Башни Маркхэма – серые, как утесы гор Виммарк, уже скрылись из виду, растворившись в ранних осенних сумерках. Еще тепло – месяц Парвулис едва вступил в свои права, но ночи становятся длиннее, а солнце светит по-другому. Скоро, впрочем, и вовсе перестанет светить, - горная гряда высится впереди угрюмыми гранитными складками, и виднеются, близ зияющей черной прорехи в них, обломки гномьих статуй. Остовы с могучими постаментами; там-сям обломанные руки, сжимавшие разбитые же молоты. Даже подходить к ним получается с опаской, вольной, или нет – не имеет значения, ибо входы на Глубинные Тропы могут оказаться не менее опасны, чем сами они.
У древних гномьих дорог, ныне навеки пораженных Мором, немного ориентиров. Мало кто исследует их, составляет подробные карты – гномы неохотно делятся плодами своих трудов, от Серых Стражей ответов не добьешься, а что же до других исследователей… среди них гораздо больше мертвых, чем живых. И, если бы не срочность, с которой надлежало храмовникам Киркволла возвращаться домой, то сэру Каллену и в голову не пришлось бы воспользоваться этим древним ходом. Но птицы принесли в Маркхэм весть о том, что к Городу Цепей направляются Искатели Истины – орден еще более древний, чем храмовники, и одна лишь мысль о том, что Искателям что-то могло понадобиться в Киркволле, заставила рыцаря-командора отдать самый спешный приказ о возвращении.
Мир сотрясается – и Искатели Истины, и храмовники, после кровавого хаоса, разразившегося в Белом Шпиле, должны как-то удержаться. Но за что? – Неварранское соглашение расторгнуто Лордом-Искателем, который, по слухам, вскоре погиб – был убит. Но круги по воде так и идут, затрагивая всех и вся – война меж магами и храмовниками объявлена официально. И официально же, все рыцари Церкви обязаны повиноваться последнему приказу своего предводителя.
«Охота на магов. Вы ради этого были созданы», - сквозит и светится в поплывших от морской воды чернилах донесений, в резком тоне приказов, приходящих в Киркволл. Только вот Город Цепей не напрасно, невзирая ни на что – один из центров Вольной Марки, недаром прозывается Вольным Городом – и не зря последние годы выживал он не благодаря чему- либо, но лишь вопреки.
Цель, с которой рыцарь-командор Казематов прибыл в Маркхэм, была предельно проста и прозрачна – понять, как намереваются тамошние храмовники поступать в сложившейся ситуации. Неутешительным оказалось положением маркхэмского Круга – многие рыцари покинули его стены, провозгласив своей целью тот самый смысл. «То, ради чего мы были созданы» - охоту на магов.
Сам же сэр Каллен на сей счет выражался емко, цветисто, и нецензурно. Распри меж обеими сторонами сидели у него вот где – выше макушки. Кое-как наладивший сотрудничество между жителями Киркволла, как членами Ордена, так и лоялистами-магами, он был готов на все, дабы удержать это хрупкое перемирие. Потому и отправился в Маркхэм, ибо чувствовал исходящие с той стороны волны опасности. Еще бы – маги восставших Кругов уже потянулись в Киркволл, под защиту защитников справедливости – о, как же горько и светло, на самом деле, звучали сейчас эти слова, как же истинно! – но полагал Каллен для себя, что уже было поздно. Маги спасаются в Киркволле, маги, которые сейчас повсюду признаны и названы отступниками. Под его, рыцаря-командора, защитой – но сумеет ли он защитить их по-настоящему, равно, как и своих подчинённых, среди которых и сейчас даже, годы спустя, оказалось немало тех, кто последовал зову «истинного призвания»?
Церковь недолго оставит все это своеволие, все это свободомыслие без внимания. И Искатели Истины,  несомненно, явятся покарать вольнодумца – рыцаря-командора Каллена, за проявленную слабость.

Он смотрел в сгущающиеся сумерки, на закатные отблески, что постепенно меркли, и ждал. Со стороны черного зева входа на Глубинные Тропы дышало смрадом, как из исполинской гнилой пасти, - карты, нарисованные рукой проходчика, негромко зашуршали, разворачиваясь. Свет факела упал на них – Патрик подошел ближе, наклонив голову, вглядываясь в неровные чернильные линии.
- Если идти быстро, то можем успеть. Проскочить, – особой уверенности в голосе сэра Каллена не звучало. Но подобравшимся с ним бойцам ложное успокоение было ни к чему – все пятеро знали,  чем опасно и чем чревато их желание «срезать путь». Решение двинуться через Тропы Каллен принял не один – он обсудил его прежде с подчиненными, и все они, почти что как один, согласились с его выбором. Судьба Ордена на кону, их Ордена. Судьба Киркволла – как и сэр Каллен, его бойцы были преданными защитниками Города Цепей. Не убоялись ни зимы, ни лишений, ни осуждения и войны. Знали, что долг их – защищать слабых и бороться со злом. Беспристрастно – откуда бы то не исходило.
- Вперед, - некогда мешкать. Факелы, припасы – подготовлены. Неважно, что ночь сгущается – на Тропах она царит вечно. У храмовников были карты, раздобытые в Маркхэме, вдобавок некоторые сведения, за которые было заплачено звонкой монетой – порождений тьмы близ этого входа не видели уже давно. И путь до Киркволла он позволял сократить раза так в два, если не больше – вместо недели с лишком времени пути он позволил бы преодолеть то же самое расстояние всего дня за три. Возможно, четыре.
Риск был оправдан – но вечно неспокойное сердце сэра Каллена сейчас билось почти что ровно. Он безгранично доверял тем, с кем шел сейчас разрозненным, но строевым шагом – бряцанье доспехов негромко отдавалось от стен древних гномьих коридоров. Шли торопливо, но таясь. Не буди лихо, пока спит тихо, - но неизбежность из дышащей скверной тьмы все же настигла их.
Вначале послышались шорохи. Храмовники, зная, с чем придется столкнуться, лишь подобрались, опуская забрала шлемов – не приведи Создатель заляпаться ненароком скверной кровью порождений тьмы.
Затем из пустоты по доспеху сэра Каллена ударил кривой зазубренный клинок – и голова генлока покатилась в сторону, все еще рыча сквозь оскаленные пильчатые зубы. Рыцари встали обороной, мгновенно – засветился, казалось, воздух, от заигравшего в крови лириума. Ни боевых кличей, ни ярости – только почти спокойно взлетающие клинки, только работа, методичная и спокойная. Экономя силы – Тропы велики, а их настигли всего-то спустя несколько часов спустя после входа на них. Ох, спаси, Создатель, - но твари отхлынули точно так же быстро, как и появились, но Каллен чуял и нутром и разумом, что это только начало.
«Вернуться назад?» - но за спиной тьма клокочет угрожающе, рычанием скорой погибели. Путь вперед, только вперед – и побыстрее, со всех ног. Они пройдут – ибо тьма не вечна, сколь сильно бы ни сгущалась.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-04 15:47:11)

«Тьма не вечна», - Каллен знал, что так про себя твердит каждый в его отряде. Сэр Патрик – рослый, на полголовы выше не самого невысокого рыцаря-командора, лейтенант сопел почти гневно, так и порываясь прибавить шагу, обогнать остальных, вперед вырваться – но, косясь поблескивающим в свете факела взглядом на командира, сам себя осаживал. Его волнение передавалось остальным – осязаемое, несмотря на самообладание и выдержку храмовников, похожее на скверную вонючую тьму, что окружала их.
Сколько веков миновало с тех пор, когда по этой части Троп ступала нога кого-то, не тронутого скверной, и разумного? – Серые Стражи не в счет, но Каллен приблизительно еще мог посчитать, сколько веков назад случился Первый Мор. Те еще мысли, конечно – но надо же на что-то отвлекаться в этом бесконечном беге, почти-бегстве навстречу темной неизвестности? Останавливались… почти не останавливались. Только замедляли шаг, перебрасывали мешки с припасами – несли посменно, сверялись с картами, и шли дальше. Под угрожающий рокот наступающей на пятки тьмы. Разъедающей силу духа, подтачивающей мужество – Каллен видел, сколь много стоило его людям, даром, что испытаны были, и закалены – что стоило им не ринуться сломя голову во тьму, к невидимому врагу. Который наверняка лишь этого и ждал – «но почему твари медлят? Боятся?» - порождения тьмы не умели бояться, как казалось. Перли напролом всегда, не щадя себя – но то, что сейчас они не атаковали, означало одно.
Их кто-то направляет, - и кто – стало ясно спустя пару поворотов. Свет факелов потускнел – пространство прохода медленно озарилось светом древних гномьих фонарей, в которых то ли лава, то ли лириум использовались – а может, и то, и другое. Тени, качнувшиеся кругом храмовников, шевельнулись – и снова ощетинились клинками; тьма зарычала, а с дальнего конца прохода поднялся, скалясь отвратительными клыками, эмиссар порождений тьмы.
«Дыхание Создателя!» - но отнюдь не им потяжелел, захолодел воздух, когда из ниоткуда вырвались острые иглы льда, осколками разлетевшиеся о вскинутый щит, об изображенный на нем меч милосердия. «Как по особой просьбе», - оскала-усмешки под шлемом не видать, когда клинок взлетает, отбивая выпад зазубренного лезвия меча гарлока, затем контратакой пронзает закрытое кольчугой горло – тварь падает, захлебываясь черной кровью.
- Осторожней! – летит выкриком из-за спины предупреждение, но Каллен уже и сам видит темно-красные линии плетущегося заклятия. Еще немного –  и тело его скует неодолимой слабостью, так, что он едва мечом сможет ворочать. Но лириум вспыхивает в крови, направляемый усилием воли, прокатывается злой, горячей, послушной волной – и эмиссара разворачивает, будто от незримого удара. Заклятие прорвано – а рыцарь-командор уже прорубился сквозь строй, разбрасывая ублюдков ударами щита. «Сдохни», - мысль-выпад, мысль-намерение – мысль, сверкнувшая сильверитом, пронзающая тварь насквозь.
Отхлынули? – нет, порождения тьмы перегруппировались, и, не смутившись потерей вожака, нападают снова. Бойцы встают полукругом, отступая в сторону освещенного прохода, выставив щиты – из противоположного коридора к ублюдкам, чьи тела громоздятся изрубленными кучами, прет подкрепление.
«И здесь еще не видели порождений?» - мелькает мысль. Как же так, ведь прошло от силы часов пять, с момента, как храмовники ступили под своды Глубинных Троп. Не выбирались на поверхность, да? – генлок валится ничком на собственный щит, не успев уклониться от выпада. И не успел бы – с выучкой храмовников мало чья сравнится. Они и с такими тварями обучались сражаться – «благословенны хранители мира, защитники справедливости».
- «Благословенны праведные, свет во тьме. В их крови начертана воля Создателя», - лишь одному сэру Каллену слышен шепот, который вырывается, словно оберегом, невзирая на то, что дыхание ему сейчас бы поберечь. И, будто ответом на молитву – воздух напротив коридора, откуда прут порождения, стекленеет будто, подергивается льдом – а затем разрастается толстенной стеной.
«Союзник?» - отогнать волну того же самого  х о л о д а, которая пробегает по спине, обернуться – и замереть при виде женской фигуры, сжимающей в руках посох.
«Маг. Серый Страж», - сине-серебряные полосы брони, плащ, открывающий очертания фигуры.
«Бетани», - радостно прокалывает узнавание, толчком. Создатель, за что?! – меч едва не выпадает из вдруг ослабевшей руки. И порождения, и все на свете – вмиг оказываются далеко-далеко, где-то в Сегероне, не ближе.
А то и дальше, - магессу буквально ставят перед ним – бледное лицо, сверкающие из теней усталости глаза – по-прежнему яркие, но огонь в них более не согревает, а сжигает дотла. «Волосы отросли», - нелепая мысль, неуместная сейчас. Бойцы воодушевились на миг, даром, что перед ними маг – сейчас звание Бетани имеет куда бОльшее значение. Ее суть, сущность, проклятая и благословенная сейчас, - больно смотреть на нее, больно и радостно.
«Серый Страж», - поблескивает странная серебряная брошь-фибула, скрепляющая застежки плаща на ее груди, кроме значка Старшего Стража – наметанным глазом Каллен мигом ухватывает любые знаки отличия.
- Огр, – не так он представлял себе эту встречу, проклятье.
- Оборона, - кивает он своим бойцам, один из которых отвечает таким же кивком, и отступает в тень, сжав двойные мечи. Каллен оборачивается на Бетани – «Бет!», которая явно не узнала его. В этом-то ведре на голове, понятное дело, - поневоле вспоминается та, другая встреча – но как не до горьких сейчас воспоминаний, так и не до сладких.
«Ты жива», - их сердца одинаково бились все эти годы. Оба – живы, и да пускай Создатель хранит их. Обидно будет только вот, ежели чего, погибнуть бок о бок, не зная, с кем – и Каллен уже с мгновении от того, чтобы открыть лицо, сбросить инкогнито, но в этот момент ледяная стена взрывается осколками.
- Назад! Прикрывай меня! -  он буквально заталкивает Бетани себе за спину, ощущая опаляющую сердце радость – как тогда, шесть лет назад, они сражаются бок о бок. Три года назад – также сражались, но не так.
Тогда разбилось слишком многое – кроме их жизней. Уцелели оба – уцелеют и теперь.
«Я рад, что ты жива», - исполинская тварь появляется из коридора. Свистят выстрелы – Патрик и еще один боец натягивают луки, выпускают стрелы прицельно – небыстро, но с убойной силой. Каллен и еще два бойца – клином, обороной.
- Ну, падаль, иди сюда, - позади Каллена – будто само воплощенное пламя Создателя, неукротимая вера, рожденная пылом вдруг пробудившегося сердца. Он победит. Они победят – ведь Создатель хранит их, даже сейчас, послав свою помощь. Вестницу, - жаль, обернуться некогда, да и не узнает она его, - теперь Каллен улыбается, не дрогнув, когда содрогается земля – огр наклоняет рогатую башку для разгона.
- В сторону! – так и разлетелись, не дожидаясь, пока исполинская тварь разметает их сама. Сверкнули мечи, всколыхнулись тени – боец с двойными клинками рванулся атаковать, метя в уязвимое место – затылок огра.
- Льдом его! – нужны ли Бетани указания, запоздало подумалось, прежде чем ублюдка сковало, подсветило белым, прежде чем мимо Каллена опять пронесся сгусток льда. «Замедлили», - почти радостная мысль; боец с двойными клинками с разбегу вспрыгивает огру на спину – тот наклонился к земле, схватить валун. Мечи снова взблескивают, но уже против хлынувших вслед за огром тварей, Каллен командует прикрыть фланг, но приказ заглушен истошным криком.
- Эгиль! – жертва защите, дань скорости – броня храмовника не столь прочна, как сильверит доспехов остальных. Огр сгребает его со своего загривка, и стискивает в исполинской лапище – но, покачнувшись, отбрасывает в сторону тело, покореженное, изломанное. Точно куклу из сырой глины. Удары щитом, вонзившиеся в брюхо клинки, магия – Каллен, взревев, пропарывает ударом снизу вверх вонючее огрово брюхо, едва успевая отскочить назад от потока хлынувшей крови. Рогатая тварь с ревом заваливается назад, но удар меча рыцаря-командора обрывает и этот звук. А на смену ему приходит новый – пилой режущий слух, не менее опасный.
- Крикуны! – рявкает Патрик; бойцы подхватывают покалеченного товарища, и в этот миг их обступает, расширяясь, огненное кольцо, сжигая рванувшихся было из темноты ублюдков – Бетани, озаренная светом собственной магии, ее пламенем, стоит среди спин, и в ладони ее – точно в руке Пророчицы, живое, негаснущее пламя.

