Которую ночь подряд Джим просыпался из-за назойливых ночных кошмаров. Футболка прилипала к взмокшей груди, и Мориарти спешил в душ, говоря Морану, что ненавидит запах пота и дискомфорт. Это было правдой, но лишь отчасти. Порой только ледяные струи душа могли спасти Джима от навязчивых видений и идей. Мориарти включал воду, опускался по стеночке, подтягивал колени к подбородку и сидел часами, дрожа от холода и боли в костях. Он сидел и сидел, стараясь изгнать эти мысли, надеясь, что можно умереть от ледяного душа или простуды. Его порядком извели назойливые чувства и, вопя от боли, Мориарти крушил всё: зеркало, душевую, ванную тумбочку.
Чем больше Джим думал, тем глубже падал. В итоге он даже переехал от Морана, говоря, что ему нужно много времени наедине с самим собой, чтобы проработать план. Дома было всё то же самое: истерики, крики, холодный душ и изрезанные в кровь руки. А ещё работа, много работы. И выведенное окровавленным пальцем на стене «Шерлок».
Джим чувствовал себя уставшим, измученным; каждую секунду он продумывал свой гениальный план, зародившийся в безумном сознании три года назад, когда он встретил Эвр. Уже тогда его наваждение (безумие!) по имени Шерлок встал у Мориарти на пути. Джим до этого долго и томительно сладко играл в кошки-мышки с Майкрофтом, но тот был скучным, холодным, невозмутимым. Шерлок же загорался, как спичка. Именно тогда Мориарти и встретил Эвр – наказание и кару семьи Холмс. Его свидание со смертью в её обличие стало величайшим подарком судьбы. Именно тогда Эвр поведала ему свои мысли, а Джим довёл план до идеала.
Он совершил ограбление века, позволил месяц пытать и избивать себя, а потом говорил Морану, обрабатывающему его раны, что это вышло даже лучше, чем он предполагал. Джим не мог позволить более искреннее признание, а потому строил из себя идиота: пошатывался и часами повторял одно и то же, скрывая, как ему больно. Только Шерлок, источник всех его бед, кажется, не замечал, что требует всё больше и больше внимания к себе. Как капризный ребёнок. Джим заводился и желал узнать, какова на вкус его кровь? Как долгоиграющий на языке виски или молодое игристое вино?
Как давно Джим перестал спать с Мораном? Два? Три месяца? Поэтому и съехал, что не было ни слов, ни желания. Что он мог сказать? Я встретил его слишком поздно? Жестоко и неправильно, да и зачем настраивать против себя единственного верного человека. Моран никогда не заявлял своих прав и вряд ли будет против, если их связь внезапно оборвётся. Конечно же, отчасти Джим ощущал вину. Лаская себя, ночами он думал о другом, жаждал любви и власти, крови, признания, но не мог сказать Морану, что их пауза вовсе это и не пауза.
А самая настоящая точка.
Ох, Шерлок. Сердце зажглось моментально. Вот он достойный человек, подходящий, вот он – настоящий соперник. Джим жаждал Шерлока, и только его, горел Шерлоком, мечтал убить Шерлока, разорвать его в клочья, повергнуть, обратить в прах и небытие. А лучше сжечь и сесть пепел, слизать с парапета и умереть.
По сути,  убийство – самое лучшее и искреннее признание в любви.
Час возмездия и апогей этой любви приближался. Джим инструктировал Морана часами, сутками, добивался, чтобы каждый из его людей был на своём месте, в нужной точке, а после уходил, оставляя полковника одного. Не до разговоров, не до секса, нет. Всё замерло в ожидании кончины Шерлока Холмса.
– Это будет восхитительно, Себастьян, – говорил Джим и нервно смеялся. – О, какое будет шоу! Расскажешь мне потом, какие эмоции оно у тебя вызвало? Я же не раскрываю финал, чтобы был сюрприз.
В его голосе и до этого язвительно струилось безумие. Доходило до того, что Джим не брал трубку и не отвечал Морану на звонки. Он был занят: играл с Шерлоком, строя новые козни и интриги, передвигая свои фигуры по клетчатому полю, смазанному кровью. Детектив сломал Адлер (вот что творила привязанность!). А назойливое внимание Морана начало раздражать.
– Да отстань ты, у меня самый финал! – кричал Джим в трубку, когда всё же брал её, а после раздражённо бросал.
И в тот, в самый последний и очень подходящий день, о, как Джим был счастлив. Словно принял наркотики, словно обкололся или нанюхался кокса. Он поднимался на крышу Бартса и пошатывался, как пьяный. Чёрт, чёрт, чёрт, ещё немного И всё закончится, боль прекратится. Себастьян увидит всё сам и поймёт.
Стоило лишь ступить на крышу, как снова зазвонил телефон.
– Лучше внимательнее смотри в прицел, Бастиан, – мурлыкнул Джим, и губы его нервно дрогнули. Глаз вообще дёргался уже сутки. – Ты справишься. Люблю тебя.
Моран должен был понять всё в тот момент. Была ли эта отговорка или последняя издёвка, но Джим доживал последние минуты счастливо и ярко. Он горел, играл, смеялся, жадно дышал и боролся с Холмсом до конца. А когда приблизился миг финала, когда рука детектива сжала его руку, Джим задержал дыхание. Вот он, момент. Подготовиться к нему всё же оказалось невозможно. Мориарти понял это за секунду «до», но ничего уже не собирался менять.
Ствол пистолета был холодным и тяжёлым.
Джим надеялся, что этот жест будет полон пугающего и пошлого эротизма, как и многие его поступки.
Чёрт, Джиму казалось, что он ощущает огонь, готовый вот-вот вырваться, пока палец давил на курок.
Ты видишь, Бастиан? Смотри, папочка научился стрелять метко.
Горечь остаётся на основании языка, влага на глазах, ноги дрожат, но не руки.
Ты точно видишь, Бастиан? Ненавижу тебя. Почему даже в этот все мои мысли обращены к…
Выстрел.
Смерть.

