о проекте персонажи и фандомы гостевая акции картотека твинков книга жертв банк деятельность форума
• boromir
связь лс
И по просторам юнирола я слышу зычное "накатим". Широкой души человек, но он следит за вами, почти так же беспрерывно, как Око Саурона. Орг. вопросы, статистика, чистки.
• tauriel
связь лс
Не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, то ли с пирожком уйдешь, то ли с простреленным коленом. У каждого амс состава должен быть свой прекрасный эльф. Орг. вопросы, активность, пиар.

//PETER PARKER
И конечно же, это будет непросто. Питер понимает это даже до того, как мистер Старк — никак не получается разделить образ этого человека от него самого — говорит это. Иначе ведь тот справился бы сам. Вопрос, почему Железный Человек, не позвал на помощь других так и не звучит. Паркер с удивлением оглядывается, рассматривая оживающую по хлопку голограммы лабораторию. Впрочем, странно было бы предполагать, что Тони Старк, сделав свою собственную цифровую копию, не предусмотрит возможности дать ей управление своей же лабораторией. И все же это даже пугало отчасти. И странным образом словно давало надежду. Читать

NIGHT AFTER NIGHT//
Некоторые люди панически реагируют даже на мягкие угрозы своей власти и силы. Квинн не хотел думать, что его попытка заставить этих двоих думать о задаче есть проявлением страха потерять монополию на внимание ситха. Квинну не нужны глупости и ошибки. Но собственные поражения он всегда принимал слишком близко к сердцу. Капитан Квинн коротко смотрит на Навью — она продолжает улыбаться, это продолжает его раздражать, потому что он уже успел привыкнуть и полюбить эту улыбку, адресованную обычно в его сторону! — и говорит Пирсу: — Ваши разведчики уже должны были быть высланы в эти точки интереса. Мне нужен полный отчет. А также данные про караваны доставки припасов генералов, в отчете сказано что вы смогли заметить генерала Фрелика а это уже большая удача для нашего задания на такой ранней стадии. Читать

uniROLE

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » uniROLE » X-Files » Never Let You Down


Never Let You Down

Сообщений 31 страница 59 из 59

1

Код:
<!--HTML--><div align="center">
<link href="https://fonts.googleapis.com/css?family=Amatic+SC" rel="stylesheet">

<style>.ch {width: 500px; height: 400px; background-image:url(https://78.media.tumblr.com/ee5dac88186dad1c3b9f41f6af0a4975/tumblr_o0naa52vd61u2k67wo2_1280.gif); background-size:400px;background-position:center;overflow:hidden;}

.ch .ch1 {width: 400px; height: 100px; background-color:#020000; opacity: 0.8; position:relative; top:290px; transition: all 1s ease;-moz-transition: all 1s ease;-webkit-transition: all 1s ease;}
.ch:hover .ch1 {height: 270px; top: 120px;transition: all 1s ease 1s;-moz-transition: all 1s ease 1s;-webkit-transition: all 1s ease 1s;}

.ch .ch2 {width: 400px; height: 98px; border-top: 5px double #14acf4;}

.ch .ch3 {width: 400px; height: 95px; font-family: 'Amatic SC', sans-serif;color: #14acf4; font-size: 40px; line-height: 110px;letter-spacing:4px;text-transform: uppercase; opacity:1; transition: all 1s ease 1.5s;-moz-transition: all 1s ease 1.5s;-webkit-transition: all 1s ease 1.5s;}
.ch:hover .ch3 {opacity:0;transition: all 1s ease;-moz-transition: all 1s ease;-webkit-transition: all 1s ease;}

.ch .ch4 {width: 370px; height: 200px; padding: 5px; text-align: center; color: #14acf4;font-family: 'Arial', sans-serif;font-size: 11px; line-height:13px; opacity: 0; transform: scale(1.5); -webkit-transform: scale(1.5); -moz-transform: scale(1.5); transition: all 1s ease 0s; -moz-transition: all 1s ease 0s; -webkit-transition: all 1s ease 0s; position:relative; top:-90px;}
.ch:hover .ch4 {opacity:1; transform: scale(1); -moz-transform: scale(1); -webkit-transform: scale(1); transition: all 1s ease 1s; -moz-transition: all 1s ease 1s; -webkit-transition: all 1s ease 1s;}
.ch .ch4:first-letter, .ch .ch4 p:first-letter {color:#50f0ff; font-weight: bold;}

</style>
<div class="ch"><div class="ch1"><div class="ch2"><div class="ch3">NEVER LET YOU DOWN</div><div class="ch4">


Baby I will find you<br>
Baby I can hear you call<br>
Baby I can feel your heart<br>
<br>
Baby I will find you<br>
Just wait a little longer<br>
Baby I can hear you call<br>
I won't ever let you fall<br>
<br>
I'll never let you down, never let you down<br>
Never let you down, never let you down
<br><br>
<hr><br>
<a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1017" target="blank" style="color: #67f3ff;">BETHANY</a> x <a href="https://unirole.rusff.me/profile.php?id=1060" target="blank" style="color: #67f3ff;">CULLEN</a>
<br><br>
THE DEEP ROADS, 9:40 DRAGON AGE, PARVULIS

</div></div></div></div>


</div>

http://sf.uploads.ru/AQlGh.png

Отредактировано Bethany Hawke (2018-03-04 12:09:15)

+1

31

Он помнит свое имя. Это уже хорошо.

Помнит, что он храмовник, помнит Орден, помнит Киркволл, помнит об Искателях… Он будто бы помнит все, кроме нее, словно кто-то взял и стер Бетани из его памяти – из сердца – выжег огнем, оставив, может, легкие шрамы.
Даже проклятый лириум не хочет, чтобы они были вместе. Считать ли это знаком свыше от Создателя?
Нет, не стоит.

Бет встряхивает гривой темных, распущенных волос, и серьезно хмурит брови, что между ними пролегает глубокая морщина. Почему именно ее? Создатель, мало ты ей страданий приносишь каждый раз, что решил, что стоит подкинуть ей еще одно испытание?

Девиз серых стражей звучит жутковато чужим, срываясь с его губ. Обычно приносящий умиротворение и смысл в жизни, сейчас он лишь причиняет боль. Каллен помнит даже это, но не ее – ни ее имя, ни кто она такая, ни кто она ему.

А может, она всегда была никем?

Сомнения закрадываются в сердце, путая все местами, заставляя вздрогнуть и лишь крепче ухватиться тонкими пальцами за его запястье.

«Вспомни меня. Вспомни меня, пожалуйста.»

Мольба рвется наружу через взгляд, что она на него поднимает, не смея отвести в сторону. Нет, это все глупо, он любит ее, она его Бет, его Солнышко...

«Любил?»

Пока лириум не распорядился иначе. Безумие и забвение, долгие долгие годы, поджидавшие Каллена где-то на задворках его сознания наконец-то чувствуют трещину, что дает его разум, и протискиваются наружу. Их время пришло. А Хоук не может с этим смириться – нет, ни-за-что. Ей нужно бороться за него, успеть поймать его за руку, прежде чем он провалится в бездонную пропасть, и вытащить на свет, на поверхность. Она не позволит ему упасть.

- Мор закончился… - Она медленно повторяет за ним, и будто каждый звук дается ей тяжело. – Уже давно.
Открывает рот, словно желая сказать еще что-то, но нужные слова не идут ни на ум, ни на язык. Бетани не без труда выпускает его руку и наблюдает за тем, как он сосредоточенно одевается. Надо бы тоже этим заняться – в конце концов Резерфорд наверняка потребует свой плащ обратно, в который она завернулась спросонья. 
Алая ткань соскальзывает с узких плеч и падает на камень. Руки Бетани так дрожат, что она не сразу может попасть рукой в рукав и тихо ругается сквозь зубы. Нервы понемногу начинают сдавать, но она держится… Держится.

А держится ли Резерфорд?

По нему сложно понять. Он кажется спокойным, умиротворенным, и если бы он был магом, Бетани бы даже заподозрила, что его провели через ритуал «усмирения». Слишком невозмутимый для человека, потерявшего память.

«Хотя потерял он и не так уж много - всего лишь меня.»

Обида болезненно колет в самое сердце, заставляя зажмуриться и выдохнуть. Он не виноват, это лириум… во всем виноват этот проклятый лириум и… время. Самая беспощадная вещь на земле.
Она уже натягивает сапоги, когда замечает оставленный на камне алый кусочек ткани.

«Мой платок…»

К горлу подкатывает непрошенный комок слез. Он не повязал его привычно под наруч, как делал столько лет до этого. Он правда... забыл ее. Есть ли смысл как-то трепыхаться и пытаться ему что-то доказывать?
Пальцы сжимают красную тряпицу в кулаке, сминая ее. Она так запуталась и совершенно не знает, что делать. А руки уже будто сами, по старой памяти, повязывают платок на тонкую шею поверх серебряно-синей стражеской брони.

«Вспомни меня такой. Я носила его, когда мы познакомились. Вспомни, пожалуйста, Каллен.»

Она незаметно смахивает вступившую слезинку в уголке глаза и насильно заставляет себя улыбнуться, словно улыбка – соломинка, за которую ей, утопающей, придется как-то удержаться.

Бетани с тяжелым вздохом поднимается на ноги, подхватывая свой посох и опираясь на него, словно уставший путник. За эту безумную ночь она ни капли не отдохнула и не выспалась, и, видимо, отдых ей еще не скоро светит, если светит вообще.

- Мы с тобой только вдвоем. – Бетани осторожно прощупывает, что еще он запамятовал. – Ты со своим отрядом хотел сократить путь и наткнулся на огра. На твою удачу рядом оказалась я и устроила обвал, заваливший проход с порождениями тьмы. Но часть твоих людей погибла, часть… я не знаю, что с ними. Надеюсь, они уже благополучно добрались до Киркволла. Но мы остались вдвоем. Ты и… я.

«Стоит ли напоминать ему о Патрике? Нет, наверное, не стоит.»

- Не торопись ты так, Каллен... мы все успеем. Даже если Искатели Истины уже в Киркволе, там есть те, кто сможет их встретить. Авелин точно с этим справится.

«Ты ведь помнишь Авелин?.. А Мерриль? А что насчет Мариан?..»

- Или может быть Защитница Киркволла решила заглянуть обратно в город…

Нет, не решила, и Бетани это прекрасно знает, но как еще упомянуть сестру в разговоре, надеясь, что Каллен хотя бы на этот шажок станет ближе?

Скверна в крови тихонечко ноет, напоминая о себе.

«Порождения тьмы где-то рядом.»

Хоук давно не проводила ритуал крови из-за безумных событий последних дней, и филактерия на груди почти испарилась. Эти твари выследят их по ее Скверне, если они тот час же не уберутся подальше.
- Ты прав, вот теперь стоит прибавить шаг.
Бетани шагает впереди, поднимаясь по огромной высоченной лестнице, мысленно вспоминая строение и устройство древних гномьих тейгов – они все по большему счету строились по похожему принципу, отличаясь лишь орнаментами да деталями архитектуры.

Сначала надо выбраться отсюда и выжить, а потом… Потом она уже займется этой проблемой вплотную.

+1

32

- Авелин не сможет. Искатели не примут ее слова всерьез, - резко, стремительно отвечает Каллен, неподвижно глядя перед собой. «Кто такая Авелин?»
- Авелин Отважная. Из легенды, - ответил сам себе, видя звонкие клинки турнира. - Авелин мертва. Ей перерезали горло, - медные волосы мерцают, залитые кровью. Кровь стекленеет, становится осколками, - он смаргивает, поведя рукой перед глазами. Красное.
- Лириум, - произносит вслух. Почему он вспомнил лириум? – что-то крошится, красное, хрупкое, колкое. Кричит безмолвно раззявленным, разинутым ртом. Поет?
Кричит.
- Мы успеем, - повторяет он, соглашаясь. Шаги на два лада отдаются от стен в темноте, под пляску магического огонька. Он не думает о том, куда идет – знает только, зачем. В Киркволл.
- Кто-то погиб? – Каллен. Его зовут Каллен. Как зовут ее? – он поворачивает голову к женщине, которая все что-то говорит, говорит. Называет имена – они будто далекое эхо, что пытается пробиться к нему сквозь толстое стекло. Как тонущие в тумане огни маяков. – Их следует похоронить согласно обычаю, - мертвецов надо сжигать. Так заповедует Церковь, - он останавливается, оглядывая высокий каменный потолок. Полосы узоров тянутся, тянутся, бесконечно – во тьму.
Глубинные Тропы. Гномы. Порождения тьмы.
- Мор давно кончился, - но отчего-то и шага не может сделать. Вновь окружает сияние – упругое, бело-лиловое, кругом, через который не перешагнуть – невидящий взгляд упирается в нее. Видит лицо за пеленой – искаженное, искажаемое, но прекрасное. До боли в сердце знакомое, - длинные волосы, спускающиеся на грудь, темные глаза, вспыхивающие ласковым огнем. Сине-серебристая броня, посох за спиной – он вот-вот вспомнит имя. Но тянется красным, спускаясь от шеи – словно кровью из перерезанного горла, перечеркивая то, было видение.
Красное.
- Киркволл, - лучше говорить о том, что приходит в голову. Та кажется заполненной какой-то вязкой слизью, в которой вяло барахтаются мысли. Думать… тяжело. А слова сами собой вырываются, сыплются, будто камешки из переполненных мальчишеских ладоней. Камешки? – наклонив голову, сморгнув, он все-таки делает шаг.
- Хонн…лит, - медленно произносит Каллен, вдруг посмотрев на женщину. Серого Стража. Камешки? Камень. Каменная…
- Статуя. Статуя голема, - образ невиданной каменной махины, имеющей смутные человеческие очертания так и врезается в сознание, острыми синеватыми кристаллами. Они светились на солнце, их клевали птицы. Статуя казалась ему очень высокой, и ее воздетые к небу руки казались угрожающе занесенными над головой.
«Почему статуя?» - попискивающий звук где-то в темноте заставляет резко повернуть голову. Громче – теперь это визг, а потом слышен тонкий дробный топоток.
- Глубинный охотник поймал нага, - не задумываясь, произносит Каллен. – Не знал, что они тут водятся. Лучше бы нам наг достался тогда на ужин, чем глубинный охотник, право же, - и весело усмехается, глядя на…
«Кто ты?!» - он стискивает зубы, понимая, что не помнит того, что сказал только что. Что образ этот ему знаком до зудящей боли в сердце, но сложен он из различного. Из двух разных частей. Или же… - глубокий, отдаленный свет похожий на пламя, вдруг ударяет по глазам, и он щурится, помня огонь, кровь, и острые черные пики. Огонь, - левое бедро вдруг отдается несильно болью, но затем там что-то будто неслышно лопается, и по телу растекается изнуряюще резким импульсом.
«Л-лириум…» - ему нужен лириум. И тихая песня, что слышится, скребется в уши все это время, сейчас становится явственней, громче. Мех с водой снова под рукой, почти опустевший. Пить хочется все сильнее, но глоток воды отчего-то смывает боль, приглушает ее, но не песню. Мелодия… она знакомая. Или чудится знакомой? – темные своды древних гномьих коридоров отзываются удивленным эхом.
- Создатель, врагам моим несть числа,
Тьмы их, против меня восставших,
Но вера силы мои укрепит;
Не убоюсь я и легиона,
Пусть гибелью он мне грозит.

Долгими ночами
Когда надежда оставила меня
Я все еще вижу звезды и знаю,
Что Твой Свет с нами.

Я слышал звук,
Песню в безмолвии,
Эхо Твоего голоса,
призывающего создания очнуться от забытья
, - в горле слегка саднит, но голос чистый. Поет негромко и ровно. Петь псалмы ему всего нравилось. Он – храмовник. А Песнь Света прекрасна. И прекрасно, так, что сердце от восторга колотится, поют ее под сводами церкви…
«Киркволльской церкви больше нет. Она уничтожена», - прошибает мыслью, словно выстрелом. Темнота кругом угрюмо ворчит, - он обрывает пение, видя то, как насторожилась о н а. Серый Страж. Как ее имя?
- Как тебя зовут? – осторожно спрашивает, почти коснувшись плеча, покрытого темным плащом. Блестит серебряное – застежка-фибула, на которой вычеканено странное изображение. «Дерево», - чем-то неприятным колет, точно застежка этой самой фибулы прижалась к коже острым концом… и давит, протыкая насквозь, - непонятно откуда взявшийся гнев почти прорывает тягучее оцепенение, что охватило разум… Каллена?
- Что… со мной… случилось? – вопрос прорывается мучительно медленно, сквозь тянущую головную боль. Серый Страж. «Порождения тьмы», - он хватается за висок, пронзенный раскаленной иглой. «Фибула», - не дает ясно мыслить, подстегивает, разъяряет.
«Порождения тьмы идут», - рукоять меча – под ладонью. Не задумывается, как брать, и движение – не в пример тягучей болотной жиже мыслей.
Прежнее.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-04-16 09:07:06)

+1

33

Отрывистые предложения, слова, не особенно связанные друг с другом, подстегивают Бетани, словно хлыст. Во рту пересыхает от накатывающего страха, а сердце уже почти не бьется – словно замерло испуганной птичкой и боится шевельнуться и лишь тихонько постукивает, чтобы хоть немного напоминать о том, что оно еще живое. Хотя Бетани с каждой минутой все больше кажется, что вместе с памятью Каллена умирает она сама, будто угасает внутри нее какой-то ласковый, теплый, живой свет, благодаря которому она все это время дышала.

«Лириум.»

Мысли о нем не покидают его голову ни на минуту, и Бетани совершенно не знает, чем ему помочь. Можно было бы рискнуть магией крови… но стоит ли оно того? Каллен не позволит ей. Да и сама разве может она так поступить с ним? Бет прислушивается к внутреннему голосу и тот обреченно шепчет «нет, не можешь». Слишком велика ее любовь к нему, а может… она просто еще не до конца отчаялась, чтобы идти на крайние меры?

- Мы не можем вернуться за ними, чтобы похоронить их как подобает. У нас нет времени на это. Мне жаль.

Она делает несколько шагов и понимает, что за спиной тишина – Каллен не идет за ней. Оборачивается и смотрит на его фигуру среди пустых величественных залов безымянного тейга.  Он сам словно статуя – печальная, одинокая, замершая на ступенях словно скованная льдом.

- Каллен… - Бетани сокращает между ними расстояние в несколько шагов и оказывается совсем близко. Они встречаются взглядами – темный, будто наполненный чернеющей пустотой взгляд Резерфорда и ее, тревожно-медовый с подрагивающими в нем янтарный крапинками. – Мор кончился. Но мы на Глубинных Тропах, и здесь еще остались порождения тьмы, надо идти… - Бетани хочет продолжить, но запинается, услышав знакомое название.

«Хоннлит…»

- Ты там родился. В Хоннлите. И там как раз стояла эта статуя. И твоя семья... ты помнишь их? Мию, Розали, Брансона? – Бет кладет прохладную ладонь на его щеку. Удивительно, что она все еще помнит имена его сестер и брата - столько лет прошло.

Девушка отступает на шаг назад и руки безвольно опускаются вдоль тела. Скверна в крови шипит все громче, заставляя покрыться мурашками. Надо двигаться вперед, но она не может отвернуться от его слов, обрывков вспоминаний, они так важны сейчас.

«Ох Создатель, он помнит про глубинных охотников на ужин!»

Радостная мысль озаряет мрачные мысли, словно пролетающая звезда в темно-синем небе. Бетани робко, но все же радостно улыбается, с надеждой думая о том, что может еще не все потеряно. Он что-то вспоминает. Может и до нее дойдет черед?

- Давай-ка прибавим шаг, Каллен.

Лестница кажется бесконечной и к ее вершине Бет чувствует, что задыхается. Все это время Резерфорд что-то тихонько напевает и голос чистый, красивый, мягкий льется по воздуху, но вместо умиротворения, приносит беспокойство - не время и не место для песен, и Бет с трудом удерживает себя от того, чтобы не шикнуть на него - не хватало только привлечь лишнее внимание. Но ей страшно его тревожить и обрывать эту песнь. Это один из ее любимых стихов, один из самых светлых и поднимающих дух, хотелось бы верить, что Каллен его вспомнил тоже не просто так.
И хотя Бетани уже давно не чувствует того трепета, что испытывала ранее, и сама по себе Песня Света перестала иметь тот смысл, что имела раньше, некоторые отрывки она все равно еще любит.
Став Стражем, Бетани стала меньше полагаться на Создателя, и больше на себя, а если уж совсем честно, то вера ее поугасла – сложно верить в божество, которое позволяет миру катиться в пропасть, которое спокойно смотрит на то, как хорошие люди страдают. Так не должно быть.

- Я Бетани Хоук. Бетани. – Она немного медлит, уточняя. – Ты зовешь меня Бет. Единственный из всех.
Легкая ласковая улыбка касается ее губ. Привыкнуть к такому сокращению имени было, на удивление, довольно легко, а вот отвыкнуть – невероятно сложно.

«Надо уходить. Быстрее… быстрее!»

Она так увлекается разговором и собственными переживаниями, что не замечает, как скверна поет в крови свою дикую древнюю песнь.
Порождения тьмы где-то рядом. И Бетани нервно озирается, пытаясь понять, откуда может прилететь стрела и заклинание.

- Я отвечу на все твои вопросы, Каллен, но позже. Идем… Нужно найти выход и побыстрее.

«Не бывает полностью заброшенных тейгов, не бывает, архидемон их всех раздери.»

Порождения не заставляют себя ждать – и сколько бы Бетани не виляла по слабо освещенным коридорам, пытаясь уйти от них, Скверна в ее крови притягивает этих тварей, словно диких зверей на свежую кровь. Появляются они, как всегда, не скрываясь, высыпав из-за угла со звериным рычанием, от которого кровь стынет в жилах.

Бет поудобнее перехватывает в пальцах посох, чувствуя, как в ладони разгорается огненный шар, а внутри – ярость. Как же ей надоели эти проклятые Глубинные Тропы – огонь срывается с пальцев, обдавая жаром. Надоели эти порождения – ледяная глыба обрушивается прямо на голову гарлоку. Надоело это все. Выбраться отсюда, привести Каллена в чувство, и упасть на траву, уставившись в синее-синее небо, позволяя себя в нем утонуть.
Хотя, может сейчас на поверхности зима? Она потеряла счет времени… Дни под землей кажутся бесконечными и запутаться со временем так легко. Но в одном она уверена точно – они должны выбраться отсюда. Живыми. И как можно скорее.

