыл".
Едва слуха достигло журчание воды, Тауриэль довольно выдохнула, не спеша, впрочем, радоваться. Впереди может быть небольшой ручеек, а может оказаться и один из притоков могучего Пороса - широкий ручей, который придется обходить либо переплывать. Да и сама вода по многим причинам, может статься, непригодна.
"А все-таки лучше пусть чиста окажется".
Ближе к источнику воды Тауриэль снова приостановилась, на сей раз не словом, а знаком остановив и Боромира. Обернувшись, одними губами произнесла:
- Жди здесь, - и двинулась вперед, к ручью, лук и стрелу подготовив - что-то было там, впереди. Несколько миль они прошли от оставленных позади костров, и ничего не было. Теперь же что-то насторожило ее среди спокойствия трепещущей от легкого ветра зеленой чащи.
Ручей и правда не был ни широким, ни глубоким. Журчала между мелкими и крупными камешками прозрачная вода, копясь ниже, в пруду, у дальнего от эллет бережка которого на водопой пришло трое оленей со светлыми пятнышками на спинках. Но едва ли олени могли быть теми, кто привлек внимание. Нет, кто-то еще здесь был, скрытый пока густой листвой. Не человек или орк - тех она точно отличит от лесной живности.
Ответ нашелся мигом позднее, когда кустарник неподалеку от оленей зашевелился - пятнистые навострили длинные уши, готовые бежать при малейшей угрозе, - и молниеносной тенью на одного из них с необычным рычащим-шипящим звуом накинулась огромная лесная кошка, каких эллет никогда не видывала. Судьба жалобно возопившего оленя была предрешена, сбежать ему не удалось, как и отбиться от хищного зверя. Остальные двое его сородичей не стали ждать той же судьбы и скрылись в зелени леса, отзываясь прощальными печальными криками на затихающий голос погибшего. Следом и зверь удалился, в пасти держа шею добычи. Подождав немного, пока все затихло, а шумы исчезли вдали, Тауриэль возвратилась обратно, к Боромиру, задаваясь одним только вопросом - была ли кошка той, кто насторожил ее?
- Впереди ручей и небольшой водоем. Можем пополнить запасы воды и передохнуть.

Недолго, ясное дело. Долго и не выйдет - ждать их преследователи не станут. Неизвестно где они сейчас, сколько их и как быстро идут по пятам. Быть может, река задержала их, как и костры, внимание привлекающие, однако глупы они не были и разделятся, лес обыскивая. Понимают ли, куда намереваются они с Боромиром идти? Возможностей ведь много, не только Пеларгир. Здесь и иные поселения были, раньше, по крайней мере. Не в самом лесу, дело ясно, а на опушке, ближе к реке. Если же догадаются, то не устроят ли впереди ловушку, обогнав неведомым образом?
Тревога чуть унимается вместе с простой уверенной мыслью - она услышит, ежели что-то не так будет. А на смену иное беспокойство явилось. За мужчину, который рядом совсем. За недуг, его обуявший. Сдюжат ли путь-дорогу?
- Взял, - подтвердила тихо, поглядывая по сторонам - мало ли кто еще из подлеска выпрыгнет. О камышовом коте прежде не слышала и не видывала таких, даже в Темном лесу, малость похожем на этом. Там иные, привычные более, звери водились. То, что не подойдут - хорошо. Крупное зверье трогать желания не было, покуда то не нападет само, ведь схватки такие - лишние следы для разведчиков харадрим. Но и о пище позаботиться стоило, а значит, вскоре понадобится охота.
Или рыбу ловить.
Стрелу дала безмолвно, безропотно - и усмехнулась ловкости гондорца, да его острому глазу. Вот и обед подоспел, и стрела цела, что немаловажно. И крупное зверье не пострадало, как и хотелось. Рыбу запечь труда не составит, главное, за костром следить. Не хотелось бы, чтобы такая добыча сгорела.
- Метко, - теплой улыбкой его удивление встретила, сама почти не удивляясь. Может, везение, а может и навык, ведь если с луком и мечом умело обходился, то отчего же здесь не повезти должно было?
Другую рыбину сама уже поймала схоже - вошла в воду по колено, сосредоточенно высматривая цель, и выстрелила, ведь и так можно было попробовать, с лука. Блеснула чешуя в чистой воде, чуть задрожавшей. Достав трепыхающуюся рыбешку, снова улыбнулась, подмигнув Боромиру. Мол, и я не хуже не тебя, генерал-капитан.
- Повезло, - со смехом почти сказала и вышла обратно на берег, положив добычу на песок. Теперь-то дело за малым - всего лишь костер разжечь, а там попируют, пускай и недолго.
Да, задерживаться им не стоит, но дыхание можно немного и перевести. Особенно, подле хорошего человека.