Кольцо огня танцует, вздымается, выжигая скверну, ползущую по древним стенам глубинных Троп. Каллен буквально чувствует, как воспряли духом его люди; даже покалеченный Эгиль, подтащенный кем-то в круг, силится приподняться. Клинков не выпускает – пришел в себя, и заплывшее кровью, скособоченное лицо его полно решимости. Живым не возьмут ни его, ни остальных – «этим тварям живые и не нужны», - беглый взгляд вбок, на озарённую пламенем стройную женскую фигуру.
«Им нужна  о н а», - страшнее участи, что ждет на Тропах женщин, не придумать. Но им не выстоять здесь – и не спасти ее, - и нелепая, неуместная, почти дикая мысль просвечивается – «не позволю».
«Мы все спасемся», - не напрасно Создатель послал им именно ее – Серого Стража, Старшего Стража Бетани Хоук. Ему, Каллену Резерфорду – ничто не случайно, ничто не напрасно; он кивает на крик Бетани, быстро вскинул глаза на свод прохода – да, это единственная возможность оторваться от ублюдков.
«Держись. Держись, Бет», - выдыхает он про себя, ступая по ходящему ходуном под ногами камню. Сверху сыплется – камнями, щебнем, а спереди прут, визжа, тёмные ублюдки. Снова – работа, та же самая методичная, как на бойне. Боевой раж сошел, уступив место леденящей душу ненависти, которая будто делает клинки храмовники острее, а светящиеся на их кирасах мечи милосердия – ярче. И крик ярости, рванувшийся из-за их спин – крик, исполненный силы, ставший будто той самой волной, что сотрясла горы, казалось до самого основания – он будто пение боевого рога. Тоннель завален – миг торжества озаряет сердца ослепительной вспышкой, чтобы затем повергнуть в ужас – землетрясение катится по Тропам дальше, и место, где они стоят, вот-вот, окажется погребено под обвалом.
- Уходим! Быстро! Тут сейчас все рухнет! – рявкает Патрик, подхватывая покалеченного Эгиля; Каллен вскидывает себе на упавшую ничком Бетани – не тащит, а именно закидывает, как куль с мукой, и бежит навстречу меркнущему свету – лириумные светильники из-за землетрясения мигают, словно небесные огни на юге Ферелдена. Почему именно сейчас, почему они? – по шлему что-то ударяет, и звон так и плывет в голове, только Каллен упрямо передвигает ногами.
- Направо! – он помнит еще расположение ходов, которые видел на карте. Может быть, их уже завалило – «а может, и нет». Но не стоять же на месте; лязг доспехов и топот ног вскоре заглушает грохот, от которого, кажется, сейчас кровь из ушей польётся.
- Берегись! – и этот крик заглушен; рыцарь-командор делает отчаянный рывок вперед, сбрасывая Бетани с плеча, заслоняя ее собой – камни так и барабанят по доспехам, каждый – величиной с детскую голову. Еще немного, Создатель, дай же сил! – его почти оглушает вдруг притихнувший звук. Впереди – еще один тоннель, но он, в отличие от обваливающегося позади них, неподвижен.
- Сюда! – рядом хрипит Патрик. Где остальные?! – но, обернувшись, Каллен видит только исполинский валун, вдруг оторвавшийся от потолка.
- Лейтенант! – тот замирает на мгновение, вдруг показавшееся чудовищно долгим. Делает рывок вперед, но тело Эгиля вдруг задевает ремнем портупеи за валун. Патрик мешкает, какую-то долю проклятой секунды.
- Нет, дыхание Создателя, нет, - словно получив свою кровавую жертву, пещера затихает. Патрика придавило валуном наполовину – изо рта течет кровь. Доспехи треснули, точно скорлупа гнилого ореха. На губах – красные пузыри.
- Под…вел я… - выдыхает лейтенант; Каллен оборачивается на Бетани, которая, кажется, уже шевелится – «бесполезно. Такие раны никому не излечить», - он стаскивает с головы шлем, который брякает, покатившись по каменному полу, и, не поморщившись от боли в ушибе над виском, склоняется над Патриком.
- Да примет Создатель тебя, брат, - Эгиля не видно – надежный же курган насыпали над ним Глубинные Тропы. Патрик слабо ухмыляется.
- Каллен, ты всегда слишком… проще надо,  - тот с расширенными от ужаса глазами смотрит на то, как могучего сложения, но раздавленный лейтенант пытается шевелить левой рукой. – Возьми… возьми…
- Что? – глаза лейтенанта закатываются, и кровь потоком хлещет у него изо рта. Каллен не отшатывается – придерживает неестественно вывернутое плечо. Что-то передать, так? Наверное, родным. Или возлюбленной – кажется, Патрик с кем-то миловался. С какой-то ривейнянкой, - шорох сбоку заставляет вздрогнуть.
Он чувствует присутствие рядом.
- Здравствуй, - чувствуя, будто тот самый валун, что рухнул на Патрика, сейчас раздавил его самого, говорит Каллен, поворачивая голову, - Бет.
Долгий, бесконечно долгий взгляд.
- Ты не пострадала? – тишина, темень, и смрад Глубинных Троп окружают их. И скорбь, - рука в латной перчатке соскальзывает с плеча мертвого лейтенанта, и Каллен начинает разбирать каменный завал. Высвободить, откопать, - мелкий щебень, песок и камни пропитались кровью, но в конце концов он понимает, что же именно Патрик хотел передать.
Не родным. Не той смуглокожей девчонке из церковного лазарета.
Ему, своему рыцарю-командору.
- Спасибо, Патрик, - лириумное зелье, специально приготовленное для приема храмовниками, голубыми искрами уходит в песок, тускло мерцая среди осколков склянки.
- Замолви за меня словечко перед Создателем, - шепотом выдыхает Каллен.
«Скоро, похоже, увидимся».

На нее очень непросто смотреть.
Каллен слегка поворачивает голову – так, что пальцы Бетани соскальзывают с его щеки, скребнув по щетине. И поднимает руку, делая резкий жест – дескать, хватит. Огню бешенства, что бушует сейчас под покорёженной, но еще надежной сильверитовой броней командора, не хватало такого вот масла.
«Незачем», - желваки на скулах перекатываются, словно мелкие камешки – те с тихим шорохом и бряканьем барабанят по доспехам мертвого лейтенанта. «Кто еще выжил?» - тяжким ударом похоронного набата, церковного колокола, ударяет сердце – а затем колотится неистово, как загнанное, когда не хватает дыхания. Мягкие губы сталкиваются с его, требовательно, почти отчаянно, забирая остатки тепла и сил, взамен наполняя болью – сладкой, изнуряющей, будто давно и прочно запертая память.
Он не забыл, - рука крепко стискивает предплечье Бетани, которая вцепилась в покореженный наплечник, как в последнюю опору. Каллен подается назад, глядя во вскинувшиеся на него, потемневшие от боли глаза. Рядом брякает снятая латная перчатка – чуть пошевелив горячими пальцами, он кладет ладонь Бетани на затылок. Плотный воротник ее брони напитан кровью, что тянется сзади, из-под волос – жестких сейчас от пропитавшей их пыли, но таких мягких, на самом деле. Отросших, густых, - растрепавшаяся коса, липкая местами от крови, касается запястья, льнет. Взгляд снова цепляется за странную серебряную застежку на ее груди – края – в виде оперенных крыльев, посередине – изображение чего-то, похожего на дерево. Оберег такой? – неважно.
- Очень больно? – ему – очень. Пальцы ощущают горячее – ушиб, чувствуют влажное – кровь. В мешке была припарка – удары по голове бесследно не проходят. Он убирает руку, и поднимается на ноги. Подхватывает Бетани, будто куклу – ноги у нее не идут, похоже, от усталости. Или чего бы там ни было, - усадить ее на камень близ темной базальтовой стены, прислонив к ней спиной – быстро. Скрипят завязки мешка – припарка уже под рукой.
- Осторожно. Не делай резких движений, - Каллен бережно, бесконечно бережно заставляет Бетани наклонить голову, так, чтобы лбом она уперлась в его левое предплечье. Целебная жидкость из припарки капает на кровавую ссадину, которую, по-хорошему, вначале бы промыть. Но вода им пригодится для другого – не просто пригодится, но и ох как понадобится.
- Посиди пока. Придержи ее, - он помогает Бетани поднять голову, бесконечно осторожно. Пальцы путаются, когда Каллен заводит ее руку назад, чтобы держала припарку на ссадине. Та затянется быстро. Прошел ли без последствий удар по голове? – мертвый свет лириумных светильников здесь ровен и спокоен, словно церемониальные огни в склепе.
Мешок оставляет при Бетани, а сам возвращается к телу Патрика. В спину дышит черным отчаянием, из зева подземного хода – там темно, похоже, темнее, чем здесь. И это – их единственный путь.
«Их», - он кое-как откапывает сумку погибшего лейтенанта. Если лириумной склянке не повезло, то фляга уцелела. Равно, как и какая-то пайка, - Каллен забирает все, не обращая внимания на застрявшие в кладках свертка камешки, на поблёскивающую на промасленном пергаменте еще влажную кровь.
- «Пускай впереди меня только тьма,
Но Создатель направит меня.
Мне не суждено скитаться по неверным дорогам Загробного мира,
Ибо там, где Свет Создателя, нет тьмы,
И ничто, сотворённое Им, не будет утеряно», - шелестят строки псалма, стучат камни, ложась один на другой. Каллену не откопать тела Патрика, не вытащить из-под валуна – придется просто заложить камнями. Глубинные охотники и порождения тьмы доберутся до него, неизбежно, но не почтить павшего товарища, друга, брата – есть подлинное бесчестье. Почти что предательство.
- «И ничто, сотворенное Им, не будет утеряно», - повторяет вполголоса рыцарь-командор, сильно сглатывая. Это ведь и о нем - только вот проникнет ли Свет Создателя сюда? – глаза к потолку отчего-то больно поднять. Преклонив колено, он молится – за упокой души погибших братьев. Тех, кто столько прошел с ним бок о бок, кто верил в то же, что и Каллен – а сколь дорого это стоило в эти дни, знали лишь сами храмовники. Безумная, дикая надежда вдруг разгорается в сердце – «а если кто-то уцелел?» - но стена обвала перед рыцарем-командором незыблема и смертоносна. И жизни не хватит, чтобы разобрать его – а и есть ли куда разбирать?
Что мог, он сделал – кощунственно такое даже думать, - он поднимется с колен, оборачивается на подошедшую Бетани. И, сам того не понимая, оказывается вплотную к ней. Придерживает за талию – и в жесте нет ничего, кроме того, что он означает. Поддержка. «Голова закружится от ушиба – упадет же», - рука ложится на ее плечо. Бледное лицо Бет светится в сумраке, как осколок луны – сейчас Каллен может разглядеть ее лучше. Ближе, - жадно, незаметно для себя – жадно скользит взглядом он по хорошо знакомым чертам ее лица. Почти каждую ночь именно они являлись ему – в кошмарах, о которых Бетани незачем знать. Зашло его Солнышко. Скрылось в багровом тумане и неистовом огне, - но вот же она, рядом. И в глазах ее, окруженных тенями, светится прежний ласковый золотистый огонек. И смотрит она…
«Как раньше».
- Мы спешили в Киркволл. Очень, - с трудом разлепляя вдруг запекшиеся губы, хрипло, сдавленно произносит Каллен. – Понадеялись на удачу, двинулись Тропами. Напрасно, как видно, - «Создатель, на все Твоя воля». – Ты знаешь эти места? Откуда… откуда ты здесь? – о чем ты пошепталась с Создателем, Бетани, чтобы Он направил тебя сюда?