Отредактировано Bethany Hawke (2018-04-17 02:32:37)

+1

34

- Бет, - он послушно повторяет короткое слово. Имя. Оно ничего не говорит ему, только движение, которым губы шевелятся, произнося его, что-то напоминает. Будто за ним должно что-то следовать. Горячее, как дыхание, - он коротко вдыхает вдруг потяжелевший воздух, под медленный скрежет меча из ножен.
- Торопиться, - согласно кивает головой, и идет. Ступеньки лестницы мелькают под ногами ребрами, черными, долгими, блестящими. Он будто бы идет по выгоревшим, обугленным костям, - «снова – огонь». Они идут и идут, торопятся, и ему становится жарко.
- Благословенны праведные, свет во тьме, - магический огонек вздрагивает, отблеском ударив по глазам, заставляя сощуриться. «Снова – огонь», - на сей раз уже в руках женщины. Женщины? – откуда она здесь?
- В их крови начертана воля Создателя, - не задумываясь, он вскидывает щит, больше ощутив, чем увидев колебание воздуха – зазубренная черная стрела отлетает, брякнув по камням. Из темноты на них лезут бледные твари, скаля черные клыки, щерясь уродливыми, исковерканными мордами. «Порождения тьмы».
«Мор? Единственная катастрофа, которую я пропустил», - серые стены, залитые солнцем, бронзовые блики на статуях. Что это? Кто это? – знакомый голос эхом звенит в ушах, почти протяжно – «про-пус-тил», повторяет храмовник, не имеющий лица.
- Мор, - чуть выдыхает он, принимая на меч удар  грубого, но чертовски острого черного клинка. Отражает – отводит, а затем, не медля, рассекает кромкой щита брызнувшую черной кровью голову. Твари кругом скалятся и визжат, скребут по доспехам, - что-то отзывается в крови, что-то… привычное, но лишь остатками. Этого нет, больше нет, - вспыхивает перед глазами синими кристаллами, тонко, насмешливо позванивает.
- Лириум, - огонь проносится по жилам, воспламеняя кровь неистовой болью, но даже в ней сейчас есть сила. Не так – она теперь его сила, пускай тело на пределе.
«Лириум», - тело звенит-зудит, словно полоса металла под ударами кузнечного молота – «дай, дай, дай, дай», и сильверитовый клинок расправляется с врагами безжалостно и лихо, словно позади валящей из черноты толпы его будет ждать заветное. «Лириум», - выжигается в мозгу, подо лбом, и пульсирует, словно вот-вот взорвется.
«Помоги мне, Создатель», - тихо вздыхает что-то внутри – снова солнечными бликами на бронзе из серого двора, широкого, с высокими стенами. Решетки. Цепи, - «помоги мне – с п а с и  меня».
Лед кругом вскипает, ощетинивается звонкими кристаллами – женщина творит магию. «Бет», - подворачивается мысль легко и жестко, словно камешек, попавший в сапог. «Бет», - и, словно камешек, имя снова ускользает. Он прикрывает ее щитом. «Благословенны…» - истошный визг пилит слух ржавой пилой. «Снова!» - вскидывается рыцарь-командор, нанося удар в пустоту – из которой затем появляется, раззявив чудовищно вытянутую клыкастую пасть, крикун. Бессильно падают длинные когтистые лапы; пинок латным сапогом в хрустнувшую грудную клетку – и тело порождения тьмы валится наземь.
- Поспешим! Бет, попробуй обрушить здесь все, как тогда! Не бойся! Терять нам нечего! – голос Каллена отдается от сводов Глубинных Троп бодро и резко, пускай и хрипло. «Дай-дай-дай-дай», звенит в нем горячее нетерпение; «ведь потом будет? Будет? Будет?» - бело-голубая змея шипит почти жалобно, просит, в глаза заглядывает, вокруг головы вьется, сдавливая обручем. Закрывает Резерфорду глаза… «Кому – глаза?» - он смаргивает в грохочущий полумрак, и ноги сами несут его. Прочь. Прочь, - отбивается на ходу, но снова будет. Как тогда, - резкий вскрик, глухой удар. Арбалетный болт, торчащий под лопаткой.
- «Как мотыльки видят свет и летят в огонь, она увидит пламя и полетит на свет», - женщина падает, Каллен останавливается. Идет к ней, упавшей ничком, но пытающейся подняться.
- «Завеса не родит в ней колебаний», - твари останавливаются, скалятся, брызгая слюной, когда он заступает им путь. Меч взблескивает в свете угасающего магического огонька, и продолжает гореть ярко, будто вобрав его в себя. А меч милосердия на щите отбрасывает вражеские стрелы играючи – сколько часов было положено на тренировки, не счесть. Ни в одной из жизней.
- «И не узнает она страха смерти, ибо Создатель…» - черная волна налетает на него, как на скалу. «Убивай», - быстро, не колеблясь и не тратя времени на финты и размышления. Благо – голова сейчас пуста почти; удары – быстры и точны, а дух – непоколебим. Этому рубежу придется стать последним, но ни шагу назад он не сделает. Нет. Не здесь и не сейчас, - в спину ударяет холодом, словно Бетани сумела подняться, и теперь творит заклинания холода, прикрывая Каллена, но кто такая Бетани? «Бет?» - нет, ничего, а позади него просто завывает холодный воздух, смешанный со снегом, - ледяные искорки тают на раскаленном лице, раскаленном клинке.
- «… Станет её маяком и щитом, мечом и опорой», - он прорубается сквозь черный строй, и лириумная змея поднимается в крови, что закипает последней вспышкой силы, помноженной на силу воли и веры его. «Святая кара» разлетается ударом ослепляющей белой метели.


… Метель завывает и здесь. Колючие звезды мелкими искрами глядят с черных небес на едва теплящиеся среди утесов, в крохотной пещерке, языки пламени. Горит костер – костерок. Темно блестит случайно вышедшая жила горючего камня.
- Снег, - он стирает снегом кровь с теплой кожи. Гибкая спина вздрагивает, - он смотрит на рану, роняя сквозь пальцы окровавленную воду. И замирает в оцепенении.

+1

35

«Не бойся! Терять нам нечего!»

Но Бетани есть что терять. Она бросает быстрый взгляд на Каллена, который прорубается сквозь порождений тьмы так яростно, что Бет боится не поспевать за ним. Магия срывается с ее пальцев, сжигая заживо, превращая в холодный безжизненный лед, убивая. Мерзких тварей слишком много и серый страж с каждой минутой чувствует все меньше уверенности в том, что им удастся пробиться сквозь эту источающую смрад и оглушающий визг толпу.
Одно радует - он вспомнил, как она обрушила проход тогда, может еще не все потеряно?
Ей хочется в это верить.

Но времени задумываться об этом сейчас нет - они близки к выходу, Бет чувствует, что воздух становится будто чище, даже не смотря на кровавое море Скверны, что они оставляют после растерзанных, разрубленных на части трупов.

«Лишь бы Скверна не достала его... Ох, Создатель, помоги нам, не оставь.»

Каллен рядом, прикрывает ее своим щитом, но ей нужно больше пространства. Бет ловко взбирается на ближайший уступ - осколок колонны - и сосредоточенно хмурит брови. Обрушить потолок на проклятые головы этих ублюдков, добить тех, кто останется и выйти наконец на поверхность. План кажется на словах таким простым, а на деле...

«В первый раз легко выбраться на поверхность после этого фокуса у нас не вышло. Попробуем еще раз?»

Вскинутые руки чуть подрагивают от напряжения - как и потолок над ними. Сверху осыпаются мелкие камешки, льются ручейки - река над ними никуда не делась, и Бет может лишь молиться, чтобы речные потоки не обрушились на них вместе с потолком.

Магия льется сквозь нее, заставляя подушечки пальцев покалывать от напряжения. Она устала, да, но это не помешает ей раздавить всех этих тварей, одно за другим, наслаждаясь их воплями и звуками трескающихся костей и черепов. Они заслужили это, это ее призвание - уничтожать Скверну вокруг себя, позабыв, что она теперь тоже есть часть этой Скверны.

На мгновение все замирает - и каменный потолок древнего тейга с грохотом обрушивается перед ними, Бетани едва успевает отступить, увернуться от каменной глыбы, падающей прямо на то место, где она стояла за секунду до этого.

«Добить их и бежать. Бежать что есть сил отсюда прочь.»

Но серостражеская броня мало защищает Бетани, и арбалетный болт догоняет ее раньше. Острая боль сбивает с ног, заставляя упасть на колени, упершись ладонями в едва теплый пыльный камень. Сдавленный крик срывается с губ, и Бет крепко зажмуривается. Больно - но потом будет еще больнее.

Каллен идет к ней, но Бетани машет рукой в сторону, мол, обернись, сзади! Хоть большая часть порождений сгинула под завалами, их горящие безумием глаза все равно смотрят со всех сторон и будто прожигают черные дыры этими угольками.
Она не без труда встает на ноги, чувствуя, как по броне на спине расползается что-то влажное и горячее.

«Кровь.»

Опирается на посох и идет дальше. Где-то там виднеется полоса света - яркая, неестественно белая. И она идет к ней, изредка выпуская ледяные стрелы во врагов - те получаются слабенькими, как и сама Бет - силы покидают ее с каждым шагом, а боль словно нарастает, выбивая из головы все остальные мысли.

Снежный вихрь ударяет в лицо, заставив крепко зажмуриться - свет слишком яркий и режет по глазам после почти трех месяцев подземелий. Бетани словно слепой раненный котенок, падает на снег, не в состоянии открыть глаза, даже сквозь прикрытые веки они пытаются привыкнуть к солнцу.

«Мы выбрались. Мы живы. Пока что.»


В пещерке тихо потрескивает костерок. Бет сидит на коленях спиной к Каллену в окровавленной приспущенной рубашке, чтобы обнажить рану. Избавить от брони было тяжело, а избавиться от арбалетного болта еще труднее.

- Выдерни его. - Женщина тяжело дышит, тихо роняя слова сквозь сцепленные зубы. - Только быстро, хорошо?
Она крепко зажмуривается и старается расслабиться насколько возможно. Но на задворках сознания животный страх предстоящей жуткой боли не дает ей покоя, то и дело напоминая о себе.

- Давай.

Она шумно выдыхает воздух, вцепившись пальцами в колени так крепко, что аж костяшки белеют. Болт с едва слышимым омерзительным звуком выходит из ее тела - глубоко вошел - и Бетани кричит - громко, надрывно, чувствуя, как из глаз льются слезы, а из груди рвутся сдавленные всхлипы.  Перед глазами все темно, а тело будто горит огнем - не смотря на холод и снег вокруг.

- Снег... - Она хрипло, будто обреченно повторяет за Резерфордом, опустив голову. Кровь сочится из раны, стекая вниз. Когда что-то ледяное касается спины, Хоук вздрагивает, но повернуть голову и посмотреть на Каллена не хватает сил. Пока не хватает.
Надо бы подлечить себя, отец учил ее этому безумно давно, но в целительской магии Бетани никогда не была сильна, и если ссадины да порезы залечить можно, то такие глубокие раны... Она не была уверена в том, что сможет это сделать. Но есть ли выбор?

«Выбор есть. Используй магию крови...»

Тихий шепот подсознания. Ведь так легко затянуть рану с ее помощью. Но Бетани не рискнет. Не-с-Калленом. Только не с ним. Придется справляться как-то самой, и одному Создателю известно, получится ли у нее.

Надо сосредоточиться.

Бет глубоко дышит, стараясь унять дрожь. Магия струится через ее тело, понемногу, не без труда, но все же благодатным тепло собирается вокруг раны медленно затягивая ее. Лечиться себя, как говорят, труднее, чем кого-то, однако для Бетани что то тяжело, что уж и это подавно. Но она справляется и спустя время от зияющей дырки в спине остается немного кровоточащая ранка, с которой как ни крути надо быть все же осторожней.

Закончив, Бет без сил опускает голову на руки и молча сидит некоторое время, слыша лишь завывание ветра, треск костра, да дыхание Резерфорда. Эти несколько дней дались им немалой кровью.

- Ты сам не ранен?.. Каллен. – Бетани со стоном выпрямляется и поворачивается к нему, снова оказавшись близко. Янтарные глаза смотрят в его лицо внимательно, измученно, но не без заботы и ласки. – Я бы не справилась с этим… - Она кивает на арбалетный болт. – Одна. Я…

Она запинается, нервно облизывая губы. Сказать хочется так много, но слов будто недостаточно, чтобы выразить все, что у нее на душе.

Бетани подается вперед, на короткий миг прижавшись грудью к нему и погладив ласково по щеке, дотрагивается нежным поцелуем до теплых родных губ, готовая к тому, что Каллен может оттолкнуть ее прочь. Но ей нужен этот поцелуй как успокоительное средство, как снимающее боль, как утешение.

- Спасибо тебе. – Она опускает взгляд и тихо шепчет.

+1

36

Будто тихая вода струится по руке – неторопливо, ласково. Обволакивая, - он опускает глаза, и чуть щурится на слабое сияние, что льется с тонких пальцев женщины. Те спускаются вниз и наискосок от шеи, ложатся вверху лопатки, ниже которой – уродливое кровоточащее отверстие, с расползающимися по гладкой коже кровоподтеками по краям.
Сияние тянется тонкими пальцами к ране, и Каллену чудится, что оно тянется к нему, только вот ладонью не пошевелить, не двинуть навстречу. Другая же его ладонь лежит на мягком теплом животе, придерживает женщину за талию, а куда-то вбок, тяжело брякнув, укатился арбалетный болт. Страшный, способный пробить и доспех, но здесь вошедший неглубоко, - он тупо моргает, глядя на то, как темно-багровый глаз – кровавая рана, постепенно затягивается, и влажный блеск исчезает. Остаются только кровавые потеки на гибкой спине, да стягивающая его ладонь липкость. Кровь и снег, - он выдернул болт. Он помог? – скрипят завязки вещмешка. Рана больше не кровоточит. Затянулась тонкой пленкой, но к ней и прикоснуться боязно. И нельзя.
- Повернись, - медленно говорит он в прижавшиеся к его губам губы. Ее - теплые и слегка соленые от крови, прокусила губу, но холодные и шершавые – собственные; отстраняется слегка. Припарка в руке. Что он должен с ней сделать? – бинт разворачивается, и льняные полосы медленно ложатся над гибкой шеей, под пышной, мягким жаром обдающей грудью.
Костерок из горючего камня все потрескивает. В голосе снова пусто, но что-то не дает покоя. Запах, - он придвигается ближе, ведя носом по шее женщины сзади, вдыхая его. Горячий и сладкий – а она мерзнет. Красный плащ, сброшенный еще давно, валяется рядом, и он бесполезно смотрит на него, медленно моргая. Что-то надо сделать с плащом, как с припаркой? – та уже приложена к ране, но на запястьях, на ладонях будто царапины, когда задевало чем-то острым. Твердым. Затвердевшим, - запах женщины становится сильнее, и спиной она вжимается Каллену в грудь, так, что у того перехватывает дыхание. Под ее выдох - горячий и сладкий.
- Я не ранен, - она спрашивала. Молчание повисает в стылом воздухе; холодно, холодно, но куда сильнее пробирает сосущая, зудящая изнутри боль. Ему хочется пить; плотный, слежавшийся снег сводит зубы холодом, когда он зачерпывает его горстью, и жадно глотает. На миг приходит облегчение. Но лишь на миг – затем все хуже, и ознобной дрожью пробирает до самого нутра.
Плащ накрывает гибкую стройную спину, покрытую кровавыми разводами. Наконец-то он вспомнил, что надо с этим делать, - собственные доспехи лежат рядом, отстёгнутые. В них потому что еще холоднее. А под плащом, и возле костра, теплее, - ему приходится подвинуться к женщине. Зачем-то положить руки ей на плечо, и затем на талию. Движение очень простое, привычное, и боль в груди становится сильнее, когда она льнет щекой к груди, обняв себя за плечи. Белеет повязка рядом с пальцами, тонкими, и очень холодными.
Зачем они здесь? – рука накрывает ее руку. Он должен идти в Киркволл, он не может здесь больше задерживаться.
- Я должен идти, - произносит он в завывающий холод снаружи. После подземелий горный воздух почти что режет легкие. Холодом – и тем же холодом, кажется ему, что-то колкое, ледяное прорастает в легких.
- Мне нужен лириум, - в Киркволле – лириум? – что-то смутное мелькает перед глазами, неясный образ – он смотрит на собственную руку, что еще покрыта кровавыми разводами. Те засохли, став бурыми, но возле большого пальца светится небольшое и красное. Ссадина.
Красное, - череп пронзает сотрясающим импульсом; статуя посреди двора, снег, снежинки, падающие с неба, застывающие на плечах, в раззявленном рту. Крик отдается в ушах – собственный крик, когда, оттолкнув женщину, он стискивает пульсирующие алыми кристаллами виски изнутри.
«Почему – алыми?» - взгляды встречаются.
- Я ничего не помню, - мешанина, что творится в голове, сводит безумием, но осознание происходящего ударяет сейчас не наотмашь даже, но под дых.
- Создатель, помоги мне, - горная пещера, метель, ночь… как так, ведь было начлао осени. Горы Виммарк… Виммарк… «Марка».
- Где мы? – и это страшнее всего – он понимает, что происходит, но понятия не имеет, откуда берутся знания об этом. Холод снова пульсирует в теле, как если бы самые кости умудрился отморозить – и в висках опять толкается со знакомым торжеством.
«Лириум».

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-04-19 11:01:47)

+1

37

Поцелуй выходит сухим, безжизненным, и только сильнее ранит в сердце. Бетани отстраняется, не сводя с Каллена печального взора. В голове пролетает жестокая мысль: «Как будто целуешь покойника». Резерфорд никогда не был таким – пустым, словно стеклянный и хрупкий сосуд, в котором ничего не осталось – ни капли. А Бет помнит его другим, помнит с какой теплотой он рассказывал о семье, помнит его влюбленный взгляд тогда, в Киркволле, когда они не могли выпустить друг друга из объятий надолго, пусть и всего пару ночей, но сколько в них было живого огня, помнит ласковые поцелуи, помнит его улыбку, чуть смущенную, когда ей стоит напомнить ему о том, как она его любит.  Все будто растворилось в лириуме – ничего не осталось.

Бетани послушно отворачивается, опуская взгляд на собственные колени. Сердце противно ноет, то и дело повторяя по кругу «все прошло, Бетани, все прошло, и это тоже пройдет». Но она его не слышит, лишь сжимает кулаки и крепко зажмуривается. Она не может позволить себя так думать.

Едва теплые руки одновременно и родные, и словно чужие, обнимают ее, и по телу пробегает дрожь. То ли от холода, то ли от водоворота смешанных ощущений внутри – она не понимает, нравятся ей эти прикосновения или наоборот, они вгоняют ее в ужас.
Горячее дыхание на шее заставляет сердце встрепенуться в груди, Бетани чувствует, как дрожь начинает бить сильнее, нет, это не холод. Страх, переживания, эмоциональное истощение – за эти несколько дней она столько пережила кошмаров, что держаться становится все труднее, самообладание висит на тоненьком волоске, стоит который оборвать – и… Бетани даже предположить не может, что тогда с ней будет. С ними.

Припарка плотно прилажена к ране и становится немного легче. Бет осторожно прижимается уставшей, измученной спиной к Резерфорду и судорожно выдыхает. Дальше должно быть легче. Но будет ли?

Запоздалый ответ на ее вопрос заставляет лишь кивнуть на него. Хорошо, что не ранен. Очень хорошо.  Каллену и так досталось от лириума, не хватало еще, чтобы он пострадал в стычке с порождениями – Бет и так чуть с ума не сошла со страху, что в пылу битвы Каллен заразится Скверной от этих тварей.

В воздухе повисает тишина – ледяная, колючая, как и все вокруг. Бетани, дрожа словно последний осенний лист на ветру, обнимает саму себя, словно это должно ее хоть немного согреть. И когда на плечи ложится теплый красный плащ, а сильные руки чуть сжимают ее в объятиях, ей становится и правда будто спокойнее. Бетани льнет ближе к его груди, свернувшись рядом, словно котенок, ощущая щекой неровное биение его сердца. Хоук очень нужно отдохнуть, подремать хотя бы немножко, набраться сил, она так устала… Но грешникам нет покоя.

«Я должен идти.»

Его голос звучит глухо, словно говорит кто-то чужой. Бетани чуть ежится под плащом и тихо отвечает.
- Мы не можем пойти сейчас, нам надо отдохнуть. Я не осилю длинный переход.
Но Резерфорда, видимо, не особенно устраивает ее ответ, ведь все мысли у него вполне ожидаемо крутятся только об одном.

«Мне нужен лириум.»

Она думает что-то сказать, но не успевает – Каллен неожиданно с львиным ревом отталкивает ее от себя прочь и сжимает голову руками. Бет едва успевает подставить ладони, чтобы не упасть лицом на камни – стискивает зубы, чтобы не вскрикнуть, рана отдается пульсирующей болью – она лишь немного затянулась и тревожить ее – себе дороже.

Бетани оборачивается на Каллена и их взгляды встречаются – испуганный и исполненный боли ее и безумный, и в то же время будто пустой его.
Хоук не без труда поднимается на ноги, чувствуя, как те немного подкашиваются, и опирается одной рукой на стену пещеры, чтобы не упасть.
Тот самый волосок, на котором она держалась, со струнным звоном лопается, и все самообладание Бетани срывается в бездонную пропасть.

- Хватит. – Голос звучит едва слышно за завываниями ветра снаружи. – Хватит, Каллен. Не поможет тебе никакой Создатель.
Бет буквально ползет в его сторону, сжимая и разжимая кулаки. Злость накатывает на нее волнами – злость на себя, на Резерфорда, на самого Создателя. Что не уберегла, что сдался, что попросту отвернулся от своих детей, бросив их на произвол судьбы, словно так и нужно.

- И мне он не поможет. – Она нервно смеется, пряча лицо за распущенными темными волосами. – Плевать ему на нас. Мы должны справиться сами. – Она будто выталкивает жесткие слова из себя, они даются тяжело, словно продираясь сквозь горло наружу. – Мор кончился, любимый. Тебе больше не нужен лириум, чтобы не помнить. Не нужен, слышишь?

Она подбирается совсем близко и смотрит в его лицо горящим взглядом.  Ее всю потряхивает от холода и гнева, но останавливать свою тираду она не намерена.

- Как ты мог забыть все? Как. Ты. Мог?! – На каждое слово приходится по удару ладонью в его грудь. Из глаз ручьем льются слезы - напряжение, которое Бетани сдерживала все время, лопнуло и Бет отдается эмоциями, то и дело судорожно всхлипывая. – И ты думаешь лириум – это демоново оправдание? Так вот, Каллен Стентон Резерфорд, это ни капли не оправдание!

Бетани сжимает пальцы вокруг монетки на шее и дергает с силой несколько раз за шнурок, пока тот наконец-то с треском не лопается. Она впихивает серебряный кругляшок в ладонь Каллена и горько смотрит на него, утирая слезы тыльной стороной ладони.

- Не хочешь вспоминать ради меня – плевать. Вспомни хотя бы ради своей семьи, которые так и не дождались от тебя никаких вестей за все это время. Сделай это ради них. Мия, Розали, Брансон… Хотя бы вспомни, кто тебе дал эту монету. Счастливую. Они ведь любят тебя до сих пор, и я… - Бетани запинается, повторяя уже тише. - …и я люблю.