Волнение проскользнуло во взгляде, мазнувшем по Боромиру - видно же, что нехорошо ему. Как назло, травы лекарственные закончились, в округе искать долго придется, да и настой давным-давно иссяк. Используй она Песнь Силы - та не поможет, ибо недуг теперь сам должен уйти, телом побежденный. Только сердцу, сжимающемуся в сочувствии, не прикажешь. Вот и остается лишь сидеть рядом, тревогу загоняя все глубже, чтобы только не проявилась, чтобы не обидела упрямца.
Но и ей вопреки волнению сидится хорошо, мирно почти. Место красивое, уединенное. Вокруг только деревья, кустарники и прочая зелень. Сквозь листву на беспокойной поверхности воды причудливо танцуют лучики жаркого солнца. И птицы - многоголосые, звонкие, - отовсюду, да лягушки на другом бережку протяжно квакают, будто пернатым в ответ.
Иных звуков и нет, либо они столь тихи, что слуха эллет не достигают.
- Пока не слышно, - ведь и правда так, иначе бы распознала среди умиротворения потаенного пруда чуждые шумы.
Безмолвному приглашению Тауриэль только рада. Присела ближе, рукой приобнимая за пояс, а голову на плечо кладя. Другой же рукой, свободной, его ладони коснулась, пальцы переплетая. Закрыла глаза, мерно медленно дыша и вслушиваясь в сердцебиение Боромира - неровное все еще, - и  предалась размышлениям, настигнувшим неожиданно. О прошлом и настоящем. О будущем. Но больше о том, чему не суждено было случиться и что все-таки произошло. Теплом в груди и смущением откликнулось воспоминание о первой их встрече и первом закате в Белом Городе. Подумалось о том, что на двоих делят - тайну о путешествии в иной мир; тогда же вопрос, некогда показавшийся глупым, даже кощунственным, звучит вслух:
- Ты бы мог остаться там, в ином мире?
И не дожидаясь ответа, сама говорить начала, снова потаенное в слова облекая, делясь тем, что на душе, с тем, кто поймет ее лучше других.
- Я размышляла об этом перед тем, как довериться помогшему мне эльфу и шагнуть в портал. Краткий миг не сомнения даже - предположения, малейшего вопроса, - что, если я останусь? Что, если не шагну и не вернусь домой? Меня никто не ждет, никто не станет искать изгнанницу, странствующую по Средиземью и нежданно пропавшую - сколько таких было и будет? А в Тедасе появились те, кого я могла назвать друзьями. Те, кому моя помощь была бы нужна.
Той слабости по сей день стыдилась, тому малодушию. Как только помыслить смела о том, чтобы не вернуться! Ведь здесь вечное сражение, страшная война, в которой клялась биться до победы - или до смерти. Здесь она нужнее, чем в мире, полном жестокости более необузданной и дикой. И здесь тоже есть те, кто ждет, кто не забывает о ней.
Смутные мысли сами по себе свелись к одному, подобно строкам поэмы к ее главной мысли и окончанию.
- Тогда я размышляла об этом. И все равно возвратилась, ибо Средиземье - мой дом, всегда им будет. Сейчас... сейчас я бы и не подумала о том, чтобы остаться там или в иных землях. Не подумала бы, чтобы оставить свой мир, свой лес, свою родину. А теперь и тебя.
Подняв голову, Тауриэль мягко коснулась губами уголка губ Боромира. Ее называли по-разному за долгую жизнь. Капитан, стражница, хранительница леса. Неизменно - защитница. Защитница всего того, что ей дорого. Прежде то были семья и дом. Обоих она теперь лишена, либо по чужой, либо по своей воле. Но отныне есть тот, кого защитить ей под силу, чья бы воля тому не препятствовала. Тот, защитить кого, быть рядом с кем она желает всю отмеренную ей жизнь.
Может, все это слишком скоро - ведь говорили, нужно время им обоим. Впереди долгий путь и бесчисленные сражения. Впереди - неизвестность, пугающая и захватывающая. Быть может, им даже не суждено добраться до Пеларгира - только ничто из этого не имеет значения сейчас, когда их губы соприкасаются и внутри вновь разгорается жар.
Потому как отныне она, кажется, знает - тепло в ее сердце имеет название, произнести которое вслух все еще боязно.
Но принять и признать это тепло она уже готова. Даже если он ничего такого не ощущает.
Ведь как он говорил? Век людей короток, а нрав их переменчив. Только эльфийский не таков.

Отредактировано Tauriel (2018-07-16 05:03:07)

Снова неловко становится, неприятно - и зачем только сказала, зачем вернулась к пережитому. Убедила себя сокрыть сомнения, а ныне озвучила их, в ином обличие разве что.
Она, всю свою жизнь одиночеством бредящая, стремящаяся к нему, будто оно - судьба ее, высшими силами предрешенная. Одиночества и отличия желавшая, чтобы не походить на других, чтобы, казалось, самой жить, ни от кого не зависимой. Быть может, оттого и приняла изгнание так легко - покорилась, не сразившись за правду, не объяснив отчего поступила так, как случилось. Быть может, потому думала, пускай на кратчайшее из мгновений, остаться в иноземье.
Вновь, дабы иной казаться. Дабы отличаться в своем собственноручно созданном одиночестве.
Теперь так не удастся поступить. Теперь все иначе - сама она, Тауриэль из Лихолесья, иная, нежели та, кто в древних руинах с содроганием взирал на покрытую рябью арку зачарованной двери, ведущую прочь из жестокого мира.
Нет, все по-другому.
"Не одна", - который раз проносится обещанием, клятвой. Обжигающим дыханием на губах, мягкими, боязливыми будто, прикосновениями на коже. Взглядом, в самую душу зрящем.
"Я верю тебе", - безмолвным заверением мысль вспыхивает, теплым огоньком в хладной темной ночи. Объятием крепким, ладонями, что груди касаются, словно желая до пылающего сердца достать.
Да, теперь она в Гондоре, стране благородных и смелых, и ей нашлось место здесь, вопреки ожиданиям. "С тобой", - и нет ничего желаннее вновь сблизиться, в поцелуе голову потерять, чтобы воздуха не хватало, чтобы мысли только о нем. "Разве уже не так?"
Тем тяжелее оторваться от него, сознавая необходимость дальше идти и глупость, с какой друг к другу прильнули - "погоня, враг по пятам идет, одумайся!"
Горло сжимает от обиды и негодования - на себя, поддавшуюся желанию, на проклятых харадрим, в тенях прячущихся до поры до времени. На Боромира. Никогда голову не теряла, никогда влечения не испытывала. Такого, которое принуждает позабыть о бдительности и осторожности. Будь неподалеку отряд харадрим, услышала бы, если все, что способна слышать - их обоих дыхание и биение сердца, рвущегося прочь из груди?
- Пора, - соглашается, остатки костерка скрывая и следы трапезы как можно лучше убрать пытаясь. В древних рукописях, составленных эдайн Второй Эпохи, говорилось, будто эльфы легко отвлекаются и столько же просто увлекаются, особливо если речь о том, что руками творят, и тех, кого любят. Раньше тому не верила.
Теперь знает - правда.