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-10 01:18:28)

«Кому ты говоришь об этом», - с оттенком раздражения, и отчего-то грустной нежности думается Резерфорду, на слова Бетани про «короткую дорогу». Решительно, он больше не в силах таить на нее… да, пожалуй, обиду. Понимание и принятие многого пришло к нему слишком давно. А последние два года показали сэру Каллену, как может то, что всегда считал едва ли не изначальным злом, творить добро. И также как то, во что верил, и чему быть верным клялся, чьим заветам следовал – рушилось в прах, словно здание церкви в Киркволле.
Кстати, начали строить новую – небольшую и светлую. Как раз крышу доделывали, и должны были закончить к возвращению рыцаря-командора и его товарищей. Но сейчас есть ли кому возвращаться? – если даже посланная Создателем на помощь ему серый Страж не знает этих мест.
«Ты помогла», - иначе участь и ее, и храмовников, оказалась бы незавидной. Или Бетани винит себя в том, что погибли храмовники? – короткий взгляд вниз, на смутно виднеющуюся кучу камней, накрывших Патрика. «Да примет создатель тебя, брат», - безотчётно повторяет про себя сэр Каллен, и смотрит на хорошо знакомые очертания маленького сосуда – филактерии.
«Кровь», - на миг он прикрывает веки, вновь видя пылающий, разоренный Киркволл. Одержимых и демонов на улицах, испуганны магов, молящих о пощаде – но Право Уничтожения грозной сталью гремело над городом, проклятым городом, обреченном на страдания.
Раз за разом пускали Киркволлу кровь, и в тот день было столько магии крови, что тогда еще рыцарь-капитан отчего-то не удивился, когда с запястий той, кого звал некогда возлюбленной, ударила багряная волна, заставив его людей повалиться в корчах наземь. То была битва на поражение, он был храмовником, а она, Бетани – магом, как и ее сестра. И Каллен помнил, как накрыло болью осознания в тот миг – «уж лучше Кинлох».
«Магия крови», - повторяет он про себя, вспоминая хрупкую долийку, кажущуюся порой бестолковым ребенком, живущем в своей собственном, выдуманном мире, но управляющуюся с запретной магией так, что до глубины души пробирала дрожь. И способная этой самой своей магией защищать своих и не только людей – в открытую сэр Каллен строго-настрого запретил Мерриль использовать магию крови, дабы, все же, не навлекать на Киркволл Беду. И на нее саму – долийка понимала это, несмотря на свой, как обычно, странный щебет обо всем этом.
Вслед за вынутой филактерией из-под брони Бетани тянется еще что-то, на лоснящемся кожаном шнурке. Оно коротко, тускло сверкает серебром в свете гномьих огней, и Каллен вдруг понимает, что это. «Дыхание Создателя», - нет, он не был слеп. Глаза Бетани не лгали, не могли лгать и ее требовательные, отчаянные губы – она не забыла его. Он хранила память о той встрече – страшно подумать, шесть лет назад. Когда красной нитью связала его судьбу со своей, - он протягивает руку, бережно, прежним движением, убирая серебряный кружок, зацепившийся за филактерию, обратно под броню Бетани. Ладонь чувствует ее тепло, пульс, бешено колотящийся под ключицами, и это дико, странно, и неистово жарко – стоять здесь, на краю гибели, и думать лишь о том, какая у нее нежная кожа.
Молчат. Красный платок, обвязанный вокруг правого предплечья, выглядывает полинявшим треугольным концом из-под латного наруча. Каллен поднимает руку на уровне глаз Бетани. Пароль – отзыв.
«Ты помнишь – и я не забыл».
Слова отчаянно не идут на язык, и от этой клятой насмешки Создателя хочется выть – за что еще одно такое испытание, почему так? Почему Он дает слуге своему ощутить себя бесконечно счастливым лишь на краю гибели, и не от клинков порождений тьмы, но от голода или жажды?
Или же, чего-то похуже, - рыцарь-командор сглатывает пересохшим ртом, зная прекрасно, что пить ему не хочется. Патрик знал, что хотел отдать ему. И почему – свой запас лириума Каллен израсходовал около четырех дней назад, еще даже попытавшись пошутить насчет того, что-де, стареет, и теперь ему нужно больше. Никто не улыбнулся.
Так и было. Ему теперь требовалось больше лириума, пусть ненамного, но всегда – стабильно больше. Доза Патрика позволила бы ему продержаться... сколько? На несколько дней дольше? Может, они сумели бы за это время и выход найти. Сейчас же все складывалось куда как хуже. Сутки-двое – и Бетани придется прятаться, ибо Каллен совершенно не знает, до чего может довести лириумная ломка именно его. до безумия, слабоумия, или чего похуже – но он молчит пока что, глядя в потемневшие от боли, испуганные глаза Бетани ласково. Прежним взглядом.
Что сказать? Как рад встретить ее, что она действительно спасла их, а случившееся – вовсе не ее вина? – они стоят близко, соприкоснувшись бедром. Привлечь ее к себе – самое правильное, самое простое решение; прижаться щекой к темным, пахнущим кровью и пылью волосам, чувствуя все-таки тот самый, не забытый запах ее.
- Бет, - слабая улыбка касается лица рыцаря-командора, когда посветлевшие, вновь заигравшими отблесками живого огня глаза вновь поднимаются на него. «Бет» - сердце сверлит ревнивым льдом – хочется знать, что больше никто не называл ее так. – Давай выбираться отсюда, - объятья крепки, а жаркий, жадный, как когда-то поцелуй – снова, наверное… неуместен. Но Патрик понял бы.
Не зря ж сказал, что Каллен вечно слишком сильно напрягается.

У них есть вода примерно на три дня, припасов – поменьше, но глубинные охотники здесь водятся. С голоду не пропадут, - проверив припасы, Каллен переглядывается с Бетани.
- Ты чувствуешь? – предупредила бы, само собой, если бы ощущала приближение порождений тьмы. Но неподвижная тьма Троп тиха, пытается внушить обманчивую надежду. Карты шелестят, разворачиваясь.
- Мы встретились здесь, - палец утыкается в точку на карте, затем ведет по коридорам на юго-запад. – Затем свернули сюда. Это точно помню, но этих коридоров на карте нет. Может, какие-то указатели, которые остались от гномов? – от черного базальта стен веет холодом, но не подсказкой. Но, что почти что удивительно – на стенах почти нет скверны. Почти неизбежного, вездесущего гноя порождений тьмы, и надежда оттого вспыхивает на миг, с новой силой.
«А может быть, здесь просто нет ничего важного для них. Тупик», - но на сей раз это – их единственный путь. «Их», - все не напрасно. И веру терять он не должен – лишь Создателю ведомы пути Его.
Каллену есть, ради чего пройти все посланные Им испытания.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-11 22:42:48)