+1

38

«О чем ты?» - о, проклятье, если бы понимать! – больно не от удара в грудь. Что может сделать маленькая, почти вдвое меньше собственной, ладошка? – больно от того, как сердце зачем-то колотится навстречу этим ударом. Будто знает что-то, чего воспаленный, похожий на растерзанную рану разум не может понять.
Он беспомощно смотрит в глаза, остановившиеся, мечущие пламя сквозь стоящую в них воду. О чем она? – «Каллен. Стентон. Резерфорд», - знакомые слова ударяют по слуху, но смысл их… в чем? Одно с другим не связывается. «Кто я?» - вопрос словно уносит бурным потоком, что неумолимой болью пульсирует в висках. В горле сухо и жарко после недавнего крика; рука снова черпает снег, и ледяные капли стекают по подбородку, цепляя отросшую щетину. Кости ноют, болят и зудят одновременно, тело жаждет только лириума. Хотя бы крошку. Хотя бы каплю – и все будет хорошо, но осознание того, что нет даже этой самой капли, растекается из висков по всему телу, и сводит, сводит, сковывает болью.   
«Это не оправдание», - но от слов ее отчего-то стократ больнее.
- Лириум, - глухо произносит он, прикрывая глаза, и видя нечто синеватое и светящееся. – Л-лириум… - в руку толкается горячее, под обидные и горькие слова. «Откуда…»
- Откуда ты можешь знать, что я не писал им! Я не говорил тебе этого, - укор ее справедлив, но… несправедлив. – Но ведь ты предпочла писать кому угодно, но только не мне! – обвиняющие слова вырываются вслед за взглядом – горьким, темным. Одиноким – таким же, как ее.
Ее рука прижимает к груди красный плащ, который тяжелыми складками выскальзывает из пальцев, и видно, как колотится ее сердце. Но режет, будто по живому, то, на что он смотрит сейчас – тонкая красная полоса на длинной белой шее, пересекающая края ключиц.
В руке – что-то горячее. Он раскрывает ладонь, глядя на полустершийся лик аверса, на серебряный кружок, в котором просверлено отверстие. Кожаный шнурок, сквозь него пропущенный, давно залоснился, и узелок этот не распутать и не распустить – только разрезать. «Монета», - мелькает в голове понимание. Действительно, монета.
«На удачу», - солнцем мелькает перед глазами; скрипят под ногами старые мостки плещется вода. Летний день над деревней кажется бесконечным. «На удачу», - он улыбается сам себе? Или кто это, без лица, но такой на него похожий, улыбается, вкладывая в его руку монету?
- Хоннлит, - имена снова ударяют сыплющимися сверху камнями. Незнакомо-знакомыми, безликими – и имеющими смысл. Но какой?
- Б-бет, - он протестующе поднимает ладонь, дескать, хватит, пожалуйста. «Бет», - это слово – как якорь. Что оно означает? «Бет», повторяет про себя, смутно ощущая, что должно быть что-то еще. Будто оно – замочная скважина в двери, за которой скрыто нечто невероятно огромное, будто целый мир, а он потерял ключ от него. И не помнит, что потерял.
Не может вспомнить.
«Меня любят? А я?..»
- Пожалуйста, не плачь, - красная борозда на ее шее – под пальцами; она – ближе, и обнажённая грудь прижимается к мундиру. Холодно – кожа ее рядом с льняными бинтами уже кажется посиневшей. И даже не слишком-то и кажется – ледяная. – Не плачь, - повторяет он как заклинание, глядя в полные слез глаза с неистовой жалостью.
«Я помню и не помню тебя», - и сердце щемит так, что на какое-то время сходит на нет даже неистовая лириумная жажда.
- Я… мне… - рука соскальзывает со вздрогнувших обнаженных плеч. Он – «кто я?» - поднимается на ноги, и идет к выходу из пещерки. Сразу обдает холодом, пробирает до больных костей так, что невольно стон вырывается. Колючий, неровно отколовшийся камень входа – под вцепившейся в него ладонью.
«На повезло, что удалось укрыться от непогоды», - да, так правильно. Понемногу, - он стоит на проходе, и порывы ветра секут по лицу мелкими снежинками.
Темное небо с проблесками метели. Горы – запах знакомый, - он вдыхает глубже, понимая, что когда-то знал такой же запах и такой же воздух. «Горы…»
Холодно-то как, - морозом обдает лицо. «Морозные горы», - дыхание на секунду сбивается. «Морозные. Горы», - он повторяет про себя, выдыхая пар навстречу морозному ветру, и улыбается. «Морозные», - слово – в ладонях как камешек. «Виммарк», - второе слово возникает также легко, но за ним снова наваливается мешанина, не имеющая смысла, но память легко и охотно возвращается к этому вот «Морозные горы».
- Прости, - «Бет» появляется рядом. Закутавшаяся в плащ – а он запутавшийся. Имя, которым она назвала его, не имеет смысла – «Каллен Стентон Резерфорд». Набор смутно знакомых звуков, не более, и, Создатель, как бы ему хотелось хоть что-то понимать. А так все, что у него есть – это «Морозные горы», «Бет», и…
«Создатель?» - в голове начинает неистово пульсировать что-то, биться-биться, как будто сейчас вот-вот вспомнится Создатель… лириум… Что такое лириум? – ответ приходит мигом, это склянка, сияющая изнутри бело-голубым.
- «Благословенны праведные, свет во тьме», - он читал эти строки совсем недавно, но тогда они были пустыми и заунывными, а сейчас – они как извинение. Как почти жалобная усмешка, дескать, прости, я не справляюсь.
- Так я знаю тебя? – он мягко обращается к «Бет», обнимая ее за талию. Прикасается осторожно, боясь навредить. – Не надо стоять здесь. Ты и без того замерзла. Пойдем, - сам слабо понимая, что делает, он ведет ее обратно к костру. Но куски горючего камня подкладывает в него, не задумываясь.
- Говоришь, меня зовут Каллен? – это слово ему тоже запомнилось. – Интересно, почему не Джонатан, или, например, Этельред, - усмехается, зарывшись пятерней в волосы, и тихо добавляет, глядя на слабый огонь:
- Я что-то вспоминаю. Прости, пожалуйста. Не сразу выходит, - и, улыбнувшись смущенно, поднимает взгляд. Глаза «Бет» огромные, страдающие. И, кажется, он все бы отдал, дабы навсегда изгнать из них это выражение. И готов извиняться бесконечно просто за то, что заставляет переживать ее это все.
Главное – не думать, почему, - тянет руку к ней, заставляет снова сесть рядом, вплотную. Если это поможет, то так тому и быть.
- Откуда я тебя знаю, можешь рассказать? И... спасибо, что не бросаешь меня, - почему-то кажется, что заслужил то, чтобы его бросили тут, в горах. За что-то, что совершил – или же совершает даже сейчас.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-04-21 11:32:02)

+1

39

назови мне свое имя, я хочу узнать тебя снова -
все по кругу, но все будет иначе, я даю тебе слово

Лириум… Бетани уже ненавидит его всем сердцем, начиная от самих кристаллов, и заканчивая этим ужасным словом. Лириум. Всего лишь россыпь кристаллов на стенах Глубинных Троп, но сколько страданий они приносят, как легко рушат чужие жизни.

Резкое обвинение заставляет Бетани отшатнуться, отступив на шаг и вцепиться рукой в камень. Одновременно хочется и закричать, и навсегда затихнуть в уголке – нарастающее безумие вокруг, будто, перекидывается и на нее. Каллен то говорит абсолютный бред, то начинает что-то вспоминать, тут же забывая. Этот бесконечный водоворот воспоминаний, то и дело уходящих под воду, стоит им только показаться на поверхности, приводит Бет в замешательство и оцепенение.

Да, она действительно наверняка не знает, писал ли Каллен домой, но колючие, обидные слова тогда как будто сами вскочили на язык. И Бет о них не жалеет – она натолкнула Резерфорда на пусть и не самое приятное, но все же воспоминание о себе, и это уже хоть какой-то прогресс.

- Я не писала, потому что так было лучше для всех. Та последняя встреча в Киркволле все усложнила, я боялась, что своими письмами сделаю только хуже. – Собственный голос отдается тихим шуршанием от стен пещеры. Бетани принимает на себя полный горечи взгляд и стоически его выдерживает, не опуская глаз, хотя и чувствует себя ужасно виноватой. Может, если бы она ему писала, все сложилось бы иначе?
Но голосок внутри не дает ей построить ложных бывших надежд.

«Не было бы.»

Алый плащ выскальзывает из пальцев – те так ослабли, что не в силах удержать тяжелую ткань. Наклониться и поднять – слишком тяжело, Бетани лишь обнимает себя за плечи и тихо шмыгает носом, но слезы как текли, так и текут без остановки. Надо бы собраться, взять себя в руки, но у нее не получается, хочется лишь пуще разреветься, давая волю рыданиям и отчаянным крикам.

Каллен тянет ее ближе к себе и Бет прижимается щекой к его колючей щеке, прильнув грудью совсем близко, но уже не чувствуя его тепла - она так продрогла, что, кажется, сама стала как лед. Пальцы задевают ссадины от шнурка на шее и Бетани только сейчас обращает на них внимание. Такая мелочь, хоть она так сильно привыкла к монетке на шее, что без нее чувствует себя так, словно у нее забрали что-то жизненно необходимое.

Женщина накрывает холодными пальцами его ладонь с монеткой внутри. Ему эта удача сейчас в сто раз нужнее.
- Это твое, пусть будет у тебя.  – Они встречаются глазами, и Бетани смахивает выступившие слезы.

«Не плачь.»

Но не плакать так трудно, когда сердце будто разбито на куски, а собрать их все вместе и склеить никак не получается.

«Я помню и не помню тебя»

Земля уходит из-под ног, встрепенувшаяся было надежда тут же камнем падает вниз. Разве такое вообще возможно?
Но задать этот вопрос она не успевает, Каллен медленно направляется к выходу из пещеры, замирая в проеме. Бет со вздохом наклоняется и поднимает с камня плащ, кутаясь в него и не сразу решаясь подойти к Резерфорду. На сердце скребут кошки. Она вытирает слезы тыльной стороной ладони и шмыгает носом, пытаясь собраться. Надо взять себя в руки, кто-то из них должен.

«Надо дать ему немного времени.»

Ветер бьет в лицо вместе со снежинками, заставляя зажмуриться. Холодно, чертовски холодно – теперь она ощущает этот мороз в воздухе, лед на коже и будто бы в самих венах. Она ежится и плотнее запахивает плащ, но тот мало спасает от пронизывающего ветра.

- "...В их крови начертана воля Создателя". – Бетани заканчивает за Каллена строку из Песни Света и слабо улыбается. У Создателя на все свои причины, жаль лишь, что этими своими причинами он не делится ни с кем из смертных.

«А это так бы все упрощало.»

Они почти одновременно дотрагиваются друг до друга – ладонь Каллена ложится на ее талию, рука Бет – на его плечо. Внутри снова все вздрагивает от этого движения. Приобнял. Сам. По старой памяти или?..
Каждое мгновение рядом с Калленом словно деревенская лотерея – повезет-неповезет, вспомнит-невспомнит, а внутри каждый раз все словно обрывается, стоит ему начать говорить, и в голове крутится одна лишь мысль «Создатель, лишь бы не лириум.».

- Идем, не хватало еще, чтобы ты подхватил какую хворь сам. – Бетани послушно дает увести себя обратно к костру, со стоном усаживаясь на камни. Поднаберется сил и попробует подлечит себя еще немного, ходить вот так вот - то еще мучение.
Каллен подкладывает в костерок горючего камня и тот разгорается сильнее, Бет протягивает дрожащую руку к языкам пламени, ощущая тепло, исходящее от них. Огонь… ей нужно больше огня

Хоук поднимает на Каллена взгляд и улыбается лишь уголками рта, наблюдая, как тот до боли знакомым движением запускает пальцы в свои светлые, вьющиеся волосы и смущенно улыбается. Бетани нервно сглатывает и облизывает пересохшие губы. Взгляды их снова встречаются и Бет улыбается чуть шире – ласковой, немного печальной, но полной нежности и тепла улыбкой.

Она пододвигается к нему ближе, следуя приглашению. Бедром прижимаясь к бедру, щекой к плечу… Так хочется, чтобы он ее просто обнял, крепко – плевать на рану, это они уже проходили – горячо, чтобы отогреть своим теплом. Но просить об этом она пока не смеет.
- Я не знаю, почему родители дали тебе такое имя... Ты никогда об этом не рассказывал. – Бетани тихо говорит, уставившись, не мигая в огонь. – А может, ты и сам этого не знал. Ты мало рассказывал о семье.

Бет прикрывает глаза, вспоминая их с Калленом первую встречу. Как давно это было… и как будто не было вовсе, словно сон, одернутый дымкой.

- Мы с тобой встретились впервые очень давно в Киркволле. Тебя перевели в Казематы из Кинлоха, а я… бежала от Мора вместе со своей семьёй. Мы столкнулись на улице – ты отогнал от меня двух стражников, которые… - Бет запинается, не зная, как бы помягче выразиться, и решает просто промолчать. – И решил провести меня до дома. Я тогда еще жутко боялась храмовников и хотела поскорее от тебя избавиться. – Тихо и немного глухо смеется, опустив взгляд. – Но ты был не такой, как остальные. Просто… другой. Как будто бы... лучше. И я сама того не заметив полюбила тебя, так сильно, что даже призналась, что я маг, и что уйду в Круг, лишь быть рядом с тобой. Но я… - Бет поджимает губы. – Не успела.

Мысли в голове, словно рой пчел, беспорядочно летают, то и дело сталкиваясь друг с другом.  Хочется рассказать так много, что она просто не знает, за что ухватиться первым.

- Но теперь это не имеет значения, важно лишь, что я рядом. И что ни расстояние, ни время, ни Скверна не смогли заставить меня перестать любить тебя. И даже лириум… - Голос как будто трескается весенним льдом. - …Даже если ты не вспомнишь, я помогу тебе начать все с чистого листа. Я никогда тебя не оставлю, Каллен. Что бы ни случилось.

Она проглатывает предательский комок в горле и поднимает на Каллена взгляд чуть блестящих от влаги темных глаз. Подается вперед, ближе… ближе... чтобы дотронуться поцелуем до чуть приоткрытых губ, мягким, робким, почти таким же, как в тот раз, в Церкви, когда она уходила с сестрой на Глубинные Тропы.
Перед тем как вся жизнь рухнула куда-то в пропасть.

Отредактировано Bethany Hawke (2018-04-22 01:31:08)

+1

40

Камень под рукой, что опирается в нее, поистине ледяной, леденящий. «Замерзнем», - мелькает напряженная мысль, когда он смотрит на огонь. Горючий камень как всегда, тепла дает немного… а пещерку ветром снаружи выстуживает на раз.
Как там сказала «Бет»? «Каллен»? – «Каллен» поднимается, приложив пальцы к виску, чуть сжав его. Имена снова топчутся, мешают друг другу – услышанные от нее, и ему надо отвлечься. «Каллену» надо отвлечься – он берет пресловутый красный плащ, который так и напоминает ему что-то, и кое-как закрывает им вход в расщелину, в которой укрылись. Вверху остается просвет, а низ колышется от легких сквозняков, но это сбережет тепло хотя бы немного, - и он возвращается к ней. К испуганному взгляду и явно зябнущим хрупким плечам, потому что от его прикосновения они вздрагивают.
«Киркволл… Казематы», - он смотрит в лицо «Бет» спокойно, изучающе. Ее слова о любви должны бы тронуть, ведь должны же? – но они не более чем звук, один из множества. В нем не отзывается ничего, или же, на деле, это он сам не позволяет себе? «Я разберусь», - шепчет что-то внутри «Каллена». Он слишком мало знает и понимает в том, что происходит. И страшнее всего потерять эту тонкую нить, за которую ухватился – но мало вспоминает, но теперь, кажется, уже не забывает. Бурное море услышанного так и бросает его по волнам, туда-сюда – и слишком легко потеряться.
«Значит, доверюсь тому, что есть», - он осторожно садится рядом с «Бет». Камень под ними не такой ледяной, по крайней мере, чувствуется меньше, благодаря и костерку рядом, и плащу – тяжелому, теплому. Серебром мелькает застежка – «Каллен» с любопытством смотрит на нее, по прикасается безразлично. Сейчас неважно. Неинтересно, - «Бет» близко-близко к нему. Тонкая ее шея – под ладонью, сухие губы касаются дыханием, которое кажется раскаленным.
«Как она там делала?» - он осторожно прижимается губами к ее рту, ловя ответное движение, но затем отстраняется. Получается приятно, но странно, и отчего-то лириумная слабость снова толкается в теле отголоском боли. Но вслед за ней приходит тепло… теплое удовольствие.
Еще ближе, под тонкий судорожный выдох в очередное соприкосновение губ. «Поцелуй», - да, так это называется. Короткое и удобное слово, - губы ее на вкус слегка соленые, но отрываться не хочется. С каждым мгновением – не хочется, но дыхание все же заканчивается.
«Я бы очень хотел тебя вспомнить», - со светлой грустью он смотрит в лицо «Бет», касаясь ладонью ее щеки. Со скорбью почти, и улыбается. Кто она?
«А я любил тебя?» - вопрос простой, но отчего-то задать его невозможно.
Лучше просто поцеловать. Еще раз. Под шорох одежды, под ее торопливые прикосновения. Огонь растекается по крови, перекрывая лириумную боль – та теперь неотступна, но приглушается жарким и сладким чувством, которое вспоминает не разум, вспоминает тело.
«Маги. Храмовники. Киркволл», - что-то в происходящем, подобно холоду, который касается обнаженной кожи кажется обжигающе ошибочным, незаконным почти что, но это чувство быстро сходит на нет. «Нет» - рядом с ней, с «Бет», все становится верным. Словно она – исключение из любых правил, потому что…
«Потому что любит меня?» - она выгибается навстречу, обвивает ногами. «Каллен» не уверен, что делает все правильно, но очень скоро забывает об этом.


Боль – неотступная спутница. Приходит вслед за наслаждением, вползает от ледяного каменного пола в тело тяжестью, и новой жаждой. Спутанные темные волосы касаются лица, соскальзывают с заросшей щеки, словно пытаясь задержать – «Каллен» приподнимается на локте, смотрит на «Бет». И. помня, как делала она, снова целует ее приоткрытые губы, затем запах вдыхает – горячий, смешанный с собственным. В голове так и толкается – «память», - под горячее и стойкое воспоминание. «Запах», - вдыхает его глубже, ведя носом по ключицам, по шее, поцелуем пробуя горячую кожу на вкус.
Ничего. Кроме тянущего пах возбуждения – ничего. Но в том, как они молчат, в том, как прижимаются друг к другу, стараясь сохранить то слабое тепло, что еще остается, наверное… что-то есть? – он ведёт рукой по горячей ключице, по лентам бинтов – те почти не сбились.
- Тебе больно? – горячий лоб утыкается ему в грудь.
Кажется, ей очень больно, и боль это отзывается в нем. Сильнее стократ.

+1

41

Поцелуй легкими крыльями бабочки скользит по губам - робко, нетребовательно, будто печально.  Бетани замирает, боясь шевельнуться, ощущая горячее дыхание, Каллен  медлит, прежде чем ответить или не ответить на этот жест, но она готова ждать вечность.
Теплая ладонь ложится на шею, и Бет инстинктивно подается еще ближе, прижимаясь грудью, несмело цепляясь за ткань его рубахи и сминая в пальцах.

«Поцелуй меня.»

Мысленная мольба то ли Создателю, то ли самому Резерфорду. Она смотрит в его глаза, в которых отражается огонь костра и будто что-то еще, что-то глубокое, далекое, но ужасно знакомое. Что-то до боли родное, но до которого не дотянуться - не докричаться.

И Каллен отвечает, так же осторожно, но все же отвечает! Заставляя сердце женщины бешено заколотиться в ребра, отдаваясь тупой болью под лопатками, но разве это имеет значение сейчас? Это всего лишь рана снаружи, Каллен же немного затягивает сейчас рану внутри.

Он отстраняется и Бет тянется за ним, не желая разрывать их поцелуя. Она останавливается в последний момент, будто испуганно отпрянув назад и опустив взгляд в собственные колени. Не стоило ей этого делать, это глупо, это неправильно, ведь он ее не помнит, это как целовать незнакомца… или незнакомку. Разум отчаянно пытается втолковать ей, в чем она не права, что всем этим делу не поможешь, что поцелуй снимает заклятие-забвение только в детских сказках, которые матери рассказывают своим маленьким будущим «принцессам», но сердце разума не слышит. Ему плевать на сказки и остальное. Оно просто хочет снова биться в унисон с сердцем Каллена.

Каких-то пара мгновений, и они льнут друг к другу еще ближе, не сговариваясь и не спрашивая взглядами разрешений. Долгий поцелуй со привкусом соли остается на губах, и Бет готова продолжать, но воздуха в легких не хватает.

Судорожный вздох.

«Вспомни меня.»

Поцелуи все жарче, пальцы скользят под мятую рубаху, обжигаясь о горячую кожу. Избавиться от остатков одежды и избавить, она столько раз это делала за последние пару дней, что может провернуть это с завязанными глазами, не разрывая поцелуев.
Бетани торопится, словно боится, что Каллен внезапно передумает и оттолкнет ее. Ей страшно думать, что это последний раз, когда они проводят ночь вместе, жутко представить, что на этом будет поставлена точка в их странной, безумной истории. Он нужен ей, нужен как воздух, как вода… Бет ласково прикусывает его за нижнюю губу, чуть оттягивая, зарывается пальцами в светлые, отливающие солнечными бликами в даже слабом свете костерка, волосы.
Сознание бьется в истерике «остановись-стой-ты-пожалеешь-это-не-правильно». По коже пробегает холодок – вдруг все это сделает только хуже?.. Горькая усмешка едва уловимо скользит по губам – да разве такое уже возможно?

Как бы то ни было, он рядом, и его тепло греет ее. Ладони скользят по обнаженную телу, которое с радостью поддается на его ласки. С губ срывается тихий стон, подминая под себя одну и ту же монотонную мысль, которая долбится в виски.

«Вспомни меня.»



Она едва дышит, вцепившись ногтями в сильные плечи. Удовольствие эхом отдается в кончиках пальцев, в пересохшем горле, в припухших от бесконечных поцелуев губах. Но словно чего-то не хватает, словно что-то здесь так.

Она судорожно вздыхает, прикрыв глаза. Приоткрытый рот накрывает долгий поцелуй и Бет послушно отвечает, но былой радости и воодушевления почему-то больше нет, словно ее выдернули из нее, оставив внутри зияющую черную дыру.
Больно ли ей?
Бетани ежится под холодным воздухом, что сквозит из-под алого плаща на входе их убежища, служащим не самой лучшей защитой от ветра – но надо радоваться тому, что есть – другого у них попросту нет.

Крупная дрожь бьет ее тело и Хоук льнет ближе, словно пытаясь слиться с Калленом в одно целое – вдруг так будет теплее.
- Нет, не больно. – Маленькая ложь. Теперь уже рана ощутимо ноет, заставляя хмурить брови, но молчать. Это сейчас неважно, ведь сердце болит сильнее.

Смешанные чувства – и вроде радостно, что она в объятиях любимого, а вроде и тоскливо от того, что сама она – не-любима. И от мыслей этих в горле опять поднимается ком.
Но она не будет плакать. Больше не будет. Нужно быть сильной. Даже не столько ради себя, сколько ради него.

Бетани прикрывает глаза и устраивается у Резерфорда на груди, прижимаясь щекой, прислушиваясь к неровному стуку его сердца. он успокаивает ее, как и ласковые прикосновения, и, хотя она все еще подрагивает – то ли от холода, то ли от переживаний, движения ладони словно прогоняют прочь тяжелые мысли.

«Была бы я ему не мила, не был бы он со мной так ласков.»

- А помнишь нашу первую ночь?.. – Бетани неожиданно хрипло смеется, вспоминая те далекие дни, чувствуя, как смех болезненно отдается под лопаткой. Почему она вообще решила это вспомнить, одному Создателю известно. - ..В лазарете при церкви, когда та еще стояла в Верхнем Городе? Кунари нас тогда с тобой знатно потрепали, но это не помешало нам… - Бет неловко запинается, светло улыбаясь. – До тебя я ведь… ни разу не была ни с кем другим. И мы так спешили, боялись чего-то не успеть, ведь Создатель дал нам так мало времени.

Хоук печально вздыхает, почему-то продолжая говорить и говорить.

- Перед тем как расстаться в тот раз, я отдала тебе свой шейный платок – самое дорогое, что у меня было, чтобы ты... не забывал меня.  А ты подарил мне свою счастливую монету. Мы ведь не знали, суждено ли нам встретиться вновь. Каждый раз расстаемся как в последний.
Бетани дотрагивается кончиками пальцев до щеки Каллена, мягко поглаживая. Рядом с ним всегда так хорошо, так правильно. Даже сейчас.

- Но мы все равно находим друг друга. Чудом ли или Создатель ведет нас – я не знаю. Ты может, вряд ли вспомнишь… Но так оно все и было.

«Так оно должно быть.»