До самого заката путь пролегал хоть долгий и полный настырно следующей за ними мошкары, но в остальном спокойный. Преследования Тауриэль так и не слышала, не чуяла, разве что хищное зверье, подобное той большой камышовой кошке, из любопытства следовало за человеком и эльфийкой, но быстро теряло интерес, возвращаясь в свои владения.
К ночи ближе остановились, избрав место укромное и удобное - здесь и от дождя, буде тот польет, защититься сумеют, и вода рядом есть.
Трапеза вышла воистину королевская, и единственным, чего не хватало, было дорвинионское вино, особо любимое эльфами Лихолесья. Да, его бы сейчас хоть самый крохотный бурдюк иметь рядом! Или хоть эль, даром, что тот, который ей в Минас-Тирите довелось пробовать, снова о Тедасе напомнил - о Башне Бдения и могучем Страже, о пути их долгом и о воинственных гномов, на поверку оказавшихся ребятами свойскими и дружелюбными. Так и вспомнилось это их "сделаем из тебя настоящую гномку, чего тебе здесь, на поверхности, делать!" - и то, как перед Логэйном позднее совестно было. Пьяный эльф, как же. Кому из сородичей расскажи - не поверят!
Повернувшись к Боромиру, усмехнулась едва слышно. А он бы смог представить ее, Перворожденную, светом звезд осиянную и благородную - как еще в Белом Городе о ней говаривали, как иначе еще называли? - сумел бы вообразить ее навеселе, притом сильно?
"Не стоит впечатление портить", - на том и остановилась, решив не загадывать. Лучше не надо.
- Не заблудись, - развеселой усмешкой ответила Боромиру, беззлобной впрочем. И отчего только озорное такое расположение духа? Смех так и норовил прорваться наружу звоном маленьких колокольчиков, когда-то давно, будто в иной жизни, в резной беседке висели близ отчего дома. Они так и играли, танцевали от малейшего дуновения ветра, на весь сад, заботливо взрощенный матерью, звеня незамысловатой тонкой песней.
Вот и дом родной вспомнился. Лес. Яркие звезды - Тауриэль улыбнулась, подняв голову к небу, где похожая серебристо-золотая россыпь сияла, мягким светом трепеща. Вот они, милые сердцу созвездия, созданные Владычицей Элберет - слава Ей, Возжигательнице! Слава Ей, взирающей на детей своих с высоты Амон Уйлос! Слава Ей, не оставившей своим благославлением ее, Дочь Леса, путь свой долгое время искавшую и вот, наконец, нашедшую.
Обождав недолгое время, Тауриэль поднялась с облюбованного ею места близ каменной стены расщелины, где они устроили привал, да замерла в нерешительности. Стоит ли идти? Ждет ли он того, или желает в одиночестве побыть, пока возможность подобная предоставилась? Слову своему она желала быть верной - не хотела навязчивостью или настырностью огорчить его, как не хотела, чтобы он тяготился ее близостью, ею самой.
Но не разум, а сердце в схватке победило, и, решившись, эллет по примеру Боромира оставила кожаный нагрудник и наручи на темном в ночи плаще, поверх сложив и оружие. Разве что только перевязь с кинжалами - иноземным и гондорским, - оставила. Хоть какое-то оружие под рукой. А умыться и ей не мешало.
Так и оказалась недалеко от ручья, в тени дерева оставшись, не выходя ближе к мужчине. Взглядом его изучала, отчаянно желая дотронуться, снова обнять - но замерла отчего-то, пускай мигом ранее казалось, будто все решено. Как подойти к нему сейчас, в тусклом свете далеких звезд столь чудному, чудесному? Подобному призраку или видению - приблизься, дотронься, и он исчезнет, не оставив и следа.
Но вместе с тем снова нежность теплится, сочувствие, будто бы даже тоска, когда видит старые шрамы на коже, когда слышит дыхание, неровное все еще. Когда замечает окровавленную - снова! - повязку на широкой могучей груди, мнимо белой в почти непроглядной темени.
- Боромир, - слабо звучит, но она знает - услышит. Подходит ближе, прямо в глаза его, звездным светом сияющие, глядя, и замирает, не дойдя нескольких шагов. Безмолвна, недвижна. Только сердце снова стучит - и воды ручейка журчат по камешкам, неслышные вовсе в оцепенении.

Вопреки опасению, мужчина не исчезает, едва касаются они друг друга. Вот он, здесь, и ничего желанней нет его объятий, как и прежде. Как, кажется, всегда теперь будет - она знает свое сердце, и хоть впервые столь всеобъемлющее чувство ее переполняет, Тауриэль готова поклясться - едва ли и спустя десятки, сотни лет, спустя целую вечность, проведенную вместе с ним, переменится что-то.
Нет, не существует для нее ничего в миг, когда он рядом и его руки будто бы отовсюду - на плечах, на спине, на бедрах.
Эллет улыбается, целуя Боромира, прижимаясь крепче к нему. И не понимает как раньше жила без этого, без н е г о. Словно воздух, словно вода он ей необходим, без остатка, всецело - таким, какой есть и таким, каким может стать. Любым - нужен.
Остановившись - они подле ручейка, на траве, - Тауриэль судорожно вздыхает - ее имя на его губах, пуще прежнего манящих. И нет ничего желаннее чем отозваться на зов, вновь сгорая и возрождаясь в мучительно-сладостном пламени, их обоих охватившем.

Снова - покой на душе, когда руки гондорца обнимают эллет, когда ладони его по разгоряченной коже проводят. И легкая дрожь - тоже снова, - от поцелуев на шее, от губ на кончиках ушей. Тихим смехом отвечает Тауриэль, гадая, известно ли ему, сколь чувствительны эльфийские уши, и поймет ли, что их касаясь в иной раз лишь сильнее раззадоривает. Не сейчас, когда и ее чуть заметная усталость одолевает, но в другой раз, когда сдержаться будет сложнее.
- Спи, coruon, - улыбка так и не хочет сходить с лица, и когда дыхание Боромира становится размереннее, Тауриэль в очередной раз не сдерживает легкой усмешки - после такого дня и ей самой не мешает отдохнуть. Что и делает - вскоре пелена густого тумана эльфийской дремоты заслоняет взор, устремленный к белесым звездам, а рыжеловолосая голова устраивается на крепком мужском плече.
Все дремы этой ночью - о мирно сопящем гондорце, Белом Городе, закате на берегу моря и белопенных волнах, разбивающихся о высокие скалы.

Пробудилась Тауриэль задолго до рассвета - в небесах еще нет ни отсвета поднимающегося солнца, звезды все так же ярки, а темнота не посерела до утренних сумерек. Боромир спит, почти не сдвинувшись с места, и эллет осторожно выскользнула из его объятий - во сне не менее крепких и цепких, чем во время бодрствования. Склонилась подле него, мягко провела ладонью по щеке, и невесомо поцеловала в соленый лоб, после чего поднялась и возвратилась к ручейку, дабы умыться.
Она бы с радостью провела всю оставшуюся ночь рядом с Боромиром, но время стоит потратить с пользой. Особенно, пока темнота на ее стороне, скрывая от страждущих глаз.
Вокруг вновь почти тихо, разве что в кустах и листьях деревьев то потрескивает, то зловеще ухает, то стрекочет. Ночная живность почти закончила свои дела и отправлялась обратно в норы и гнезда, тогда как дневная еще спала, поэтому тишина не тревожила, как прежде, на другом берегу. Иам эта тишина была иной.
Маленькими огоньками вокруг виднелись сверчки - словно с неба частички звезд на землю падали, да так и остались освещать леса во мраке ночи. Они будто проложили путь до освежающих вод, в которых Тауриэль с радостью омылась, а после сопроводили и обратно к маленькому лагерю, показывая, где лежат оставленные ею вещи. Надев все, кроме ненужного сейчас плаща, эллет закрепила перевязь с лориэнскими мечами и колчан со стрелами, взяла в руку надежный лук и, кинув взгляд на спящего гондорца, скрылась в подлеске - только несколько веток колыхнулось.
Цель ее была проста - узнать, далеко ли от них погоня осталась. В одиночку ей не составит труда половину пути до того месте, где зажгли последние костры, и вернуться обратно до наступления рассвета, а знать, насколько они оторвались от преследования, стоило. Лишь бы только гондорец раньше времени не проснулся - тут надеяться оставалось на его усталость.
Представить его волнение несложно. Потому следовало поторопиться.
Однако желание ее сбылось гораздо раньше, чем она предполагала.
Стоянку харадрим эллет отыскала быстро - по их с Боромиром меркам, меньше чем в полудне пути от лагеря, где сейчас оставался гондорец. Один харадец оставался в дозоре подле тусклого угасающего костра, трое - спали неподалеку. "Худо у них с дозорами", - подумалось, едва вспомнила часового в разгромленном форпосте. Рискнуть ли?
Южанин вскочил с ятаганом наголо, едва кусты напротив него зашуршали - в лесу опасность ожидала едва ли не на каждом шагу, - и начал медленно приближаться к ним, готовый отбиваться от любого неведомого врага. Потому, видно, вздрогнул, когда уже из другого места раздался шум кустарника. Обернулся, двинулся к нему - и не заметил, как от темноты подлеска отделилась тень с кинжалом в руках, со спины приближаясь. Крепкая тонкая ладонь прикрыла рот, металл полоснул по горлу. Жизнь неудачливого дозорного окончилась в кустах. Вскоре его спящие собраться присоединились к погибшему, когда их сердца быстро и умело пронзил короткий эльфийский меч, слабо сверкающий в отблесках ненужного теперь костра.
Тауриэль не стала прятать тела - пускай остаются на поживу падальщикам или предупреждением для других харадрим, что могут набрести на это место.
Дальше она решила не отправляться. Стало ясно - харадрим ближе, чем они надеялись, а потому следует поторопиться. Ведь впереди еще великий Андуин и его бурные воды, по сравнению с которыми Порос не более чем ручей.