Не слишком утешительно, - Каллен чуть поворачивает голову, но, кажется, не совсем для того, чтобы Бет поняла, что он услышал ее – безотчетно, запах ее втянуть. Сквозь доспех не ощутить, но мягкая грудь прижимается к нему, а ухо щекочут выбившиеся из косы длинные пряди. Это заставляет думать вовсе не о том, что им предстоит бесконечное блуждание по чертовым подземельям. Вовсе не об этом, - он слегка проводит по ее предплечью, что тянется назад , и оборачивается, чуть хмурясь. Резко поднимается – но не произносит ни слова.
Тяжелый вздох Бетани объясняет все лучше всего, и Каллен заставляет себя отвернуться. Как если бы смотрел на что-то непристойное, чем занимается его… возлюбленная?
«Шесть лет прошло», - напоминает он сам себе с тяжелым вздохом. Шесть лет – с той одинокой одной-единственной ночи, которую даровал им Создатель. Каллену не забыть – даже встреча во время восстания магов в Киркволле не смогла перечеркнуть для него пережитое.
Почти ненавидел тогда что Бетани, что себя. Ее – коротко, вспышкой кунарийской взрывчатки – «да зачем я вообще повстречал тебя!» - обжигающим, слепящим сожалением, после которого накрыло стыдом за собственную слабость, ненависть к себе лишь удваивая. И гнев пробуждая – гнев тогда и помог ему справиться.
Не было у него времени на то, чтоб тосковать и убиваться по похороненной любви. На залитых кровью улицах Киркволла лежало слишком много не похороненных тел. И размышления о том, что магия крови, вскипевшая в руках Бетани тогда, была тем, чем и являлась для него всегда – воплощенным злом. Но могли ли ее руки творить зло? – это вот в голове не укладывалось, хотя давным-давно уже Резерфорд перестал быть тем мальчишкой из Твердыни Кинлоха, который был до Мора. И верить… вот в это все.
Везде есть исключения, - проследив взглядом за затягивающейся белой полосой на запястье Бет, он ответил ей коротким кивком – дескать, двинулись. Зачарованная филактерия скрывает ее… хотя его, живого, учуют тут запросто.
«Не по лириуму ли в крови,  помимо прочего?» - не веселит мысль о том, что сейчас лириума в крови у него  м а л о. Но попытка – не пытка, - он переглядывается с Бетани, твердо кивая, в ответ на мелькнувшую в ее глазах виноватость – дескать, все в порядке.
И шаги отдаются от стен, когда они идут, проклятье, р я д о м, как не могли и мечтать. Ничто не нарушает сейчас их спокойствия, пускай и оба насторожены. Каллен – на что-либо живое, хотя та еще из него ищейка в подземельях, а Бетани – на скверное. И она спокойна. И руки почти готовы соприкоснуться, - «Создатель мой, не сон ли это?» - но она вот, рядом с ним.
На Глубинных Тропах. В самой глубокой архидемоновой заднице, каковую только можно себе вообразить.
Но – рядом, - сложно не замедлить шаг, не остановиться, дабы снова поцеловать почувствовать, что она настоящая, а не явленное кошмаром очередное видение. Кошмаром – ибо конец их, если удача не улыбнется, все же темен и безрадостен.
«И безумен», - потому и молчат они часть пути, пока Каллен пытается убедить себя в том, что происходящее – не сон. Что звуки шагов, дыхание, и взгляды, которые бросают украдкой друг на друга – реальны. А также звук голоса ее – неловкие, нарочито бодрые вопросы заставляют улыбнуться, в первое мгновение, но улыбка застывает наполовину.
До сих пор Каллен не всегда может посмеиваться над тем, что было. Нет, не так. Не из уст Бетани должны исходить такие вопросы – но миг короткого, скорбного гнева на нее быстро проходит.
- Мы живы, - простой ответ. – Выжили. Что до «Висельника», то что ему сделается? Гори огнем все кругом, но выпить же где-то надо? – теперь Каллен уже слегка усмехается. – Ты, наверное, и сама знаешь кое-что… от Мерриль, - пожалуй, это вот все-таки упрек. Осторожный, как прикосновение к руке Бет. – Я не сержусь, что ты не писала мне, - поспешно добавляет рыцарь-командор. – Я… понимаю, почему.
«Сам не писал именно поэтому», - слегка мрачнеет, стараясь, все же, выглядеть повеселее.
- Мерриль теперь хагрен эльфинажа. Если бы не ее помощь, если бы не Авелин – Киркволл бы не поднялся, - о себе умолчал, ибо как-то незачем, о таком и не думается. А про Брана уже привычно не вспоминается. Притом Каллен уверен, что Временный Наместник даже предпочитает то, что о нем мало кто помнит – так ему спокойней.
- Новую церковь достраиваем, - усмешка в голове – ревностной андрастианкой Бетани никогда не была, это уж Каллен помнит. И вряд ли стала. – Прости, у меня нет вестей о твоих родных. Знаю только, что Карвер последовал за твоей сестрой, Варрик тоже исчез. Эльф, который… Фенрис, кажется, также пропал. Принц Старкхевена возвратился в свой родной город, - Резерфорд неодобрительно хмурится – в последнее время Старкхвен становится угрозой, и немалой. Ветер с севера дышит близкой междоусобицей, и лишь молиться остается на то, дабы хватило сил.
- Но Киркволл стоит. Я принял чин рыцаря-командора, ибо больше было некому, - алый плащ на плечах – знак достоинства – идет волной от неловкого движения плечом. – Но как жила ты? Слава Создателю, что ты жива, Бет, - все же вырывается у Каллена, и он крепко, наверное, до боли почти, сжимает ее руку, сердцем своим вознося благодарственную молитву. Та пробьет толщу камня – о, можно не сомневаться, и достигнет Престола Создателя.
И, может быть, вслед за ней долетит мольба и о том, чтобы оба они выбрались отсюда. Живыми.

Голоса отдаются от стен эхом, и Каллен поневоле вскидывает глаза, всматривается в густеющую впереди темноту – не сунется ли кто им навстречу. Но их окружают лишь черные стены, покрытые почти стершейся от времени, неразличимой резьбой, по которой причудливо перебегают отсветы гномьих светильников. Страшно представить себе, сколько лет, столетий – «тысячелетий?» - светят они здесь, зачарованные так, чтоб освещать путь двоим, что оказались здесь волей Создателя.
В полумраке ярко блестят глаза Бетани – и, по правде сказать, лишь они сейчас Каллену путь и освещают. На душе радостно до тревожного – то, как смотрит она на Резерфорда, как чуть дрожит ее голос – от нежности ли? – заставляет почти напрягаться. «Шесть лет же прошло», - снова думается Каллену, который не спотыкается только чудом, ибо смотрит на Бетани. Проклятье, она так похорошела. Она не должна…
«Так смотреть», - спохватившись, он разжимает ее пальцы, вздрогнув, отведя глаза. Руке становится резко холодно, - «Бет, ты…» - но сказать ничего не может. Только виновато качнуть головой. Голос ее – словно музыка. Негромкий, не забытый – но слышать ее снова, это счастье, поистине. Она говорит много, в том числе, о мелочах – наверное, они кажутся ей важными. Своими словами Бетани словно прикасается к тому, чего лишена уже долгие годы – даже таких вот посиделоr в таверне самого низкого пошиба. Ведь главное – что с сестрой и братом. С друзьями? – краска бросается в лицо, за то, что не понял сразу.
Но щеки касается ладонь. Подавив в себе желание податься под нее, словно соскучившейся пес, рыцарь-командор слегка улыбается, неловко, гадая про себя, как сказать, что поместье Амеллов, в общем… ну, его никто не трогал. Хотя попытки реквизировать, несомненно, были. И что во многом оно – камень преткновения в восстанавливающемся Киркволле.
- Твой дядя жив, и в порядке. Насколько я знаю. По-прежнему живет в Нижнем Городе, и… кажется, это все. С ним связь ты тоже не поддерживала? – ответа не требуется, само собой. «Интересней и важнее переписываться о запретной магии, нежели давать о себе весточку семье», - зло шипит что-то внутри, на что Каллен хладнокровно отвечает сам себе:
«Проще написать сотню распоряжений за день, нежели сообщить родным, что ты жив».
- Чин рыцаря-командора… - сам Резерфорд никогда не задумывался над тем, почему. Просто больше было некому. На тот момент, в разоренном городе, он был единственным человеком, обладающим достаточной властью и авторитетом, дабы что-то сделать. Исправить. Каким бы страшным по сути своей ни являлось Право Уничтожения, сколько крови не пролили бы храмовники, Церкви – а значит, рыцарям Церкви – верили.
Но верили ли сами рыцари? – после восстания магов среди остатков храмовников начался такой разброд и шатание, что порой, назад оборачиваясь, Каллен только диву давался, как же ему удалось со всем этим управиться. Мало было дать своим людям дело, они нуждались еще и в надежде. В том, что укрепило бы их веру в это самое дело.
Сложно было. Резерфорд точно не сумел бы посоветовать чего-либо, если бы его спросили, ибо действовал всегда по наитию. Дай человеку почувствовать себя нужным, и он поднимет голову. Поставь на место зарвавшегося, направь его гонор в иное русло – и это тоже пойдет на пользу. Напомни о мире и справедливости, прочти короткую проповедь…
И все сложится. Как по кирпичику.
- Да, местечко-то незавидное было. Желающих особо не было, - шрам над губой чуть вздрагивает, в короткой полуулыбке. – Репутация Ордена была знатно подпорчена, а мне, как заместителю, не заметившему безумия своего командира, было уже нечего терять, - улыбка становится горькой. – Никогда не прощу себе, что не заметил того, что происходит, раньше. Да и храмовник из меня, все же, скверный, раз не заметил переписку магов крови прямо у себя под носом, - невеселая шутка, пожалуй. Но – правдивая. Действительно, не заметил, не стал соваться в переписку Мерриль и Бетани. Не посмел. – Круг же… - «странно, что ты спросила об этом, Бет, и что это беспокоит тебя», - он и есть, и его нет. Могу сказать лишь, что Казематы более не тюрьма. Маги там остаются добровольно. И, знаешь… редко кто хочет уходить. Теперь. Ты же слышала о событиях в Белом Шпиле? Ведь в последнее время, когда Круги стали восставать один за другим, в Казематах было спокойно.
«Словно восстание два года назад выпустило из них всю дурную кровь».
- Сейчас там безопасно – безопасней, чем во многих Кругах. Не знаю, какой удаче благодаря. Мы просто старались выжить и поддерживали порядок, - повторяет рыцарь-командор, сдвигая брови чуть растерянно – а какая разница, как жил он сам?
- Чем занимаюсь… - шрам снова дергается, теперь уже неловко. – Всем. Решаю споры. Убиваю демонов. Охраняю магов. Распоряжаюсь. Чиню стены – оказывается, неплохо получается, - под негромкий, короткий смешок. – Не знаю, Бет, - рука чиркает по виску, словно хватая боль, его внезапно сковавшую. – Делаю то, ради чего когда-то вступил в Орден, наверное, - немного стесненно, смущенно произносит Резерфорд. – Помогаю людям. Пока что мне это дозволялось, но, чует мое сердце, скоро все изменится. Мы не напрасно так спешили в Киркволл, - он невольно оборачивается через плечо. Позади – тот же мрак, что и впереди.
Сколько они уже идут?
- Я узнал, что Искатели Истины намереваются наведаться в Киркволл. Ты знаешь, что это за люди, и кому подчиняются. Я… и не только я, но моим именем в Киркволле творилось многое. Не всегда по законам Церкви – я всегда объяснял это бедственным положение города. И многое сходило мне с рук, я пользовался тем, что никому нет дела до нас, - речь ускоряется, и ферелденский акцент в голосе становится явственней, жестче. Резче.
- И никому, действительно, дела не было. Теперь же в Киркволл идут Искатели, несомненно, ради того, чтобы заставить меня ответить за содеянное, - Каллен слегка вскидывает голову, глубоко вдыхая затхлый воздух древних подземелий. – Так что… скорее всего, мне не придётся задумываться о том, чтобы уходить из Ордена. Меня и без того оттуда вышвырнут… прости, - спохватывается он. – Не хотел, чтобы это звучало, как жалоба, - ибо это не так. Бороться за дело рук своих рыцарь-командор Резерфорд станет до конца. И не отступится ни от единого слова своего, или дела.
«Все ради Киркволла», - ради проклятого города, который принес столько горя ему.
А если разбирательство искателей все же доведет сэра Каллена до изгнания, то долго он точно не протянет. Нет страшнее силы лириумной удавки – он видел, как ломались иные, более стойкие, чем он, когда оказывались лишены лириума.
- Я обязан добраться до Города Цепей. Конечно, если не погибну здесь, - та еще альтернатива, конечно. Он сглатывает пересохшим ртом, уверяя себя, что пить не хочет. Но беспокойство, неясный зуд в костях, и сухость во рту нарастают; Каллен беспокойно оглядывается – кажется ему, или кто-то следует за ними? Шорох?
- Бет, - предупреждающе окликает Резерфорд, вскидывая щит – и едкий зеленый плевок глубинного охотника, зашипев, ударяется о край его щита, парой капель всего попав на плотную сине-серебряную мантию Стража. С ворчанием и цвирканьем начинают оживать камни – отвратительные твари с головами-червями, подпрыгивая на тонких ножках, нападают со всех сторон. Несколько отлетает от удара щитом, но затем остальных мгновенно почти распугивает сотворенное Бетани расходящееся кольцо огня. Подожженные, глубинные охотники разбегаются – их не меньше дюжины, и добить их – лишь вопрос проворства.
А Каллен к доспехам своим привычен, будто ко второй коже.
- Много такого нам еще попадется, интересно? – хмыкает он, поднимая парочку убитых тварей за хвосты. Меньше всего пострадали от огня – головы отрублены его мечом, значит, едкая дрянь по мясу не разошлась. – Ужин? – и слегка встряхивает добычу. Правильно. Припасы стоит поберечь.
Хотя, какой ужин. Ранний завтрак, скорее - ведь под землю ушли к ночи, и сейчас наверху, наверное, рассвет.

Костерок небольшой, тепла почти не дает. На тропах, как ни странно, немало топлива – старые кости, куски горючего камня. И Каллену только дивиться остается тому, как ловко Бетани с этим всем управляется. Неловко улыбается, глядя на то, как она умело разделывает тушку глубинного охотника, и сердце прокалывает прежней тоской – сколько же времени они провели вдали друг от друга. Да и что они, в общем, друг о друге знают? – наблюдать за Бетани, освещенной огнем костра – истинное удовольствие. Если шесть лет назад в ней еще было что-то угловато-девичье, то сейчас перед Калленом женщина. Молодая, в самом своем расцвете. И, сколь бы не был невелик опыт рыцаря-командора в таких делах, исходящую от нее чувственность он ощущает.
«Но не здесь же, право?» - мысли мыслями, а в целом… да он и права на нее никакого не имеет. Шесть лет назад просто пообещали друг другу помнить. И Каллен свое слово держал. Держала и Бетани, иначе бы зачем хранила его подарок – монетку, да у сердца? – от воспоминания о прикосновении к ней, к горячей мягкой коже Бет, лицу снова делается жарко. И жар не сходит, - Каллен медленно выдыхает, чувствуя во рту, кроме сухости, легкую соль.
Осторожно отпивает глоток воды из фляги, закупоривает обратно. Соленое не уходит, как и жажда, - он принимает из рук Бетани насаженную на кинжал тушку глубинного охотника, и устраивает ее над костром. Переглянуться – улыбнуться. Залюбоваться пышной косой, и понять, что по сути… память памятью, а права на нее он действительно никакого не имеет.
Если выберутся… если Создатель допустит, то пути их снова разойдутся. Бетани заслуживает лучшего, нежели храмовник с усиливающейся лириумной зависимостью и постоянными ночными кошмарами. Это помимо  всего прочего…
- Я постерегу первым, - Каллен допивает остатки воды залпом почти, но не беспокоится особо. Черный базальтовый коридор вывел их к пещерам, в которых протекала небольшая подземная речушка. Даже не ледяная, что странно. И без скверны в воде – Каллен доверял чутью и знаниям Бетани. И понимал, что без нее, поистине, не сумел провести бы здесь даже нескольких часов. «Сколько же времени нужно провести здесь, чтобы так хорошо ориентироваться, что бы так… жить?» - невеселый вопрос, и ответ написан у Бет на лице. В хрупкой ее бледности, в привлекательных, но глубоких тенях, что подчеркивают ее глаза, делая глубже, и заставляя сверкать.
«А сколько осталось ей?» - она Страж уже… почти десять лет? Когда скверна исказит ее, когда Позовет? – «да в одно время, наверное. Я забуду собственное имя, а она… останется здесь, на Тропах».
Так есть ли им, от чего отказываться? – но без мужского внимания такая женщина точно не могла остаться», - он протягивает руки к огню, и словно невзначай задевает ладонь Бетани. И не выпускает – они сидят на подтащенных Калленом в уголок, где горит костер, валунах. Отблески оранжевого пламени блестят на серебре странной застежки плаща Бет, которая притягивает взгляд.
Или же то, что под ней? – он сильно, судорожно выдыхает.
- Бет, - не глядя ей в глаза. Глядя на ее руки – маленькие, обветренные, загрубевшие от постоянного соприкосновения с посохом. С тонкими белыми шрамами, словно паутинками – почти затянулись, но не совсем.
- Я должен кое-что сказать тебе. Предупредить, - все же вскидывает взгляд, твердо смотрит. – У меня нет лириума, который должны принимать храмовники. И скоро я почувствую последствия. Пожалуйста… Если все станет плохо – уходи. Я либо справлюсь, либо нет. Но не могу знать точно, что произойдет, - в ломке храмовники чего только не творили. Некоторые и погибали – и вовсе не от мучений.
Но от мечей.
- Я могу напасть на тебя. Сделать все, что угодно, - речь снова ускоряется, по руке пробегает короткая, скользкая дрожь, будто между пальцев скользнула мерзким пластинчатым телом сороконожка. – Уже начинается. Пока не слишком, но дальше будет хуже, - он сжимает ладонь Бетани, прогоняя зудящее ощущение. – Но время у нас еще есть. Обычно… это на пару дней растягивается. А то и три, - негромко заканчивает Каллен, понимая, что эти два-три дня станут сущей пыткой для обоих.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-15 13:29:47)

Само собой, она не могла сказать иначе, - Каллен наклоняет голову, закусывая верхнюю губу, зубами чиркая по шраму, смотрит в сторону – да, иначе быть не может. Он сам бы не бросил. Никого  из своих, тем более – из своих! – зная, как страшна может быть лириумная болезнь. Тащил бы на себе, предварительно оглушив, правда.
«Может, у нее найдется подходящей силы «каменный кулак» для моей головы?» - край рта ползет вверх в улыбке. От признательности, и  вдруг пронзившей веры в то, что все будет хорошо, на сердце внезапно становится неоправданно легко, и Каллен наклоняет голову, прижав кисть Бетани тыльной стороной к своему лбу. Дескать, доверяюсь. Склоняюсь перед твоей волей.
Слишком легко согласился – но ведь ее не переубедить. «Может быть, потом», - может, увидев то, во что превратится Каллен, она все же и уйдет.
- Мне бы не хотелось, чтобы ты видела это, - тихо, проникновенно говорит он. – Пообещай… хотя бы оставить меня одного, если все будет плохо. Пожалуйста. Сейчас ты откажешься, я знаю, но потом… ты все увидишь сама, - горьковатый дым от костерка тянется вдруг в их сторону, и Каллен вдыхает его, коротко кашляя – легкие неприятно дерет соленым. Будто грядущим стыдом.
- Но я не ранен, - уверенно возражает рыцарь-командор, скашивая глаза чуть вниз, когда ладошка Бет, выпустив его руку, ложится на металл кирасы. Та немного заляпана черным – кровью порождений тьмы, но та уже высохла, и, к тому же, у них здесь есть река? Отчистится, - он качает головой. – А плохо выгляжу… Бет, не надо, это из-за лириума, - вырывается у него протестующе, но куда там – маленькие, но сильные руки Бетани уже тянут ремни доспеха. Вздохнув, Каллен поднимается – так удобней снимать, и помогает ей, гремя снятыми доспехами. Запах от него, вестимо, исходит тот еще, а тело пышет жаром – Бетани отдергивает руку, будто обжегшись, когда помогает ему снять наплечник.
- Что? – набедренники он отстегивает сам, как и поножи. На Тропах тепло, но разгоряченное тело пробирает холодком. Или же это мурашки пробежали по спине от опаляющего взгляда Бетани.
- Видишь – ничего, - на обычной рубахе серого льна разве что разводы от пота, но следов крови нет. Каллен слегка поводит плечами, сознавая, что происходящее приятно. Особенно, этот ее ласкающий взгляд, - краем глаза он смотрит на тушку глубинного охотника, которая медленно жарится над алеющими углями.
- Ничего, - чуть усмехнувшись, он смотрит на Бет через плечо, повернувшись к ней спиной. С того раза, как она в последний раз разоблачался перед ней… в общем, немало времени прошло. Заматерел, стал шире в плечах, и сильнее физически. Ода из приятных сторон лириума – ты действительно можешь получать от своего тела больше. Он действительно дает силы – не напрасно даже повредившиеся из-за лириумной болезни в уме храмовники оставались сильны телом, и сохраняли свои умения. Лириум раскрывает то, что ты можешь, скрытые возможности тела – был ли в том действительно прок. Или же, Каллен мог бы подобного достичь благодаря лишь тренировкам и упорству, ответа никто не дал бы. Сам же Резерфорд не лекарь, в тех или иных причинах человеческого тела не разбирается, - он тянется было к мундиру, который одновременно и роль поддоспешника выполнял, но замирает. Взглядом глаз-огоньков будто опаляет, и он со вздохом берется за ворот рубахи.
- Там ничего нет, - быстро сдергивает рубаху, оставив руки в рукавах, мотает головой, смахивая упавшую на лоб прядь. Высвобождает руку. – Ну, Бет, - стоять по пояс голым на Глубинных Тропах, где в любой момент откуда ни возьмись, могут появиться порождения тьмы, глубинные охотники, или какая еще смертоносная тварь – то еще удовольствие.
«Удовольствие», - а стоят они близко, и глаза Бетани горят все ярче. Во рту снова пересыхает – но не от лириума.
«Но не здесь же», - снова мелькает мысль, но вылетает, когда ладонь. еще прохладная от возни в речной воде, но обжигающая, ложится ему на грудь.
«Бет», - рано или поздно это бы случилось. У ее губ – привкус дикого меда, незнакомо сладкий. «С кем была ты, кто знал тебя?» - опаляет отчаянно ревнивой мыслью, когда Каллен чиркает пальцами по серебряной фибуле. Та поддается неожиданно легко – и тяжелый плащ падает наземь. Почти что в костер, но Резерфорд успевает отбросить его ногой, прежде чем с жаром вновь прильнуть к этим губам. «Это странно», - странно полыхать прежней страстью в месте, которое само по себе означает мучительную гибель.
Но руки сами притягивают Бетани ближе; поцелуй отчаянный – будто в последний раз. «Не надышишься перед смертью?» - пусть она хоть сейчас настигнет… нет… не сейчас, - застежки мантии Бет не хотят поддаваться с первого раза, а затем трещат, едва не вырванные. Ее дыхание обжигает кожу – глаза встречаются.
«Мы не должны», - «мы в опасности, мы…»
«Наплевать», - плотная мантия наконец-то сброшена. Пресловутый плащ – под спиной Бетани; шуршит одежда, под короткие вздохи. Под дурманящий запах ее тела, - «она тоже изменилась». Талия стала тоньше – еще тоньше, грудь – пышнее, а бедра – шире. Откуда бы помнить такое? – но Каллену кажется, что с той ночи он помнит все. Каждое прикосновение, каждое слово, и каждый вздох. Он ничего не забыл, -их  глаза вновь встречаются, и отчего-то со спокойным теплом. Это не юношеская страсть, хотя и страсть – это неизбежный итог, то, к чему шли.
Но жаром ее опаляет, будто в первый раз, под самый сладкий стон.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-17 11:52:04)

Изменилась – но вся та же, и в глазах Бетани Резерфорд видит то же, что чувствует сам. «Она не забыла», - мысль пронзает слаще наслаждения, и мира больше не существует. Никаких Глубинных Троп, и даже проклятые лириумные жилы над головой – это словно искрящееся звездами ночное небо,  у которого нет пределов. И мрак подземелий отступает, когда тихий смех касается слуха Каллена, прерывистый, с выдохами – ее смех, ее солнечные лучи. И это – тоже память о той ночи – «двух ночах», что вместе провели. Смех на пике удовольствия – в первый раз был удивлен, а затем ждал этого. И ждет сейчас. И получает.