+1

42

У нее горячая, словно разогретый мед, кожа. И так же пахнет, сладко. И от запаха бросает в жар, столь сильный, что обжигающий холод пещеры почти незаметен. Голова кругом идет, - глаза встречаются, «Каллен» выдыхает ртом, перерывая «Бет» на полуслове. Почему-то совершенно необходимо снова ощутить ее губы. Почувствовать, как она дышит, как запрокидывает голову, и как под пальцами трепещет на ее шее тонкая жилка, словно натянутая струна.
«Я не помню», - но помнит тело. Довериться ему? Или же, это лишь потому, что она хороша собой и горяча, потому, что льнет и отдается. «Я не помню», - ее слова заставляют лицо залиться краской, еще больше. Как же…
«Как же это все безрадостно», - глаза встречаются. Красивые они у нее, все же – темные, с едва заметной искоркой засохшей слезы. С ясным золотистым огоньком в глубине, осененные длинными ресницами. Как тут… И он понимает, что теряет дар речи, просто глядя в них. Что это? – «мое? То, что я забыл?»
Или же новое, сражающее, будто ударом под дых, чувство? – мозолистые пальцы цепляют нежную кожу, ведут по прохладной щеке, до приоткрытых, припухших губ. Взгляд опускается ниже, на темнеющую ложбинку меж пышных грудей, которые тяжело вздымаются.
- Прости меня, - горячее дыхание обжигает шею, пальцы путаются в длинных темных волосах. Холодом не горной пещеры, но отчаяния, всколыхнувшегося в обоих, вдруг накрывает – и объятья сжимаются крепче.
«Я хочу вспомнить, Создатель, как же я…» - а происходящее – еще одна Его шутка? Он чувствует, как истаивает наслаждение в теле, как сменяется прежним болезненным зудом, слабостью, и как в висках пульсирует на три лада – «ли-ри-ум, ли-ри-ум». И эта проклятая жажда, которую не утолить никакими снегами.
«Хорошо, что есть хотя бы это. Воду я давным-давно выпил», - отблески огня становятся приглушеннее, и он осторожно высвобождает руку из-под плаща, дабы подкинуть кусок горючего камня в костер. Холодно, Создатель, как же холодно! В тот раз было много теплее. Так же нависали сверху каменные своды, но Глубинные Тропы, пускай и дышали вонью, были едва ли не жаркими.
Как эти объятья. Как поцелуи, - он слегка улыбается, вдруг помня плеск подземной реки, и скользящие по груди тонкие руки.
Что-то вспоминается.
- Прости меня, - повторяет он чуть громче. Несомненно, она говорит правду. Он помнит – отрывисто, сквозь боль и путаницу, но что-то есть, неподдельное, в ее словах. Да и… зачем ей врать так исступленно?
«Слишком ты доверчив, Резерфорд», - полузнакомый голос. Полузнакомое имя. «Резерфорд» - это ведь он? Слишком юный для того, чтобы быть разумным, и понимать прозвучавшие вовремя советы. «До добра не доведет», - «так точно, рыцарь-командор».
«Командор, командор, командор», - перерывая пение на три лада, начинает колотиться в висках. Пальцы чуть сильнее сжимают плечи «Бет», «Каллен» все же приподнимается, и резким движением набрасывает на нее рубашку. Затем и прочую одежду – заставляет одеться, и одевается сам. Так долго не может продолжаться. Они замерзнут насмерть, довольные и счастливые в чем-то, но замерзнут. Или же подцепят какую-нибудь лихорадку, - но отпустить ее дальше, чем на шаг, просто невозможно. И даже не потому, что расщелина в скалах, где они укрываются крохотная.
Нельзя так просто отстраниться от нее, - и потому, когда один уже одеты, «Кален» набрасывает на плечи «Бет» плащ, и далеко не тянется – зачерпывает походным котелком снег, и ставит над огнем. Тот шипит испаряющейся водой, а заледеневшие руки так и хочется задержать у огня, но вместо этого он берет ладони Бет в свои. Такие же ледяные.
- Все как… не знаю, - он говорит, не глядя на нее. Все сказанное ей отзывается в нем, но больше всего напоминает колышущиеся на волнах обломки кораблекрушения. Ладони растирают ее руки, прижимают к груди, накрывают – согреть. Разогнать кровь. Сделать хоть что-то, дабы изгнать из этих глаз ледяную тоску. «Солнечных глаз», - что-то мелькает в памяти, и «Каллен» улыбается, невольно.
- Так много всего. Я путаюсь, - улыбка становится неловкой. Краем глаза он посматривает на котелок с водой, и отдаленно припоминает, что в мешке были какие-то травы или корешки на такой вот случай, - обнимая «Бет» за плечи одной рукой, он тянется к валяющемуся рядом мешку, из которого недавно доставал котелок. Мешочек с корешками почти пуст, но все же, это лучше, чем ничего, - мысли о чем-нибудь горячем согревают будто бы сами собой. А терпкий запах, наполняющий пещерку, бодрит, и будто бы проясняет голову. Отчего-то вспоминаются эльфы.
Но рука слегка вздрагивает в недрах мешка. И он знает, что ищут пальцы – знакомые очертания, стеклянные ребра склянки.
«Лириум», - жажда настолько сильна, что кажется, будто сейчас щеку изнутри прокусит. И собственной крови напьется, - снова – сочащаяся каплями пригоршня снега. И прижатый ко лбу комок, быстро истаивающий – лицо по-прежнему горит.
Отпускает быстро, но неловкий стыд никуда не девается. С гулким выдохом «Каллен» снова засовывает руку в мешок, и нащупывает нечто твердоватое, завернутое в тряпицу… «Хлеб
Подсохший в жаре Глубинных Троп дорожный хлебец.
- Из… Маркхэма, - сглотнув, медленно произносит Каллен, глядя на серо-коричневую лепешку. – Мы шли из Маркхэма, - руки разламывают хлебец, и половину он протягивает Бет. – Искатели Истины скоро прибудут в Киркволл, - это вот он помнит и понимает отчетливо, как произносил эти самые слова.
- А мы сейчас – в горах Виммарк, - костер пляшет перед ним, языками пламени. Солнечными бликами – бледноватый, не яростный, напротив – ласковый.
- Столько всего, - с невеселым смехом выдыхает Каллен, откусывая от своей половины. Аппетит внезапно прорезается волчий, или… мабарий? «Создатель, да сколько можно-то», - отчетливей всего он понимает, что, если дат волю этим мыслям, то снова помешается.
- Я пытаюсь вспомнить, - говорит он, по-прежнему глядя на огонь. Горячий край котелка обжигает губы, но плевать. Теплое питье проливается внутрь, и словно легче дышать становится. Он передает котелок… «Бет»?
- Но столько всего… меня будто в водоворот затягивает, - он чиркает себя пальцем по виску. – Но я знаю, что ты говоришь правду. Верю. Прости, что не могу вспомнить, - «как бы я хотел». Чувством вины ребра будто выламывает изнутри.
«Может быть, поможет отдых», - мелькает спасительная мысль, под взметнувшееся от короткого сквознячка пламя, - теперь он смотрит на «Бет».
- Бет, - повторяет это имя, - прежде чем с щемящей в груди нежностью привлечь ее к себе. Чужую, но… свою. «Я знаю тебя?»
Сердце знает.

+1

43

Бетани не успевает даже договорить – горячий, чуть влажный поцелуй накрывает ее рот на полуслове, заставляя удивленно взмахнуть ресницами и с удовольствием откликнуться. К демонам сомнения, Резерфорд вспоминает, пусть и не так быстро, как хотелось бы. Но Бетани умеет ждать. Даже если потребуются месяцы и годы. Она здесь, она рядом, она с ним, она сможет его защитить и не даст никому в обиду.

Поцелуй долог, но отстраниться приходится, чтобы получить взгляд от родных глаз полный сожаления. Слова извинения слетают с его губ и словно весенний ветерок оставляют легкое прикосновение на коже – дыхание теплое, близкое.

- Тебе не за что извиняться, любимый. – Бетани смотрит невесело, но с теплотой. Злость, которую она испытывала до этого испарилась, оставив после себя лишь печальную, тоскливо тянущую сердце, нежность. – Ты не виноват, это должно было произойти – всегда происходит, просто мы не ожидали что так скоро. Ты говорил мне бросить тебя, если ты станешь… таким, но разве я могу оставить самое дорогое, что у меня есть? Мы справимся, Каллен.  – Она говорит уверенно, не отводя немигающего долгого взора.

«Прости меня.»

Ласковый поцелуй не дает ему продолжить. Хватит, не надо. Извинения излишни, все хорошо. Все будет хорошо, надо лишь немного потерпеть. Ведь это же… это же не навсегда?
Внутри все обжигает огнем от этой мысли.
А если навсегда, что тогда?
Тогда она оставит свой долг и будет приглядывать за ним. Решение, пусть еще и не четко сформировавшееся в голове, которое она уже приняла. Она должна о нем заботиться, ведь если он не справится и дальше будет хуже, то кто, если не она?  Семья ведь может даже не узнать о том, что их любимый брат стал другим, что он их попросту не помнит. А кроме нее у него больше в Киркволле, наверное, никого нет.

Каллен чуть сильнее сжимает ее плечи и отстраняется, подавая рубашку. Бетани не сразу понимает этот жест. Увлекшись собственными мыслями, она будто забывает о холоде, который уже будто стал привычным – лишь покалывает обнаженную кожу ледяными мурашками.
Одежда уже тоже остыла, и лезть в броню до нельзя противно и непросто. Хоть повязка все еще плотно прилегает к ране, стоит ткани скользнуть по ране, как та тут же отдается ноющей тупой болью. Бет морщится, и быстрым движением накидывает на плечи стражеский жакет.

«Теплее что-то не стало…»

И Резерфорд, будто услышав ее мысли, укрывает ее плащом, беря заледеневшие ладони в свои, такие же холодные.
- Ты совсем замерз… - С беспокойством говорит Бет. Надо бы поскорее выбираться из гор, иначе они замерзнут насмерть среди снега и белых скал.
Они снова льнут друг к другу, два живых существа, пытающихся получить хотя бы крохи тепла друг от друга. Ладони растирают ее руки, понемногу согревая, да и костерок с подброшенными в него горючими камнями уже потрескивает веселее.

«Так много всего…»

И Бетани хотелось бы, чтобы его и правда было много. Она была бы рада без остановки, до потери голоса, рассказывать ему о его жизни, о них двоих, но они виделись слишком редко, чтобы баловать долгими историями. Да и истории там были не всегда веселые. Бет виновато отводит взгляд, чувствуя себя немного беспомощно. Может ли она ему помочь?
Но Каллен потихонечку справляется сам.

Закидывает в котелок оставшиеся травы и корешки – выпить горячего бы очень не мешало. Рукой сосредоточенно шарит в мешке и у Бет мелькает нервная мысль «Ищет лириум?», но нет, всего лишь хлеб, от вида которого рот тут же наполняется слюной. Она ужасно проголодалась. Благодарно кивнув и с негромким хрустом вгрызаясь в половинку своего хлеба, Бет смотрит в огонь, прижимаясь к Каллену плечом к плечу. 
Резерфорд делает глоток горячего напитка и передает котелок Бетани, которая немного медлит, прежде чет отхлебнуть чуток – страшно обжечься, хватает ей раны и под лопаткой. Но горячее прогревает внутренности, убирая дрожь и будто понемногу возвращая силы.

Хоук внимательно слушает Каллена, не сдерживая радостной улыбки. Каждое произнесенное им слово будто оживляет ее, придает надежду. Она накрывает ладонью его пальцы и чуть сжимает, заглядывая в глаза.

- Я верю, что ты справишься. Ты все вспомнишь, Каллен, просто дай себе немного времени. – Она несколько секунд молчит, а потом продолжает. – Мы справимся.

«Бет.»

Собственное имя, звучащее из его уст, ласкает слух, и Бетани улыбается. Только он ее так называет. «Бет
Еще не все потеряно.



Бетани просыпается первая. Узкая полоса солнечного света пробивается из-под алого плаща, светя ей прямо в глаза, так бы может она проспала бы еще немного.

Они уснули в обнимку, прижавшись крепко друг к другу. Каллен еще полночи что-то бормотал во сне под успокаивающие поглаживания Бет по вьющимся волосам. Сама она спала урывками, то проваливаясь в Тень, то выныривая оттуда от зудящей под лопаткой боли. Она не смогла отдохнуть, но искренне надеется, что Каллену удалось преуспеть в этом больше.

Выскользнуть из его объятий, чтобы его не потревожить – та еще задачка, но Бет справляется с ней. Едва сдерживает стон, когда приходится встать на ноги, которые словно ватные – одна лишь надежда, что она сможет разойтись к моменту, как им придется трогаться в путь, вряд ли они задержатся тут еще на денек. Бетани бы этого очень не хотела, хоть тело и умоляет об отсрочке и покое.

Она выглядывает за импровизированную штору-плащ, и зажмуривается от яркого света, бьющего прямо по глазам. После Глубинных Троп Хоук все никак не привыкнет к солнцу обратно.
Все вокруг сияет девственной белизной и красотой, и Бет бы может залюбовалась ей и подольше, но кусачий холод снова напоминает о себе. Женщина зачерпывает ладонью снег и растирает им лицо, умываясь, прогоняя остатки сна.

Надо бы придумать, чем бы перекусить, надеяться на то, что у Каллена второй раз заваляется хлеб в дорожном мешке, совсем уж неразумно, но Бет – не охотница, добывать еду она привыкла в полутемных коридорах Глубинных Троп, а на поверхности она не уверена, что сможет даже попросту приметить дичь – глаз наметан на другое.

«На крайний случай найдем что-нибудь по пути.»

Она возвращается в пещеру и присаживается рядом с Калленом, осторожно трогая его за плечо.
- Каллен, просыпайся. Пора вставать, любимый…
Сердце в груди неровно стучит.
Вдруг он проснется… «прежним»?

+1

44

Боль проникает сквозь все, сочится тяжелыми каплями расплавленного винца. В такт биению сердца ударяют молоточки, почти что молоты в виски изнутри, гулко и размеренно, и от звука этого – тревожного набата, все тело сводит, тяжелой темной тоской. Сон или явь? – долгий вечер поднимается над горящим городом, и небо окрашивает оранжевым от зарева пожара. Сталь, сталь, сталь – лязгает, и льется кровь, среди пламени и молний. Сотни знакомых и полузнакомых лиц сливаются в единое мучительно пёстрое месиво – попытайся вглядеться, и тебя самого засосет туда, затянет.
Обваливаются стены в оглушительной тишине, и отчего-то за ними расстилается море. Серое и угрюмое, колышущееся, яростной пеной набегающее на причал. На причале же, в кольце пламени, стоят двое, мужчина и женщина. Они ждут кораблей, которые вот-вот подойдут к каменной ленте, что уходит далеко навстречу закату. Женщина оборачивается – ее глаза словно солнце, которое, склоняясь к западу, вдруг застыло двумя каплями в ее зрачках. А мужчина рядом с ней по-хозяйски кладет руку ей на талию, обнимает, привлекает к себе, и указывает вперед. На корабли.
«Их семь», - вдруг приходит понимание, и память колотится, точно выброшенная на берег рыба – судорожно и бесполезно. Он не вспомнит.
Не. Вспомнит, - море поднимается все выше, и корабли, что надвигаются со стороны заката, в золотых лучах кажутся полыхающими. Так и есть – мужчина и женщина уже шагнули на них, вот, видно сходни, которые под ползущим по ним пламени распадаются в ветхие угли. Так и есть! Корабли горят. И те, кто ушел на них, тоже сгорают, рассыпаются в пепел, будто вырезанные из бумаги фигурки.
- Нет! – голоса нет, сиплый, больше на выдох похожий. Каменный потолок качается перед с болью распахнувшимися глазами, рука ловит пустоту, и падает… ложится на что-то теплое и жесткое. И в первое мгновение так и прошибает ледяным потом – он смотрит именно в те самые солнечные глаза, с огоньками в глубине. Ласковые до пронзительного; на темных, четко очерченных губах – короткая улыбка. Заплетенная коса широкой змеей соскальзывает на запястье, и будто льнет к руке.
- К… - глаза снова закрывается. Что вообще происходит? – это продолжение сна? – он садится, глаза не открывая, и стискивает зубы от того, как голову начинает вести. Словно всем телом сунулся к здоровенной печи в литейной, жаром так и обдает, - рука на плече сжимается.
Что, архидемон его дери, происходит?
«Я видел тебя», - хочется сказать ему. Постепенно накатывает мутная, глухая память, точно стоячая вода, о чем-то случившемся… Накануне? – садится, стиснув голову руками. В висках колотится больно и глухо, один-единственный вопрос – «что происходит?»
«Были Глубинные Тропы. Я помню, как бежал от обвала», - воспоминания наваливаются друг на друга, будто те самые камни. Наслаиваются, складываются – словно это было дважды. «А кто – я?» - ответ приходит медленно, выворачиваясь камешком из-под обвала.
«Каллен».
«Я – Каллен», - вспоминается, чудовищным усилием, то, как совсем недавно, его это отчего-то смешило. «Бет», - она – «Бет».
С этого можно хотя бы начать, - он окидывает прищуром пещеру, в которой они находятся. Маленькая и ледяная. На полу – следы костра, пятнами сажи. Горючий камень сгорает, не оставляя углем.
- Доброе утро, - сипло хмыкает «Каллен», гася судорожный кашель. Тело наливается горячей болью, будто лихорадкой. Хочется прохлады – ледяного синеватого кристалла, заключенного в стекло. Еще и еще. Нет, не так – хотя бы немного. – Как, ты говоришь, тебя зовут?


Если бы понимал, ка ко том беспокоиться, то беспокоился бы. На сей раз решил довольствоваться тем, что есть, напрасно не раскачивая собственное сознание мыслями о неизбежности, о том, что ничего, проклятье, не помнит. Неправда – помнит. Помнит, что должен идти в Киркволл, чтобы опередить Искателей Истины. Или же, чтобы их встретить – и неважно, что это такое, «Киркволл», а также не имеет значения то, что он и знать не знает, кто такие искатели Истины. Пусть оно не вспоминается, - озябшее тело вскоре согревается, от движений, но слушается до сих пор плохо. Тонкая голубоватая нить так и маячит перед внутренним взором – жилка, бьющаяся. Поющая – лириум.
«Храмовники принимают лириум», - это вот выжглось в мозгу навеки. «Я – храмовник», - красный плащ тяжело падает с плеч. От остатков еды, предложенных «Бет», «Каллен» отказывается. Его почти что мутит, хотя пить хочется неистово. Остатки отвара в котелке, слегка подернутые иглами ледка, сейчас ой как на пользу пойдут, - он допивает их, а затем смотрит на следы сажи, оставшиеся на ладонях.
- Какое сегодня число?
Она не помнит точно. Слишком много времени провела в подземельях, не видя солнца, - отчего-то беспокойством прокалывает, когда он смотрит на то, как она щурится на яркий свежевыпавший снег. У него самого болят глаза, но боль уже привычна, как дыхание. Сейчас из-за тяги к лириуму болит все. Доспех на теле ощущается долгим гулким ударом, но.
- «То, что создал Ты, не в силах никто сокрушить», - он слегка усмехается, наклоняясь над остатками костра.
Как, ты говоришь, тебя зовут? – палец чертит буквы на камне, не задумываясь о том, как чертит, но совершенно отчетливо зная, что именно.
«Каллен и Бет. Парвулис, 9:39 Века Дракона».
Словно бы они были влюбленной парочкой, проведшей ночь в потайном месте. Он такое частенько видел, инициалы, то вырезанные где-нибудь, то написанные. И сам никогда так не делал, это вот уж совершенно точно, - пожитки собраны, с экипировкой закончено. «Бет» чуть морщится, закрепляя посох за спиной, и Каллен тревожно и осторожно придерживает ее за локоть. «Я знаю и не знаю тебя. Но рядом с тобой …» - додумать не успевает, ибо ослепительно белый снег ударяет по глазам, и они покидают пещеру, что служила им приютом эту странную и в чем-то страшную ночь.
По-прежнему хочется пить, и тонкая лириумная нить звенит в голове натянутой струной. Но ему приходится поддерживать «Бет» на крутом склоне, и ее рука, твердая и горячая – единственное, что сейчас имеет значение. Только бы не упала.
«Только бы не упасть».
Внизу они видели долину. Добраться до нее – задача не из легких, по горным обрывистым тропам, но выбора нет. Какое-то время «Каллен» тупо рассматривал карты гор Виммарк, водил пальцем по полосе горного пути, совершенно не понимая, туда ли смотрит, или же нет. Или вообще держит карту вверх ногами.
Но – шли, стараясь ориентироваться по солнцу. Снежная часть гор скоро сменилась каменистой, продуваемой всеми ветрами, угрюмой и серой, но зато им небывало везет – впереди маячит что-то вроде тропы. Более того, есть даже признак присутствия здесь людей – деревянный столбик, вбитый в расщелину между камне. Вешка, обозначение? Горы ведь не совсем необитаемы.
Возможно, им все-таки повезет.

+1

45

Бетани вздрагивает от неожиданности, когда слышит этот звук – то ли стон, то ли вздох. Резерфорд спал беспокойно и, видимо, сбросить оковы кошмаров ему удается с трудом. Каллен открывает глаза, и они с Бет встречаются взглядами. Ее глаза полны надежды, его же смотрят с только ему одному ведомой тревогой. Бет чуть сжимает пальцы на его плече, будто пытаясь этим выдернуть его из объятий Тени.

- Эй… - Бетани ласково, но в то же время уверенно приобнимает его за плечи, словно пытаясь укрыть собой от всех бед. Заглядывает осторожно в лицо, надеясь увидеть в нем хотя бы искру узнавания, но надежда тлеет, словно угольки, в ее теплом, пусть и печальном взгляде.

Его уж ставший таким частым вопрос в который раз бьет словно наотмашь. Хоук закусывает губу, сдерживая разочарованный вздох, и чуть улыбается одними уголками губ.

- Я Бетани. Бет. – Она отстраняется и поднимается на ноги, чуть морщась от боли. Спина ноет противно, не повернуться толком, не нагнуться -  тяжко. И хоть рана не кровоточит больше, слава Создателю, приятного все равно мало.
Теперь утро ей кажется не таким уж и добрым.

- Снился дурной сон? – Бет собирает вещи, проверяя сумки на наличие еды. Каллен от завтрака отказывается, а вот Бетани стоило бы набраться сил. Она находит в своем мешке остатки жареного глубинного охотника и вгрызается в уже порядком замерзшее мясо – оно неприятно холодит зубы, а на вкус кажется той еще дрянью. Бетани качает головой и откладывает его в сторону, морща нос и недовольно фыркая. Видимо придется как и Каллен - идти натощак.

«Какое сегодня число?»

- Я не знаю дня… А так должен быть Парвулис. – Хоук хмурит брови, пытаясь вспомнить точнее, но ничего не выходит, в голове все смешалось. Месяцы, дни, даты… все будто смазалось, стало одним целым, но в то ж время не имеющим ни начала, ни конца.

«То, что создал Ты, не в силах никто сокрушить»

Каллен что-то негромко говорит, обращаясь к самому себе, и Бетани прислушивается. В эти тихие, едва слышимые слова ей верится с трудом, когда она снова и снова наблюдает за тем, как сознание любимого будто с каждым днем все больше рассыпается на мириады лириумных осколков.
Создатель покинул этот мир, и никакая Песнь Света не сможет его вернуть и заставить его услышать - уж в том Бетани точно уверена.

Хоук то и дело поглядывает на Резерфорда, сама уже не зная, что хочет в нем увидеть. Тот водит пальцем по холодному камню, словно рисуя на нем только ему одному знакомые символы и Бетани бы многое отдала, чтобы узнать, о чем он сейчас думает, но остается лишь молча вздыхать и собирать дальше свои скромные пожитки.

Возможно, в его голове сейчас вообще нет ни одной мысли, а может он пытается вспомнить… Как бы там ни было, Бетани рядом, как бы тяжело не было, она упорно не сдается, хоть этот бой – за своего любимого, - кажется ей самым тяжелым за всю ее жизнь, и даже битва с демонами видится уже не такой страшной, по сравнению с тем, что она чувствует, надеясь не утратить веру в Каллена.

Она покидает пещеру последней, как будто бы невзначай проходя мимо того камня, на котором Каллен оставил письмена. Но на самом деле все то время, что они собирались, ее не оставляло любопытство ни на минуту. Она жадно вглядывается в серо-черные буквы, стараясь разглядеть их очертания. От написанных слов сердце в груди как-будто переворачивается. И вроде бы сами по себе они ничего особенного не значат, но на душе становится почему-то теплее.

«Каллен и Бет. Парвулис, 9:39 Века Дракона».

И пусть слова сотрутся с поверхности камня, но не из памяти Каллена.
Они были здесь. Вдвоем. Пусть он помнит это. 


Сколько они уже идут? От усталости и холода ноги подкашиваются и хочется упасть на камни и притихнуть, просто не шевелиться, чтобы дать измученному телу покоя. Посох с каждым шагом бьет по спине, но Бетани быстро к этому привыкает и боль становится чем-то почти естественным.