От прошлого Себастьяна и Джима в Лондоне не осталось и следа. И казалось, Джима это абсолютно не тревожит. Он с лёгкостью сдал все свои адреса, назвал группировки и имена, указал пальцем на всех виновных и причастных, даже Себастьяна, но с небольшой оговоркой.
Когда спектакль, разыгранный Майкрофтом и Мориарти, был закончен, и Джим пришёл в себя в одной из холодных закрытых камер, первым, что ему сообщил старший Холмс: Моран взят.
– Вы обещали мне не трогать его, – нахмурился Мориарти, даже не проверяя крепость и надёжность наручников на запястьях. – Он лишь рядовая шавка и ничего не знает, но даже мне нужен хотя бы один пёс на воле.
– Понимаю. Возможно, дело в том, что вас беспокоит его жизнь? – заметил Майкрофт. Не мог не заметить.
– Он – мой цербер в Лондоне, – улыбнулся Джим и пошатнулся на стуле, а взгляд его вмиг стал неадекватным. 
Ценой этой игры была жизнь. Жизнь Шерлока и жизнь Джима. В итоге Холмсы получали все адреса и пароли, разрушая на корню созданную Мориарти империю, а Джим спасался от неких преследователей, которые едва не убили его до этого. Жизнь, пусть даже в Шерринфорде, всяко лучше внезапной смерти. Умирать Джим не собирался.
Даже находясь в плену четырёх стен, почти всегда в наручниках, Мориарти продолжал играть в свои игры. Ох, как же они злились!.. Майкрофт угрожал жизни Морана, когда желал надавить, и лишь единожды Джим поинтересовался, как они вообще сумели его взять.
– Он сам пришёл к нам в руки. Помчался на крышу.
– Какой непрофессионализм… – прошептал Джим и покачал головой. – Он уволен.
В его голосе и взгляде с каждым днём было всё меньше адекватности, и куда больше опасного, затягивающего в свои сети безумия.
В плену его держали долго. На этот раз не били, не пытали, но порой отвешивали оплеухи, когда нетерпеливо ждали ответа. Джим выдавал информацию грамм за граммом, толику за толикой, затем пьяно смеялся, нёс бред, как наркоман под кайфом, и Майкрофт, кажется, потерял интерес. Пока не наступил час икс.
– Эти базы я не сдам, – упрямо заявил Джим и покачал головой, поджимая губы, как пьяный, когда МИ-6 потребовали координаты баз террористов Алжира. – Нет, нет, нет. Не сдам, не сдам, не сдам… маленькой Алисе самой придётся найти дверь, ключ и кролика. Я ключ не дам, не дам, не дам…
Порой он переходил на шёпот, а на его коже моментально появлялась испарина. Кто-то говорил, что Мориарти сошёл с ума. 
– Мы сдержали условия: Моран на свободе. 
– Этого мало, чтобы получить эти базы, – прошептал Джим и вскинул на допрашивающих безумный взгляд. – Ведь ими… займётся Шерлок, да? О, Шерлок, хочу Шерлока… где Шерлок… почему он не приходит. Он же прыгнул. Почему не рассказал о том, как там, в аду?
В такие моменты он и получал пощёчины, которые уже не помогали. Сознание давно оставило Джима.
– Я не смогу вам указать координаты! – закричал Мориарти, оглушая всех своим звонким голосом. – Только показать! Показать!! Меня возили туда с завязанными глазами, но я видел начальную точку и финальную, я слышал звуки, я ориентируюсь... Возьмите меня.
– Мы не идиоты.
– Я тоже не идиот и понимаю, какой есть риск нарваться на мину, но я хочу этого! Это последняя неизвестная точка… возьмите меня и пристрелите там… хватит… хватит.
Его истеричные вопли отчаяния тоже заглушали пощёчинами, а потом кололи успокоительные, иначе Мориарти мог орать часами.
Майкрофт приходил редко. Почти каждый раз упоминал Морана, и каждый раз Джим брезгливо морщился.
Мориарти не знал, кто принял решение, но его условия были приняты. Возможно, правительство решило, что для всего мира Мориарти мёртв, и некому будет его спасать. А если он погибнет во время этой операции, то и ещё лучше.
Когда они остановились в недорогой гостинице в Алжире, Джим наконец-то смог принять душ и смыть с себя ужасающую вонь тюрьмы. Побриться ему не дали, потому что Мориарти уже предпринимал попытку вскрыть себе вены. А однажды перехватил ручку у полицейского и вогнал её в свою ладонь.
Агенты ненавидели его и задавили вопросы с неприкрытой брезгливостью. На операцию они выехали на машинах ещё до рассвета. Мориарти указывал дорогу, затем смеялся, затем снова указывал, когда получал прикладом. Джим привёл их к границе «зоны Х», когда раздался оглушающий взрыв и одна из машин агентов взлетела в воздух. Затем раздался второй, ещё и ещё. Машину перевернуло, раздались крики и канонада выстрелов. Джим слышал только гул в ушах, когда их подбросило и опрокинуло, сознание вело. Мориарти тихо взвыл от боли и снова рассмеялся, когда его грубо вытащили из перевёрнутой машины, ударили прикладом по лицу и потащили в сторону бушующего огня.
Кто-то из выживших в перестрелке агентов МИ-6 видел, как террористы казнили Мориарти.

В себя Джим пришёл в до омерзения светлом и приятно пахнущем помещении. Он поморщился, моргнул, затем резко вскочил, и медсестра надавила на его плечо, заставляя улечься обратно.
– Пошла прочь! – закричал он, отталкивая её и не понимая языка, на котором она говорит. – Уйди! Пошла отсюда! Где я?!
– Тише, тише…
Спокойный знакомый голос заставил Джима умолкнуть. Сердце колотилось как бешенное, голова гудело, а вены жгло огнём. Он вздрагивал, всё ещё помнил взрывы и огонь, а потом, смутно припоминал, что это тоже был его собственный сценарий.
– Нельзя было осторожнее?! – прошипел Джим, растирая плечи. – Они так выволокли меня из машины, словно я шавка!
– Зато реалистично, – Чарльз Магнуссен, всё это время сидевший в стороне, встал со стула и подошёл к кровати Джима. Он улыбнулся, холёный и безупречный, в отличие от Мориарти. – Думаешь, Майкрофт купится на то, что Джеймса Мориарти снова пристрелили?
– Пусть считает это моей последней издёвкой, – хмыкнул Джим, когда Чарльз сел на кровать.  – Если бы ты знал, в каких условиях меня держали!
– Сам виноват. И я знал. Бетти, которая вводила тебе наркотик, рассказывала. Говорила, ты вёл себя как психопат. Вроде даже Майкрофт поверил, что ты рехнулся.
– Они брали мою кровь, – Джим посмотрел на перевязанную ладонь, которую когда-то под действием наркотика проткнул украденной ручкой. – И ничего не нашли. Решили, что я чокнулся и потеряли бдительность.
– Я не верил, что этот сценарий сработает, – признался Магнуссен, загадочно улыбаясь. – Сначала план с Холмсом, самоубийство, потом попытка разыграть психопата в тюрьме и операция в Алжире.
– Да, кстати, – Джим улыбнулся. – Переведи нашему подставному генералу обещанную сумму. Он постарался.
– Хорошо. Мой выход будет, когда вернётся Шерлок?
– Именно. И не раньше.
– Ты ведь не скажешь, куда отправишься?
– Не скажу. Меньше знаешь – крепче спишь. Уверен, что Майкрофт будет искать меня везде. Мои запасные счета?
– Все с ними хорошо, как и договаривались. Мой процент за услуги уже у меня.
– Счета Морана?
– Заблокированы. Всё твоё официальное имущество, кстати, конфисковано.
– Надеюсь, Майки злился, когда понял, как там всего мало. Он думал, что я этот план за три месяца придумал, идиот. Ты же сделал для Морана резервные счета? Не хочу, чтобы он спился в кабаке.
– Конечно, – хитро прищурился Чарльз. – Как и тем, кого ты оставил в теневой зоне.
– Морану передай реквизиты лично, – распорядился Джим. – Скажи, что… они всегда были на тот случай, если сеть рухнет. Финальный сладкий подарок от Мориарти за верную службу. Нет… от Джима.
– Он кинулся за тобой на крышу.
– Он дурак. 
– Никогда больше не встречайся с ним. Он убьёт тебя.
– Почему? – поморщился Джим. – Ну подержали его немного в плену, ну может морду разбили! У него сейчас будут и деньги, и свобода! Живи в своё удовольствие! А когда я вернусь в Лондон, я буду ещё богаче и ещё могущественнее. И волшебным образом моё имя будет обелено…
– Ты ничего не понимаешь в вопросе, который касается эмоций, – улыбнулся Чарльз. 
– Ещё как понимаю. Поэтому Шерлока ждёт сюрприз. Восточный ветер.
– Упрощу. Если бы я шантажировал Морана, то его болевой точкой было бы что?
– Та неблагоприятная история в Индии, – хмыкнул Мориарти. – Или «то самое прошлое», о котором не знаю я, но, кажется, знаешь ты. Элементарно же. Что? Он работал на спецслужбы или что? Я же понимаю, что нельзя получить полковника в тридцать с небольшим.
Магнуссен усмехнулся и покачал головой. На прощание он приободряюще сжал плечо Джима и передал ему все нужные документы и коды.
– Его болевая точка, – внезапно добавил он, стоя в дверях. – Ты, Джим.