К самому рассвету все-таки не успела, выйдя к расщелине, когда небо почти совсем посветлело. Потому не удивилась почти тому, что Боромир уже проснулся.
- Suilad, hun nin, - приблизившись, коснулась его губ мягким недолгим поцелуем. - Я разведала лес позади - один лагерь харадрим был в полудне от нас. Иных не встретила, однако сомневаюсь, что они одних только отправили и более никого. Как тебе спалось?

Отредактировано Tauriel (2018-07-20 01:08:51)

Не удается сдержать улыбки и удивления - неужели тосковать начал за столь короткое время? - но на ласку отвечает ею же, возвращая с пылом и охотой как объятия, так и поцелуи. Да и как их не возвратить, если тепло становится едва только его взгляд на себе поймать удается и первые слова услышать. Сердце упрямо и равно настырно в стремлении подле гондорца быть. Будто не предрассветные часы провела поодаль от него, а куда дольше - недели или целые месяцы.
Как такое возможно? За день, один-единственный, начать испытывать к другому существу столь сильное, непреодолимое влечение, которое не хочется превозмогать. Предвечные Силы, не сон ли это? Не видение ли, насланное Валар или Тьмой - кем угодно, желающим испытать ее, терзать ее, а после оставить ни с чем?
"Если это сон, я не хочу, чтобы он заканчивался", - как бы ни было поэтично, а желание и правда сильно.
Только лучше бы все же не сон.
- Не беспокойся, мне еще нескоро понадобится отдых. Надеюсь, ты сам чувствуешь себя лучше прежнего? - видно было, что лучше. Каким бы кратким ни был миг отдохновения этой ночью, он пошел Боромиру на пользу - двигался он иначе, менее резко и скованно. Лишь бы рана не тревожила и зажила поскорее. Это дело нескольких дней, в худшем случае, недель, значит, неудобство и боль о себе не раз напомнят. Жаль, что в южных лесах не растет ацелас или иные эльфийские целебные растения, а еще хуже не иметь рядом умелого целителя, способного за несколько часов поставить на ноги любого.
Впрочем, гондорец нисколько не походил на того, кому эльфийский врачеватель срочно необходим. По лесу, окружившему их шумом и гамом пробуждающейся живности, он двигался уверенно, наравне с ней, да так, что то и дело касались они друг друга - и каждое такое прикосновение отчего-то заставляло зардеться, едва не отходя прочь. Никогда бы ему не призналась, но идя так рядом с ним, не могла ни о чем другом думать, кроме как о ночи, проведенной вместе. Только и способна была безмолвно молить о спокойствии Возжигательницу и Владычицу Ниэнну, способных даровать терпение и разумение, ибо сама не могла мыслить здраво - в каждом раздумии был он, гондорец.
"Да что же это такое?!" - ведь погоня, ведь в лесу, ведь настороже следует быть, но никак не на переживания отвлекаться. А она, глупая, только в мечтаниях-воспоминаниях и пребывает, заместо того, чтобы прислушиваться к легкому ветерку, шорохам и звериной возне.
И не она одна, видимо.
- Конечно, - так и приостановилась, отметив про себя, что не заметила, когда от Боромира отделилась вперед уйдя. Стала слушать, поначалу не говоря ничего, как привыкла за последние годы - услышать речи до конца и только после отвечать, подумав хорошенько.
Радостью откликается на его откровение, улыбкой на губах. И теплом - иным отчего-то, более сильным, чем прежде, - в сердце. Да как иначе, если говорит, что счастлив, что хранить все это - чем бы оно ни было, - в тайне не желает. Как можно не возрадоваться, не воспрять над прежними сомнениями и не отбросить их прочь, отныне ненужных.
"Ты счастлив", - и ее собственное счастье накрывает с головой, подобно огромной волне в страшнейший из штормов. Полагала, будто не сможет еще сильнее его полюбить - от одной этой мысли, наконец самой себе определенной, про себя произнесенной и с непередаваемой легкостью принятой, дрожью отзывается тело, а по щеке, точно туда, где застыли пальцы мужчины, скатывается слеза. Как сказать ему, как объяснить что чувствует, если сама неспособна в слова облечь и малую долю на сердце творящегося?
- Я... - слова пропадают, и вспоминается, как в песнях говорится о любви, что лишает дара речи - к чему только эта глупая мысль? Об ином подумать стоит. Тауриэль видит улыбку Боромира - но почему та печальна? - и внезапно понимает причину этого, замирая на сей раз от боли. В один миг счастье словно на маленькие кусочки тонкого хрусталя разлетается, разбившись на части.
"Что мы станем делать?" - не потому ли спрашиваешь, что страшишься пересуд среди подданных, строгих слов отца? Счастье счастьем, но...
Не подумала ведь. Не представила, что для него это важно - ведь не простой человек, а сын Наместника и будущий Наместник. Предводитель, военачальник, генерал-капитан - все о нем, о примере для своего народа. А она кто? Лесная эльфийка без единой капли благородной крови, не принцесса и не леди, какой стоило бы быть подле него, принца.
"Я не позволю простой нандо сойтись с моим сыном", - вспомнилось неожиданно, отчего печальная усмешка застыла на губах. И здесь ее преследуют уроки лесного короля! Стоило покинуть Лихолесье, чтобы раз за разом подчас жестокие слова Трандуила возвращались к ней, снова лишая надежды, снова подтверждая его правоту.
- Прости, наверное, я должна была подумать о том, что я не чета тебе... Ты - принц, человек благородных кровей, потомок величайших из эдайн, тогда как я из простых эльфов - не леди, не одна из знати. Даже не из видевших Валинор или их потомков.
Вот так просто. Видимо, Ткачиха Судеб по неосторожности спутала нити, дав ей, Тауриэль, один день для того, чтобы отведать близости - душ, сердец и тел. А теперь пришла пора расплаты.
- Если то... если то, что нас связывает, принесет только несчастье тебе, я не хочу стать тому причиной. Я не желаю, чтобы твоя семья и твой народ винили тебя в этом выборе. Не желаю доставлять хлопот... - она замолчала, опустив голову. Что же, во всяком случае, лучше сейчас, чем позже.
"Не следовало мне допускать этого", - запоздалая мысль, да теперь-то что? Поздно.