Бет то и дело оступается на крутых склонах, и спасает лишь крепкая рука храмовника, не дающая ей упасть. Тонкие, покрасневшие от холода пальцы, крепко вцепляются в его наруч, стискивая его так сильно, что белеют костяшки.
Нельзя останавливаться. На этих склонах даже негде устроить привал – слишком уж они узкие и крутые. Пару раз Бетани чуть не сорвалась вниз, и только чудо в лице Каллена спасло ее от того, чтобы не размозжить голову о камни. А этого никак нельзя допустить – Резерфорд не справится без нее, наверняка не справится.

Солнце ярко слепит глаза, Бет прищуривается, отчего в уголках собирается крохотные морщинки, словно паутинки. Она вглядывается в долину, что раскинулась под ними, пытаясь понять, в какой они вообще стороне. Но эти места ей незнакомы, а на картах, которые Каллен рассматривал, водя пальцем туда-сюда по горным тропам, сама Бетани ничего не смогла разобрать то ли от усталости, то ли карты в чем-то были не точны, то ли еще демон знает почему. Приходится полагаться на удачу, а с этим у них, как не неприятно осознавать, сложности.

Снег вокруг сменяется камнями и идти становится немного легче. Хоть редкие порывы ветра так и норовят опрокинуть их на землю. Но Бетани не отчаивается, упорно переставляя ноги, шаг за шагом, превозмогая дикую усталость.

«Нельзя останавливаться…»

Спустя долгие часы пути удача им, кажется, наконец-то улыбается, пусть и одним лишь уголком губ. Впереди вырисовывается вполне четкая тропа, и сердце Хоук радостно стучит в груди, она была бы рада прибавить шаг, да ноги уже плохо ее слушаются.

- Создатель, хорошо бы добраться до какой деревеньки… я бы убила за кружку эля и горячий ужин.
Бетани без сил присаживается на крупный валун, лежащий на развилке тропы и бросает на Каллена быстрый взгляд. Они мало разговаривали во время пути – просто устали. Бетани не хотелось с каждым своим вопросом все больше осознавать, что Каллен ничего не помнит, да и сил не оставалось и так, чтобы тратить их на пустую болтовню.
Но сейчас, давая себе хотя бы несколько минут передышки, ей хочется разбавить чем-то эту вязкую тишину.
- Понять бы только, по какой дороге нам идти… - Хоук с надеждой смотрит на Каллена, ожидая, что тот сможет подсказать, потому что чутье Бет – молчит.

- У нас не осталось воды? – Она облизывает пересохшие, чуть обветрившиеся на холоде и ветре губы. – Демоны…
Бетани запрокидывает голову и смотрит в бесконечно синее небо, пока глаза не начинают слезиться. В какой же чертовой архидемоновой заднице они с Резерфордом снова оказались, а выхода оттуда – не видать. Если они в ближайшее время не найдут хотя бы крохотное поселение, кто знает, что с ними станется? Долго идти Бетани уже не сможет – раны и усталость дают о себе знать, напоминая тупой болью, заставляя сжимать зубы в замок. Да и Каллена показать бы лекарю... Вдруг есть какой-то способ вернуть ему память?

Отредактировано Bethany Hawke (2018-05-14 02:20:25)

+1

46

Плотный мундир, что одновременно и поддоспешник, надежно защищает от холода, пусть и кажется, что под доспехами так и гуляют сквозняки. Ветер – холодный и сильный, дует с юго-востока, дует навстречу, – узкие горные тропы круты и обрывисты, а порывы ветра столь сильны, что мотыляют легкую «Бет» туда-сюда – несколько раз она оступается, и лишь рука «Каллена» не дает ей упасть. Его-то, в доспехах, никаким ветрам не снести, - он отчего-то пытается улыбнуться «Бет», ободряюще, но улыбка застывает на заледеневших губах.
Хуже всего осознавать то, что он не понимает, почему хочет ей улыбнуться. А вскоре мир и вовсе становится размером с собственное тело – в доспехах холоднее, и тело хочет прибавить шагу, но «Бет» не может.  Она идет слишком медленно, а ее тяжелое дыхание о чем-то смутно напоминает ему. Что-то…
«Больно?» - под озябшей, холодной рукой – будто грубоватая ткань бинтов. И горячая гладкая кожа, - сильно вдохнув, Каллен смотрит на склоненную темноволосую голову, и ему хочется коснуться этих волос. Пропустить растрепавшиеся пряди, что поблескивают на скудном осеннем солнце, между пальцев, прижаться щекой. Из-под тяжелого капюшона на него на миг вскидываются несчастные, уставшие глаза,  Каллен спешно оглядывается, в поисках чего-нибудь. Чего-нибудь – «ей нужен отдых». Но кругом – только серые, выстуженные ветрами скалы и валуны, меж которыми вьется нечто, похожее на тропу. Еще одна? Сколько таких они уже прошли, с горем пополам, но эта, кажется, все же приведет их в ту пресловутую долину.
«А что станет ждать там?» - он садится на корточки перед «Бет». «Плохо», - лицо ее словно присыпано мукой, под глазами залегли лиловые тени, и дыхание  ее прерывистое, с хрипом. Веки опускаются – она жмурится, будто от боли, и взгляды снова встречаются.
- Нет. Воды нет, - хрипло отвечает, качая головой, в которой боль перекатывается тяжелыми металлическими шариками. Он сам сейчас отдал бы все за глоток воды. – Давай. Я помогу тебе, - видя, что она не понимает, он отстегивает ремни ее перевязи, в которой закрепляется висящий за ее спиной посох. Так легче, - руки почти что обнимают ее, и на миг становится тепло между подавшимися друг к другу телами. И ладонь наконец-то касается ее волос, - он осторожно тянет Бет к себе, так, что ее холодная щека задевает его щеку, заросшую щетиной. Капюшон падает с ее головы, и глаза снова встречаются. «Кто она?» - не так.
«Кто она мне?» - он медленно выдыхает, коротко касаясь губами ее горячего лба.
«Лихорадка?» - из-за раны или усталости? Или же, ему кажется, - «Создатель, хоть бы показалось», - а руки у нее ледяные, и их приходится растирать, взяв в свои. Прикосновения колотятся болью, но терпимой. Отчего-то отпустить эти руки не представляется возможным, и безотчётно, не задумываясь, что делает, он складывает маленькую ладонь в кулачок, и прижимается щекой к костяшкам, крепко задумавшись, но на деле – прислушиваясь к себе. К этой проклятой мешанине обрывков знаний и мыслей, осколкам разбитого корабля, - «корабли», - снова ударяет далеким видением, и он болезненно жмурится – коротко, а затем берется за ремни щита, что наискось перехватывают грудь поперек меча милосердия.
- Извини. Это будет немного тяжело, - приходится вернуть ее перевязь на место, и, когда руки задевают покрытую броней грудь, то по щекам пробегает жаром. «Проклятье, да кто же ты для меня?» - она что-то говорила об этом, но что?
Бессилие окатывает яростью, будто удушливой волной – он наклоняет голову, сопротивляясь,  затем осторожно крепит на спину «Бет» собственный щит. Иначе – никак.
- Полезай, - и улыбается краем рта, подставляя ей спину, покрытую красным командорским плащом. Зубы коротко скрежещут – «командор, рыцарь-командор» – и перед глазами вновь алое. Но уха касается теплое дыхание, а шею обвивают тонкие руки. Подхватить под стройные бедра, подняться – и, чуть повернув голову, сказать почти что в губы ей:
- Хотя бы так. Мы не можем задерживаться, - на движение тело отвечает болью, на тяжесть – удвоенной, но выбирать не из чего.
Она не бросила его, а как же сам он может? – серые камни окружают их высокими стенами, снова что-то напоминая, неотступно. Серые стены…
«Золотой орел».
- Герб Киркволла – золотой орел? – спрашивает он у горячего дыхания над ухом. Идет неторопливо и размеренно, оберегая «Бет» при ходьбе, стараясь распределять ее вес по своей спине так, чтобы ей и щит не сильно на спину давил. Мешки расположил сбоку – немного мешают, да это ничего. – А Ферелдена – оскаленные псы? – что такое «Ферелден?».
«Я родом оттуда», - приходит спокойная мысль. И исчезает, под мерный хруст мелких камней под тяжелыми сапогами.
Ферелден. Киркволл. Храмовник. «Л-лириум», - Искатели Истины. «Мор кончился», - звенит в голове, и зубы снова стискиваются от боли. Имена и слова – новая путаница, и не выплыть, не выбраться. Словно и не стоит пытаться, говорят они ему, толкая обломками, будто утопающего на месте кораблекрушения, и выскальзывая, всякий раз, когда он пытается за них ухватиться.
«Море», - накатывает солью, запахом сырого дерева, водорослей… и это не воспоминания. Он останавливается, когда лица касается новое дуновение – ветер другой, пусть все такой же ледяной, но пахнет морем.
- Чувствуешь? – он осторожно приседает, спуская «Бет» на землю, и придерживает ее за локоть, обернувшись на дорогу, которой прошли. Высятся зубчатые стены гор, серые, поросшие лишайниками, с пятнами выветренных пород и желтеющих кустов. Сколько уже пройдено?
«Мы выбрались не на вершине горы, а среди гор», - смутно припоминается ему, и благодарение Создателю, что никакая тварь из обитающих в горах не почуяла их за все это время. До долины… да где та долина?
- Море близко, - он расстилает на колене вынутую из поясного кошеля карту. – Маркхэм, - палец ведет чуть южнее. – Горы Виммарк. А вот – Оствик, - точка на карте. – Поблизости обязательно кто-нибудь живет, - вешки на горной тропе – не пустое. Это знак, - ветер снова доносит до них соленые запахи – моря, и теперь уже дыма.
- Близко – жилье, - слуха касается какое-то щелканье, он вскидывает голову, одновременно снимая со спины «Бет» свой щит – и поднимает его над головой, едва-едва успевая принять на загудевший металл плевок шипящего яда. С отвратительным звуком из расщелины близ тропы выползают гигантские пауки. Под ногами хрустит уже не гравий, а кости – и как только он раньше этого не заметил?
- Назад, - меч вылетает из ножен, и сияющей полосой рассекает башку ближайшему ринувшемуся на них пауку. Тело, даром, что отравлено болью лириума, с радостью отзывается на знакомое движение. Да, так поистине проще.
Здесь можно не думать.

+1

47

Дышать тяжело, а перед глазами будто мутная пелена – Бетани чуть раскачивается вперед-назад, словно пытаясь удержать шаткое равновесие, тело плохо слушается, а голова – словно вместо мыслей в ней тяжелые камни, - тянет ее к земле, и только последние остатки самообладания, да Каллен, не дают ей сползти по камню вниз, распластавшись обессиленным, едва живым телом.
Рана мучительно ноет снова и снова, и от этой боли хочется взвыть, стиснув зубы, обхватив себя накрепко руками.

И воды нет.

Это звучит словно приговор и Бетани тихо шмыгает носом – после жарких Глубинных Троп холодный воздух сдавливает горло ледяными шипами. Ее бьет крупная дрожь, и кажется, будто этот холод проник в самые кости, покрыв их инеем.

- Плохо, что нет. – Она хрипло выдыхает, снова и снова облизывая потрескавшиеся губы. Хотя бы глоток – и она уверена, почувствовала бы себя намного лучше. Но остается лишь пытаться проглотить колючий комок в горле.

Каллен подается вперед и Бетани не сразу понимает, что он хочет сделать. Теплые ладони скользят по пыльной синей броне и Бетани вздрагивает от неожиданности, поднимая взгляд. Лицо Резерфорда будто плывет куда-то в сторону, и Бет нервно вцепляется в предплечье храмовника, крепко сжимая пальцы, чтобы не свалиться с камня.

- Что ты делаешь?.. – Она слышит, как шуршат ремни, а сам Каллен так близко, и веет от него теплом. Продрогшее тело будто само льнет ближе, чтобы просто на мгновение почувствовать его. Бетани устало кладет подбородок на плечо, колючая щетина будто царапает кожу на щеке, но это такая мелочь. Каллен теплый, словно редкий солнечный луч в последние дни осени. И это солнце будто немного топит лед в ее жилах.
Капюшон падает с головы, и ветер, словно радостно, треплет темные спутанные долгой дорогой волосы. Бетани смотрит в родные глаза, и слова будто колотятся где-то в горле, но что она хочет сказать? Слов так много, а мысли спутались, что подобрать их невозможно. Сейчас – никак. Лучше просто помолчать.

Когда его губы дотрагиваются до обжигающего лба, Бет лишь опускает взор. Сердце редко, но гулко, бьется в груди, а дрожащие пальцы ложатся в его ладони. Резерфорд пытается согреть ее, и то, как он это делает, напоминает Бетани об отце. Тот точно так же растирал ее замерзшие пальцы, грел их дыханием, прижимался небритой щекой к ладошке и улыбался – коротко, но с той удивительной любовью, которая согревает как ничто на свете. Бет слабо улыбается в ответ, стараясь, чтобы улыбка выглядела не такой вымученной. Хотела бы она снова засиять тем самым "Солнышком", но обстоятельства сгоняют над ней тучи, с каждым днем становящиеся все будто тяжелее и мрачнее.

Его руки снова словно обнимают ее, заставляя судорожно вздохнуть. Одна мысль сейчас птичкой бьется в голове: «Не отстраняйся, обними меня». Но им надо идти дальше, иначе – конец. Обоим. Каллен осторожно крепит за ее спиной свой щит и Бетани поднимает на Резерфорда недоуменный взгляд.
- Что ты… делаешь? – Она повторяет снова уже отчетливее, нахмурив брови. Зачем он это делает? Для чего? – Каллен…
Он подставляет спину и коротко бросает «Полезай». Но Бетани медлит, не сразу понимая, чего он от нее хочет. Заторможенное, словно парализованное магией осознание слабо звенит колокольчиком.

«Он понесет тебя, дурочка.»

Но Хоук протестует – «я так не могу, ты ведь так устал, это неправильно, я не хочу быть обузой…» - но выбора у них немного. Резерфорд не бросит ее, а идти вперед – необходимо. Бет кивает и обвивает Каллена за шею, инстинктивно прижавшись теснее, когда тот подхватывает ее под бедра и крепко держит, пусть медленно, но все же продолжая их путь.

Под мерные шаги и тихий хруст камней под тяжелыми сапогами, Бетани то и дело клюет носом, пару раз даже чуть не отпустив руки и успевая вцепиться в сильные плечи лишь в последний момент. Но она так устала… что глаза закрываются будто сами собой. Бет прижимается щекой к его затылку и тихо вздыхает. Она чувствует себя виноватой – постоянное чувство вины не отпускает ее всю дорогу, что из-за нее они застряли под землей, что они чуть не погибли, что она так глупо подставилась под арбалетный болт… И то, что Каллен ее не помнит – тоже ее вина.

«Нужно было писать ему.»

Тяжелые мысли тяготят ее больше чем храмовничий щит за плечами, и погрузившись в них, она про него практически забывает.

Тихий вопрос вытягивает ее из этого омута и Бетани чуть хмурит брови, не сразу вспоминая, как выглядят эти два герба – давненько она их не видела. После короткого молчания, она кивает, потершись щекой о его щеку и улыбается.

- Все верно. Только это необычные псы, а мабари. Ты же помнишь их?.. – Хоук негромко поясняет Резерфорду на ухо. – Крупные, умные… с большими лапами с мою ладонь и бесконечно преданным взглядом. Нет в Ферелдене ничего более замечательного, чем мабари. – В голосе проскальзывает старая тоска. Уж сколько лет прошло, а она все так же скучает по их псу, оставшемуся в Киркволле с Гарретом. Жив ли ее мохнатый друг?

Каллен неожиданно останавливается, прерывая ее чуть ли не полуслове. Бетани напрягается и по привычке прислушивается к звукам вокруг и к Скверне внутри. Но все тихо.

«Чувствуешь?»

Бетани старательно втягивает носом воздух и вроде бы пахнуло морем. Но наверняка она сказать, увы, не может.
Женщина осторожно соскальзывает со спины храмовника на землю, неуверенно покачиваясь на ослабевших ногах, но Каллен придерживает ее, и Бетани в очередной раз благодарит Создателя, что Резерфорд рядом.

Он снова достает карты, и в этот раз, вроде бы, дело идет на лад. Голос звучит уверенней, когда он рассуждает о том, где они оказались, и это придает, склонившейся рядом с ним, Хоук надежду. Они смогут выбраться из этих гор.

- Поскорее бы добраться до людей… - Бетани хочет продолжить мысль, но не успевает. Под пробирающее до мурашек жуткое щелканье, Каллен в мгновение снимает со спины магессы щит, и та по инерции отшатывается в сторону, падая на колени и с ужасом понимая, что упирается ладонями в чьи-то кости, очень уж напоминающие человеческие. Над головами раздается шипение – это паучий яд, и можно только радоваться, что он не попал никому из них в лицо.

Резерфорд одним движением выхватывает меч из ножен, и паук отступает назад, но лишь для того, чтобы снова наброситься. А пауки все ползут и ползут, и с каждым мгновением их все больше. Бетани пытается встать на ноги, но те раз разом подкашиваются. Одно из чудищ подбирается к храмовнику все ближе, маяча у него за спиной и Бет испуганно вскрикивает:

- Каллен!

Вскидывает руку, словно пытается дотянуться до него, и из той вырывается ледяной шип, сбивающий паука с ног. Но тот не собирается так легко умирать и уже направляется в ее сторону, пощелкивая жвалами. Бет отползает спиной назад, пока не упирается ей в камень.

- Прочь... прочь! – Голос срывается, а магия на кончиках пальцев искрится голубым. Веер из осколков льда вонзается в голову твари, и та , издав короткий стрекот, затихает.

Бет тяжело дышит, пытаясь привести мысли в порядок, а себя в боевую готовность. Надо собраться. Она Серый Страж, она маг, и никакая усталость не позволит ей сдохнуть от лап каких-то там пауков.

Хоук со стоном поднимается на ноги и ковыляет в сторону Резерфорда – благо идти пару шагов, хотя моментом ранее казалось, что он от нее бесконечно далеко. Умудряется увернуться от очередной атаки, подхватывая с земли свой посох и с яростным ревом насаживает на него брюхо очередной твари.

Ярость придает Бет сил.

Вдвоем они расправляются с оставшимися тварями и вроде бы все затихает. Бетани переводит дух и приобнимает Каллена за плечи, обеспокоенно заглядывая в глаза.

- Ты в порядке? Создатель... – Бет прижимается к любимому, стискивая его в объятиях насколько хватает сил. – Я так перепугалась… Ты не ранен?..

Однако поток ее вопросов захлебывается в жуткой давящей тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием их двоих. Бетани вжимает голову в плечи, слыша гулкое щелканье, эхом отдающееся из глубины темнеющей расщелины.

- Что это?.. – Бет испуганно округляет глаза, медленно оборачиваясь в ту сторону, откуда доносится звук.  – Каллен…
Бет отступает назад и вцепляется в запястье Резерфорда, сжимая его почти до синяков на собственных пальцах - латная перчатка жесткая и больно впивается в кожу.

В их сторону летит огромная сеть из паутины, и Бет едва успевает произнести заклинание, чтобы отгородиться от нее ледяной стеной. Сквозь лед, искажающий все возможные черты, с трудом угадывается огромнейшая голова и постоянно шевелящиеся мандибулы, которые долбят хрупкий лед.

Отредактировано Bethany Hawke (2018-05-16 11:23:23)

+1

48

Черные пятна плывут перед глазами, точно отпечатки сажи, - «где это было, откуда?» - помнится, что недавно, но помнится мимолетно. Память разума сейчас точно вода, уходящая в песок – рассудок уступает место памяти тела и выучке. Вбитому, в плоть, кровь и кость вошедшему, тому, чем обучался долгие годы, что оттачивал и закалял, словно кузнец – лучший из своих клинков. «Я никогда не хвалился этим», - но это не мешало быть одним из лучших бойцов среди храмовников Казематов.
«Я никогда не сравнивал себя с другими», - он просто был и есть, как ловкий и быстрый боец, и в простом кроется, как всегда, неимоверно сложное. Будто целый мир – от первых ночных бдений, от стука деревянных мечей, от первых ссадин, синяков и переломов – до пролитой крови. Собственной? Чужой? – отчего-то решительно нет разницы. Алое вновь перед глазами, точно взметнувшееся полотно собственного плаща, даром, что тот за плечами. «Командор – рыцарь-командор», - и эта мысль более не наполнена страдальческим непониманием – она на своем месте, словно вернувшийся в кладку кирпич.
«Храмовник», - по мечу милосердия на кирасе полосует наотмашь заостренной суставчатой лапой – и она отлетает, отсеченная, и дергается еще немного, а нагрудник теперь заляпан зеленоватой кровью. Хладнокровие, с которым сверкает сильверитовый меч, и ударяет щит храмовника, сравнимо лишь с холодным ветром, что ровно дует с побережья, неся с собой запахи соли и моря. Вспарывается толстое паучье брюхо, меч идет по дуге снизу наискось, крестовина боком проламывает отвратительную паучью голову, а латный кулак, сжимающий меч, добавляет. Снова ударяет фонтаном отвратительно пахнущих брызг, паук бьется в конвульсиях под ногами, оплывая в луже пузырящейся зеленой жижи.
Меч опускается. В уши ударяет гулкий звон собственной крови, и вымазанная паучьей слизью рука приобнимает метнувшуюся к нему женщину за плечи безотчетно, и точно так же придерживает он смотрит в ее лицо непонимающе, под биение не усталости – но напряжения, что волнами расходится по всему телу. Смотрит внимательно, строго, сдвинув брови – ему видится более чем неуместным происходящее. Зачем беспокоиться о нем? Лучше бы побеспокоилась о себе. Она ведь ранена, и явно перенапряглась, и огромные глаза ее – точно темные омуты.
- Я в порядке, - отвечает он наконец, отгоняя наваждение – лицо ее плывет сквозь волны воспоминаний к нему, и вот-вот, кажется, он узнает – но искаженное страхом, озарившееся словно изнутри вспышкой магии, оно будто отражение на той самой воде под порывом ветра. «Было – и нет», - скрежещет воздух, вдруг схватившись льдом; острые иглы, конусы, вырастают из ниоткуда, отражая летящую паутину. Исполинский паук, чье вздувшееся брюхо даже выше ледяной стены, горбом поднимает – скребет и скрежещет по льду, скользит лапами, крошит его. вопрос нескольких мгновений, - он утаскивает женщину за собой, в сторону, убирает себе за спину. «Ты не тронешь ее», - короткий кивок, пожатие руки.
- Прикрывай меня, - сердце толчками бьется в горле, а рукам жарко. Нет, это не то, что ему нравилось – убийство и кровопролитие никогда не приносили удовольствия. Его боевой раж – сила воздаяния. Тем, кто смеет посягнуть на святое – священное. Жизнь. Дитя. Закон, - упругая боль вскипает в крови, заставляя почти что выронить меч, сводит; истекающие ядом жвала скребут по доспеху, смрадом обдает, и оглушительным свистом-скрежетом, который издает паук... латный кулак вминает один из черных выпуклых глаз твари  - тот лопается, будто перезрелый гнилой фрукт, но удар выходит слишком слабым, дабы ошеломить паука. «Меч!» - тело жаждет воззвать к былой силе в крови, чтобы вскипело и ударило, чтобы тварь оглушило и отбросило – и осознание невозможности этого медленно скручивает в тугую пружину воплощенной ярости. Боль перекипает через край – меч взлетает разящей молнией, паук наваливается на Каллена – «Каллен!» - всем весом, сбивает с ног. Переступает лапами быстро, и истошно верещит, когда меч отсекает одну из конечностей. Снова летит паутина, облепляет грудь и руки, сковав движения, но его уже не остановить – его – «Каллена».
Пусть надсадно колотится в теле боль, пусть не хватает дыхания – тело не обращает внимания на это. Закованные в сталь кулаки месят паука в ничто, в мешанину слизи и хитина. Ярость поднимается позади Каллена, опаляющим огнем; обжигающий яд попадает на кожу, впивается, точно леденящими иглами, в ссадины и порезы, а сильный удар под дых точно мог бы стать роковым, если бы не доспехи. Убирайся туда, откуда выползла, гадина, - и та пятится, в расщелину, из которой тянутся плети старой паутины. Меч готов выпасть из резко ослабевшей руки. «Врешь, не возьмешь», - жгучая ледяная волна все же поднимается в нем, клокоча, и взрываясь сияющей белой метелью «святой кары».
Выучка есть выучка, - голову почти что разрывает болью; меч с хрустом падает на истлевшие кости и старый хитин, когда Каллен со стоном почти что падает ничком, на четвереньки, судорожно дыша. От вони мутит, и пустой желудок несколько раз выворачивает. Чувство, что в каждой части его тела поселилось по сотне тысяч таких вот пауков, только крохотных, и они сейчас грызут его изнутри. Он корчится подле издыхающего паука, словно тот самый паук – в агонии, в обрывках паутины, только мыслей и мыслеобразов. Как… где? – краем глаза замечает знакомый сине-серебряный проблеск.
«Бет», - на подкашивающихся руках приподнимается, кое-как ползет до нее, лежащей ничком. Тело не повинуется, скованное дрожью и болью, но ей… что случилось?
- Бет? О, нет, милая, - рука – по локоть в паучьей слизи, осторожно тянет ее за плечо, переворачивает. Без сознания, - полуоткрытые губы бледны, и по цвету почти слились с лицом.
- Бет… - «попала под святую кару», и раскаяние мешается в Каллене с досадой на то, что глупышка сунулась так близко.
- Держись, душа моя, - ухом к груди – сердце бьется рваными толчками. Кое-как заставить себя подняться, шатающегося от слабости, будто после долгой и изнурительной болезни… ох, Создатель.
Что с ними вообще произошло?