Первый месяц Джим отлёживался в частной клинике, восстанавливая водный баланс в организме и очищая кровь от наркотиков. Затем, получив новые имя и фамилию, осел в Европе. Какое-то время он обитал в Вене, но, заметив странное внимание к себе, отправился в Дрезден, а оттуда Берлин. Берлин Джим любил искренне и горячо, считая этот город особенным, необычным. Оттуда его след вёл в штаты, в Вашингтон, но на самом деле Джеймс осел в пригороде Осло под именем Риг, означающее король, Янсен. Для соседей он был тихим и скромным художником, реставрирующим картины на заказ и восстанавливающим дом давно почившего отца. Днём Джим работал, в обед пил горячий кофе в небольшом кафетерии и дружил с официанткой Лиз. Соседи любили за тихий нрав и готовность помочь делом или советом.
Мориарти он становился только когда открывал ноутбук и наблюдал, как Шерлок гасит точку за точкой, ликвидируя ненужных ему людей. Он всё так же руководил своими пешками, но уже не как М, а как много других людей, под разными именами и позывными. Пока Холмсы выжигали его сеть, Мориарти плёл другую, более крепкую паутину.
Статьи газет Британии забыли его лицо и имя. Порой писали только о Холмсе: журналисты гадали, кем же он был. Первые разоблачительные статьи пошли спустя четыре месяца от большой игры. Джеймс Мориарти – глава криминала, Шерлок Холмс – герой. По телевидению спорили о том, мог ли вообще быть у криминала король. Нет, невозможно. Некто, дающий советы злодеям. Что за бред, о чём вы, нет.
Джим лишь смеялся.
Порой он ощущал холод. Одержимость Шерлоком сменилась лёгкой скукой, и он скучал по, кто бы мог подумать, Морану. Джиму не хватало его рук, его присутствия, его запаха и спокойного рассудительного голоса. Не хватало его страсти, объятий, нежности и силы. Не хватало его дыхания над ухом и назойливых вопросов. Ночами Джим мог лежать и ласкать себя, думая о Себастьяне, вспоминая их секс и страсть. Подумать только… Моран побежал за ним на крышу. Безумец, самоубийца, глупец... Не бросил даже на пороге смерти. Джим жмурился, не давая слезам скатиться по щеке. Себастьян его не бросил.
Как же он скучал.
От прошлого Себастьяна и Джима в Лондоне не осталось и следа.
Они жили на грани опасности, любили и, наверное, были счастливы. Это была почти что романтическая история. Только Джим предпочёл этой опасной и увлекательной жизни ещё больший риск, имея в остатке только сухие воспоминания. Словно не было этих лет. Словно не было их. Королей криминального Лондона. Такая жизнь всегда преждевременно обрывается смертью.
Именно поэтому Джим запрещал себе узнавать себе хоть что-либо о любовнике. Жив, не жив, как и чем зарабатывает, трахается с кем или нет. Боялся испытать ревность? Возможно. Джим старался стереть этот образ и выкинуть его из головы. Даже если он вернётся, у него будут другие дела и помощники.

Джим прижился в городке, общался с соседями, постоянно проверял, нет ли за ним слежки. Всё было тихо, прошло полгода с момента его «смерти». А однажды, подойдя к дому после вечерней прогулки, когда темнота опустилась на городок, Джим заметил, что входную дверь открывали. Мориарти определил это сразу, не забыл уроки Морана, и достал из под плаща пистолет. Он тихонько скользнул в дом и сразу увидел отблеск фонарика в зале. Нашли. Выследили. Джим крадучись прошёл в зал и поднял оружие, видя чужой силуэт на фоне окна. Но стоило гостю обернуться, как Мориарти узнал его сразу. Сердце болезненно ёкнуло, а палец начал давить на курок.
Никто не должен был знать, что Джеймс жив.
Никто.
Но почему-то рука дрогнула, раздался приглушённый глушителем выстрел, но пуля даже близко не прошла рядом с Мораном. Она угодила в комод в полуметре от него.
Джим выронил пистолет.

Отредактировано James Moriarty (2018-02-15 23:29:19)

Обычно встреча бывших любовников происходит иначе. Вы случайно сталкиваетесь в кафе или баре, на работе, в музее, да просто на улице, говорите друг с другом и ощущаете неловкость. Каждый всегда будет думать остались ли чувства, а не зря ли, а что если?.. Такова наша природа, никак иначе. Только в случае полковника и Джима всё не могло быть так тривиально и просто.
После падения пистолета в доме на время наступила гнетущая тишина. Джим дрожал с головы до ног, хотя раньше волнение не было знакомым ему чувством. Неужели Моран смог найти его? Обойти все обманки, все ловушки, чтобы оказаться тут. Только зачем он пришёл?.. Добить? Отомстить? Отыграться? Мориарти не нравился ни один из этих вариантов, но выстрелить он не мог.
Внезапно Себастьян пошёл к нему, медленно, как крадущийся тигр. Джим инстинктивно отпрянул, во все глаза наблюдая, как полковник нарочито неспешно опускается и так же поднимается, уверенно держа в руках пистолет. Напряжение давило на нервы, и Мориарти метнулся к выключателю. Комнату озарило тёплым светом и сомнений не осталось: Моран, не копия, не иллюзия. Не порождение безумного разума, а живой, настоящий, тут и перед ним.
Себастьян приблизился слишком близко, - пил и пил много, участвовал в драках, подвергался задержаниям, в последнее время много путешествовал, иногда ночевал в машине, а не в отеле – и Джим жадно изучал взглядом его лицо. В руку вложил пистолет. Мориарти отказывался сжимать пальцы, вместо этого он слабо мотнул головой. И тогда Себастьян всё сделал за него: вложил, сжал, поднял, прижал ко лбу.
— Ну, давай, Джим. Ты же этого хотел? Никто не должен был знать, да?.. Кроме Магнуссена, или его ты тоже обманул? Ну, стреляй! Или мне за тебя это сделать?!
Джим вздрогнул дважды. Первый раз, когда услышал собственное имя. Он отвык от такого звучания, отвык от низких ноток, ласкающих каждую букву. А второй – когда Себастьян откровенно перешёл на крик. Мориарти задрожал, пистолет ходил ходуном, а к горлу предательски подкатывала истерика.
Почему-то сейчас он подумал, что нет ни одной книги или ни одного серьёзного фильма про подобных им с хорошим концом или без драмы. У Мориарти было много любовников до Морана, столько же было после, но всё в итоге сводилось к тому, что никто из них никогда не был счастлив. Именно эта связь столкнула их сегодня друг с другом. Не дружба, не партнёрство.
Что-то большее. 
Иначе Моран спокойно осел бы в Лондоне, чтобы в тишине и покое доживать свои дни.
– Прекрати… – прошептал Джим. – Прекрати! – он привычно резко перешёл на крик. – Ты же полковник, мать твою, а не истеричка! Сам должен был всё понять! Отпусти!
Каким-то неведомым образом Джим высвободился и оттолкнул Морана, грубо пихнув в лицо и плечо двумя руками. Он отошёл, настороженно смотря хищника, запертого в человеческом теле, абсолютно не зная, что делать дальше.
Себастьян… Заботливый Себастьян Моран, близость с которым занимала особое место в жизни Джима. Их зародившаяся взаимная симпатия, ласка, нежность, страсть, - весь этот ураган эмоций до сих пор сводил Джима с ума. Сильный полковник всегда восхищал и будоражил Мориарти, кто бы что не говорил. Как там писали классики? История показывает, что элита, лучшие воины всегда любили мужчин. Они обзаводились женами, поддерживавшими порядок в доме и рожавшими детей, но их чувства безраздельно принадлежали товарищам. Посмотри на Александра! И Фридрих Великий, пусть этого и не желают признавать, был таким же. Мориарти был полностью согласен. Когда-то он весь принадлежал другу и товарищу, до тех пор, пока не встретил Шерлока. Одна страсть выбивала другую, а в итоге привела его на крышу, а затем и в этот дом.
Смотря на Морана, не живого, не мёртвого, зависшего где-то вне времени, Мориарти понимал, как сильно хочет подойти и обнять его, как хочет прикоснуться руками к щетинистому лицу, поцеловать каждый новый шрам, а затем попросить прощения.
Но он не может.
Это невозможно.
– Брось пистолет! – крикнул Джим вместо слов признания. – Это приказ.