"Не так, все не так", - набатом каждое слово в голове ударяет, сильно, так, чтобы дурные мысли и печали выбить из глупой головы. И сказанное принуждает надежду воспрянуть вновь, поначалу хрупкую, едва живую - слабейшим дуновением унесет ее прочь, одной неверной мыслью иль словом, Боромиром сказанным, на части разорвет, растопчет и захоронит здесь же, во влажной почве южного леса. Ему, вероятно, и невдомек как важно то, что говорит ей на заре нового дня. Однако он молвит, а она не смеет и выдохнуть, ловя взгляды его, речи его, мучительно-сладкими прикосновениями вновь наслаждаясь, пускай омраченными невеселыми думами.
Кто знает, быть может, эти касания - последние для них, ежели права окажется.
Но правда - та, которая для каждого человека своя, - иная для Боромира и Тауриэль. Правда в сказанном им есть, как бы ни было тяжело принять ее - и радостно, чего скрывать. Могла ли когда-нибудь представить себя подле адана, более того - подле знатного мужчины, твердящего, будто низкое ее происхождение для него значения не имеет? И напротив, лишь одно то, что ей повезло прийти в этот мир одной из эльдар, каким-то непостижимым образом возносит ее выше многих прочих. Делает достойнее них, а их самих - недостойнее.
Это неправильно. Как мог он произносить подобные вещи? Он, человек благородный не только и не столько кровью, сколько духом, каких прежде не доводилось встретить. Он, отважнейший из защитников Гондора, его опора и предводитель - и недостоин ее? Откуда подобная мысль могла появиться в его голове? Как смел помыслить о таком кощунстве, когда это ей, безродной изгнаннице, следует доказывать право свое быть рядом с ним?
Но смел. Как и она сама смела ранее. "Выходит, не столь мы и отличны в своих потаенных переживаниях, сын Дэнетора", - отступает боль, с которой думала о несправедливости судьбы, будто бы лишившей обретенное только что. Что ей самой до этой молвы, коли он убежден в своем выборе? Не страшны ей, эллет, много лет посреди дворцовых интриг прожившей, домыслы и сплетни, покуда те не вредят Боромиру - о нем беспокоится, не о себе. За него сердце болит, за тех, кто за ним следует - чтобы не стало худо от ее присутствия. Однако, если уверен и молвы не страшится - не той, о которой говорила, но иной, более приземленной и понятной, той, которая любому живому присуща, - Тауриэль и самой бояться нечего.
- Не смей думать, будто ты недостоин, Боромир, - прямо, строго почти поглядела, ответ выдыхая ему в губы - также, как он до этого, - только лишь оттого, что я - эльдар, я не становлюсь лучше тебя, лучше других людей. Единственное мое отличие в том, что будь я из твоего народа, мы бы никогда и не встретились, и точно не были бы здесь.
Она жила бы иной жизнью, отличной от нынешней, без сомнений, ведь женщины Гондора совсем иные нежели эльфийские девы. И в той жизни едва ли посмела бы даже и посмотреть на сына Наместника, не то, что заговорить и коснуться его, поцеловать его. Все было бы совсем иначе.
- Ни среди смертных, ни среди бессмертных, ни в иных мирах я не встречала мужчину достойнее тебя. Ты отчего-то обратил на меня свой взор, и я не знаю большей чести, - голос на миг пропадает и приходится глубоко вдохнуть и выдохнуть прежде, чем заговорить снова. - Никогда не представляла подле себя мужчину, никогда не думала, будто буду желать находиться рядом с ним, дышать с ним одним воздухом, об одном мыслить и одним жить. Ибо раньше ничего сильнее свободы не жаждала, в том числе, свободы от оков чувств, которые ты породил во мне. Ты сам. Не сын Наместника, не военачальник и командир, но мужчина, Боромир из Гондора. Достойнейший из достойных.
Подумать только, обоих терзало одно - и здесь, и в этом, тоже на двоих."Великая Ткачиха, как удалось тебе пряжу спутать, соединить - столь отличную и вместе с тем схожую? Эру, в чем замысел твой, непостижимый для нас? Молю вас, Первородные Силы, молю тебя, Всевышний, не лишайте надежды, не лишайте обретенного - не сумею я отпустить его". Не сможет отныне, кто бы что ни говорил.
- Что до молвы - покуда тебе и твоей семье не во вред она, мне нет дела до слухов и разговоров за спиной. Я не страшусь подобного, ибо когда-то давно пережила это - многие мои сородичи в Лихолесье говаривали, будто мы с принцем Леголасом чрезмерно близки, пускай все и знали, что ничего кроме крепкой дружбы меж нами не могло быть. Потому, мне не привыкать к кривотолкам и не обращать на них внимания я умею.
Другое дело, что приходилось тогда и перед королем держать ответ - тот очень не любил слухов, особливо, о его семье. Если и теперь придется с Наместником объясняться, она не оробеет. Лишь бы Боромиру это боком не вышло. Но он не боялся, не хотел сохранять все в тайне, и Тауриэль снова улыбнулась - благодарно, радостно почти, в его словах отклик своих мыслей услышав.
- Таиться и я не желаю, коль ты это услышать хотел. Тайные встречи хоть и любимы песнописцами, да нам обоим претят. И... разлука...
Посмотрела на него, в серую бездну глаз его, скверкающих отблесками южного солнца. Нет, не сможет, не сумеет оставить. Не сумеет покинуть, и разлука станет тяжелейшим из пережитого - словно часть себя потерять, половину сердца. Неизбежна разлука даже пускай на краткое время - ведь война близится, - но тем ценнее каждое мгновение проведенное рядом. Что до разлуки иной... "Он смертный".
- Призываю в свидетели Валар и Илуватара, клянуть тебе Предвечными Силами - никто и ничто не разлучит нас. Ни сражения, ни войны, ни сама смерть, - как никогда прежде понимала вес своих слов. Понимала что говорит, понимала что влечет за собой эта клятва. "Но я отдала тебе свое сердце, а вместе с ним - и свою жизнь отдаю, свое бессмертие". - Последую за тобой, где бы ты ни был, и не оставлю, ежели только в том не будет особой надобности, - ведь и так могло быть. Ведь хотела хоть раз еще увидеть Великую Пущу. - Клянусь тебе, Боромир, сын Дэнетора, в том, что не покину тебя и коли надобность в том будет, отыщу хоть в этом мире, хоть в ином другом.
Воздух вокруг густеет, тяжелеет под весом сказанного, ибо подобные клятвы не пустые слова, но полны той Силы, которая подвластна каждому наделенному особой волей. И ее воля сильна как никогда.
"Буду с тобой до самого конца времен, и никто не сможет меня остановить. Даже ты сам".