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-05-18 16:13:33)

+1

49

Его слова звучат словно эхо в голове.
«Я в порядке.»
Но действительно ли? Бетани даже не успевает окинуть его взглядом на предмет ран – честно говоря это даже не приходит в голову, происходящее сливается в одно безумно короткое мгновение. Раз – и перед ними уже новый враг, еще страшнее и ужаснее предыдущих. От вида этой огромной волосатой твари по телу пробегает холодок, а сердце бешено мечется в груди, будто пытаясь спастись бегством.

Она стоит за спиной Резерфорда и с беспокойством наблюдает за тем, как рушится ледяная преграда. Каллен чуть сжимает ее ладонь – все будет в порядке, все должно быть в порядке.

Крошки льда летят в разные стороны под острыми лапами, тварь бьется в лед, пытаясь добраться до них, непрерывно издавая щелканье огромными жвалами – щелк щелк! щелк!  Этот звук вытесняет все остальные, отдаваясь в сознании словно набат, Бет едва различает крик Каллена «Прикрывай меня». Но она всегда готова. Посох ловко проворачивается в пальцах, тело само принимает боевую стойку, как ее когда-то учил отец. Бетани сосредоточена, даже не смотря на смертельную усталость. Остатки сил еще при ней, и она сможет надрать этой зверюге мохнатый зад.
По крайней мере Хоук очень старается в это верить.

Ледяная преграда с грохотом падает, рассыпаясь на тысячи кусков, и тварь бросается в их сторону с молниеносной скоростью. Страх все же парализует Бетани -  та не успевает отразить этот напор – лишь отшатывается в сторону, зато успевает Каллен. Удар приходится на нагрудник и от скрежета жвал, то и дело лязгающих по доспеху, аж сводит зубы. Храмовник отбивается, латный кулак вбивает выпуклый, словно черный блестящий шар, глаз паука тому в голову, и тот лопается, разлетаясь едкими брызгами во все стороны. И кажется, что тварь вот-вот да отступит, но не тут-то было.
Паук с удвоенной яростью наваливается на храмовника всем телом, сбивая его с ног, и Бетани испуганно вскрикивает:
- Каллен!
В ладони наконец-то загорается яркое пламя, готовое в любой момент сорваться в сторону врага, но Бетани мешкает, опасаясь, как бы огонь не зацепил и Резерфорда – они движутся так быстро, что Бетани в своем состоянии почти не успевает уследить за ними.

Истошный визг сотрясает воздух – отсеченная конечность чудовища падает Каллену под ноги, но, видимо, боль разъяряет паука еще больше. Резерфорда облепляет паутина, но тот словно ее не замечает.
Они бьются не на жизнь, а на смерть, и той ярости, с которой Каллен наносит твари удары, мог бы позавидовать любой орзаммарский берсерк. Треск хитина и храмовничей брони, вязкое хлюпанье паучьих внутренностей, рев зверя, предчувствующего скорый конец… Все слилось в истеричную какофонию.
А Бетани не может отвести ошеломленного, испуганного взора от этой картины – и только в глазах подрагивает странное выражение недоверия и непонимания. Она никогда еще не видела Каллена таким – пробирающего до мурашек в собственной почти что звериной ярости. Оцепенение от происходящего сковывает словно тот паучий яд и сбросить его получается не без труда.

Тварь отступает и пятится в сторону расщелины, откуда она и выползла, и Бетани кидается Каллену на помощь, будто снова обретая способность к движению. Но словно белоснежная волна сбивает Хоук с ног, а огненный шар в ладони, тает, словно растворяясь в воздухе, пока не сходит на нет.
«Святая кара», под которую так неосторожно попадает Бет, одним ударом отправляет измученную женщину в глубокую Тень, лишая последних остатков сил.


Тук-тук.
Сердце негромко стучит в ушах, словно напоминая о себе.
Тук-тук.
Надо открыть глаза, просто заставить себя их распахнуть и сделать вдох поглубже.

Но выбраться из цепких объятий Тени – та еще задача. Ей снятся кошмары – липкие, тягучие, затягивающие на самое дно сознания, словно водовороты. Бетани ворочается, мечется на узкой постели, вцепляясь пальцами в серые простыни, сжимая зубы. С губ не срывается ни звука – они лишь приоткрываются при каждом хриплом вдохе.

Беспорядочный калейдоскоп образов в голове не отпускает ее. Ей будто бы снится Мор, и порождения тьмы, сбивающиеся в одну кучу, беспрестанно кричащие и потряхивающие оружием. Они раздирают на куски чью-то живую плоть, и душераздирающие крики жертв эхом отдаются от высоких стен пещеры.

Почему она здесь?
И кто – «она»?

Женщина не знает. Но знает точно, что точно так же, как и остальные, хочет драть когтями и зубами податливую кожу, вгрызаться в алую плоть, хочет «убивать» без разбора. И объединяет это все одна общая песнь – Скверна не замолкает ни на минуту, взывая к каждому из них. Разобрать слова – невозможно, их попросту нет, но они все понимают на уровне инстинктов, чего от них хотят. Почти всегда одного и тоже – убивай, разрывай... им нужна еда, им нужно потомство. И ей теперь это тоже нужно.

Но вместе с воодушевлением и животной яростью внутри накрепко засел первобытный ужас, как будто она все же не совсем здесь «своя», она – чужак, и, если они это пронюхают – выпотрошат ее как нага. И чем дальше толпа порождений несет ее, тем страшнее становится, как будто назад дороги не будет.

«Бет…»

Знакомый голос, не Скверна. Другой. Это ее имя? Ее зовут «Бет»?
Голос зовет ее прочь отсюда, и женщина цепляется за него, как утопающий за соломинку. Он вытащит ее, он ее спасет, не даст сгинуть, надо просто держать его в голове.

Тень чувствует, как ее оковы слабеют и пусть и недовольно, но отступает, позволяя женщине вынырнуть из долгого кошмара.

Бетани садится на кровати резко, судорожно втягивая ртом воздух, чувствуя, как голову тут же кружит и все вокруг расплывается. Сфокусировать взгляд удается не с первого раза – глаза застилает пелена слез. Хоук запускает пальцы в темные спутанные волосы и некоторое время просто сидит, пытаясь прийти в себя и привыкая к мягкому свету подсвечника у кровати.

Здесь тепло и тихо. Скромный свет освещает не так много – кровать, ее узкие ладони в ссадинах, подрагивающие поджатые колени, крошечное окошко на стене, через которое доносятся приглушенные звуки - чьи-то голоса и печальное завывание ветра.

«Где Каллен?»

Осознание того, что любимого нет в комнате и она здесь совсем одна, бьет ее словно молния. Бет трясущимися руками откидывает одеяло и с недоумением отмечает, что она в одной рубашке. Кто ее заботливо раздел?

«Это должен быть он…»

В голове у нее роится сотня вопросов. Почему она здесь? Что произошло? Почему она не помнит, как здесь оказалась? И где вообще – «здесь»?
Вопросы, схожие с теми, что были во кошмаре, который она уже и не вспомнит. Нарастающее беспокойство гонит все остальное прочь. Она робко зовет Каллена по имени, будто надеясь, то тот спрятался в глубокой тени, но отвечает ей лишь тишина.

«Он не мог погибнуть так… Он должен быть здесь со мной. Создатель, что же произошло?»

Хоук наклоняется с постели, пытаясь нащупать в потемках сапоги, но пальцы хватают лишь воздух, а вот рана, о которой она уже и думать забыла, неожиданно напоминает о себе острой болью, заставляя зажмуриться и сцепить зубы, замычав.

Бетани глубоко дышит, стараясь больше не тревожить так спину и решает отправиться на поиски босая, завернувшись в шерстяное одеяло. Она не может сидеть так спокойно, не зная, что случилось с ними.

Однако ноги ее не держат и добраться до двери стоит немалых усилий и времени. Она старается придерживаться за все, за что только можно – кровать, старый покосившийся стул, стена… На лбу выступает испарина, а дышать становится совсем уж тяжело. Рука тянется к заветной ручке двери, как та внезапно распахивается сама и Бет едва успевает отшатнуться в сторону, теряя равновесие, чтобы не получить ей по носу.

+1

50

- Ты точно не ранен? – тараторит по ярким пятнам камней широкий, ледяной, как будто только что растаявший снег. Какому еще быть в горах. – Эй, будешь так хлебать воду – пожалеешь, - чувство такое, что пареньку из горной деревни непривычно проявлять заботу. И вежливость, - хмурый, лет тринадцати. Смотрит и-под надвинутой на брови грязной шапки угрюмыми глазами на храмовника, который, склонившись над быстро журчащей водой, жадно зачерпывает ее пригоршней, и пьет. Капли стекают по отросшей светлой щетине, на грудь, которая там-сям тронута черными полосами крови. Не храмовника – паучьей, и парника кривит поцарапанный нос, чувствуя вонь, исходящую от покрытого толстой коркой засохшей слизи нагрудника. Тот валяется рядом, и храмовник кое-как пытается отчистить его, но влажный песок то и дело просачивается сквозь будто слабеющие пальцы.
- Нет, я не ранен. Спасибо тебе. Поблагодари от меня свою мать также, - подросток недоверчиво хмыкает, поднимается с холодной гальки, на которой сидел до этого, и идет прочь. Храмовник же, оставшись в одиночестве, прижимает ко лбу кулак, весь в песке, и вполголоса шепчет что-то, но журчание горной реки, и шелест ветра в облетающих осенних деревьях заглушают его слова.
«Я не ранен», - невесело усмехается Каллен, размеренными, четкими движениями заставляя себя чистить кирасу. Заставляя пальцы сжиматься, а свободную руку – держать так, чтобы не проседала. Обливается потом, несмотря на холод, что идет от камней и реки. Слабость, кажется, источает сам его скелет, сами кости. И это теперь под неотступный, непрекращающийся зуд. Ему нужен лириум – «все это время мне был нужен лириум».
Произошедшее – будто в тумане. Отчего-то отчетливо помнятся женские слезы, слезы Бет, и сердце прожигает стыдом – «что же случилось такое, что она плакала? Я заставил, или что-то другое?» - то, что допустил подобное, уже непростительно. И сколько времени уже прошло? Дни путаются, а солнце, ушедшее за густую пелену облаков, тем более ничего не подскажет. Как и селяне в горах – неприветливые, они решительно заступили дорогу храмовнику, несущему на руках бесчувственную магессу.
«Вот оно», - горько подумалось сэру Каллену, услыхавшему слишком знакомое «храмовники нам тут не нужны. Мы никого не укрываем. Нету у нас тут отступников. Идите своей дорогой, хренов сэр», - прежде храмовников привечали всюду, видя в них тех самых хранителей мира, защитников справедливости.
Теперь же в глазах простого народа они превратились в безумных цепных псов, готовых истребить все живое  в стремлении исполнить свой долг. И то, с чем они сражаются – не понять никому; о том, что один-единственный маг способен уничтожить целый город как-то резко стало забыто.
«Все просто хотят жить и не вмешиваться», - влажный песок сочится сквозь пальцы, как ненужные принципы, как оплывающие постулаты. Как вера, бывшая всегда незыблемой опорой Каллена Резерфорда.
«Создатель мой, таким ли Ты задумывал этот мир?» - не тебе сомневаться в Его замысле, привычно одергивает он сам себя, но продолжает сомневаться. Осенний холод касается вспотевшего лба, и Каллену чудится, что он упирается им в сырую каменную стену. Дальше дороги нет. Тупик, - «к чему все, если то, к чему я пришел – разрушенный, перевернутый мир, ненависть тех, кого клялся защищать, и лириумное безумие?» - то, каких усилий ему стоит сдерживать вдруг рвущиеся внутри вспышки мгновенной паники, будто россыпь молний, знает только сам Резерфорд.
Путем долгих уговоров и звонкой монеты ему удалось договориться о ночлеге. И о постое – местных пугала массивная фигура, покрытая паучьей кровью, но весть о том, что сэр храмовник расправился тварью, что давным-давно уже засела в горах, и плодила себе подобных, заставила лица селян просветлеть. Денег Каллену, правда, возвращать не стали, но вместо каменной лачужки на окраине одна из поселянок предоставила собственный, вполне уютный, а главное, теплый дом.
Бетани все это время была без сознания, будто крепко спала. К ней Каллен никого не подпустил, кроме хозяйки дома – сам помог снять с магессы броню, сменить повязку на ране. Та заживала плохо, что удивляло Резерфорда – обычно на Серых Стражах раны затягивались быстрее. Подумав немного, он снял с шеи Бетани тот самый амулет, который она использовала как защиту от порождений тьмы, и зачаровывала собственной кровью, - сняв, хмурился, но увидев, как щек Бетани почти сразу коснулся едва заметный румянец, мгновенно просветлел лицом.
Эту зачарованную штуковину он сохранит до поры, пока она очнется, - какое-то время рыцарь-командор стоял подле кровати, где теперь уже просто спала его возлюбленная, и отчетливо сознавал, что пересек черту. Все прошлое и прежнее – тот самый оплывающий сквозь пальцы песок.


Пришлось снять и кольчугу, чтобы ее отчистить. Здесь дело пошло быстрее, да и движения наконец-то стали уверенными, будто бы кровь разогналась в жилах, поняв, что с упрямством сэра Каллена спорить бесполезно. Вскоре он, держа доспехи в руках, тяжело зашагал вверх по склону к домику, из трубы которого тянулся небольшой дымок. Бревно на двух чурках, стесанное сверху – вроде скамейки; на нем Каллен расстелил все еще сырую кольчугу. «Надо будет масла спросить», - мелькнула мысль, когда прислонял к скамье кирасу и части поножей. Те с грохотом упали, когда ему послышался шум за дверью – Каллен рывком выпрямился, и распахнул дверь. Быстро шагнул внутрь, едва успевая подхватить покачнувшуюся Бетани.
- Зачем ты встала? – крепко прижимая ее к себе, спросил он. Глупая, ей же нельзя, - сердце тяжело заколотилось в горле, когда он смотрел в ее глаза, огромные, будто у олененка. – Еще и босиком, - не слушая ничего, подхватил Бетани на руки.
- Тише, душа моя, - тихо-тихо произнес Каллен. – Не волнуйся. Все хорошо, - руки дрогнули, прижимая ее к себе плотнее. Но на постель он возлюбленную едва не уронил – снова пронзило слабостью. Очень удобно сесть рядом с ней, - тонкие руки не отпускали его шею, пришлось помочь Бетани сесть самой – осторожно, оберегая рану.
- Не волнуйся, радость моя. Мы в безопасности. Живы, - больше что-то ничего не шло на ум. – Ну, Бет. Все хорошо, милая, - взять в ладони ее лицо, оставив на щеке несколько песчинок. Поцеловать горячие губы, едва коснувшись.
Жить тем, что есть, - Каллен слегка прикрыл глаза, усмехаясь про себя, с долгой, угрюмой тоской. Они не успеют опередить Искателей Истины. Он потеряет свой чин рыцаря-командора, и  еще неизвестно что с ним будет без лириума.
А о Киркволле есть, кому позаботиться.
Судьба – это то, с чем придется мириться. И, в частности, хватит уже думать, что родился не напрасно, что можешь сделать этот мир лучше – миру на тебя плевать, сэр Каллен. Как и Церкви.
Как и Создателю, - и он тихо смеется горьким, рваным смехом, и смотрит на Бетани больными, блестящими глазами.
Даже этого он скоро лишится, - рука тянется смахнуть надоедливые песчинки, накрывает ее горячую щеку.
Жить тем, что есть.

0

51

Крепкие руки подхватывают ее вовремя, и Бетани удается удержаться на ногах. Щека прижимается к чему-то теплому, мерно пульсирующему – «сердце» гулко бьется в унисон ее сердечку, только ее – словно встрепенувшаяся птица, которая пробудилась от зимнего сна. Знакомый до боли голос смягчает тишину, разгоняет ее, обволакивая заботливым теплом.

- Я проснулась, но тебя не было, и я хотела пойти искать, но сапог у кровати не оказалось и… - Бет что-то лепечет плохо ворочающимся после глубокого сна языком. Поднимает на любимого взгляд огромных, темных глаз, в которых еще не разогнался туман ночного кошмара и беспокойства. Бетани будто хочется сказать что-то еще и даже открывает рот, но не успевает – Резерфорд подхватывает ее на руки несет обратно к постели, бережно прижимая к себе. Женщина обхватывает его руками за шею и прижимается щекой к отросшей щетине, не обращая внимания на то, что та колется.

Слова потоком льются из нее, словно все это время, пока она была без сознания, они только делали, что ждали своего часа. С каждым произнесенным словом ее голос становится уверенней и из почти что бестелесного шепота превращается во вполне узнаваемую речь.

- Я ничего не помню… Почему я отключилась? Где мы? Что это за место? Мы ведь победили ту тварь?.. – Она с надеждой смотрит в любимые глаза, смутно вспоминая, что она не особенно то и участвовала в том бое. – Я так боялась, что она убил тебя, и когда тебя не оказалось рядом, мне стало так страшно… - Бет округляет глаза, судорожно выдыхая. 

Но Каллен заверяет ее, что все хорошо, его голос звучит совсем тихо, но этого достаточно, чтобы Бетани задышала ровнее, а пальцы, до синяков вцепившиеся в плечи, немного ослабили свою хватку.

«Все… хорошо?»

Они опускаются на кровать, и в какой-то момент Каллен крепче прижимает к себе женщину, словно опасаясь ее уронить, но в итоге все равно не выпускает ее из объятий.
А Бетани не сводит с него внимательного, теперь настороженного взгляда. Что-то в его глазах, улыбке, морщинках, во всем нем, не дает покоя. Что-то не так, как будто он немного, но все же другой. Резерфорд берет ее лицо в ладони и мягко целует, едва ощутимо, и этого поцелуя Бет ужасно мало. Бетани инстинктивно тянется еще мгновение к его губам, но не решает продлить поцелуй, с сожалением отстраняясь.

Они смотрят друг другу в глаза, и Хоук наконец-то понимает, что кажется ей странным. Его взгляд – чистый, бесконечно печальный, но без тени забвения. Тихий смех, от которого почему-то внутри все обрывается. И теплая ладонь, поглаживающая ее по щеке – знакомым, родным жестом.
Он вспомнил ее – она почти не сомневается в этом, но как будто какая-то неведомая жуткая сила наложила на него печать глубокой тоски.

«Что произошло?»

- Каллен… - Бетани нервно облизывает пересохшие губы. Почему-то сейчас так некстати вспоминается, что она ужасно хотела пить. В горле как будто Свистящие Пустоши – так же сухо и как будто песок. Ей нужно задать один вопрос, это очень важно, но им она боится разбить эту иллюзию того, что все как раньше, что все хо-ро-шо.  – Ты… Как ты себя чувствуешь?

Бетани начинает немного издалека, и накрывает его ладонь едва теплыми пальцами, слабо сжимая. В голове роится сотня вопросов, но задает она только один:

- Если все хорошо, то почему ты такой печальный? Что-то случилось, пока я была без сознания? - Она некоторое время молчит, прислушиваясь только к собственному сердцебиению в ушах. И наконец решается. - Милый, ты помнишь, что… произошло на Глубинных Тропах? – Она спрашивает мягко и осторожно, будто нащупывая острые камни в воде.

Видеть его таким потерянным  - ужасно больно, и Бетани готова все отдать, чтобы любимая искренняя солнечная улыбка вытеснила с лица Каллена чертовски мучительную тоску во взгляде.