Подземная река неглубокая, от силы по колено Каллену. Бетани, понятное дело, чуть повыше, но руки скользят по ее телу, не касаясь воды. «Создатель, спасибо Тебе», - как можно не верить в чудеса после всего этого? – догорающий костерок дает совсем мало света. Скоро они останутся в кромешной тьме, но зрение, кажется, и ни к чему. Руки и губы становятся глазами, и, если бы не сводящая ноги ледяная вода, то Резерфорд уверен – опрокинулись бы здесь. Или вон, к той скале прижал бы Бет спиной. Не сдержался бы, не в силах ибо.
И приходится окунуться с головой, дабы унять себя, когда Бет все же отстраняется, с явной неохотой. Погружаясь в реку, на спину ложась, Каллен наблюдает за тем, как она уходит, как ее стройное тело белеет в полумраке, и отчетливо осознает, что в холодной воде ему стоит провести чуть больше времени, чем предполагал вначале.
Прикрываясь, несмотря на темноту, Каллен вышел из воды, и подхватил свой плащ, сброшенный, еще когда только остановились на привал. Вытерся – кругом хоть и тепло, а вот одеться его тянуло, да поскорее. И доспехи надеть – в отличие от Бетани, которая столь беспечно решила обойтись одним только плащом. «И бесстыдно», - но смущение это радостное, когда он смотрел на ее голые колени, выглядывающие из-под пол плаща. Быстро оделся – пока хватит только штанов да рубашки. Надо костром заняться, пока все не погасло, - без сожалений отправив туда тушку, Каллен подбросил еще несколько кусков горючего камня, раздул пламя – то поднялось бледноватыми желтыми лохмами.
- Попробуем, - в тон Бетани рассмеялся он, но на то, как она разделывает тушку, уставился, сдвинув брови. Да потом, право же, - склонился к ней, перехватывая скользкие от крови глубинного охотника руки, вынул из них и злополучную добычу, и кинжал. Вытер пальцы Бет мокрой полой своего плаща, уперся взглядом в ту самую пресловутую застежку.
- Да… вещица необычная, - что за «друг» такой? – Это что-то означает? – палец обвел по вычеканенным на фибуле звездам. «Семь», - рисунок дерева также не походил ни на один, прежде виденный Калленом. Фибула тяжелая, увесистая, хорошей работы, и явно дорогая.
«Дорогая сердцу?» - от него не укрылось, как Бет немного напряглась. Сжав ее запястья, коротко, Каллен подхватил и тушку глубинного охотника, и кинжал – «сильверитовый, однако», - и шагнул к реке, что тихо плескалась водой о камни.
- Оденься. Знаю, Стражи редко болеют, но мало ли, - хватит уже соблазнять этой мелькающей под плащом  высокой грудью, что соском нет-нет, да выглядывает. Этими коленями, бедрами, и тем, что… - он коротко потряс головой, зажмурившись. Надо сосредоточиться на том, что делает, - искоса посмотрел на подошедшую Бетани – все в том же плаще, но рубашку уже накинула. И колени все равно голые, - он переглянулся с ней, улыбаясь, как дурак, едва не лишившись пальца – сильверитовый кинжальчик был острым, как бритва. Шкуру глубинного охотника резал, точно бумагу. Справится и с пальцем, - Каллен уставился на темную воду, видя отражающиеся в ней голубые искры и линии лириумной жилы над головой.
Пока что все хорошо. И даже пить не хочется, вопреки всему, - Бетани прижалась сбоку, щекой к плечу. И Резерфорд ощутил, как обоих пронзило одинаково – «да неужели же это действительно происходит?»
- Сейчас обязательно должно что-то случиться, - сдирая шкуру с твари, помогая себе кинжальчиком, негромко проговорил Каллен. – Или земля разверзнется, или порождения тьмы нагрянут, или что еще. Например, Искатели Истины найдут нас здесь – впрочем, я даже буду им благодарен. Потом, позднее, - глаза Бетани искрились смехом. «Снова», - окровавленная рука потянулась обнять ее за плечи.
«Как в насмешку», - именно здесь и сейчас все это произошло. Мысль преследовала неотступно, постепенно сменяясь пониманием того, что, возможно, им только Глубинные Тропы и остаются. Дабы было где спрятаться от осуждения, от законов и догм, которыми, пускай и нарушили однажды, все же остались скованы.
«А есть ли кому-то до этого дело?» - в последние годы Каллен столько раз смотрел на закон сквозь пальцы, что сбился со счету. И…
«Но ведь она не такова».
«На нас возложен долг, от которого нельзя отречься», - он знает эти слова клятвы Серых Стражей. И никакая страсть не заставит Бетани… а, пустое это все. Лучше наслаждаться тем, что есть, а скверные мысли пускай вон, течением уносит, как кишки глубинного охотника.
Тушка, капая водой, влажно поблескивала над костром, насаженная на кинжал. Каллен осторожно коснулся кожаного шнурка на шее Бетани, вынимая нагретый телом серебряный кружок, и улыбнулся ей. Давненько он не видел своего старого талисмана, - погладил большим пальцем, и уставился на застежку плаща. Снова.
- А кем был твой друг? – Резерфорд опять легонько коснулся изображения дерева. – Дерево… Долийцем, что ли? Сомневаюсь… – вряд ли у тех водилась бы такая вещь, вряд ли бы они стали дарить это человеку. После общения с Мерриль Каллен это очень хорошо понимал.
- Он нездешний, ты говоришь?
«Кто-то важный для нее?» - и, пусть разум и понимает, что не должны ничего друг другу, что расстались, разошлись три года назад, сердце все равно прожигает, будто раскаленными углями, ревностью.

Мысль о семи камнях, «через которых можно разговаривать на большом расстоянии», застревает в голове отчего-то неотступно. Вот бы обладать таким! Маги Кругов, и не только, империи Тевинтер, в том числе, Да и слова Бетани о каком-то чужаке из далекого королевства («неизвестного?») заставляют Каллена хмуриться. Он подкован в геральдике, и осведомлен о многих знатных родах Тедаса. Кроме разве что тевинтерских, - «тевинтерец?» - но, будь оно так, Бетани бы так и сказала. Не стала бы наводить тень на плетень, рассказывая о неком принце, оказавшемся…
«Оказавшемся», - Каллен наклоняет голову, сдвигая брови, чувствуя, как сердце будто в костер падает, к почившей тушке первого из глубинных охотников. Бет не говорит напрямую, что была с этим неизвестным – «принц, надо же», но все понятно из ее слов. Из вопроса.
«Выходит, е г о  ты сочла достойным себя», - ярость вспыхивает в нем, незнакомо почти, словно уголья в костерке – от дуновения сквозняка. Во рту резко становится сухо, Каллен глотает воду из набранной снова фляги, которая скрипит под стиснувшей ее рукой. Он не должен – нет, не должен, но от одной мысли, что кто-то другой касался этого тела, что Бетани улыбалась кому-то другому, и сладко стонала в чужих объятьях, его сводит самой лютой ненавистью к тому ублюдку, что посмел посягнуть на его.
«Нет», - осознание приходит быстро, ударом почти что стыда. Хватит – не мальчишка уже, незачем. Когда расставались шесть лет назад, обещали лишь помнить. Но в верности не клялись – разве что, Каллен с трудом мог помыслить себя с какой-то другой женщиной. Особенно, поначалу, после расставания – а затем уже и вовсе незачем стало. Не до того.
- Нет, - он качает головой, не глядя на Бетани, но затем все же поднимает голову. Глаза встречаются – он смаргивает, под странное пение-гудение в голове, невнятное, но надоедливое. – Когда… после того как мы с тобой… попрощались, я… ну, ты понимаешь, - красный платок лежит здесь же, рядом, на храмовничьей кирасе, спуская языком-лоскутом – Каллен чуть кивает в его сторону, пряча смущенную улыбку. К тому же, даже будь тогда еще рыцарю-капитану до интрижек с девицами, то любые поползновения его в эту сторону оказались бы пресечены свирепой начальницей. Так всегда было – и это никого не удивляло. Не удивило и потом, после восстания магов.
- А потом не было времени на это все, - и то было правдой. Где задумываться о развлечениях и девицах, когда город еле-еле жив? Так вот и вышло, что только Бетани и была все это время его если не любовью, то памятью. Почти все время.
После того послания от Командора Кларель, написанного рукой Бетани, после того, как узнал, что с Мерриль его пусть бывшая, но возлюбленная, переписку ведет, а ему и строчки не черканула, сэру Каллену дорогого стоило удержать лицо. У черной его меланхолии появился лекарь – светлой памяти сержант Патрик Райли, да примет Создатель его развеселую душу. Это он хитрым каким-то чутьем понял, что рыцарю-командору срочно необходима разрядка, отдых, передышка, иначе не поздоровится всем Казематам. А то и Киркволлу – подпоив вначале, Патрик отвел командира в «Цветущую Розу». Вот же дела какие – людям негде было жить, последний медяк отдавали на общее дело, но заведения вроде «Висельника» или «Цветущей Розы» процветали, несмотря ни на что. В иное время церковник Каллен негодовал бы, теперь же смотрел со снисхождением – малые радости тяжелых времен. Куда без них – а с ними, действительно было легче. Однажды стало легче даже и ему.
Патрик отвел его, тайком, естественно, к каким-то своим приятельницам. «Чтобы все было тихо», - так сказал здоровяк сержант, и все действительно было тихо. Каллен бы и лица той девушки, что была с ним, потом не вспомнил – не потому что был пьян, а потому, что закрывал глаза.
И, пусть и мерзко от себя стало позднее, усилия Патрика даром не пропали. И той девушки, ласково нашептавшей в ночи ему, что все проходит. Для него – не прошло, но болеть стало ощутимо меньше.
Но было и еще кое-что. Одному Создателю ведомо, как и откуда, но одна из магесс Круга, по имени Идунна, некоторое время спустя после того случая словно положила глаз на сэра Каллена. Следила внимательным взглядом серых глаз, а волосы ее ниспадали на лоб точно так же, как когда-то у Бетани. Иногда подходила заговорить  - поначалу рыцарь-командор не обращал внимания на ее намеки, слишком погруженный в свои дела. Затем же стал сторониться – подменять одно другим было незачем, но и иметь постоянно пред глазами напоминание о возлюбленной было непросто.
Он справился. А кошмары… что же, одним больше, одним меньше – «хуже уже точно не будет». Ничего – пережил, и даже дотянул до этой вот минуты, когда может коснуться руки той, о ком грезил.
«Значит, это память о друге?» - металл кажется тепловатым на ощупь, когда Каллен снова касается фибулы – та послушно расстегивается, открывая обтянутую льном высокую грудь. короткая шнуровка ничего не скрывает – напротив, лишь возбуждает интерес. И не только интерес, - но Каллен вновь касается залоснившегося от долгой носки кожаного шнурка, достает ту самую счастливую монетку. И поцелуй, которым накрывает губы Бетани, потянув ее к себе – требовательный, властный почти. Моя, раз носишь мою метку. Раз помнишь меня, - и она не противится, а лишь плавится под руками, нежная и податливая. Еще немного, и…
- Этот же тоже так сгорит, - шепотом говорит Каллен, когда поцелуй все же разрывается – не хватает воздуха. От жарящегося глубинного охотника уже действительно, идет легкий дымок. Чувствуя под ладонью нагое колено Бетани, которое только что сжимал, он с трудом отстраняется от нее, и легонько тыкает жарящуюся тушку концом своего ножа. Вроде как, еще не готово, - так удивительно удобно лежит рядом с костром его красный командорский плащ. И плащ Бетани тоже пригодится, - он раздвигает колени возлюбленной ладонью, видя в ее глазах отражение того же, что чувствует сам.

… На сей раз глубинный охотник не сгорел. И даже местами прожарился, - отрывая крепкими зубами жесткое, немного горьковатое мясо, и глядя на сидящую напротив Бетани, Каллен смеется. Лежат возле костерка, будто сбежавшие в ночь любовники, укрывшиеся в какой-то пещере. Лириумный потолок над головой – словно звездное небо.
И более не смущает его смотреть на Бетани, обнаженную, все тем же плащом укрывшуюся. И серебряная застежка-фибула больше не мозолит глаза. Тела льнут друг к другу, согреваясь теплом. Неправильно это, но мысли о невзгодах и опасностях словно за пределами пещерки оказываются. И тьма больше не давит на них, а жесткий камень под спинами сейчас желанней самой мягкой кровати. Ведь вместе – неважно, сколько времени отпущено Создателем им на сей раз. Сколько времени у Каллена, - он снова тянется за фляжкой с водой, и, найдя ее опустевшей, беспокойно стискивает зубы. тоже – признак; но, вдохнув запах волос Бетани, еще влажных после купания, смиряется. Смиряет себя.
- Поспишь? – пока она рядом, он не уснет. К лучшему. О своих кошмарах сейчас не думается, хотя Каллен знает – без лириума они подступят к нему с новой силой.
Но, возможно, сейчас все будет иначе? – рука касается гладкой белой кожи, скользит по груди. Дыхание Создателя, они теперь еще ближе, чем раньше. И Каллен почти не боится того, что грядет, - «простите, братья» - рыцарю-командору каяться бы за то, что творит, и молиться за упокой душ погибших, но ни одна молитва сейчас на ум не идет. «Я жив», - и в этом сейчас, поистине, есть смысл и суть. Высшая – «живой, я живой. И она – жива».
И братья бы поняли его.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-20 12:14:23)

«… - Нравится, милый? – какой я тебе «милый», хочется сказать Каллену, но он только кивает, наклоняет голову низко – так, как хочется ей. Смеющейся, с томными серыми, почти злыми, но опасно влекущими глазами, в которых вспыхивает желтоватый огонь. Она – два лица; лицо и прошлого, по щеке которого тянется кровь, становящаяся алым лоскутом, и из настоящего, тревожного и неотвязного – и по ее щеке тоже тянется кровь. Кто обидел вас, так спросил рыцарь-командор. Ничего, я упала сама, отвечала она, отворачивая в тень лицо со следом латной перчатки. Не надо разбирательств, и вокруг пальцев ее засветился нежный белый огонь, затянувший рану. Со мной все в порядке, говорила она, и говорит сейчас, склоняясь над ним, опаляя дыханием, похожим на ледяные кристаллы.
«Уйди», - выдыхает Каллен, ощущая, как потрескивающим льдом сковывает его руки и ноги, но она не уходит. Склоняется над ним, блестя глазами, чужими, и одновременно столь похожими на те, родные… когда он видел их в последний раз? – они распахиваются мертвыми желтыми огнями из багровой пелены, в которую его захватывает, как в стремительный бурный поток. «Нет», - снова кровь кругом, снова вой и стоны умирающих; окровавленные руки тянутся изо льда, по которому Каллен скользит. «Кровавый лед», - спаси меня! – крики режут слух, но чуть только повернись к ним – и расползутся гниющей плотью. «Все, кого ты должен был спасти – мертвы», - восстают, гремя доспехами, его мертвые братья – те, кого он оставил во тьме. «Сэр!» - стройно, слаженно выкрикивают. «Рыцарь-командор!» - и идут за ним, распухшие, - когда успели разложиться, ведь прошло так мало… времени?!» - идут, присоединяясь к свите мертвецов.
- Смилуйся… Создатель, - стихи Песни Света не идут на ум, он захлебывается кровью, и нечем дышать. Его зовут – окликают на сотни разны ладов, мертвецы Твердыни Кинлоха, мертвецы моря, мертвецы Киркволла – все, за столетия и тысячелетия, казалось. «Каллен!» - отзывается эхо от стен кипящим, будто кровь, в которой идет по пояс, ужасом.
- Каллен!.. – и вот, снова ее лицо – перед ним; плещется кровь в темноте, неподалеку, и звук ее ударяет по слуху. О н а  склоняется над ним, и больше не скалится в ехидной улыбке;  все это Резерфорд осознает за долю секунды, прежде чем с силой отпихнуть от себя Бетани, резко сев.
- Изыди! – лед все еще сковывает его, но в крови резко вспыхивает непокорное синее пламя лириума. Лириума? – у него не осталось сил, и остатки искр жгут, выжигают, сводят с ума, нет, проклятье!..
- Бет… - в темноте, под светящимися, но почти не дающими света лириумными жилами, слышен хриплый, судорожный выдох. – Бет, прости.

… - Все храмовники страдают ночными кошмарами, но мне повезло меньше остальных. Из-за случившегося во время Мора, отчасти, - какой тут уже сон – собрались, подхватились в молчаливой спешке, в неловкой тишине, и двинулись, ведомые чувством направления Бетани. Каллен избегал смотреть в ее сторону – чувством вины, и страха глодало так, что чудом только один скелет от него не остался, громыхающий костями о доспехи, - он потряс головой, отгоняя воспоминания о недавнем кошмаре. И о мертвецах – о тех, кого оставил позади себя. Посмел выжить, а они остались там, под завалами.
«Доподлинно ты знаешь лишь о двоих», - это ничего не меняло для взбесившейся калленовой совести. Он должен был все предвидеть, все понять, все предугадать! – шаг замедляется на мгновение. Каллен оборачивается на тьму, почти готовый скомандовать Бетани повернуть назад.
«Безумец. Что же ты делаешь?» - тихо лязгает что-то внутри него, и рыцарь-командор выдыхает с облегчением. Судорожным.
Снова лириум, чьи жилы теперь чудятся ему повсюду. Синие проблески нитей, смертоносные – сырой лириум опасен для жизни, а теперь еще и поющие. Синие, словно вода под небом в ясный солнечный день. Пить хочется…
- А лириум… - если разговариваешь, то так все проще, факт. Хоть и почти не спасает от нарастающего безумия, в которое так легко соскользнуть. Точно по льду, которым сковывала его тело привидевшаяся на сей раз Идунна.
- Лириум спасает от них. Делает тебя сильнее. Спишь спокойней, и не боишься ничего. У храмовников с возрастом очень часто начинает развиваться паранойя, из-за кошмаров, в том числе. И я к этому близок, - рассказывать ей о том, что пережил, или пусть его? Пускай Бетани запомнит Каллена не жалующимся куском безумного дерьма, который вроде как почти что поднял на нее руку, но… кем-то, заслуживающим памяти.
- Я принимаю лириум уже больше десяти лет. Это неизбежно, - выдыхает он во тьму, чувствуя, как по рукам пробегают короткие судороги. Непрошеные, но сильные – эдак он и меча в руках удержать не может, если понадобится.
- Куда мы идем? – она не смотрела карты, так ведь? Куда она ведет его? кровь вскипает мгновенным бешенством. «Кровь» - «вы доверились магу крови, сэр Каллен?» - лириумными огнями загораются во мраке два глаза, и Каллен чуть ли не впервые в жизни не знает, как именно возразить этому голосу.
Безумие, - он встряхивается, отгоняя от себя образ прежней рыцаря-командора Киркволла. Мередит мертва – и статуей стоит в назидание потомкам посреди Казематов.
- Нет… все в порядке, - «я в порядке». «Пока держусь. Пока помню Мередит – не позволю себе сойти с ума»; он стискивает зубы, отгоняя от себя сладкое пение-гудение лириума не желая слушать.

«Должен же быть способ…» - загореться бы надежде от этих слов, но слишком давят своды Глубинных троп на плечи Каллена. Все чудятся ему, попеременно, то мертвые синие огни лириумных вспышек, то багряные отблески кровавых волн. Плещется что-то, плещется в ушах… шумит, будто море. Недремлющее, - каменные плиты под ногами вдруг качаются, будто палуба корабля. На Резерфорда накатывает, очередным проклятым воспоминанием – скрип снастей и досок, душный смрад нижней палубы… рокот волн. Почти ненавистный, - каким-то чудом он все же не теряет равновесия. И, сморгнув, смотрит на встревоженную, почти что заметавшуюся Бетани.
«Она не знает, куда мы идем», - мысль на удивление спокойная. Как последняя капля воды, уходящая в постепенно раскаляющийся песок безумия. Каллен почти что видит ее – кристально чистую, ледяную. И останавливается возле Бетани, резко схватив ее за руку, не давая больше вредить себе – по костяшкам пальцев расползаются синяки, заметные даже в полумраке.
- И как ты этим поможешь делу? – проклятая жажда замучила его, в горле сухо, и голос – чужой. – Успокойся и сосредоточься, - будто другой Каллен разговаривает сейчас с Бетани, сухим скрежетом лириумных кристаллов под кадыком. Он кашляет, стараясь прочистить горло, но уже знает, что это бесполезно.
Короткий глоток из фляги – так, скорее успокоить себя. Не позволить руке затрястись. Вдохнуть поглубже – дела их плохи. Но прорывается, прорезается новой уверенностью голос Бетани, и паника, что удушливой кровавой волной так и плеснулась под ногами, все же отступает.
«Создатель не допустит», - отчаянная вера, привычный сук, за который хватался в самый черный миг, вновь подворачивается под руку, которая уже кажется менее нетвердой. А слово, обращенное к нему - «любимый» - на миг будто вышибает любую лириумную и не-лириумную дурь, заставляя позабыть о любых невзгодах. В темноте не увидеть, но Каллен вспыхивает, до ушей, точно мальчишка – и улыбается. Безумие клокочет где-то в глубине, унявшееся, точно приуснувший вулкан.
«Все же, безумие?» - мир сейчас состоит из мелочей, наиболее важных мелочей. Запоминать дорогу, которой идут – о, с этим проблем никогда не возникало. Достаточно вспомнить страшную запутанную сеть подземных ходов Клоаки. Сколько дерьма пришлось там перелопатить, и в образном, и буквальном смысле – хватило бы, чтобы заполнить Костяную Яму.
Запоминать дорогу. Слушать биение собственного сердца, не позволять участиться – а отзвуками в ушах все еще отдается это самое слово; рыцарь-командор слегка встряхивает головой и коротко смеется, вполголоса. Движение отдается резкой болью, заставляя оборвать смех.
Вот и еще последствия, - на лбу опять выступает испарина. Проклятье, ему самому это уже надоело, - он переглядывается с Бетани, чьи темные глаза блестят в полумраке, будто два отполированных кусочка гагата, и кивает ей.
«Да. Все будет хорошо», - осторожно разминает шею, заставляя занемевшие мышцы расслабиться.
- Если только там ничего не завалило, - остановившись у стены, он прислушивается. Впереди – темный поворот, один из бесчисленных. Проходили они уже здесь? Паника снова тянется к нему, из темных углов, но Резерфорд вслушивается, пытается почувствовать.
- Оттуда идет сквозняк, - спустя некоторое время говорит он, снова чужим голосом, но это лишь потому, что в горле снова пересохло. – Есть проход, - и указывает на левый коридор – остановились у развилки.
Одинаковые шансы и ошибиться, и заблудиться, и обрести удачу.
По шее снова проходит болезненный импульс. На сей раз Каллен почти не морщится – кажется, та самая слабость, позволяющая слабость демонстрировать, его отпустила. Только щекам еще жарко, - внимательный, ласковый взгляд на идущую рядом Бетани. Маленькая рука с наливающейся багрянцем ссадиной на костяшках; короткий поцелуй, говорящий обо всем.
- Когда перестаешь употреблять лириум, - как будто продолжая тот самый разговор, ибо синеватые жилы тянутся, незримые – их нет сейчас, в коридорах, но они совершенно точно поют за плитами. Поют и зовут, - то становится больно. Не настолько, что нельзя терпеть, на самом деле, но тело может не слушаться тебя. Хочешь поднять руку, и не можешь. А остальное… я уже сказал тебе. И ты видела сама, - если Бетани снова потеряет присутствие духа, им конец. Ибо ее отчаяние все же перекинется на Каллена, и кровавое море накроет обоих теплой волной смерти.
«Кровь», - болью пульсирует в голове, горло опять сжимается. Но на обеспокоенный взгляд Бет Резерфорд отвечает лишь покачиванием головы – дескать, все в порядке.
- Я держусь, - просто говорит он, и они идут дальше.  – Пора бы начать делать метки на стенах, ты не находишь? – и, долго не рассусоливая, он поднимает с пола осколок плиты, и делает шаг к жаровне-светильнику… а затем склоняется ниже, рассматривая, осколок ч е г о все же подобрал.
- Бет, взгляни, - осколок плоский, тяжелый, отколовшийся от явно обработанной кем-то разумным каменной плиты. Подняв глаза, Каллен видит очертания на стене, в оде как барельефа.
- Ну-ка, - неужели Создатель все же не оставил их? – «да как ты вообще мог такое подумать, болван?» - отчистив барельеф от засохшей грязи и вековых наслоений пыли, они видят гномьи знаки.
- Самое время вспомнить то, что я видел в библиотеке Казематов, когда старался не уснуть во время стражи, - так себе шуточки, но это лучше, чем постепенное погружение в себя. – Но ты, наверное, разбираешься в этом куда лучше, чем я? – он слегка касается тонкого, запачканного пылью запястья, снова смотрит в эти поблёскивающие темной тревогой глаза.
«Скоро мы и узнаем, можно ли», - можно ли избавиться от этой шипящей в крови проклятой змеи.

за друзей, которых с нами нет,
за дружбу прежних лет
пьём горькое вино.
за друзей, и скажем лишь одно -
"вы с нами всё равно,
всё равно".

- О Патрике? – голос Бетани выводит Каллена из размышлений – сидел, глядя на огонь, который то и дело недовольно шипел от попадающих на него сверху капель. Тусклым воском поблескивают в отсветах костерка веками поднимающиеся сталагмиты, словно гигантские уродливые свечи, отлитые косороуким свечником. – Зачем? – рана его еще слишком свежа. Осознать, что здоровяка-сержанта больше нет в живых, рыцарь-командор успел. Как успел и отгородиться, - собственное сознание сейчас представлялось чем-то стеклянно-хрупким, на что не то что дышать боязно – посмотреть в его сторону. Все для него снова складывалось из мелочей – костерок, навес, тепло женского тела рядом. Шелестящий по длинным волосам гребешок; отливающие темно-бронзой пряди – мягкие блики на границе зрения.
Меч на бедре, тяжесть доспеха на плечах – все привычно. Жажда почти не мучает, спасибо отвару эльфийского корня – немало такого было выпито в эльфинаже, поистине, - он слегка улыбается, и лицо кажется чужим, деревянным. Но меченый край губы все же чуть вздрагивает; огоньки загораются в глазах, будто ветром памяти полыхнуло по углям.
- Прости, - хотел было пояснить, что не знает, что сказать, но тут Бетани несказанно его удивила. Взметнулась на ноги со свирепым воплем, так, что Каллена даже оглушило на мгновение. Он попытался перехватить из ее рук бутылку, выуженную из мешка, но не тут-то было – Бетани не давала, вырывала.
- Да что там такое? – прилепленный к горлышку клочок бумаги хрустнул сургучом, и с глухим шорохом сгорел в пламени костра. Капли сургуча, словно запекшаяся кровь, блеснули напоследок – Резерфорд сморгнул, а затем чуть удивленно поднял брови, глядя на протянутую ему бутылку. Понюхал, удивляясь несколько неловкому выражению на лице Бетани, затем взял, приложился слегка. «Виски», - и, ощущая, как по груди разливается янтарное тепло, заговорил:
- Он пошел в храмовники, чтобы не умереть с голоду. Старший из девятерых детей, откуда-то из ферелденского захолустья, - усмешка – оба они тоже из той еще глуши. Хотя Лотеринг, право, и побольше Хоннлита будет. – Все жалованье домой отсылал. Уверен, те, кто принимал его в Орден, были или пьяны, или… - фразу Каллен не закончил, только чиркнул себя по виску, немного нахмурившись. – Дисциплина хромала. Как только ухитрялся удержаться в звании и в Ордене при Мередит – все Казематы диву только давались. Но сражался, как демон, пил, как гном, а веровал истовей иных. Все сетовал, что храмовникам Круга жениться нельзя. Была у него подружка… Эсме… Эсмеральда, что ли. Из Ривейна, - смуглокожая, с копной волнистых черных, будто смола, волос – ждет небось Патрика, другим отказывает. – Незадолго до тех событий в Киркволле хотел просить о переводе. Чтобы не в Круге служить – и с ней перебраться куда-нибудь, где потише. Только Мередит разве отпустила бы? – огонь взметается согласно, потрескивает прогоревшим куском горючего камня.
А потом уже и уходить стало невозможно. Хотя многие ушли, когда Киркволл едва не погиб. Патрик остался, Эсмеральда – тоже.
- А потом он остался в Киркволле. И помогал ему, - «помогал мне». Веселый, душевный, хитроватый – теперь навеки останется здесь. Во тьме Глубинных Троп, близ безымянного тейга, и если столетия спустя эти скалы вскроются, и обнаружатся останки погибшего сержанта, то кто поймет и вспомнит значение меча милосердия на его покореженной кирасе?
«От Ордена почти ничего не осталось. Ни чести, ни достоинства, ни памяти», - Каллен опустил голову, под мерное биение синеватых вспышек в виске, слева. Снова накрывает его, да что ж такое, - еще глоток. Но не виски уже – бутыль вернул Бетани, а отвара эльфийского корня. Терпкий привкус снов напомнил ему эльфинаж, и то, как…
- Мерриль поначалу Патрика боялась. Затем привыкла. Даже подружилась. Он со всеми ладил – такой человек. Пусти его к порождениям тьмы поговорить, он и их бы уболтал. Уверен, он сейчас пеняет мне за то, что я ему этого не позволил, - если дух, которым стал Патрик, если душа его у Престола Создателя сейчас слышала Каллена, то, наверное, очень уж надрывала свой призрачный живот, само собой, от смеха.
- Мерриль очень помогала мне все эти годы. Мне и Авелин. Благодаря ей и ее эльфам Киркволл смог подняться... в том числе. Странная она, конечно, но безобидная. Временами, - хмыкнул рыцарь-командор, вспоминая кровавую магию, струящуюся по ручкам-веточкам маленькой долийки. – Отважная до глупости, - он искоса взглянул на Бетани. – Мне рассказали, почему она решилась покинуть свой клан. Авелин, - о, без этой женщины – несущей колонны, способной нести колонну – они вообще ничего бы не добились и не смогли. Железная дисциплина, помноженная на уважение – порой Каллен тихо завидовал Авелин, которая была на своем месте, словно первый гвоздь, вбитый в стену строящегося дома. И прекрасно помнил еще по мирному времени свои с ней споры, и то, как зло брало на эту упрямую женщину – и как затем позднее оказалось легко и просто с ней работать. Пока дело не касалось полномочий городской стражи. Тут Авелин Валлен проявляла типичное для большинства ферелденцев мабарье упрямство – и ферелденец Каллен, зная, что связываться с сукой, обороняющей своих щенков, связываться стократ опасней, чем с самым матерущим кобелем, уступал.
- Если что-то все же случится, Авелин за Киркволлом присмотрит. И Брану спуску не даст. Справятся, - он чуть усмехнулся, невесело. – Если бы я мог покинуть Орден, ты спрашивала меня, то чем бы я занялся… так вот, даже и не знаю, - вот так неспешно и явилось осознание того, что, поистине, случись чего – и с городом, который уже поднялся с колен, ничего не будет. Он проживет и без Каллена, выхоженный им златокрылый орел, - тяжкая мысль, но без горечи.
Всё однажды приходится отпускать.
- За друзей, - лаконично произнес он, делая добрый, глубокий такой глоток – не закашлявшись, не поморщившись.
Патрик одобрил бы. Виски был ферелденским.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-04-02 14:57:43)

«Где семья, где… ты», - Каллен быстро вскидывает глаза к чернеющему потолку, с которого срываются капли. Если забыть о вони подземелий, о давящем потолке, то можно представить себе, что сидят под навесом дождливой ночью, - чего только не станешь думать, когда в смущение вбивает, будто ударом кулака, - он сильно сглатывает. Как и прежде, по щекам ударяет огнем. Быстро же он вспомнил, как краснеть, - Бетани невыносимо близко, и в то же время далеко. Слова ее – словно вывороченные камни, словно выпущенный наконец-то из старой раны гной. «почему я?» - задавался Каллен порой вопросом, думая о том, чем же привлек однажды эту улыбчивую – тогда еще улыбчивую, с ямочками на щеках, красивую девчонку. Маг и храмовник, старая песня о запретном… надоевшая до боли в зубах.
Но теперь ямочки на похудевших, побледневших щеках Бетани поблекли, спрятались. И сама она стала другой, как если бы скверна, бегущая в ее крови, навеки изменила ее прежнюю солнечную красоту, сделав, правду сказать, еще более привлекательной. И – роковой; только глаза светятся по-прежнему солнечно. Звякает о камни отставленная бутылка с виски, и карие глаза Бет снова напротив. Не улыбнуться ей – невозможно; маленькие руки дергают ремни его доспеха совершенно понятными движениями. Тихая боль пронзает левый висок – «снова ты», - утомленно думается Каллену, тогда как ладони его медленно притягивают Бет к себе, за талию. И он вздыхает, прикрывая глаза, прижимаясь больным виском к мягким темным волосам, кладя подбородок ей на плечо, будто усталый пес. Сердце начинает колотиться, все ускоряясь – «по-че-му, по-че-му» - «почему ты не забыла меня?» - если бы ощущал себя достойным ее, если бы имел право на нее спустя столько времени, то не скребло бы висок сейчас, вместе с этой вопросительной болью, точно крючком.
Наверное, им обоим было это нужно. Раз уж так сложилось, почему не забыли друг друга, почему смотрят друг на друга, да, с любовью, хотя сам Резерфорд зарекся бы объяснять, что ощущает на самом деле. Лириумный дурман, ломка, и общее смятение не дают ему мыслить здраво, но она, Бетани, не сомневается – я здесь, говорят ее глаза, я больше не далекий образ, к которому можно обращаться в миг тоски и отчаяния.
«Все это как-то неправильно», - в груди что-то трескается, с глухой и надсадной, но отчего-то затем приносящей облегчение болью. Горячие губы будто вталкивают в его легкие воздух, и все затем становится неважным, почти стремительно – оба вспыхивают, стоит только прикоснуться друг к другу.
Столько лет вдали друг от друга – многое нужно наверстать, - и, когда Бетани с придыханием смеется в его губы, сияя глазами, точно золотыми звездами, Каллен ощущает, вновь, как что-то срастается в его душе.

- Поспи, - их никто не тревожит. Удивительно, в этой части Троп – они до сих пор никого не встретили, не считая нескольких стаек глубинных охотников. Те даже не нападали – испугавшись, скрылись. И порождений нет, - тела, укрытые плащом, льнут друг к другу, как будто сплавившись. Почти жарко, да что там – жарко, но отстраниться невозможно. И не от того, что по крови еще гуляет отголосками наслаждения, дышится тяжело – Резерфорд чувствует, как подкатывает новая волна безумия. И горячие плечи Бет, что он обнимает – якорь для него сейчас, та самая скала, за которую он держится, чтобы не унесло  открытое море. Сильно вдыхает ее запах, прикрывая глаза, с часто колотящимся где-то в горле сердце – очень хочется запомнить ее. Оставить в себе вот так.
- Поспи, пожалуйста. Я привык мало спать из-за кошмаров, - больше можно не скрываться. Ближе, яснее, чем эта женщина, вряд ли кто-то знает Каллена – «и то, мы не виделись с ней почти три года». А сколько до этого раз? – поистине, обоим попросту нужен был кто-то, о ком можно думать. И кому хотеть вернуться, встретиться – мысль эта вызывает улыбку. Что, если юношеское увлечение так и осталось таковым, а они,  бесконечных разлуках, его возвели чуть ли не в культ, бесконечно же скучая?
Нет ответа, и не будет.
- Поспи, - губы у нее теплые, и слова Каллена будто бы ловят, чуть изгибаясь в улыбке. Да, надоел своими увещеваниями, знает.
- Порождений ведь рядом нет, так? И новый Мор не случится, пока ты спишь, - тихий шепот, под тихий же ее смех. Да, уху щекотно. Да, так вот хорошо, - еще плотнее, еще… теплее.
- А старый однажды забудется. И я тоже забуду его, - выдыхает Каллен в темноту. – Когда начался Пятый Мор, маги Твердыни Кинлоха восстали, - все мешается перед глазами – пламя и кровь тех лет с кровью и пламенем недавними, уже времен Казематов. – Я был там, - «зачем ей это знать?» - вскидывается шипением лириумная змея. Истончившаяся, полупрозрачная, но схватывающая горло все более крепкой петлей, - Резерфорд, не открывая глаз, шарит рядом с пологом. Рука натыкается на полупустой мех с водой – привстав на локте, он пьет жадно, затем вновь ныряет под плащ, в ласковое, будто солнечное, тепло тонких рук.
- Магия крови. Одержимые повсюду. Огнь, кровь, мертвецы… мои же братья по Ордену оборачивались против меня, одурманенные магией крови, - и именно магессу крови сейчас бывший храмовник Твердыни Кинлоха сейчас сжимает в объятьях, и внутри него ничего даже не шелохнется привычным ужасом – только ширится необъятная скорбь.
- Они добрались и до меня, заперли в магической клетке. Добрались. Маги крови, - висок просверливает гудящей бело-лиловой вспышкой, пульсирующими ребрами круга, за который не было хода. – Рылись в моей голове. Подсматривали, - «а ты тоже так умеешь, Бет? делала?» - шипит змея, и пальцы вздрагивают, чуть сжав ее плечи. Каллен резко выдыхает, ибо руки готовы были сомкнуться на ее шее, а вопрос – вырваться, тем самым змеиным шипением.
- Меня спасла она. Та, которую я… Героиня. Серый Страж. Солона, - волосы у Солоны Амелл такие же темные и длинные, как у Бет. «Они еще и родственницы», - давно уже думано-передумано об этом все, но вспоминать о той встрече, об очередном видении, насланном малефикарами и демонами… проклятье.
- Потому – лириум. Он дает силы не помнить, - черный потолок надвигается, опускается все ниже, и Каллен постепенно проваливается в забытье.

Холодок касается кожи. Что-то жесткое – под боком, что-то мягкое и теплое – рядом
«Почему?» - он медленно открывает глаза, щурясь в почти кромешную тьму. Где он? – рука сама тянется к чему-то шероховатому рядом. Жесткое, на ощупь – кремень. Кресало, - высекает искру, глядя перед собой. Короткая вспышка выхватывает из тьмы продолговатые, снизу тянущиеся… колонны? Что это? – рядом – движение, и свет.
Женщина? – над обнаженным плечом ее, приплясывая, танцует серебристый огонек.
«И почему я с женщиной? В пещере?»
- Кто ты? - он не давал обета воздержания, и в то же время, не таково его положение, дабы предаваться любовным утехам так вот запросто. Он – храмовник.
«А кто – я?» - прожигает медленным ужасом, что так и застывает во взгляде.
- Благословенны хранители мира… защитники… справедливости, - медленно падают слова, будто капли воды с потолка. Обреченно.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-04-10 15:54:56)