Воистину, тревогу и радость несло сказанное, решенное. Верно ли? - в небытие нерешительность, сейчас, когда поступает по зову сердца, принадлежащего генерал-капитану Белого Города. "Эльфы любят один раз - и на всю жизнь", - собственные слова отдаются в опустевшей голове переливом струн старой арфы дворцового менестреля, поющего Лэ о Лэйтиан. История великой любви и великой печали, столь любимая и синдар, и нандор. Когда-то эту песнь юная Тауриэль любила более прочих - сказание о подвигах Лютиэн, принцессы Дориата, и ее избраннике-человеке, Берене, не раз исполнялось при дворе Трандуила, много веков назад воочию видевшего все то, о чем ныне многие знают лишь благодаря рассказам. И слушать о храброй дочери короля Тингола, своей хитростью, мудростью и умениями победившей самого Темного Владыку, хозяина нынешнего властителя Мордора, могла очень долго. О любви, связавшей бессмертную и человека, в те времена Тауриэль и не думала почти. Ей интереснее была храбрость Лютиэн и ее приключения, нежели их с Береном чувства. Разве что сладкоголосого Даэрона было жаль - Трандуил так и не поведал куда пропал его друг после ухода принцессы, гибели Дориата и Белерианда.
Теперь иное вспоминалось и об ином думалось. Эллет чувствовала, знала, что поступает верно. Сколь сильно отличалось это от ощущаемого прежде, на рассвете предыдущего дня - сколь многое изменилось для нее, пускай незаметно, но значительно. Ничто не будет как прежде. Ничто и никогда, какие бы испытания неумолимое будущее не принесло для них обоих.
Тауриэль улыбнулась, кивая - верно, заждался Гондор, пока они здесь в объятиях утопают, миг тепла отчаянно желая продлить.
"Я не пожалею", - думается отчего-то, хоть и уверенно, убежденно. "И ты, надеюсь, не пожалеешь, сердце мое".
Жалеть в следующий миг остается лишь об одном - что отвлеклись слишком, позабыв о бдительности и осторожности. Лучница покорно дала увлечь себя в сторону, прочь от стрел настигших беглецов харадцев, да только прошипела нечто неразборчивое, иноземные ругательства напомнившее - их она за несколько лет жизни в Тедасе слышала не раз и запомнила хорошо, спасибо эльфийской памяти. Они, ругательства эти, впрочем, мало помогут, когда скрываться от летящих стрел надо и самой пытаться заприметить лучников - стрелы так и пролетают мимо, пронзая воздух, листву и землю. Благо, пока не плоть - что гондорца, что эльфийки.
А харадримскую - милое дело.
Теперь уже противнику приходится уворачиваться. Не в пример им, Тауриэль стреляет быстрее и более метко, и редкие стрелы не попадают в цель, скрываясь в яркой летней зелени листьев. Главное, не переусердствовать - колчан опустеть вмиг может, коли не уследить. На тетиву, касаясь пальцами светлого оперения, затем ниже, у пятки, показаться из-за дерева - "бородатый" наконечник нацеливается на мелькнувшего в листве черным преследователя, тетива легко освобождается и стрела несется вперед, к цели, пока следующая ее сестра зарубкой оказывается на перекрученной льяной нити и ждет своего выстрела.
Вот оно, упоение боя, когда каждое движение стремительно и точно, ни единого лишнего шага, ни единого ненужного вздоха - все знакомо, все ясно. Только и необходимо, что прикрыть Боромира, да как можно больше притаившихся лучников умертвить, пока те не достигли цели - любой из них. Полыхает внутри недовольством на себя, упустившую преследователей несмотря на острый глаз и чуткий слух. "Увлеклась". Как говорят, "то, чего более всего боишься, сбудется"? Вот и сбылось. Говорила ведь себе, напоминала - преследуют, терять бдительность нельзя. А все равно попалась, будто неразумная девчонка.
Три стрелы оборвали жизни преследователей, когда на Тауриэль из подлеска накинулось двое харадцев, оттесняя от Боромира. Пришлось, едва увернувшись от косого удара изогнутого ятагана, отбросить лук и выхватить мечи, давно желавшие схватки. "Еще кто-то скрывается?", - почти безразлично подумалось, пока эльфийские клинки мелькали в воздухе, жаждя крови врага, отличающегося от обычных орков или пауков. Извернувшись, Тауриэль сумела обезоружить одного, но не успела оборвать его жизнь - на спасение сородича кинулся второй, отвлекая эллет и давая было поверженному возможность атаковать ее исподтишка, сбоку. От боли эллет громко зашипела, не позволяя вырваться крику, когда вражеский ятаган прорезал ткань тонкой куртки и кожу нагрудника, оставляя длинную кровавую борозду на левом боку, пускай не чрезмерно глубокую, но оттого не менее болезненную.
- Lhugion!
Краткий миг воодушевления противника нельзя было не использовать, как бы больно ни было, и Тауриэль, превозмогая боль, не стала мешкать - с силой ударив ногой в живот одного из своих противников, она накинулась на другого, того, кто ранил ее, чтобы мигом позднее забрать его жизнь в ответ за содеянное. Тогда и первый с криком накинулся заново, в ярости от гибели собрата пропустив эльфийский клинок, прошедший наискось от левого плеча до правого бока харадца.
От очередной стрелы увернуться удалось только лишь чудом, как и спрятаться за деревом, хватаясь за лежащий подле него родной уже лук. "Где ты?" - с шипением чуть выглянув из-за широкого темного ствола, эллет выстрелила туда, откуда в нее прилетела стрела мгновением раньше. Не попала. "Ну же, тварь, покажись".
По раненому боку полилась густая кровь. "А ведь целебных трав и не осталось", - тут бы бой закончить, для начала, а после о травах думать, но обида на собственную невнимательность снова усиливается. Как и на недостаточную ловкость, ведь от удара могла бы и увернуться, избежать его. Вражеская стрела пролетает совсем близко от края, почти задевает кору дерева, а вместе с тем и Тауриэль, сразу же выстрелившую в ответ. На сей раз, удачно.
"Боромир", - пришлось подавить боль до окончания схватки-сражения и вернуться обратно, ближе к гондорцу, сражающемуся с тремя одновременно. И ведь не выстрелить, если только не бояться в своего попасть.
"Еще лучники остались?" - держа стрелу на натянутой тетиве, Тауриэль внимательно осматривается по сторонам и ждет.
Пускай это и самое плохое, что она умеет.

Стрела попала в цель и Тауриэль прислонилась, припала почти, к дереву, не сдерживая теперь болезненного стона. С харадрим покончено, пускай на время, необходимое следующему отряду на поиски беглецов - теперь бы до реки добраться и попасть в Пеларгир, пока не поздно. "Замедлимся", - будь оно все проклято, и где только хваленая эльфийская сноровка?! - пальцами коснулась окровавленного бока, костеря себя за невнимательность. Хороша разведчица, нечего сказать! Злость на себя так и бурлила, с огорчением вместе. Подвела ведь командира своего, которому сама помогать обязалась.
Стиснув зубы, эллет тяжело сглотнула и зажмурилась, словно надеясь тем самым боль унять, да тщетно, ясное дело. "Вот и лихолесским одеяниям конец", - горько подумалось, когда под пальцами оказалась промокшая насквозь ткань, некогда темно-зеленая. Видно, судьба ее в этом походе расстаться с тем, что о родине напоминает - брошь да наручи и останутся нетронутыми. Правда, путь их с гондорцем еще не окончен.
Ладонь, все держащая лук, разжалась. Тот тихо упал на у поросших густым светлым мхом корней вяза. "Не забыть бы".
- Жива, - почти со смешком отозвалась, едва свое имя услышав. - Прости.
"Отчего так больно-то?" - мысль показалась необычайно отстраненной, словно чужой, неожиданно проявившейся в сознании эльфийки. Липко. Мокро. Темно. Чуть холодно - отчего это, ведь тепло было? "Больно", - громким стуком повторялось, оглушающим биением сердца, снова и снова, но более Тауриэль не позволяла себе произвести ни единого лишнего звука. Разве что выдавила:
- Потерплю, - да снова замолкла. Нет уж, и без того теряют теперь время здесь, и так подвела Боромира, чтобы теперь сильнее его волновать. Он и без того сделал многое для нее. Помогал сейчас, уверенно наносил харадское лекарство - "надеюсь, не яд", - а затем бинтами перевязал длинную рану. "Шрам останется". Да и в бездну этот след, одним больше, одним меньше - не изнеженная девица с алебастровой кожей, вестимо.
Боль не ушла, не исчезла с тем, что чистая ткань покрыла бок, и понадобится время, дабы избавиться от слабости - пускай и меньшее, чем тому же Боромиру. "Оба мы хороши, опытом умудренные воители-следопыты", - а вслух сказала, голову опустив на плечо гондорцу, стоило тому на краткий миг одарить ее объятием:
- Отныне мы в расчете.
Он ведь тоже ее напугать успел, днем ранее, тогда, в лодке - раненый, оседающий на дно суденышка, чудовищно быстро ослабший. "Смертный", - как легко рассуждать о гибели, когда знаешь, что духом бессмертна. И как страшно, когда понимаешь - любой удар, любая хворь и малейшее, глупейшее стечение обстоятельств способны лишить тебя самого дорогого - отныне, дражайшего, бесценнейшего.
Тряхнула головой - прочь, бесполезные размышления! - и снова скривилась от пошедшей кругом головы. Загремело в ушах, оглушая. Шум так и шипел, кричал, звенел. Но неимоверным усилием удалось превозмочь слабость, намертво было сковавшую. Приняв перевязь и лук, эллет со вздохом, чересчур резким, отошла от широкого ствола вяза, бывшего ей опорой.
- Смогу, - "а если и нет, то все равно пойду". Не станет обременять его еще больше. Ему самому с раной стоит быть осторожнее - как бы та не разошлась после подобного боя. Обняла, впрочем, почти крепко, понимая - отныне путь им предстоит пускай недолгий, но оттого не менее тяжкий. А впереди Великая Река.
Шаги отдаются в боку подобно ударам остроконечных стрел по мишени - боль мириадами игл впивается, под кожу просачивается, глубже и глубже, и чудом Тауриэль способна дальше идти - с прямой спиной, уверенно, будто ничего и не произошло. Перед кем только храбрится, не желая показывать слабости? Для чего? Словно Боромир не понимает, не видит, словно сам того же не испытывает, хоть и залеченный эльфийской силой, но не вылеченный до конца.
"Не хочу слабой казаться", - как бы больно ни было, не привыкла являть другим слабосилие. Не любила. И без того гондорцу на рассвете прошлого дня показала свою неуверенность и уязвимость. Хватит.
Так и шла, изо всех сил отгоняя немощь - прислушивалась к лесу, ибо допустить повторения ошибки никак нельзя. Если бы не отвлеклась, харадрим не сумели бы приблизиться незамеченными. Да разве удастся не отвлекаться? Он ведь рядом идет, совсем рядом, они так и норовят ненароком друг друга коснуться - и каждое это касание на кратчайшее из мгновений принуждает позабыть обо всем - о лесе, о ране, о погоне, - чтобы исчезнуть сразу же. Как только возможно, что и сейчас мыслями возвращается к тому, кто сердцем ее овладел - и помыслами, в коих неизменно присутствует?
И как она не перестанет тому удивляться?
- Андуин рядом, - об ином думать все-таки приходится, когда шум леса все тише и тише становится, незаметнее, заглушенный рокотом могучих вод Великой Реки - которую им во что бы то ни стало необходимо пересечь. Постепенно воздух свежеет, дикая южная чаща редчает, светлеет, и вскоре Боромир и Тауриэль оказываются на каменистом пологом берегу, заросшем рогозой и мелким кустарником. Дыхание перехватывает - столь широка река, столь она величественна. Темные воды мнимо неспешно несутся юго-западнее, к заливу, и далее, к морю Белегаэр.
- Как нам перебраться? - шепотом, тихо, в слова облачается мысль. Вдали сияют белоснежные купола Пеларгира - еще далеко до него, даже пересеки они реку прямо сейчас. Да и как пересечь? Вплавь едва ли сумеют, от плота толку мало, а лодки, пускай и самой маленькой, под рукой точно не найдется - а коли отыскали бы, с оной управиться явно сложнее будет, чем с той, на которой перебрались через Порос.
- Ежели проберемся выше по течению, ближе к городу, и разведем сигнальный костер, будет ли с того толк? Станут отправлять дозорных на этот берег?
Должны бы. Она бы отправила. Мало ли что произошло, ведь наверняка настороже гондорцы и здесь, зная, что враг совсем рядом. Вопрос и в ином - как близко харадрим от беглецов и кто поспеет раньше - свои или противник, жаждущий смерти разведчиков?
Выбор у них в любом случае невелик.
"Поспешить бы", - Тауриэль выжидающе смотрит на Боромира, вновь опираясь рукой о ствол дерева - на сей раз, причудливо искривленной ивы. Времени у них совсем немного - нутром эллет чует, что преследователи не так далеко, как хотелось бы, пускай пока их и не слышно.