+1

52

«Так бы и слушал ее», - понимает Резерфорд. Неважно, о чем она станет говорить, - чувство такое, что не слышал этого голоса целую вечность, и, хотя разумом понимает, что это не так, сердцем же истосковался чуть ли не до боли. По всему, - прикосновения – как отпечатки горячего металла. Он и это запомнит. Все запомнит, - «ой ли?»
- Я… это я виноват, - ладонь, еще холодная после полоскания в горном ручье, постепенно согревается в ее руке, будто оттаивает. И резко становится жарко – между ними так и вспыхивает тепло. И корка ледяной тоски, которой душа Каллена медленно покрывается,  будто бы медленно истаивает. – Ты оказалась слишком близко, тебя задело моим приемом. «Святая кара», - лица слабо касается горькая улыбка. Да, Создатель тот еще шутник, а инстинкты храмовника оказались сильнее разума. «Да и был ли там разум?» - в тумане беспамятства. Он воззвал к тому, что зовут силой Создателя – и обрел то, что потерял. Из-за этой проклятой, пресловутой «силы Создателя». Того, что делает храмовника храмовником.
Не вера, не постулаты и догмы. Лириум. Светящаяся бело-синим удавка на шее каждого, кто носит доспехи и мечом милосердия.
В этом есть своя злая ирония – найти бы тот милосердный меч, что оборвет твои мучения до того, как ты окончательно станешь  н и ч е м, свихнувшимся от паранойи, или слюнявым безумцем. Того, кто окажется достаточно милосерден для того, чтобы помочь тебе сохранить честь.
А в костях все зудит и зудит, болью и жаждой – «ли-ри-ум, ли-ри-ум». Сводит, - пальцы разжимаются, вопреки воле Резерфорда. Он не может сжать, не может удержать – снова проклятый уходящий сквозь них песок.
«Жить тем, что есть, да?» - память возвращается, толчками и обрывками, и на осторожный вопрос Бетани он медленно кивает. Нет, деталей того тумана, в котором пребывал, он вспомнить не может. Но чувство было, словно он снова заперт в той магической клетке, и чья-то злая воля силой переворачивает все в его голове. Тянет потаенное, оскверняет священное, - он вскидывает на Бет глаза, и слегка моргает – дескать, да.
- Немного, - сердце бьется часто и с болью, рвано. – Немного помню, - все силы сейчас уходят на то, чтобы справиться с собой. Чтобы не дать лихорадочной дрожи сковать тело – но она все же прорывается. Каллен унимает ее усилием, резко дергает головой, выдыхая – паника снова подступает к нему, будто ударом прибоя.
- Вернее, я просто думаю, что помню. Но… я все забыл, да? У меня отшибало память? – наконец-то рука сжимается, сжимает ее горячие пальцы. Крепко, с облегчением.
- Это все лириум, - слышит Резерфорд свой голос. – Я… я не думал, что так рано. Хотя, если подумать, я храмовник уже почти пятнадцать лет. Не думал… что это закончится так. И не знаю, что будет дальше. Ведь все может вернуться, - вырывается у него, и свободная рука стискивает ворот мундира.
- Но пока что все в порядке, - «пускай даже мне глаз не придется сомкнуть до самого Киркволла». – Мы по-прежнему в горах, - возвращаясь к прежним ее вопросам. – Повезло добраться до людей, а хозяева оказались столь любезны, что позволили остаться на ночлег. И… - в расстегнутом вырезе рубашки Бетани видна ложбинка меж грудей, но Каллен заставляет себя поднять взгляд выше. На ее шею, где виднеется коричневатый след от шнурка. Он заметил его, еще когда снимал с ее шеи тот зачарованный амулет.
- Вот, это твое, - завернутая в тряпицу маленькая стеклянная филактерия. На нее не хочется сейчас даже смотреть, да и взгляд по-прежнему притягивают коричневые полосы.
- Кажется, оно замедляло регенерацию. Кстати, как твоя рана? – спохватывается Каллен, и берет со стоящего рядом стола – домишко тесный – чашку с уже остывшим отваром. Не то что бы он хорошо разбирался в травах, но этот запах незнаком ему. Впрочем, хозяйка дома уверяла, что это пойдет раненой на пользу.
- Выпей. Не знаю, что это, надеюсь, не очень дрянь на вкус, - и почти виновато подает питье Бетани, понимая, что еще миг – и уронил бы чашку ей на колени, ибо по предплечью пробегает короткая холодная волна, и он на миг потерял свою руку ниже запястья.
Сколько еще это продлится, и, главное, что его ждет? Не так уж много храмовников могло справиться с последствиями отказа от лириума. Можно и умереть – если, к примеру, его сердце вдруг забудет, как биться. Или легкие – как дышать.
Руки ведь отнимаются.
- Мне очень жаль, что тебе пришлось это видеть, и пережить, - тихо, проникновенно говорит он Бетани, не глядя на нее. «Я ведь предупреждал тебя», - жгучими углями ворочаются в нем вперемешку стыд и тоска. Но эта маленькая упрямица не отступится от своего. «Спасибо, что не бросила меня», - а разве сам он бы смог? Каллен был не в силах отказаться от Бетани все эти годы, а случись какая беда с ней – сумел бы уйти, и не обернуться?
Слова куда-то теряются, когда Каллен забирает опустевшую чашку из рук Бетани, и крепко обнимает ее – теплую, хрупкую, свою. Обнимает так, чтобы руки не смели соскальзывать. Обнимает, держась.
«Не позволь мне больше упасть», - но если он, несмотря ни на что, все же позволил себе поддаться лириумному безумию, то может ли быть уверен хоть в чем-то касательно будущего?
«Жить тем, что есть», - рефреном отдаётся внутри, под боль и жажду.
Пока оно есть. Пока есть возможность обнимать ее.
- Я люблю тебя, - и собственный голос больше не кажется незнакомым, когда Каллен выдыхает в губы Бет эти слова, шепотом. «Она ранена», - предостерегающе шепчет что-то внутри, но он и не собирается куда-то спешить. Не смеет.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-05-24 11:29:15)

+1

53

Его пальцы холодны, но Бетани согревает их своим теплом — хочется прижать к пылкой груди, обвив руками, и отогревать будто продрогшее тело и душу, пока на губах не появится такая любимая солнечная улыбка, а глаза не станут светиться как раньше, излучая тепло и прежнюю веру — в Создателя, в мир, в них двоих.

Бетани сосредоточенно внимает всему, что Каллен говорит, и по лицу ее волнами пробегают эмоции одна за другой. Недоумение от осознания того, что она попала под «святую кару» так неосторожно. Она сама виновата — так глупо подставилась, хотя отец то и дело говорил ей о том, как это может быть опасно, уж он то знал о действии «святой кары» не понаслышке. А здесь же просто сработал случай, и Бетани, если честно, мало придает этому инциденту важного значения — они оба живы и не ранены, а значит — все хорошо.

Недоумение на бледном лице сменяет настороженность - чуть сдвинутые брови, глубокая морщинка на лбу. Ожидание того, что Каллен скажет в ответ на ее серьезный вопрос, ведь это важно — знать, что осталось в его памяти, а что нет, насколько лириум выжег в его сознании воспоминания. Напряженное короткое молчание, висящее в воздухе — грохот бьющегося сердца где-то в ушах и горле. Страшно — очень. Но когда чуть теплые пальцы Резерфорда стискивают ее ладонь, лик Бетани светлеет, а губ касается немного грустная, но ласковая улыбка.

— Да… — Она немного запинается, хрипло прочищая горло. — Ты правда забыл что-то… но не все.

«Почти все. И меня в том числе.»

Горькие мысли об этом болезненно укалывают в самое сердце. Тяжко вспоминать, как он смотрел на нее как на чужую, каким словно беспомощным казался — потерянным в душе. Поддавшись порыву, Бет кладет ладонь на его горячую щеку и нежно поглаживает, проникновенно заглядывая в глаза. В ее взгляде — вся надежда на лучшее, на которую только осталась способна.

Каллен, я не знаю, что будет дальше. Но я уверена, что мы справимся со всем, слышишь? — Бетани ободряюще улыбается, хотя на душе все равно немного скребут кошки. А если она ошибается? Как может она потом просто отвернуться от него и снова уйти выполнять свой долг перед орденом, оставив любимого одного в Городе Цепей, не будучи уверенной в том, что с ним все будет в порядке?

«Но сейчас все хорошо… Стоит ли печалиться из-за того, что может еще и не случиться?»

Но она не может об этом не думать, и невероятным усилием перенаправляет мысли в другое русло, благо Каллен решает сам сменить тему.
Что ж, они смогли-таки добраться до людей, и местный люд видимо вполне доброжелателен, раз даже кое-кто из них рискнул пустить их на порог. Бет глубоко вздыхает, от чего рубашка на груди чуть натягивается, и смущенно улыбается, поймав взгляд любимого — она так соскучилась по тому, как он на нее смотрит.

Хоук чувствует признательность к хозяйке дома, что приютила их и даже приготовила какой-то отвар, чтобы поставить незнакомую женщину на ноги.
Бетани мысленно присвистывает, представляя лицо селян, когда к ним заявился храмовник с полуживой магессой на руках — вот уж какое зрелище увидишь нечасто.
— Каков тут народ? Правду говорят, что жители деревушек в горах более суровы, чем те, кто живет внизу, в долинах и городах? Хотя это вряд ли зависит от места… — Добавляет она тихо, благодарно кивая Каллену за протянутую чашку с изрядно остывшим отваром и едва успевая подхватить ее в последний момент — рука Резерфорда вздрагивает, и малая часть содержимого расплескивается на рубашку и колени Бет.

«Что это было?..»

Тихая паника подкрадывается к ней снова со спины, готовая накрыть ее собой, но Хоук решительно гонит ее прочь.
В голове звучат недавние слова Резерфорда: «все в порядке», но Бетани прекрасно видит, что это не так, но и сделать ничего не может, а от собственной беспомощности на душе становится еще паршивей.

Она немного натянуто улыбается и пытается неловко пошутить, осторожно принюхиваясь к отвару. Запах странный, травяной, и немного резкий. Бет кажется, что она улавливает некоторые ароматы, но в целом он ей незнаком.

— Поверь мне, хуже моей стряпни ничего быть не может, а так как ее я как-то пережила, то уж это меня точно не убьет. — Хоук тихо посмеивается, делая небольшой глоток. На вкус — довольно свежо и будто немножко пряно, хоть и горчит слегка. Пить вполне можно.

Свободной рукой Бет берет из пальцев Каллена филактерию и некоторое время придирчиво ее рассматривает на свет — осталась лишь пара капель крови, неудивительно, что порождения тьмы их все-таки заметили. Заявление о том, что эта вещица замедляла регенерацию, заставляет Хоук чуть нахмуриться. Интересно, как бы ее раненное тело повело себя, если бы филактерия была полна крови? Научный интерес вытесняет благоразумие, что проверять этого, конечно же, не следует. Что ж, стоило рассчитывать, что какие-то побочные эффекты да будут, но такого она не ожидала. Интересно, как прошел эксперимент у других Стражей…

«И добрался ли хоть кто-нибудь из них до Киркволла?»

— Рана получше, ты прав… — Бетани откладывает крошечный пузырек в сторону и в пару глотков опустошает плошку. — Хоть и ноет до сих пор при движении, но по ощущениям будто наконец-то заживает. Пару денечков, и я снова буду изящной и гибкой, словно галла, а пока придется потерпеть, как я красочно вспоминаю Создателя, неудачно повернувшись…

Бетани тихо смеется, но улыбка все же меркнет, когда Резерфорд тихо роняет слова сожаления, отведя взгляд. Она тихо вздыхает. Казалось бы, все слова уже сказаны, и ничего не осталось, в чем можно было бы найти утешение, но она все же подбирает их.
И не знает, для кого больше — для Каллена или для себя.

— Мне… мне тоже жаль. — Ее голос чуть дрожит, когда Бетани негромко отвечает.  — Но Создатель послал меня тем путем не просто так, я должна была там быть, чтобы помочь тебе… во всем. Я не могла бросить тебя, я не смею. Милый, я… 

Мгновение — и Бетани, не успевая договорить, оказывается в его объятиях — горячих, родных, окунается в них с головой - словно с разбега в Недремлющее Море. Зарывается носом в светлые волосы, прикрыв глаза. А в голове только одна мысль трепеща крыльями, вьется по кругу: «Люблю.» И больше ничего и не надо, в одном этом слове — все: нежность, радость, счастье, надежда, желание, сердце подпрыгивает в груди, а душа словно раскрывается ему навстречу, готовая ради него на все. Просто потому что он — ее Каллен. А она — его Бет.

И что сейчас важно, так это тихий шепот в губы: «Я люблю тебя», от которого внутри все сладко сжимается. Бет ловит этот вздох мягким, но уверенным поцелуем, прижимаясь ближе. Воздух в легких заканчивается, но женщине безумно трудно отстраниться, даже для того, чтобы просто снова вдохнуть. Поцелуи, которые начинались так мягко, постепенно становятся жарче, как будто между Калленом и Бет снова вспыхивает пламя.
Пальцы сами ослабляют завязки на рубашке, позволяя той соскользнуть с плечей, открывая больше, чем принято. О чем она думает? Ей нужен покой, но для нее он — в объятиях любимого, в его ласках, в горящем страстью взгляде, в нежных поцелуях и в сбивчивом дыхании, когда они шепчут имена друг друга.

Бетани тянет Резерфорда на себя, опускаясь спиной на узкую кровать и с трудом сдерживая стон. Глаза Каллена совсем близко, и Бетани в них тонет, пропадает в который раз.

— Я люблю тебя больше всего на свете.

Она едва слышно шепчет, счастливо улыбаясь. Он — это все, что сейчас действительно имеет значение.

+1

54

И от пламени, что меж двоими вспыхивает, тусклый ледяной туман беспамятства истаивает окончательно, под сильный выдох в тонкую ключицу. «Тело помнит», - это будто не его мысль, не Резерфорда, и таких вот обломков странных мыслей, серых, будто куски отрубленных и уже полежавших конечностей, отчего-то в нем словно на целый могильник. По спине проносится дрожь, крупная – но гасится, пока он смотрит в глаза той, что не ему дает упасть. «Я знаю», - хочется сказать, под торопливые прикосновения, под ее частое дыхание – огнем заливает лицо, а ладоням, скользящим по гладкой коже под мятой льняной рубашкой, становится неистово горячо.
- Бет, постой, - но ее сияющий счастливый взгляд не терпит проволочек. И слушать она ничего не желает, даром, что ее тихий стон, срывающийся Каллену в губы – увы, не стон удовольствия, а отголосок боли, когда случайно шевельнулась повязка. «Но я же…» - жить тем, что есть, напоминает себе Резерфорд, и рубашка соскальзывает с плеч Бетани, под тихий шелест шнуровки на  груди. Кровать скрипит, нежные руки влекут к себе, но – увы.
- Душа моя, - тихо выдыхает он ей в шею, с отчаянной, всепоглощающей тоской понимая, что сейчас не время, не место… и нет возможности. И прошибает до самого нутра осознанием, ужасом, настолько, что дыхание останавливается. «Тоже от лириума, ха?» - он судорожно ловит воздух ртом, отстраняясь, торопливо сводя рубашку Бет на груди, и вовремя – дверь домика без стука распахивается.
- А, ты тут, сэр, - давешний подросток пялился на полуодетую женщину во все глаза, и Резерфорд поднялся, надеясь, что не слишком заметно то, что левое бедро слегка подвело его, будто отнявшись. То, как покачнулся – удалось вложить в движение.
- Мать спрашивает, не нужно ли чего, - по выражению лица парнишки, все, в чем, по его мнению, могли нуждаться недавние гости – это пинок под зад, и катились бы вниз по горному склону.
- Спасибо, но пока – ничего, - твердо отвечает рыцарь-капитан, тяжелым шагом направляясь к двери. Паренек вскидывает на него глаза, настороженные, угрюмые – и пятится назад, выходя почти что спиной вперед. Холодный осенний воздух окатывает Каллена будто речной водой – солнце скоро опустится за кромку гор, и волглая дымка тянется по скалистым утесам, делая небо грязно-серым, с желтоватыми проблесками. Сквозь туман видны огни деревушки, и дымом пахнет еще острее – воздух влажный.
- Ну она вон тут вам прислала, - вдруг спохватывается парнишка. Гася в себе жгучий укол раздражения – право же, не хватало еще обращать внимание на невежество юного горца, Каллен принимает из его рук небольшую корзинку. Сплетенная из ивовой лозы, она весьма увесиста, и слабый запах, от нее исходящий, убеждает сэра Каллена в том, что щедр он был не напрасно. «Если только добрые поселяне в ночи не решат прикарманить деньги себе, и не подопрут дверь дома бревнышком, и не подожгут его», - вряд ли, на самом деле. Дерева здесь немного, строить новый дом накануне зимы – нет дураков нет. Вот попытаться явиться в ночи, чтобы ограбить – могут. И как еще не унесли доспехи, - он взваливает их себе на плечо, и возвращается в домишко, коротко поблагодарив мальчишку.
«Странно», - странно, но приятно. К запаху тепла, дыма, и всего того, что присуще жилому дому, теперь примешивается еще один. Ее, Бет, запах, - тяжело громыхнув об лавку сброшенными доспехами, и поставив принесенную мальчишкой корзину на стол, Каллен снова оказывается подле кровати, и накрывает ладонями потянувшиеся к нему тонкие руки.
«Создатель, неужели?» - и вновь колотится в нем, взбесившимся пульсом, полусумасшедшее счастье, помноженное на отчаяние. Он теперь ни в чем не может быть уверен, даже касательно себя.
- Сама видишь, какие тут люди, - по губам, шевельнув шрам, проскальзывает легкая, необидная усмешка. – О приличиях знают немного. Но зато не дадут нам умереть с голоду, - смутно припоминается, что не ел ничего уже… сколько? Сколько времени он пробыл в ходячем беспамятстве?
- Ты голодна? – он вновь поднимается с постели, стараясь не думать о том, что Бетани могла догадаться о том, что с ним что-то не так. Что, несмотря на все желание, несмотря на то, что жаром ведет по щекам от одной лишь мысли о ее горячей коже, об этой шее, и высокой груди, ниже пояса у него глухо, как в склепе. И если это – тоже из-за лириума, тогда…
«Устал и перенервничал», - уверяй себя, или нет – толку не будет. А с другой стороны, ведь действительно – и устал, и перенервничал, - он подбрасывает в камин несколько кусков горючего камня, и это снова напоминает глубинные Тропы. То, как льнули друг к другу… ох, проклятье.
Надо бы что-то сказать, - тепло поднимается в Каллене, знакомой волной.
«Надо дверь стулом подпереть», - что он и делает, а затем возвращается к кровати, к тонким рукам, и ждущим его объятьям. Потрескивание горючих камней еще больше напоминает о Тропах, и река, что уносит их, Бет и Каллена – не ледяная, но теплая, та самая, подземная, скрытая от посторонних глаз. Тайная, как связь магессы и храмовника. И задумываться о том, получится или не получится – незачем. Итог один – они снова расстанутся, но, пока тела льнут друг к другу, а губы снова встречаются, выдыхая тихий смех – все хорошо.

0

55

Он вздрагивает под ее горячими ладонями, скользящими по его плечам. Бет подается ближе, наплевав на рану, тянется к теплым губам, накрывая их жадным поцелуем, как будто она истосковалась по нему за долгие-долгие годы, хотя последние несколько дней они не расставались надолго.
В глазах горит огонь желания – радость от того, что он ее помнит, что жарко прижимает к груди, как и раньше, что любит – все это переполняет ее, и от счастья хочется петь и покрывать его лицо и шею поцелуями, горячими, безостановочными, оставляющими отметины на коже, чтобы не забыл больше никогда.
Поэтому на неуверенное сопротивление Хоук даже не обращает внимания – она его просто не слышит, поддавшись внутреннему легкому безумию.
Шнуровка на рубашке тихо шуршит, ладони накрывают грудь, чуть сжимая ее, и Бетани готова растаять в этих руках. Но Резерфорд со вздохом, полным сожаления, отстраняется, торопливо поправляя рубашку на ее груди обратно, чем приводит Бетани в недоумение.

«Что я… Я что-то сделала не так?»

Она чуть хмурится, не сводя с него озадаченного взгляда, пытаясь понять, что случилось, и почему Каллен не хочет продолжать. Может и правда сейчас не время и не место, а она пристает к нему с подобными глупостями?..
Щеки почему-то тут же вспыхивают алым, а сама Бет чувствует себя ужасно неловко. Пальцы нервно сжимают ткань рубашки на груди, и вопрос «Милый, все хорошо?» так и остается на языке, ведь дверь в их домишко неожиданно широко распахивается и на пороге замирает, вылупившись во все глаза на полуобнаженную женщину, какой-то мальчишка – Бетани едва успевает свести колени вместе, чтобы не демонстрировать ему то, о чем он, дай Создатель, узнает только через пару годков.

Каллен уверенно идет навстречу пареньку с твердым желанием его выпроводить, и Бет жаждет этого не меньше, уж малец тут точно третий лишний. Но Резерфорду скрыться за порогом, смущенная улыбка Бетани сменяется некоторой настороженностью. Во дворе что-то громыхает, и Бет опасается, как бы храмовник не зашибил мальчонку. С чего вдруг в голову ей приходит такая мысль – она не знает, Хоук побаивается, что из-за лириума Каллен может повести себя непредсказуемо, а что творится в его голове – никому, кроме самого Создателя, неизвестно. С Калленом происходит что-то неладное и  Бетани доказательств особенных не нужно – интуиция ее редко обманывает.

Резерфорд отсутствует недолго – пара минут, и он уже возвращается, неся в одной руке плетенную корзинку, а на плече – свои доспехи. В приглушенном свете они чуть поблескивают и Бет с радостью отмечает, то на них почти не осталось следа черной крови – то жуткое зрелище, когда Каллен чуть ли не собственными руками месил огромного паука, оказавшись чуть ли не по уши в омерзительной, дурно пахнущей жиже, вряд ли когда-нибудь забудется.

Она прогоняет из головы страшное видение и снова тянет к любимому руки, желая снова поскорее оказаться в его согревающих объятиях.
- Иди ко мне… - Она мягко улыбается, обвивая его руками и устраивая подбородок на плече, прижимаясь виском к виску. Корзинка на столе привлекает ее внимание и, судя по легкому сдобному запаху, исходящему из нее, сомнений нет, что там – еда. Но на вопрос о том, голодна ли, Бет мягко качает головой. Как ни странно, есть ей не хочется, но, пожалуй, небольшой кусочек чего-нибудь она все же попробует.

- Если выбирать между голодом и приличиями… Пожалуй уж пусть лучше нас покормят, чем будут держать в голодном теле, но зато вежливо улыбаясь. – Бет негромко смеется, внимательно наблюдая за Калленом. Ей нравится смотреть на него, как он двигается, что делает, в каждом движении, пусть даже самом простом, она замечает тот уют, которого так ей не хватает – просто быть рядом с любимым человеком и не думать о том, что на них в любую минуту может обвалиться потолок пещеры, или напасть из-за угла порождения тьмы. Покой – это то, к чему она стремится всю свою жизнь, и только рядом с Калленом его обретает, в той или иной степени.

Бетани ест, словно воробушек – пощипывает краюшку хлеба, запивая ее водой. Аппетита почему-то нет, хотя, возможно, ближе к ночи он и появится. Огонь в камине дружелюбно потрескивает, и в комнате в целом довольно таки тепло, даже несмотря на завывания ветра за окном – в горах это не редкость.

Кусок в горло почему-то не лезет, и Бет откладывает хлеб в сторону, снова распуская завязки на рубашке – рана к ночи разнылась снова и Бетани подумывает о том, чтобы сменить повязку и подлечить ее немного собственными силами.

Порядком посеревшая ткань соскальзывает с плеч, обнажая лопатки, и Бетани негромко просит:
- Можешь глянуть, как она там?.. – Сама она вряд ли увидит, насколько рана затянулась, да и перевязать себя будет так же затруднительно. Кое-где повязка к ране прилипла и ощущения не самые приятные, но Бет планирует избавиться от них как можно скорее. Целительская магия струится по коже едва уловимыми огоньками, собираясь в одной точке. Губы женщины беззвучно что-то шепчут, на удивление, она чувствует прилив сил, и магия внутри нее, словно за долгие часы сна подпитавшись от Тени, переполняет все ее существо.

Спине становится тепло, почти жарко, словно она слишком близко подошла к огню, а легкое покалывание говорит о том, что еще немного, и от отметины, полученной в последнем бою с порождениями тьмы, ничего не останется, кроме еще одного шрама, коими испещрена ее бледная после долгого пребывания под землей, кожа.

Завтра утром они скорее всего уже покинут это место и направятся к городу Цепей, где каждый свернет на свой собственный путь. Но пока еще можно немного робко, словно вопрошающе, ткнуться холодным носом в горячую шею, мягко ее целуя. И может дальше поцелуев дело и не зайдет, для Бет сейчас это и неважно. Она с ним рядом, и одному Создателю известно, сколько раз она еще окажется снова в объятиях любимого.

«Надо жить тем, что есть сейчас.»


Утро встречает их холодом и завыванием снежной бури за окном. Огонь в камине почти погас и Бетани теснее жмется как Каллену, словно птичка, ищущая тепла долгой зимой. Она негромко сопит ему в шею, обдавая горячим дыханием и чуть дрожа, неожиданно понимая, что большую часть одеяла и так утянула на себя.

Бетани не без труда продирает глаза и со стоном садится на постели, чуть щурясь от света, льющегося в окно. Оттуда же доносится свист ветра и стук ставней.
- Ох Создатель, сколько же мы проспали… - Она запускает длинные пальцы в темную гриву волос, озадаченно хмурясь. – Каллен, родной…
Бет наклоняется к сонному храмовнику и, обняв его ласково, негромко зовет на ушко.
- Любовь моя, просыпайся. Нам надо собираться в путь…  - Она оставляет мягкий поцелуй в висок и неуверенно сползает с постели, чуть покачиваясь. Сколько времени она толком не вставала на ноги? Сутки, больше? 

Бетани подходит к окну, чтобы выглянуть в него, но вместо открывающегося пейзажа местной деревушки, ей открывается абсолютная белизна. За ночь разыгралась знатная снежная буря, и окошко оказалось полностью залеплено снегом – ничегошеньки не видать. Бетани удивленно хлопает ресницами – в Парвулисе снег, конечно, не самая редкость, а уж для гор и подавно, но настолько разыгравшейся стихии женщина никак не ожидала.

- Ох… - Она с трудом отводит взгляд от снежной пелены и возвращается к Каллену, падая обратно в постель. – Там все очень плохо.
Хоук тяжело вздыхает и обнимает себя за колени.
- Кажется, нам придется здесь задержаться, пока снегопад не закончится…

С одной стороны, она чувствует сожаление, что они не могут уйти сейчас, ведь каждая их задержка чревата неприятностями для них двоих. А с другой, она безумно рада, что сам Создатель подкидывает им возможность побыть еще немного вместе. И радость от этого счастливой птицей колотится в груди.