Отредактировано James Moriarty (2018-02-19 15:28:24)

— Приказ...
Джим зачарованно наблюдал за тем, как пальца Себастьяна скользили по стволу пистолета. Он ожидал, чувствовал, что вот-вот дуло будет направленно в него и раздастся выстрел. Пуля прошибёт его голову, на этот раз по-настоящему, и всё будет кончено. Гранд-финал. Только Джим до конца не понимал своей вины: да, обманул, да, не умер. А вот Майкрофту Морана никто не отдавал. Ему самому хватило отсутствия здравого смысла, чтобы покинуть пост, сорваться со своей точки и рвануть на крышу. О чём он думал? Чего ожидал? Что Холмс упустит такой шанс схватить его?..
Стоило ли добавлять, что именно Джим положил все свои силы и добротный кусок здоровья, чтобы Себастьяна отпустили живым и почти невредимым. Он оставил ему деньги, жизнь, свободу… что ещё было нужно?!
— Приказ… Да что ты говоришь? Приказ?! Ты смеешь мне приказывать?!
Себастьян распалялся всё сильнее, а Мориарти путался в чувствах. С чего такая обида? Ущемлённая гордость? Или Майкрофт всё же не сдержал слово и отыгрался на снайпере и партнёре Джима? Боль потери... Только Себастьян никогда не говорил вслух, что ему дорог Мориарти и их отношения. Они просто... просто трахались. А читать мысли Джим не научился, чтобы предугадать, как его смерть отразится на любовнике.
— Да кто ты мне такой, чтоб это делать?!
– Я твой босс.
Все мысли выбивает из головы, когда Моран стремительно приближается и бьёт. Удар такой, что Джима мгновенно оглушает, боль заполняет сознание, и его ведёт. Чёрт знает обо что, но Мориарти спотыкается и падает, успев хотя бы вытянуть руки. Он тяжело дышит, мотает головой, стараясь прийти в себя, но когда открывает глаза, понимает, что не может сфокусировать взгляд. 
Значит... вот чего он хотел. Мести.
Джим усмехается, хотя челюсть тут же сводит болью. Мориарти вытирает рут рукой, видя на рукаве развод крови. Губа разбита, удивительно, что зубы целы. И он снова думает о том, что Себастьян никогда не давал ему понять, что есть их отношения. Да, они трахались, порой проявляли нежность. И любая попытка Джима сделать их отношения более... нормальными терпела крах. Полковник усмехался и давал понять, что это не его. Романтика, нежность, какие-то слова. Чтобы увидеть в свой адрес эмоции (а Джиму всегда не хватало именно их, как воздуха, как кислорода) Мориарти приходилось флиртовать или трахаться с другими. Только тогда Моран обращал на него внимание и злился, рычал, проявлял те самые пресловутые эмоции.
А теперь... он, понимаете ли, зачем-то сорвался с места и побежал на крышу. Откуда Мориарти мог знать, что таится в душе полковника?.. Что он рискнёт всем и побежит за ним? Как объяснить, что так было лучше. Майкрофт никогда бы не отпустил того, кто знал бы, что Джим и Шерлок живы.
Джим никогда не смог бы смотреть Морану в глаза, зная, что ему изменил. Не физически, не словами, но духовно и мысленно. Его интересовал другой мужчина, интересовал на протяжении нескольких месяцев. Да, Джим наигрался и пересытился Шерлоком. За полгода одиночества он понял, что эта вспышка интереса и наркотического кайфа никогда не заменит стабильности, которую давал Моран.
И, чёрт возьми, Джим рад был его видеть.
И он заслужил все удары. За предательство.
Если наказание решило снизойти на него в лице Себастьяна, то так тому и быть.
— Поднимайся. Не собираюсь потом ботинки от твоей крови отмывать.
Так, значит?..
Джим встаёт, пошатывается, но смотрит уверенно и без толики страха. Он не боится ни смерти, ни боли, но если это удовлетворит Морана, то ради бога. В голове каша: Джим то не видит своей вины, то признаёт её, он хочет получить ещё удар и ещё, больше боли и крови, словно это принесёт ему очищение. А потому говорит:
– Не моя вина, что тебе не хватило профессионализма остаться на крыше. Ты сам нарушил инструкции, и сам прыгнул в руки Майкрофта. Не вали с дурной головы на здоровую, – он усмехается: каждое слово отдаёт болью в ушибленной челюсти. – И вообще ты уволен, Моран. Мне не нужен неконтролируемый снайпер.
И ты же не думаешь, что я не буду защищаться.
Теперь очередь Джима: он приближается, заносит руку и бьёт кулаком так, как учил Себастьян. Возможно, он ответит любовнику хотя бы сломанным носом.

Почему ты не сказал ничего тогда?!
Джим и сам не знал ответа. Точнее, знал, много раз всё прокрутил в голове, но не был уверен, что всё так просто и однозначно. Много всего, цепочка событий, и Джим в итоге поступил так, как поступил. Испугался? Захотел уйти и поставить точку? Расстаться? Но если и так, то почему сейчас так больно?.. Почему он не может (не хочет!) выставить зазнавшегося снайпера вон или просто пристрелить его? Он же Мориарти, он же тот самый М!.. А это... просто какой-то снайпер.
Больно.
Почему, почему, почему?..
— Ты не можешь меня уволить. Мой босс мертв.
Больно. Очень больно становится от одних этих слов.
Бежать самому было намного проще, чем сейчас слышать категоричный отказ и видеть непринятие себя от когда-то близкого мужчины. Себастьян не прощает, он отрекается от Джима, теперь он холодный и чужой, отстранённый и жестокий. Больше не мой.
Попытка напасть терпит крах. Моран ловко перехватывает его руку и выворачивает до боли и хруста. Джим вскрикивает и жмурится, когда полковник с силой прикладывет его о шкаф, и удар, как назло, приходится не только на корпус, но и на ушибленную сторону лица. 
— Неправильно! Если действительно хочешь ударить, но не уверен, что твой удар состоится — не давай понять, что собираешься бить! Сколько раз говорил тебе, что ты небольшой и полагаться можешь только на внезапность?!
Крик оглушает. Себастьян отстраняется, отбрасывает пистолет и зарывается пальцами в волосы. Джим оборачивается и видит, как ему больно. Он понимает, что ошибался, что всё пошло… не так. Это неправильно. Собственное сердце непривычно сжимается, нервы на пределе, истерика замирает где-то в горле. Мориарти хочет что-то сказать, успокоить бывшего любовника, но внезапно Моран разворачивается и снова бьёт. Джима отбрасывает назад, он падает, и наступает тишина. Словно эхо, по комнате разносятся слова:
— Надеюсь, те люди, которым ты теперь доверяешь, смогут о тебе позаботиться. Счета засунь себе в задницу, я к ним не прикоснулся.
Голова кружится от боли, и Джим с трудом сдерживает тошноту. Когда Мориарти немного приходит в себя, хлопает входная дверь. На улице раздаётся рёв автомобиля, а потом наступает тишина. Она звоном отдаёт в ушах, а зубы ломит так, что, кажется, они все вот-вот выпадут.
Сначала Джим долго лежит на полу, а в себя приходит только когда по щекам уже вовсю текут слёзы. Больно, больно, больно. Но источник боли не вывернутая рука, не ушибленное тело, не лицо, нос или зубы. Эта боль другая, мучительная, и без Себастьяна становится не то что тяжело, становится невыносимо. Такая реакция, полная гнева и агрессии, ярче всего другого иллюстрирует то, что Джим потерял. Единственного, кто по-настоящему его... любил? И кого любит и, кажется, любит Джим.
А значит, надо его вернуть.
Джим встаёт и, пошатываясь, идёт в ванную. Его рот и нос в крови; Мориарти небрежно вытирает лицо полотенцем и морщится от боли, оставляя алые разводы, и стягивает перепачканную футболку. Надев новую, незапятнанную кровью, он осматривает джинсы на наличие таких же пятен, поправляет волосы и находит в аптечке успокоительное и обезболивающее. Последний раз его так били "в гостях" у Майкрофта.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Стоило увидеть Морана, что понять, как на самом деле скучал. Стоило его отпустить, чтобы понять, как он нужен.Джим боялся любить, боялся привязываться, но полковник всегда ломал все его страхи и волнения. Если что-то человеческое и осталось в человеке, живущем под символом "М", то оно хотело Морана.
Джим накидывает куртку и выходит на улицу. Дрожащие пальцы с трудом удерживают сигарету, но курение на холодном ветру всё же немного его успокаивает. Мориарти довольно быстро узнаёт про незнакомца в городе (владелец гостиничного двора его хороший друг, как и местный инспектор, которому Джим помогал чинить компьютер) и ловит такси. Таксист смотрит на него странно, видимо, лицо ещё в крови, но Джим игнорирует. Как тогда, когда полковник Моран выстрелил в люстру, и осколки порезали лицо Мориарти. Он так же ехал в крови, так же вызывал осуждающие взгляды.
Лёгкое дежа-вю.
Джим слишком часто врал… но он не мог отпустить Морана. Ни тогда, ни тем более сейчас.
Спустя полтора часа после их встречи Джим стоит напротив двери в гостиничный домик. Он мнётся на пороге и мёрзнет на ветру, не зная, что сказать и как поступить. Полковник запросто может его убить, ну и пусть.
Ну и пусть.
И всё же он стучит. Себастьян не открывает, зная, кто за дверью, но подходит, - Джим точно слышит шаги.
– Ты тогда сказал, что могло закончиться гораздо хуже, в том числе и для меня. Когда ты пришёл и вытащил меня из моего же офиса, спас от арабов и словил пулю. Себ, – голос Джима предательски дрогнул, и он откинул голову, смотря на ночное небо. – У тебя от меня всегда одни лишь проблемы, но я не хотел, чтобы ты попался Майкрофту. Я не ожидал… не ожидал… что так тебе… и ты… побежишь. Себ...
Мориарти поворачивается спиной и садится прямо на ступеньки. Откинувшись, он продолжает смотреть на небо. Глаза ничего не видят из-за влаги,боль в челюсти уже изрядно изводит, а сам он...
– Не умею я говорить. И не умел никогда. Да, я тебя предал. Не физически, духовно. С ним. А потом хотел уйти, оборвать всё, да и откуда я мог знать, что тебе будет так плохо! Ты никогда не претендовал на меня, никогда не говорил каких-то слов, которые я, наверное, ждал. Мне казалось, что без меня тебе будет даже лучше… Блядь, зачем ты приехал?! – по щекам опять текут слёзы. – Отомстить?! Ты отомстил! Я не могу без тебя. Ты думал, я не скучал? Не хотел позвонить или написать? Себ, ты хоть понимаешь, в какую задницу я себя загнал? Ты рискуешь всем, что находишься здесь. Себ, я… вру. Я подсознательно хотел, чтобы ты нашел меня, поэтому и прислал Чарльза, хотя убеждал себя, что это просто дань твоей верности. Да, я хотел. Ждал тебя. Мне проще сказать, что ты нарушил приказ, что ты уволен вместо... вместо мне очень... Я не могу спать без тебя, не могу думать о том, что ты с кем-то... И я тебя не отпущу. Не уйду отсюда, не дам тебе уехать. Тебе придётся мня пристрелить, чтобы улететь из Осло.
Ты мой человек. Был и будешь. И я тебя сильно... чёрт. Не могу.
Джим сжался, давая волю эмоциям. Сейчас в нём боролись Джим и Мориарти. Первый готов был говорить и упрашивать, а второй упрекал в слабости и трусости.
– Я никому не позволю причинить тебе вред, – добавил Джим, немного успокоившись. – Уезжай. Ты прав во всём, а я заслужил. Уезжай, Себ, ты в безопасности, обещаю. А деньги... они твои. Хочешь – бери, хочешь – не бери. Но я хочу знать, что ты не пропадёшь.
Мориарти встал, отряхнул джинсы, засунул руки в карманы и направился прочь.

Отредактировано James Moriarty (2018-02-21 00:24:03)

На следующий день у Джима болело всё: и рука, и тело, но особенно лицо. Не помогали ни обезболивающие, ни компрессы, которые надо было делать раньше. Но, только вернувшись домой, Джим наглотался успокоительных и рухнул спать. Как итог, лицо раздуло: отек мешал говорить и есть, а боль сводила с ума. Ссадины и синеватый цвет не придавали ему уверенности, что за день-два всё пройдёт. К вечеру он не выдержал и обратился к местному доктору в его частную клинику. Доктор Олсен долго отчитывал Джима, говоря, что нельзя было так запускать травму. Они потеряли сутки, что в итоге усложнит лечение. Снимок выдал вывих, и Джиму пришлось остаться на ночь в больнице. Врачу и медсёстрам он врал, нарвался на хулиганов не из местных. Лиц не запомнил, имён не знал. Было темно, и те избили его отобрав телефон и бумажник. Никто не удивлялся: что взять с мелкого телосложением художника? Соседи охали, угощали его выпечкой и желали скорейшего выздоровления.
О Моране Джим старался не думать. Он отпустил его и считал такое решение правильным. В тот вечер он пошёл за Себастьяном на эмоциях, распустил сопли, как девиц,а и не считал свою речь достойной Мориарти. Это был мальчишеский концерт, безвкусный и неинтересный, даже постыдный. Едва ли после такого он был интересен полковнику Морану. Сам Джим решил для себя, что друг заслужил свободу, хотя в глубине души он надеялся, что вот-вот откроется дверь, Моран выглянет и позовёт его.
Но это была обычная слабость. Своим появлением Себастьян разбередил старые раны и не более того.
Иногда Джим хотел позвонить и предложить встретиться, чтобы всё обсудить. Например, в Берлине, там очень здорово. Или в Дрездене, где тихо и спокойно. Не вернуть былое, нет, но, возможно, достигнуть понимания. Говорят, время лечит, возможно, Морану стало лучше.
Джима время не лечило.
Порой он вспоминал о том, как они прожили роскошные шесть лет вместе. Безумные, смелые, отчаянные, полные мечтаний и желаний короли Лондона. Пусть тогда Мориарти уже было к тридцати, а Себу и того больше, он были молоды. И по-юному они жили рискуя всем, каждым днём, каждым вздохом. Джим стал той самой войной для любовника, сумел отвлечь его от болезненного прошлого. Себастьян стал силой и опорой, примирившей на время Мориарти с человечеством. И, теперь Джим понимает, у них были чувства. Только сам Мориарти, никогда не испытывая хоть что-то хорошее и светлое к другим, не сразу распознал, признав их за слабость. Теперь же он с теплом вспоминал те дни, когда мир был у их ног.
Они были молоды. А после того, как Мориарти собственноручно сломал всё, и Джим, и Себастьян резко повзрослели, перестав предаваться фантазиям и иллюзиям. Такие как они не могут быть вместе, не могут быть честны. Кровавый бизнес требует жертв, а Мориарти не мог перестать быть Мориарти. Более того, он не хотел.
Каждый день Джим уговаривал себя забыть. Он играл роль художника Рига Янсена обживался в городке, а ночами творил революцию за революцией, но осторожно, чтобы Майкрофт не бросился искать его раньше времени. Джим и правда неплохо рисовал. Особенно хорошо ему удавались морские и снежные пейзажи.
Только сейчас, выводя кистью очередную синюю волну и добавляя белого для пены, Мориарти в полной мере понимал, какими с Себастьяном они были разные.. И всё же один-единственный раз Джим не выдержал и узнал через своих людей где теперь живёт Себ и его номер телефона. Джим позвонил, но трубку не взяли, возможно, Моран нашёл нормальную работу. Или, упаси бог, жену.
Да и что бы он сказал?
Привет. Прости, что я такой мудак. Прости, что я растоптал тебя. Я сделаю всё, чтобы вернуть нас.
Я, я, я. Словно Мориарти не знал других слов, кроме «я».
Возможно, это имело бы смысл, если бы Морану не было всё равно. Если бы он всё ещё любил, тогда возможно… но это был пройденный этап их отношений.
Отвлекала работа. Будь то краски, когда Джим обучал кого-то из соседей, или ночная работа, более привычная его уму. Стоило лишь остановиться и взять паузу, как он тут же вспоминал то время, когда разрушил свои отношения. Шерлок… Шерлок был страстью, но иной. Страшно подумать, что тогда ощущал Моран.
Такчто своё наказание Джим точно заслужил.
Он почти смирился, когда раздался стук в дверь.

Джим рисовал в зале, думая о том, что ночью можно будет провернуть неплохую афёру с итальянским банком. Второй день у него была температура, тело немного ломило, а голова кружилась. Чёртовы холода. Мориарти уже подумывал сделать перерыв на горячий кофе, а может и на обед. Сколько он не ел? Именно тогда раздался стук в дверь. Сердце кольнуло: Мориарти не был уверен, но первое, что он подумал, что это... Моран. Слишком знакомый стук. Размеренный, громкий. Нет, Себастьян не стал бы возвращаться.
И всё же Джим не решился встать. Он так и сидел, а потом стук повторился, и Мориарти волевым усилием заставил себя отложить кисть и подняться. Вытерев руки от краски, он расправил длинную рубашку и подошёл к двери.
Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Открыл.
— Я принес еды, но ее нужно приготовить. Видел, у тебя говняная плитка, но как-нибудь справимся, а еще посмотрю радиаторы, чертовски холодно. Инструменты есть в доме? Руками будет сложнее.
Джим замер. Моргнул. Ему казалось, что это воспалённый от простуды мозг посылает ему ложные видения. Он моргнул снова и снова. А убедившись, что это не мираж, Джим едва не закричал: "Уходи!" Он хотел захлопнуть дверь, собрать вещи и переехать, чтобы Моран больше не подставлял себя. Хватит, это всё надо было оборвать. Ради него самого.
— Моя плитка ещё другим фору даст, — вместо этого сказал Джим и улыбнулся. Дышать становилось тяжелее. — Инструменты есть. Проходи, на улице холодно.
Мориарти пропустил Морана в дом и растерянно растрепал свои волосы. Он не знал что говорить, а потому последовал примеру старого друга.
— Тут реально очень холодно, — сказал он. — Инструменты вон в той кладовой. Если можешь — посмотри радиатор, потому что говорить будет некомфортно. Я обычно спасаюсь пледом и небольшим обогревателем, но он сдох позавчера. А я пока приготовлю еду.
Джим взял их рук Морана пакеты, случайно задев его пальцы. Он вздрогнул и поспешил скрыться на кухне. Руки предательски дрожали. Начиная резать овощи, Джим сразу резал кожу ножом: до того не мог контролировать себя. Мориарти изо всех сил уговаривал себя, просил собраться.
Внезапно он отбросил нож и выбежал из кухни. В коридоре Мориарти налетел на Себа, ударился о него и отшатнулся. Мотнув головой, он снова приблизился к нему и вцепился пальцами в его футболку, сжал и зажмурился.
— Не уходи... — прошептал он на выдохе. — Прошу, не уходи больше!.. Я... Себ...
Джим не был уверен, что ему уже можно прикасаться к Морану, но он не мог сопротивляться себе. Уткнувшись носом в его плечо, он прошептал:
— Прости меня... Прости меня, слышишь?
Ноги уже не держали, дрожь сводила с ума. Джим разжал руки и осел, падая на колени. Жар охватил тело, дышать было тяжело, всё, что так долго копилось просто навалилось на него, и слёзы потекли по щекам.
Мориарти тут нет и не было. Зато был Джим, который очень любил Морана.

— Я слышу.
Голос. Слышать голос Морана было невыносимо. Впервые в жизни Джим настолько не понимал себя, что не мог даже контролировать эмоции. Он призывал к чувству собственного достоинства, умолял самого себя стать прежним Мориарти, но по щекам предательски текли слёзы. Это было слишком. Моран был слишком. Их разрыв был слишком. И его возвращение тоже.
— Все хорошо, я никуда не ухожу. Я остаюсь тут, с тобой, жить.
Джим и сам это понял краем сознания, когда увидел рюкзак, но анализировать информация он в данный момент был просто не способен. Важно было услышать это, поймать обещание,подтверждение, а дальше... дальше они обязательно справятся. Главное, что Себастьян вернулся. Пусть не как любовник, как друг, но одно его присутствие наполнит жизнь Джима новыми красками. От прошлого Себастьяна и Джима в Лондоне ничего не осталось? Ну и пусть. Лондон - лишь точка на карте. Пока Моран и Мориарти были вместе, неважно где, их прошлое, настоящее и будущее были при них.
Мориарти хотел встать, но не смог: ноги не слушались. Сильные руки Себастьяна подхватили его, и только тогда Джим смог встать. Он не успел понять как, но Моран ловко взял его на руки и отнёс в зал. Каждое прикосновение обжигало, причиняло почти физическую боль, и Джим был не в себе всё то время, когда Моран укутывал его в плед и доставал радиатор. Даже после всего, что случилось, — после предательства, обмана, лжи, слёз и слабости, — Себастьян принял его. Принял его настоящим.
— Посиди тут, не вставай, я все сделаю. И надо же было тебе выбрать такой дом. Он мне, конечно, нравится, но человеку вроде тебя тут делать нечего. И это еще не начались норвежские морозы. Ты хоть что-нибудь о них слышал?..
Слышал, читал, знал, но был уверен, что справится, ведь не маленький уже. Купил бы новый обогреватель, попросил бы соседа помочь с перекосившейся рамой окна, но говорить об этом Себастьяну Джим не собирался. Потому что... потому что присутствие Морана было лучше всего этого, важнее и надёжнее. Пусть ругает, пусть отчитывает, но пусть никуда не уезжает. Джиму и самому нравился и этот домик, и городок. Теперь это уютное место можно было разделить на двоих.
Наблюдая, как полковник возится с радиатором, Джим внезапно для себя улыбнулся. Вот чего не хватало этому дому. Точнее, кого. Именно надёжного и верного полковника, символа постоянности и стабильности. Где-то внутри Джима всё ещё ругался Мориарти: к чёрту чувства, к дьяволу слабость, так нельзя, но Джим, именно Джим, от счастья просто не хотел сопротивляться своей слабости.
— Если что с ним случится: тут же говори.
— Хорошо, — кивнул Джим и сильнее закутался в плед. — Выйди пока. Справишься на кухне? Я... мне надо несколько минут, чтобы успокоиться, ладно?
Это было правдой. Джима всё ещё потряхивало. Когда Моран вышел, Мориарти вытер щёки и глаза от влаги, а в комнате начало теплеть. Он дышал ровно, размеренно и наконец-то взял себя в руки. С кухни доносились звуки готовки, а вскоре показался Себастьян с кружкой дымящегося напитка.
— Держи кружку. Все сразу выпей. Я сейчас закончу на кухне и гляну, что с окнами.
Джим послушно взял чашку и благодарно улыбнулся. На самом деле, его простуда не была ни опасной, ни страшной. Надо было просто поесть, отогреться и поспать.
- Лекарства тут есть? Могу съездить в аптеку.
— Нет! — Джим выпалил это слишком резко и громко.
Видимо, это немного взволновало Морана. Он прижал руку ко лбу Джима, и Мориарти, в очередной раз не ожидая от себя, подался навстречу. Как он скучал по этим сильным рукам!.. Щёки мгновенно вспыхнули краской.
Внезапно Себастьян опустился на корточки, и Джим приподнял голову, позволив себе посмотреть в его глаза. Ощущение было давно забытым, но приятным.
— Как ты?
— Теперь отлично, — ответил Джим. — Лучше и быть не может.
Одной рукой он всё ещё держал чашку, а вторую протянул и прикоснулся к щетинистой щеке. Кожу укололо, и Джим улыбнулся: он соскучился по этому ощущению. Моран был тёплый, знакомый. Его Моран, только его. Нежно погладив, задевая пальцами сухую кожу полковника, Джим убрал руку.
— Ты не будешь заниматься окнами, — решительно сказал он. — Сейчас.
Обхватив чашку с чаем, Джим послушно выпил вкусный чай и отставил её.
— Спасибо, мне станет лучше после этого. Смотри, на втором этаже теплее, особенно в моей спальне. Мы можем поесть на кухне, а поговорить там. И там же есть вторая комната, думаю, ты переночуешь без проблем, уж точно не замёрзнешь, —  Джим был уверен, что Моран больше никогда не захочет делить с ним одну кровать. — А завтра мы вместе съездим в город, купим всё и починим окна. У меня тоже руки не из жопы растут. Просто... Надо, чтобы ты показал как. И вообще! Ты гость, чего я расселся!
Уверившись, что Моран никуда не собирается, Джим ощутил прилив сил. Встав и скинув плед, он направился на кухню, где несколько скептически глянул на тушёные овощи и мясо. В животе предательски заурчало от одного лишь запаха: Мориарти давно не ел нормально.
Добавив в овощи немного перца, Джим нарезал помидор и кинул его на мясо, чтобы оно было сочнее и насыщеннее. Оставив всё доготавливаться, Мориарти достал из шкафа тарелки и приборы, по-простому сервируя стол.
— У меня есть пиво, — сообщил он Себастьяну. — Если будешь, то достань из холодильника. И садись, уже всё готово.

— Ты никогда не любил пиво. Для кого оно было?
Джиму понравился этот вопрос. Это был не просто интерес друга, партнёра и телохранителя, это было нечто большее. Мориарти слишком хорошо знал Себастьяна, чтобы этого не заметить. Впрочем, в пиве не было ничего криминального, а о своей личной жизни Джим говорить не хотел: куда больше ему нравилось думать и сосредотачиваться на Моране.
– Для гостей, – честно ответил Джим. – Не то чтобы я часто принимал их, но надо было создавать видимость работы. Я врал, что рисую и продаю картины через интернет, а чтобы было правдоподобно, – рисовал по заказу для соседей. И когда они приходили, я угощал их пивом. Ну… гостеприимность, – пояснил Мориарти и театрально развёл руками. – Та ещё гадость, но зато меня считают очаровашкой, а не гением-преступником в бегах.
Это было правдой. Той правдой, которую Джим мог рассказать.
Они поужинали быстро, и Мориарти понял, как же он соскучился по нормальной горячей еде. Внутреннее состояние нормализовалось, даже жар стал отступать. Возможно, Джиму и правда чаще стоило думать о себе, но до этого, как и сейчас он мог думать только об одном человеке. И тот сейчас сидел напротив.

После ужина они устроились наверху, как и предлагал Мориарти. Джим забрался на кровать, сложил ноги по-турецки и пронаблюдал, как его друг подключает обогреватель. Себастьян всегда был таким: сочетал скучную практичность с надёжностью и умом, что каждое его действие, на которое Джим обычно бы не обратил внимания, казалось ему наполненным особым смыслом. Поэтому он с откровенным любопытством наблюдал за Мораном, а затем, когда полковник стал мерить шагами комнату, следил за ним глазами.
— Ты был влюблен в него, верно? Он не выглядел человеком, который способен ответить на твои чувства.
Джим промолчал. Этот вопрос застал его врасплох: поначалу Мориарти именно так и думал, но чем больше проходило времени, тем явственнее он понимал, что никаких чувств к Шерлоку у него никогда не было. Возможно та жажда, интерес наложились на холодность Себастьяна и его нежелание обременять себя чем-то более серьёзным, чем секс. В то время Джиму казалось, что полковнику нет дела до того, кем увлечён Мориарти. Шерлок проявлял к его личности куда больший интерес.
Только говорить об этом было сложно.
— Что там произошло? Ты не стрелял на самом деле? Я видел фотографию. Майкрофт Холмс как-то принес ее мне, но не оставил, так что я не успел изучить детали.
Услышав это, Джим недовольно нахмурился. Он, конечно, догадывался, что старший Холмс издевался над Мораном, но это было перебором даже для Снеговика. Пытать не только физически, но и морально, желать причинить боль не столько Морану, сколько… Только сейчас Джим начал понимать: Майкрофт мог заметить. Мог заметить слабость Мориарти.
И правда, что он хотел узнать? Неужели думал, что хоть кто-то в курсе их договора? Джим не был дураком, чтобы рассказывать о подобном, а значит давление на Морана было в первую очередь ударом по нему.
— Майкрофт знал, что на самом деле ты живой? Мне что-то кололи, потому я… не всегда себя контролировал. Мог случайно рассказать им всякое, например, как я тебя в примерочной трахал… извини.
– Ну тогда я надеюсь, что твои рассказы были достаточно сочными. Майкрофту полезно хотя бы иногда дрочить.
Джим улыбнулся, давая понять, что шутит. Хотя в каждой шутке… Он не стеснялся своих предпочтений, тем более он не стеснялся связи с Мораном. Полковник был мужчиной достойным, во вкусе Джима, и их секс всегда казался Мориарти чем-то особенно пикантным.
– Конечно он знал, – ответил Мориарти. – Это была часть его плана. На самом деле, моего плана, но Майк думал, что его, - засмеялся Джим, но затем резко стал серьёзным. – Прости. Правда, прости, Себастьян. Ты не должен был попасться в тот день. Я могу… рассказать всё с начала.
Джим готов был рассказать про Эвр, но не сейчас. Если Моран примет информацию благосклонно, и разговор сложить, то Мориарти готов бы уйти и в такие опасные и очень интересные подробности. Теперь ему казалось глупыми и неправильными мысли о том, чтобы вернуться в криминальный мир в одиночку, без Морана. Без него всё это уже не имело смысла.   
– Я разыграл всё так, словно у меня нет выхода, – продолжил Джим. – Пришёл к Майку, и сказал, что должен умереть. Восточный ветер, Себ… Есть один человек, опасный, который угрожает и мне, и Холмсам, который угрожает всем. У нас с Майком был уговор: для всего мира Мориарти и Шерлок умирают. Затем я сдаю Майку все наши точки и наших людей, а Шерлок их уничтожает. Помимо тебя было три киллера, – Мориарти поднял руку и стал загибать пальцы. – Первый целился в Джона, второй – в миссис Хадсон, третий – в Лестрейда. Тебя не должны были схватить, но ты сам… я не ожидал, что ты сделаешь это. Но мы оба теряем весь профессионализм, когда дело касается нас, верно? О том, что я жив, знал ещё  и Магнуссен. Не смотри так, просто его никто и никогда не стал бы допрашивать. У него есть компромат на всех в правительстве. Именно он передал мне через своего человека одно лекарство, оно помогло мне изобразить шиза. Это ослабило их бдительность, и я сбежал. 
Облизнув губы, Джим опустил голову и выдохнул. Сколько же он всего наворотил, увлекшись. Хотя, была бы возможность пережить то время заново, Мориарти ничего бы не поменял. Его игра с Эвр обещала стать его триумфом, высшей точкой его деятельности. Злодей-консультант дал советы самой опасной женщине в мире. О, Холмсы, вы ещё узнаете… Моран не должен был знать правды, иначе после допроса никто и никогда его бы не отпустил.
Некоторые моменты в истории не могли меняться. Никогда. 
– Влюблен… – Джим внезапно вернулся к первому вопросу. – Мне так казалось, но это была одержимость его умом. Мне не нужна была взаимность, не нужны были его чувства, просто возбуждала сама мысль о том, что появился реальный риск. Риск умереть и проиграть, о да, мне казалось, что я реального готов умереть на пике, на высшей точке, – закончил он шёпотом и поднял руку, словно изображая эту самую точку. Помолчав немного, Мориарти моргнул, словно приходя в себя. – Но влюблённость? О нет, – улыбнулся Джим. – В отличие от тебя, его я никогда не любил.