Отредактировано Tauriel (2018-07-30 03:31:22)

Не понадобится - и ладно, ему лучше знать земли близ своего города, там, где его люди живут и стоят на страже мира в королевстве. Тауриэль поводит плечами, словно озябшими, и снова замирает - губы сжимаются, дрогают скулы, стоит прикрыть глаза. Костерить себя можно сколько вздумается, но оттого менее больно не станет. И все же, чувство вины привычным холодом окатывает с головы до ног, задерживаясь там, где харадский клинок пронзил эльфийскую плоть - сменяясь пламенем, с новыми силами опаляющим.
Потому едва чувствует привычные уже, желанные объятия, пускай рада им даже сейчас, в своем полузабытии - разве что вздрагивает, стоит ему ненароком коснуться перевязанной раны. "Какая нелепица, право слово", - будто бы местами с Боромиром обменялись, разве что времени остановиться у них не найдется, как давеча. "Позади всего лишь две ночи". Снова дивиться остается тому, как стремительно все переменилось. Ведь и правда - в с ё. Для нее так точно. Но и для него, с нежностью, какой никогда не слышала, ее имя произносящего. Так и хочется, чтобы не замолкал, чтобы повторял раз за разом так, как сейчас. Как в мгновение особой близости, как лишь ему отныне позволено - с мягкостью и твердостью, уверенностью, пылом и лаской. И от поцелуя - легкого, будто бы невесомого, - мурашки по холодой бледной коже, и слабая благодарная улыбка. Забывается на миг и боль, и тревога.
"Век бы так стоял", - молвил он ранее. С этим и сейчас согласна. Жаль, что времени мало у них. Только и остается, что украдкой приблизиться, словечком перемолвиться да частицу тепла подарить друг другу - большего пока и не надо. "Время есть". И как есть оно для дела, так будет и для близости. "Всегда бы мне подобное спокойствие и благоразумие проявлять", - со злой усмешкой подумалось, да развеялось. Не то главное.
Им бы найти сигнальную башню, о которой гондорец говорит.
- Хорошо, - иного и не скажешь, когда путь ясен - хвала Пресветлой, не придется о кострах, плотах и прочем заботиться, да ломать голову думая, как через реку перебраться. На карте южных земель Гондора, ясное дело, далеко не все дозорные башни и форпосты отмечены, вот и не знала об этом, таком близком сейчас спасении для них, ослабших. Благо, Боромир помнил. "Чтобы он и позабыл о подобном?" - воистину, кощунственная мысль.

Тяжко следовать за тем, кто быстрее тебя. Еще тяжелее, зная, что в иной миг мчалась бы впереди. В разы хуже понимать - за ними по пятам следует враг, а она ни на что не годится и только задерживает. Так и хотелось сказать - оставь, иди вперед, к своим, за помощью, - да понимала, что только гнев его вызовет своими словами. Как же, оставит он ее, эльдар, женщину, одну и уйдет, не оборачиваясь даже! "Будто сама возрадовалась и ушла, едва он о том же обмолвился там, в пещере на берегу Пороса".
Но шла молча, стараясь изо всех сил поспеть и не обращать внимания на раскаленные иглы в боку, да слабость, с каждым мигом сильнее одолевающую. К окружившему беглецов лесу почти не прислушивалась, хоть и чуяла - враг недалеко, он жаждет расправы и только и ждет встречи с теми, кто посмел столь долго избегать кары. Вдали слышались неосторожные громкие шаги, треск ветвей и ругань. Пускай они пока действительно далеко, но от этого не менее опасны. Особенно, если промедлить.
— Милая, полезай мне на спину.
- Что? - удивление затмило боль. На спину? Он всерьез? - и правда всерьез, ибо ответа ждать не стал. "Командир ведь". Тауриэль подчинилась, с застывшим лицом - дабы не показать ощущаемого, - нацепила на себя перевязь со щитом и не по-эльфийски неуклюже устроилась за спиной гондорца, вцепившись в него так, словно впервые села на своенравного коня, прежде никого не терпевшего в седле. От сравнения сквозь боль смех почти прорвался, сдержанный в последний момент - не хватало еще обидеть гордого воителя неуместными мыслями охваченного слабостью разума.
Благо, башня не так далеко оказалась. Воины не скрывали ни радости, ни удивления, приметив своего генерал-капитана, разве что больше дивились тому, как он и его небывалая спутница выглядят - ясное дело, не из дворцовых покоев вышли, а из леса, да после схваток, переходов и бегства. Поддержке Боромира эллет только обрадовалась. Рана все сильнее горела болью, мучительной уже, а не терпимой, как прежде. "Разбередила", - раздосадовано подумалось, пока гондорцы своего предводителя приветствовали. Слуха коснулся шум - слишком хорошо знакомый, - оттого взгляд, которым одарила сына Дэнетора, был тревожен и хмур. Он его поняла правильно. "Не одни", - облегчение принудило чуть ослабить хватку, в которой себя держала с момента ранения. Тут же нахлынула бОльшая слабость - какое тут оставаться и сражаться? Под ноги бы никому не попасть, становясь помехой, а не стрелами встречать незадачливых преследователей.
- Разве харадрим не знают, что здесь - башня и сторожевой пост? Идут ведь на верную смерть, - только бы Следопыты целы остались. Коли погибнет хоть один, Тауриэль винить лишь себя станет - за то, что по невнимательности своей и безалаберности допустила погоню, не побоявшуюся зайти столь глубоко в земли Гондора. " Они хорошие воины", - только тем утешать себя и можно, уповая на силу и проворство эдайн и малочисленность отряда прихвостней Врага. И на благоволение Предвечных Сил, взирающих сейчас на них из далеких сокрытых земель.
- Тебе самому необходим лекарь, - сразу тихо напомнила, уповая на благоразумие того, о ком волновалась более себя. Он ведь и в бой мог ринуться сейчас, позабыв и о ране, и о собственной слабости ради того, чтобы перед своими не оплошать. Так, видимо, и намеревался поступить - по взгляду видно, по напряжению в уставшем, но все таком же могучем теле. Впрочем, не ей его останавливать, ведь так?
Нет, не давал он ей этого права. Как не намеревалась себе это право присваивать.
"Сама ведь едва ли осталась бы в стороне от сражения, коли могла бы".
Комната в небольшой деревянной пристройке подле башни отдаленно напомнила о дворцовых палатах врачевания в Великой Пуще - особым запахом лекарственных трав, в котором каждую эллет могла отличить. Войдя внутрь, Тауриэль чуть крепче ухватилась за крепкую руку Боромира и едва слышно выдохнула, пряча за вялым смешком волнение:
- Не думала, что доведется сравнить мастерство эльфийских и людских лекарей.
Сказать бы об осторожности, о коварстве харадрим, да ему все это известно получше ей. Но как отпустить его туда, в бой, где не сможет рядом с ним быть? Хотелось коснуться его губ, не последним, но желанным поцелуем - и все же отпрянула, приметив врачевателя, прячущего изумление при виде прославленного сына Наместника и одной из эльдар в его маленьком царстве.
- Иди, - пускай улыбка слабая, как и голос. Не отпускала бы ни за что.
Но ему пора.
Ибо если не уйдет сейчас же, она не сумеет сдержать себя - поцелует, пусть хоть все воители видят.
"Ведь таиться не хотим, так?"