+1

56

Это то, чего не имели, кажется, оба – Каллен так с детства, Бетани же… - он смотрит на нее, понемногу уплетающую испеченный руками горянки хлеб, и вспоминает, сколько же ей было лет, когда они познакомились. «Не больше двадцати», - и внезапно смеется беззвучным смехом, вспоминая тот самый хлеб, что преломили в переулке, когда глазели – иного слова не подобрать – на проходящих мимо кунари. Вспомнил, как случайно встреченная девушка, о которой только имя-то и знал тогда, назвала его «арварадом» для магов Круга, на что он попытался убедить ее, что все не так, на самом деле, каковым кажется.
«Тогда еще верил», - да что там, верит и сейчас. Просто устал бороться с этим вот. Иссяк за былые годы. Все оказалось вовсе не так, как мечтал юный Каллен, когда решил стать храмовником, «хранителем мира, защитником справедливости». Он помогал людям, оберегая их от ужасов, которые несет магия, сам эти ужасы на себе испытал и прочувствовал, а в итоге что? – мир его исказился и рухнул в бездну, расколовшую мир.
Про него говорили, что склонен, дескать, к фатализму – а станешь ли сам думать иначе, когда однажды понимаешь, что не можешь отвести взгляда от запретного, от магессы? Когда она спасает тебя из ада собственных постыдных видений, в которых – лишь она, на самом деле?
Когда встречаешь в переулке другую симпатичную девушку, думая, что все забыл, отсек для себя, и запер, что начал новую жизнь – а эта сама жизнь играет с тобой, насмехается, и оглушает негромким, сбивчивым, стыдливым шепотом – «Каллен, я… я маг».
«Я знаю», - так тогда он ответил Бетани, оглушенный и совпадениями, и собственным страхом грядущего. Еще рыцарь-капитан Резерфорд знал, что в Казематах не все спокойно, и боялся за девушку, которая… может оказаться под угрозой.
Боялся за собственную, столь стремительно взлетевшую, и оттого неимоверно шаткую, карьеру.
Боялся своей начальницы. Боялся того же, что и в Кинлохе – что пойдут слухи.
«Страх – худшее»; искривляет душу, уродует хуже проказы. Каллен принял бы всю, любую ответственность, случись что – но в то же время, отчаянно ее боялся, и хуже всего было преступить заповеди Создателя, хуже всего было решиться на то, от чего отвращали его все годы учения.
Но – рука накрывает лежащую на столешнице руку Бетани, и взгляды… проклятье. Оба они знают и чувствуют, что это все – ненадолго. Ночь закончится, и х снова разведет долгом и постулатами, и колотись ты горечью, или нет, уставшее сердце, толку не будет.
«Я столько всего потерял», - прикасаясь к гладко, чуть прохладной спине Бетани, Резерфорд понимает, что винить в этом… некого. Самого себя, за то, что ошибался? – но в жизни его, помимо горя и страданий, было немало хорошего, того, что нельзя перечеркнуть, даром, что все это случилось под сенью меча милосердия. Он не одинок, - болью утраты пронзает воспоминание о Патрике, но Каллен знает, что сказал бы ему сержант на это все.
«Жить тем, что есть», - хотя это уже его собственные мысли. Огонь в очаге догорает, а осенний вечер перетекает в ночь стремительно быстро.
- Спи, - ну вот, стоило немного перевести дух, успокоиться, как все былые проблемы остались позади. Бетани льнет к Каллену, уставшая, но довольная, как и он. Стены домика сложены из толстых бревен, вряд ли их кто-то услышал.
- Спи, - губы ведут по разгорячённому, чуть солоноватому от пота лбу. Длинные темные волосы Бет разметались, путаются, а глаза ее сияют ярче солнца. Но – меркнут; закрываются веки и она льнет ближе, головой Каллену на грудь. Обнять ее, и не отпускать – лучшее из того, что он сделал за сегодня, поистине.
Пусть спит. А он еще поборется со сном, - страшно уснуть.
Страшно проснуться, как тогда, ведь бет рассказала о том, что случилось. И потому, под усиливающиеся за стенами домишки завывания ветра Каллен бодрствует. Осторожно уложить Бет, высвободиться из объятий, вылезти из постели – подбросить дров в очаг. Вновь вернуться к ней – теплой и сонной. «Я столько всего потерял», - сердце бьется сильно и больно, долгой горечью, и со сном бороться уже не приходится. Он не…

- Что? – Резерфорд вздрагивает, пронзённый внезапным ужасом; на миг показалось, что то ли тонет, то ли падает, то ли все вместе. Распахивает глаза в синеватые сумерки, резко садится, и невольно улыбается. Бетани рядом. А он…
- Задержаться? – с усилием спрашивает он, сглатывая – сердце где-то под кадыком колотится, отголосками какого-то привычного кошмара. «Даже странно, что никакого ужаса посерьезней не явилось», - проскальзывает мысль, тогда как руки поспешно набрасывают на плечи Бетани одеяло.
- В горах и не такое бывает, - утешение, конечно, слабое. Им бы поторопиться в Киркволл.
Но.
- Видать, Создателю неугодно, дабы мы торопились, - с не самой веселой ухмылкой говорит рыцарь-командор. – Да и…
За ночь он многое успел передумать, и сейчас оно возвращается.
- По правде сказать, мне уже немного все равно, что ждет нас там, Бет, - касаясь ее щеки, вполголоса произносит он. – Искателям Истины придется подождать. Скорее всего, меня уже сочли погибшим, и в Киркволле сейчас творится архидемон ведает что, - и сердце мигом успокаивается.
Ему почти что все равно.
«Я уже и без того все потерял», - снова это ощущение уходящего сквозь пальцы песка. «Она тоже уйдет», - но сейчас она целует его, со всем жаром.
- И единственное, что меня сейчас заботит – это то, чтобы у нас хватило дров до конца бурана.
«А если не хватит – мы всегда согреем друг друга».

+1

57

Бетани тихонько наблюдает за любимым, как чуть подрагивают прикрытые ресницы, а дыхание сбивчиво вырывается из легких. Каллену снится что-то тяжелое, и Бет бы многое отдала, чтобы скользнуть в Тень и найти его там, узнать, что он видит в своих тягучих снах. Многое, но не все, ведь единственный способ, что ей знаком сейчас – это магия крови, но она ни за что не позволит использовать ее в отношении Каллена – ни другим, ни себе. Пусть она и не может пробраться к нему в Тень, зато здесь и сейчас она с ним рядом. Узкая ладонь мягко скользит по светлым, кудрявым волосам, Бетани хочется зарыться в них пальцами и ласково перебирать пряди, находя в этом умиротворение.
Резерфорд сбрасывает с себя оковы сна на удивление быстро и резко садится, заставляя Бет охнуть от неожиданности и поймать его в раскрытые объятия, прижав к груди.
- Эй... тише… – Бетани гладит его по щеке, проводит большим пальцем по скользнувшей на губах улыбке, будто пытаясь словить ее.  – Дурной сон? – Она спрашивает осторожно, заглядывая в глаза с бесконечной нежностью и переживанием. – Ты беспокойно спал под утро.
Они оба метались во сне, Бетани никак не может вспомнить, что ей чудилось в Тени в этот раз. Чем дольше она пребывала в Ордене, тем чаще повторялись кошмары, липкие, отвратительные ощущения после которых оставались даже тогда, когда она открывала глаза. Сейчас сны были другие, но все воспоминания об их содержании стерлись, словно их и не было вовсе.
Пелена сна спадает с Каллена и взгляд его проясняется. Руки заботливо набрасывают на полуобнаженные плечи женщины одеяло, сшитое из лоскутков разных форм и размеров – зато набито внутри оно чем-то теплым. Бет кутается в него, пока из одеяла не начинают выглядывать только янтарные глаза, да чуть нахмуренные брови. Взгляд смотрит внимательно, но мелькает в нем и мимолетная тоска – Хоук видит, что Каллен расстроен тем, что они не могут уйти сейчас, а видеть это ей ужасно тяжело, как и тяжело признаться себе в том, что она не хочет покидать этот дом. Может Создатель и правда решил дать им шанс побыть друг с другом подольше перед очередной долгой разлукой?
«А может мы и не разлучимся больше вовсе?..»
Но мысль эта, дерзкая и быстрая, словно вспышка молнии, тут же отметается в сторону. Нельзя даже давать себе проблеск подобной надежды, ведь разочароваться потом будет в десятки раз больнее.
- Каллен… - Она будто хочет что-то сказать, но слова почему-то никак не идут на язык, словно рассыпались где-то по пути. Бет подается вперед, прильнув щекой к его ладони. Ему так важно попасть в Киркволл, вернуться… домой? Считает ли он Киркволл своим домом? Для Бет этот город уже давно потерял это значение, теперь дом для нее там, где ее сердце, а оно уже давно принадлежит одному замечательному храмовнику, с того самого момента, как встретились тогда взглядами на пыльных улицах Нижнего города, когда это самое сердце подпрыгнуло в груди и провалилось в бездонную пропасть.
Голос Резерфорда мягко оттесняет тишину прочь.
«Что нас ждет там.»
Не имеет значения. Сейчас – не имеет.
Бетани открывает рот, желая найти слова утешения, но лишь качает головой, и подается вперед, целуя его губы. Одеяло соскальзывает с плеч и сползает куда-то на пол, но и это не имеет значения. Прохладные пальцы скользят по местами вылинявшей ткани рубашки. Его кожа такая горячая после сна, даже через ткань.
«Надо что-то сказать…»
Но ее поцелуи говорят лучше любых слов. Увлеченные, горячие, накрывающие штормовой волной его родные губы.
«Все будет хорошо.»
Кончик языка дотрагивается до памятного шрама над губой, скользит в его рот, увлекая в долгий поцелуй, жар от которого разливается по всему телу, распаляя еще больше огонь, который и так всегда разгорается, стоит Бетани оказаться рядом с любимым.
«Я всегда буду с тобой.»
Цепочка поцелуев вниз по щеке и подбородку, они оставляют отметины на шее, словно ожоги – Бет прикусывает кожу, осторожно, но ощутимо – даже если завтра она вынуждена будет уйти, напоминание о том, что он – ее, останется с ним, пусть и не навсегда.
«Ты – все, что мне нужно.»
Она льнет совсем близко, легким толчком заваливая Каллена обратно спиной на постель и нависая над ним, не сводя взгляда влюблённых глаз – таких же влюбленных, как в тот раз в лазарете при церкви. Желание разгорается неугасимым волшебным огнем внутри и Бет едва сдерживает стон предвкушения, закусывая губу, всем своим видом показывая, что в этот раз она настроена весьма целеустремленно и серьезно.
- Я люблю тебя.
Ласковый, безумно нежный поцелуй, едва соприкасающихся губ. Почему-то говорить ему эти слова - так просто, так естественно.
Так правильно.


Укрыться в его горячих объятиях - нет большего счастья. Теряется счет времени - за окном все та же белая пелена, ветер сильнее стучит в ставни и завывает, но в домишке хорошо и уютно, только камин почти погас - надо бы дров подкинуть, но выбираться из нагретой телами постели желания нет никакого.
Бетани отстраняется, сладко потягиваясь, с удовлетворением отмечая, что след, оставленный арбалетным болтом порождений, который противно ныл вчера, сегодня почти не болит. Стоило снять с Бет амулет, как раны и правда стали затягиваться словно на мабари, да и в целом самочувствие будто улучшилось, появился душевный подъем и ощущение, что теперь она действительно готова к подвигам разного рода.
И она вполне могла бы отправиться в Киркволл уже сейчас, но раз уж Создатель послал им непогоду, значит так тому и быть. Хоук никуда не спешит - не хочет торопиться. Ей и здесь хорошо.
Она садится на постели, встряхивая темной гривой волос - их бы расчесать да заплести, но мысль эта даже не посещает ее голову. Зачем?
Рука опускается с кровати и затаскивает одеяло обратно на постель, смятая рубашка сброшена где-то там же, но Бет не хочется надевать ее. Рубаху  бы постирать, да и самой бы не мешало окунуться, но ни свежей одежды, ни кадки с водой поблизости не видать.
“Вот так и будешь ходить как бродяжка из трущоб… досадно.”
Бетани облизывает сухие губы и тянется за кружкой с водой, та уже согрелась и приятной прохлады не осталось и следа, но Бет уже приучена радоваться тому, что есть.
Вода немного освежает и Страж довольно жмурится, словно кошка. В этом доме посреди горной деревеньки, затерянной архидемон знает в какой глуши, она чувствует себя словно за каменной стеной, в безопасности, дома. И это ощущение кружит голову, почти что заставляет счастливо смеяться. Такой свободной она, наверное, никогда себя не чувствовала.
- Хочешь есть? - Хоук все-так же не покидая постели не без труда дотягивает до корзинки и перетаскивает ее на постель, по-хозяйски начиная в ней копаться: хлеб, пусть и не такой свежий, как вчера, но все равно еще мягкий, немного сыра, уже холодный горшочек с непонятным содержимым - Бет осторожно к нему принюхивается, но крышку открыть не решается, да полоски вяленого мяса. В принципе, еды им хватит, чтобы пересидеть бурю еще на денек уж точно… - Я вот хочу ужасно.
Женщина отламывает от хлеба кусочек и запихивает его в рот, зажмурившись от удовольствия и воодушевленно жуя.
- Создатель, ничего вкуснее в жизни ничего не ела… Слопала бы, наверное, десять таких корзинок… - Хоук негромко смеется, бросая на Каллена быстрый взгляд. Интересно, какие мысли посещают его сейчас? О чем он думает?
- Расскажи, как ты уломал хозяйку дать нам столько еды? Неужели пришлось выполнить для них какую работенку? Готова поспорить на зуб архидемона, если я его когда-нибудь достану, о чем мне и подумать-то страшно, что просто так никто ничего не дает… Этому меня еще Киркволл научил и наемничество на пару с братцем… - Бетани улыбчива и говорлива, такой спокойной и открытой, искренней, ее уж редко теперь увидишь, но не рядом с Резерфордом. С ним она снова та самая милая девчушка - Солнышко. И пусть у глаз и на лбу уже залегли морщинки, улыбка и ясный, теплый взгляд остались те же. Ни беды, ни время не смогли этого изменить.

Отредактировано Bethany Hawke (2018-06-22 00:36:31)

+1

58

Это так странно, поистине – наблюдать за ней, наблюдать за женщиной, чувствовать ее тепло рядом с собой – обнаженное тепло. Ощущать, как нога ее прижимается к твоей, видеть полуулыбку, ямочку на щеке – рука тянется коснуться, а сердце ненадолго замирает, с тем, чтобы затем забиться быстрее. Дыхание сбивается, когда губы Бетани тянутся поцелуем, и сама она льнет всем телом к Каллену. Как тогда – как в с е г д а.
«Ведь не имел и этого», - та ночь в церковном лазарете – будто сон. То, что было на Тропах, не сравнить с  э т и м – пусть лачуга бедняцкая, пусть снаружи завывает метель – но, когда Бет улыбается, здесь, под щелями и в стуке дребезжащих ставень уютней, чем бывало в почти забытом уже детстве. Ощущение дома. И безопасности – на Тропах приходилось быть вечно настороже, да и лириумная жажда не давала покоя. А здесь… пусть слабость и боль притаились в костях, словно от долгого пребывания на морозе, пусть разгулявшиеся сквозняки холодят слегка вспотевший лоб, пусть кровать под ними – тощий соломенный тюфяк, а от одеяла попахивает чем-то несвежим, но это дом. Это – рядом с ней, - рука ложится Бетани на плечи, а мгновение спустя она уже оказывается верхом на Резерфорде. И это – правильно, - «вот так – правильно», - в тихий шепот, от которого обдает жаром, словно из распахнутой литейной. Чуть влажноватые губы ласкают горячо, пускай слегка касаясь, заставляя сердце заходиться бешено.
- Я тоже… люблю тебя, - так же, шепотом, чувствуя, как внутри разгорается пламя, кровь заставляя вскипать. «Люблю тебя», - в колотящуюся на шее пульсом жилку, покрывая горячую, чуть солоноватую кожу поцелуями. Рубашка летит прочь; напряженные бедра седлают Каллена верхом, и ледяное утро в холодных горах становится жарким, словно летний костер.


… Видит Создатель, чудеса – но, не размыкая объятий, не отстраняясь, чувствуя меж телами и жар и влажность, Резерфорд умудрился провалиться в сон. В дремоту, скорее, понятное дело, но, когда по груди повело холодом – Бетани подалась назад, и он очнулся, то показалось, что лучше себя не чувствовал никогда в жизни. Отступила и головная боль – вечная, увы, Каллена спутница, а холод лириумной лихорадки слегка приугас. И пить хотелось… по-другому, - он сел вслед за Бетани, обнимая ее со спины за талию. Даже за тем, как она пьет, было приятно наблюдать – а затем взял кружку, и допил остатки воды, сознавая, что даже и моргнуть не может – смотрит на эту нежную линии щек, на стройную шею, по которой спускаются спутанные пряди длинных темных волос. «Создатель милостивый…» - ладонь осторожно ложится Бет меж лопаток, чуть пониже уже истаивающего кровоподтека, ниже раны от арбалетного болта. Словно неделю, а то и две назад, была ранена, - но не рана влечет сейчас. Прикасаться к ней, к Бетани, снова, изучать ее руками. Навсегда оставить, запечатлеть в себе – пускай там уплетает, что нашла, Каллен не голоден. Вернее… голоден, но голодом иного рода.
И даже не плотским – будто все эти годы не видевший солнца, тянется к ней, к Бет, отбросив наконец-то всяческое стеснение и смущение. Пусть она там что-то говорит с набитым ртом – руки скользят по ее телу, снова изучая, жадно, ревниво. Прикасаться губами к ней, вдыхать запах, смешанный с собственным – когда еще выпадет такой шанс, когда еще они будут вместе? – корзинка, слегка неуклюже качнувшись, все же спущена на пол, а у поцелуя – домашний привкус хлеба от ее солнечной улыбки.
- Потом, - немного невнятно, ибо целует ее, - все потом, - нависает над ней, а внутри смех так и звенит, распирает счастьем. Настоящим, - поцелуи спускаются ниже, по вздымающейся груди, что так и плавится под пальцами, обнаженная, под тихий довольный вздох Бет. Плоский живот ее чуть вздрагивает под прикосновением, напрягаясь… и тихонько урчит от голода.
- Прости, - повалиться рядом, дав смеху все же прорваться, заключить ее, тоже смеющуюся, в объятья. Создатель не мог даровать этому миру нечто столь же прекрасное, нечто более прекрасное, чем этот смех, и эта улыбка.
- Знать ничего не хочу о Киркволле. Осточертел он мне. Есть только ты. Ты, Бет, - темные волосы струятся под зарывшейся в них ладонью. – Я люблю тебя, - горло перехватывает коротким спазмом, будто удавка – все еще на шее, но Каллен только головой коротко встряхивает, на миг стиснув зубы – «вот уж нет. Больше – нет».
- У тебя есть долг, у меня есть долг, - едва слышным шепотом, чувствуя ее, не отпуская из объятий, лбом ко лбу прижавшись, негромко шепчет Резерфорд, зажмурившись. – Но я устал молчать о том, что чувствую. Устал скрываться и уходить от этого, потому что оно не дозволено, - открывает глаза, и словно тонет в ласковом тепле взгляда Бетани. Бет, - «моя Бет».
Вряд ли эти слова сумеют что-то изменить для них – долг никуда не девается. Но не высказать то, что теснится на сердце, что терзало, на самом деле, годы – теперь уже невозможно.
«Ты – моя запретная магия», - и мысль эта отчего-то не ввергает в трепет. Чего дождя остерегаться тому, кто давно промок? – Каллен смотрит в эти глаза, бесконечно счастливый. И знает доподлинно – он больше не упадет.
Никогда.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-06-24 15:17:20)

+2

59

Теплые, чуть шершавые от ежедневных тренировок с мечом, ладони скользят  по ее коже, и Бетани словно кошка млеет под этими руками, довольно зажмуриваясь. Она любит каждое его прикосновение, каждый вздох, каждую улыбку. А тело будто само льнет ближе, впитывая жар, между ними, сохраняя его, согревая заодно и душу.
Бет продолжает уплетать кусочек хлеба, все так же весело, по юному щебеча. Как-будто сбросила все прошлые годы-оковы, и снова двадцатилетняя девчушка, в глазах и улыбке которой затаилось яркое, несгорающее солнце.
- Ты уверен, что не хочешь ничего?.. - Но невнятные слова Каллен гасит поцелуем, требовательным, но в то же время ласковым. Бетани улыбается, сдерживая неловкий, но счастливый смех. Резерфорд кажется сейчас… тоже свободным, да, теперь она это видит -  в светящемся темным янтарем взгляде, в улыбке, скрытой в уголках рта, в движениях – уверенных, осознанных. Он выглядит намного лучше, чем вчера – они оба сегодня почему-то другие. И одному Создателю известно, что изменилось, но сердцу девушки все это лишь радостней.
- Каллен… – Корзинка исчезает с края постели – когда только Резерфорд успел от нее избавиться? – а Бетани с легким смехом не сводит с мужчины любящего взгляда. Мгновения хватает понять, что у Резерфорда на уме, и щек Бет касается румянец – но не смущения, нет, а радости от того, что она все равно желанна, несмотря на то, что нет на ней ни красивых платьев, ни кружев, что в волосах нет ни локонов, ни жемчугов - они далеки от порядка, что пусть до придворных красавиц ей сейчас далеко, но она прекрасна в своей искренности, а сладкое, чуть щемящее чувство любви внутри как будто заставляет ее по-настоящему светиться от счастья.
Ничто в мире так не красит женщину, как знание того, что она искренне и взаимно любима.
Цепочки влажных поцелуев от губ – ниже, оставляют горящие отметины на шее, скользят по груди… Бетани зарывается пальцами в светлые, вьющиеся волосы, прикрывая глаза. Судорожный вздох вырывается из груди, готовый превратиться в стон… которому так и не суждено случиться.
Несчастный живот, так и не получивший достойную порцию еды решает напомнить о том, что он голоден, в самый неподходящий момент, и Бет только что сквозь землю не готова провалиться.
- Создатель… - Она закрывает лицо руками и заливисто смеется, чувствуя себя одновременно и глупо, и смешно. Отводит от лица ладони и смотрит на Резерфорда с притворной обидой, хотя смех так и разбирает. – Это все твоя вина, если бы ты дал мне сперва поесть…
Однако спор, пусть и шутливый, гаснет, даже не пытаясь разгореться. Хоук тянет Каллена на себя, заваливая рядом на постель и обнимая, привычно прижавшись щекой к плечу, оставив перед этим на нем ласковый поцелуй. Они оба улыбаются, для Бет сейчас нет большего счастья – видеть его улыбку, ловить ее долгим поцелуем, чувствовать ее на собственных губах.
«Есть только ты, Бет.»
Хоук чуть отводит взгляд, пряча смущение. Сколько лет прошло, но Каллен впервые говорит о них так… открыто, без опаски, не оглядываясь. И Бет отрадно это слышать.
«Я люблю тебя.»
Нет, не так. Она безумно счастлива.
- Я знаю, любовь моя… - Бетани поднимает на Каллена глаза и тихо выдыхает. – Но долг остался в Киркволле… а мы здесь, далеко оттуда и, самое главное - вместе. И остальное сейчас не имеет значения.
Она сплетает их пальцы и чуть сжимает, будто говоря этим «я рядом, я здесь, я с тобой».  Что бы не ждало их в Городе Цепей, они смогут с этим справиться. Вместе они справятся со всем.
Они встречаются взглядами и каждый видит то, что должно.
Каллен никогда больше не упадет.
А если и оступится, то Бетани всегда подставит плечо, чтобы тот устоял.
Она никогда не позволит ему упасть.
Никогда.

+1


Вы здесь » uniROLE » X-Files » Never Let You Down


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно