Кажется, от привкуса стоячей морской воды Ардженту уже никогда не избавиться. Как и от ощущения пальцев мертвецов — склизких водорослей, что вели по лицу, что оплетали-тянули, опутывали, и влекли на дно.
«Жалко арбалет», — мимолетно думается. Его пришлось бросить, хотя, если рассудить, далеко не самый благоразумный поступок.
После воды кольтам потребовалась чистка и сушка, а вот арбалету было бы хоть бы хны. Если б было кому из него стрелять, — то страшное чувство, когда то ли вниз тебя тянет, то ли в бесконечную толщу воды несет, вверх, ему не забыть никогда.
По виску снова потянулась капля — то ли воды, то ли пота. Запах бензина в автомобиле отчего-то казался отчаянно резким, и Крис вдыхал его, будто самый свежий воздух.
Мерцал навигатор, на экране которого творилось что-то невообразимое. Словно все магнитные поля единовременно рехнулись, и сейчас транслировали на него карту трасс – потусторонних трасс. Кажется, вглядись немного – и уловишь очертания лестниц и берегов, а в бесконечной ряби отразится мёртвое море, в которое пришлось нырнуть.
У сердца, оказывается, тоже есть какой-то предел – в том, как оно может колотиться. На последнем гребке-рывке, уже зная, что погибает, и одновременно неведомо как успевая благодарить самого себя за то, что умеет плавать, Арджент наиболее четко запомнил ту горькую боль во рту. Которая выплеснулась вместе со стоячей водой из саднящих огнем легких, когда обнаружил себя на мертвой болотной траве, лежащего ничком…и накрепко сжимающего Лидию за запястье. Рука ее была закинута ему на плечи – так выволакивают утопающих, так он и выбросился на невидимый берег из царства мертвых.
Когда саднящие легкие научились-таки снова ловить воздух, он уже знал, что никогда не избавится от запаха болота в них. Не изгонит.
«Лидия», - бесчувственная, но живая. Сердце билось, - но от этого звука Арджента вдруг пробрало таких холодом, таким ужасом – когда приложил ухо к мягкой груди банши, что вспоминалось с ужасом до сих пор, - он поднимает глаза на зеркало заднего вида. На заднем сиденье то и дело мелькает рыжим, будто приглушенным пламенем. Чтобы Лидия с него не упада, пришлось пристегнуть ремнями безопасности, и, щелкая замками, Арджент отчего-то чувствовал – казалось, что пытается ими сковать и удержать нечто истинно потустороннее.
А биение ее сердца, отрешенное, ровное, отчего-то напоминало ему тиканье часового механизма.
Он помнил, как по сухой траве пролегали просеки, как пригибалась она, будто под копытами коней. Как резко и сухо взметались рассеченные травинки, колким дождем осыпая лицо – но Арджента тронуть не могли. Он нес на руках банши, и она была его живым щитом. Неожиданно теплая, спокойная и маленькая, будто и не леденела только что под дыханием богини смерти. Будто не трепетала в разрывающих ее изнутри силах, и не стонала под Кристофером меньше суток назад. «Чужая», - безмятежно спокойное лицо Лидии кажется мертвым, посмертной маской. Залегают тени под глазами, проваливаются щеки, заостряется всегда любопытный нос. Она – теплая, но…
Но будто мертва, - мотор надсадно ревет, когда под колесами наконец-то оказывается шоссе. Куда сейчас, в отель? – или в больницу? Состояние Лидии не похоже ни на что, кроме глубокого обморока, но тот выглядит иначе. Праздничная фестивальная ночь над Нидерландами все гуще, Кристофер торопится, ибо в зеркало заднего вида даже страшно посмотреть. Поэтому, когда слабый огонек мелькнул вперед, отразившись в плоскости лобового стекла, он почти не удивился. И даже обрадовался.
Оно ведь не из-за спины пришло, - маленький фонарь, внутри которого вились самые настоящие светлячки. Много-много, и бросали неживые отсветы на лицо старого друида, чье морщинистое лицо казалось вырезанной столетия назад деревянной маской. Когда старик, кряхтя, сел на пассажирское сиденье, и закинул палку с фонарём себе на плечо, то на мгновение стало еще более жутко – светлячки с тихим гудением рассыпались бледно-желтыми каплями по салону, зажглись болотными огнями в зрачках. Каким чутьем старый друид обнаружил их здесь, как догадался выйти навстречу? – Арджент понимал, что, если продолжит задаваться вопросами, то немного сойдет с ума.
«Все в порядке?» – еще один звонок, через два пропущенных. Дитон не сразу брал трубку. Занят? «Да чем ты там можешь быть занят, сукин сын», - в сердцах выдыхает Арджент, но «все в порядке». Пара слов, в которых вся суть, которая, будь она проклята, все же не приносит облегчения.
Им предстоит задачка посерьезней минувшей, и Арджент – проклятье, впервые в жизни – действительно понимает, что не сумеет повторить этот пассаж с прыжком в колодец. И из колодца. И вообще, все, через что пришлось пройти , повторять ни за что не стал бы.
«Я – не повторю, а она – да?» - тихий лунный свет касается бледного лица безмятежно спящей Лидии. Ворчливый старый друид все же разрешил Ардженту быть рядом с банши, после того как долго-долго шептал над ней что-то, жег травы. Будь Крис более сосредоточен, то опередил бы даже, что именно, но мысли его занимало другое.
«Что дальше?» - отчего-то д а л ь ш е совершенно не могло быть спокойным. Или успешным. Или же… Жизнь подкидывала им одно веселье за другим, вроде как – «не-а, я еще с вами не наигралась».
И наиграется теперь, похоже, когда все закончится, - сон, в который Кристофер провалился ближе к утру, беспокоен и тяжел, и лучше бы не было. ибо мертвецы и туман окружали его, словно выбравшись следом из проклятого колодца. Шептали и смеялись, спрашивая постоянно «а ты помнишь?»
А он помнил.
И пальцы стискиваются на тонком запястье, сдавливают клещами, глаза распахиваются. Лидия? – ее лицо напротив, слишком близко. Очнулась? – он медленно разжимает хватку.
- Очнулась? – сердце снова колотится горечью, гнилую морскую воду выплескивая в рот. Сглотнуть – выдохнуть – набрать воздуха в легкие. Пропитанный травами, он одновременно душный и свежий.
- Как… ты? – смотрит на нее, в неверном лунном свете. Впитывает ее движения, голос, дыхание, ища признаки того самого. С той стороны. Потустороннего – какую заразу приволокли с собой, и приволокли ли? – легкие рвет коротким булькающим кашлем с привкусом стоячей воды. Ладонь ложится на тонкое предплечье – то слегка прохладное. Не увесисто теплое, как до этого. Не прежнее воспаленное тепло тихо зреющего внутри нарыва.