После нескольких месяцев тишины Джиму было приятно с кем-то говорить. Не просто с кем-то, а с единственным близким человеком, с другом. Мориарти изголодался по общению с ним, хотелось говорить всё ночь напролёт восторженно и залпом, как тогда, как в прошлом, когда в лице полковника и рядового снайпера Джим внезапно нашёл отклик. Моран принял его с самого начала, таким безумным, взбалмошным, избалованным и наглым. Принял и защищал от всего и всех. Принимал и сейчас со всеми грехами и ошибками, прощал, как способен простить лишь самый близкий.
- Согласен, план у тебя был что надо. В твоем стиле. Пусть я и не понимаю, что конкретно заставило тебя все это провернуть - но провернул, и черт с ним. Могло закончиться гораздо хуже для всех. Ты собираешься вернуться или так и будешь?.. Не спорю, рисунки, вроде, неплохие, хотя в этом я и не разбираюсь, но это не то, для чего ты был рожден.
Для чего ты был рождён. Так вот, как ты называешь это, Моран? Для чего был рождён. Не психопат, убийца, садист, тиран, ублюдок. Для чего был рождён. Да, Джим был рождён творить великие дела и ломать системы, а Моран был рождён для того, чтобы стоять рядом. 
Джим задумался. Впервые кто-то говорил ему нечто подобное: не то, для чего был рождён. Полковник снова подтверждал, что понимал и принимал Джима со всеми его недостатками, привычками и сложными схемами, с его безумством и психозом. И, что уж скрывать, внутри приятно колыхнуло, когда Моран словно признался в том, что скучает по тому, старому Джиму.
– Конечно, не для этого, – улыбнулся Мориарти. – Но нужно выждать. Я рассказал тебе лишь малую часть, и, если ты не против, остальное расскажу завтра или послезавтра, осмысли пока что это.  А по поводу кто и для чего рождён…
Джим соскочил с кровати и спешно покинул комнату. Вернулся он уже со своим ноутбуком, плюхнулся обратно и вошёл в интернет. Развернув к Морану монитор с пятнадцатью активными чатами, он пояснил:
– Мориарти мёртв, но он жив. На смену ему пришли новые люди, новые дилеры, новые координаторы. Но все они – это я. 
Дальнейшие слова Джима явно попали в цель. Мориарти не стремился бить Морана, но рассчитывал на реакцию, верил, что всё ещё небезразличен ему. Сколько раз Джим пытался сбежать от него, отойти, отстраниться, но всегда возвращался, находя отговорки. Брошу его завтра, найду другого позже, откажусь от него в любой момент, как только захочу. И ни разу Джим не смог уйти. Потому что Моран был надёжный, сильный и, что нереально, он был родной.
- Скажешь, ты пришел бы ко мне сам, если бы я не стал искать тебя?
А вот это было сложно: ответа Джим не знал. С одной стороны, сидя в этой самой комнате в гордом одиночестве, он убеждал себя, что вернётся в Лондон один, всё начнёт сначала сам, но с другой… не он ли хныкал полчаса назад, умоляя Морана его простить? Сколько бы он выдержал без своего снайпера и его поддержки, без его рук и спокойного голоса, без всего того, что настолько прочно вошло в жизнь Джима, что даже дышать без этого было невозможно. 
- Я рад, что ты живой.
– Правда? – Мориарти заметно оживился и поднял восторженный взгляд. – А я рад, что ты здесь, со мной.
Было страшно. Джим опасался, что любое неверное слово приведёт к тому, что Моран развернётся и снова уйдёт. А с другой стороны, он был тем единственным, кто никогда от него не отворачивался. Моран срывался по первому зову, прикрывал Мориарти собой и ни разу не позволил усомниться в себе. Он был профессионалом, верным, до глупости преданным, но Джим ценил эту верность без издёвок, понимая, что остаётся маяком в мире для потерявшегося полковника. Джим чувствовал, насколько он важен, когда Себастьян принимал его у себя, когда делал кофе и говорил на отстранённые темы, когда полковник входил в него ночами, когда выстанывал его имя, обнимал, целовал, кусал, доводил до безумия и исступления. 
– Все эти дни я убеждал себя, что не приду к тебе ни за что на свете, – признался Мориарти. – Старался отстраниться от тебя, уйти, порвать с тобой все связи, но при этом невольно оставлял подсказки. Знаешь, мне кажется, я знал, что ты поймёшь. Я не рассматривал иного варианта, ты должен был найти меня, ведь это же ты, Моран. Со своей чуйкой, инстинктами и слепой верой. И хотел бы я сказать, что никогда бы к тебе не пришёл, что мне всё равно, что это глупо… но, думаю, пришёл бы. Посмотри, как меня сломал твой визит. Нет сил даже играть правильную роль…
Джим опустил голову, потому что слеза предательски скатилась по щеке. Он снова ощутил себя слабым и уставшим, к щекам подкатил жар, руки подрагивали. Слабость была во всём теле, чёртова болезнь, чёртовы холода, да ещё и волнение, потому что эмоции, до этого незнакомые, брали над ним верх.   
– Меня со временем начало пугать то, как я привязался к тебе, – признался Джим. – Я всегда знал, что, если надо будет, пущу пулю тебе в голову, как и любому приближённому, но… в какой-то момент я признался себе, что не смог. Признался и перестал себя уважать. Я же Мориарти! Никаких эмоций, никакой жалости, никаких чувств!  Ты должен был оставаться лишь развлечением, но я так увлёкся… дружба, – добавил он шёпотом. – Мне понравилось, что ты помогаешь, ждёшь и принимаешь меня. Это была роль, понимаешь? Приходить к тебе, приручать, но я втянулся почти сразу! Прибегал к тебе, потому что хотел. Потом был секс… я стал зависим от тебя и твоих рук. С каждым днём становилось всё меньше меня, это страшно, и я же понимал, что вот такой, слабый, с глупыми чувствами, буду тебе не нужен, но снова шёл к тебе, снова засыпал рядом и восторженно рассказывал о своих планах. И сейчас… я ведь так устал, Себастьян, – поморщился Джим и запустил руку в волосы. Все бессонные ночи и нервный стресс моментально отразились тенями на его лице. Нервы, нервы, нервы. Слишком много после болезненного одиночества. – Так устал, что не нахожу в себе сил бороться. Ты мне очень нужен…  Я ненавижу тебя за это, но не могу без тебя. Возможно, просто не хочу.  Ты всегда был лучшим, и ты что-то во мне сломал. Да, чёрт тебя подери, я пришёл бы. Придумал бы достойную причину, например, браунинг забрать, но пришёл бы.
Зажмурившись, Джим проморгался, и поднял голову. Протянув руку, он решился сделать то, чего так давно хотел: он прикоснулся пальцами к щеке полковника и погладил, царапая пальчики о щетину, а затем прижал ладонь сильнее. Моран ломал то, что Мориарти строил годами. Стену, щиты, обереги от чувств. Сейчас ему было так плохо, сознание вело, и хотелось рухнуть в любимые сильные руки и уснуть, а затем вымолить прощение у самого родного человека.
– Ты лучший, а я такой непутёвый, – признался Джим, жмурясь снова. И правда: одно сплошное недоразумение. Психопат, истерик, предатель. – Чёрт, Себ! Я запутался, впервые не знаю, как мне быть… Вот! Вот к кому ты вернулся! – он нервно рассмеялся, запрокидывая голову. – Не к Мориарти, а к Джиму! Слабому, несдержанному и плаксивому. Боже, Моран, это провал. Можешь уходить, я найду тебя, как только возьму себя в руки и снова стану собой.
Конечно же Джим надеялся, что он не уйдёт. Но в то же время знал, что это не то, чего искал Моран.

— Мне нравится не только Мориарти, но и Джим тоже.
Джим резко вскинул голову, пытаясь оценить и понять суть этих слов, когда его руку накрыла чужая ладонь. В этом жесте было куда больше, даже больше, чем в невероятных словах, и Мориарти жадно провёл пальцами по колючей щетине. Второй рукой он убрал волосы Себастьяна за ухо и погладил там же, наслаждаясь возможностью прикасаться к нему.
— Ты прав, к нему я и вернулся. Мориарти без меня бы справился, верно? Ему я нужен как профессионал, а тебе — как человек.
Джим смотрел в потрясающие синие глаза, зная, что Моран ему не врёт. Он был искренним, честным, и Мориарти впервые перестал бояться. Его чувства были взаимны. И если сам Себастьян не стеснялся и не стыдился их, то, возможно, и Джиму не стоило? Ведь это был только их мир, между Себастьяном и Джимом.
В этот момент Мориарти ощутил, что больше не хочет убегать.
Удивительно, когда он выслеживал этого тигра и хотел его заманить на работу, Джим даже и не думал, что так попадёт. Ему всегда нравились красивые люди, будь то мужчины или женщины, нравились умные, достойные, и Моран под всё это подходил. Одно дело — сорваться на секс с напарником, клюнуть на его потрясающее тело, и совсем другое быть с ним столько лет и даже сейчас сидеть рядом. Но…
Но больше не было страшно. Джим ощущал, что всё правильно.
— Сходи в душ. Есть горячая вода? Я сделаю тебе еще чай и ты ложишься спать. Завтра, как и собирались, едем в магазин и в аптеку.
— Хорошо, — согласно кивнул Джим и отстранился. На сегодня хватит с них.
Теперь, не сомневаясь в том, что Моран не исчезнет, Мориарти принял душ, а после сразу залез в постель. Он и не заметил, когда успел так устать, что глаза то и дело слипались. Себастьян заботливо принёс чай, и Джим снова ощутил, как он скучал по его голосу, улыбке, взгляду.
Да, их ждали аптека и магазин.
С этими мыслями Джим и уснул.

Его разбудил крик.
Мориарти подскочил на кровати и прислушался к ночной тишине. В комнате было тепло, за окном всё ещё была ночь. Джим встал, достал из-под кровати пистолет и осторожно вышел в коридор. Никаких признаков чужого присутствия, абсолютная тишина.
Внезапно крик повторился. Да такой, что по спине побежали мурашки.
Джим метнулся в соседнюю комнату, распахнул дверь и поднял пистолет, но никого не увидел. Себастьян метался в кровати, хрипел, мучительно стонал и срывался на крики. Отложив пистолет, Джим спешно подошёл к нему и приложил ладонь ко лбу. Влажный, очень горячий.
Мориарти испытал тот самый страх, который испытывал всегда, когда его снайпер получал ранения. Сейчас же он был болен, сказались переутомление и волнения, но Джима пугала температура тела Себастьяна.
— Себастьян, — позвал Джим и сжал плечо друга. — Себастьян, проснись, Себастьян!
Моран снова заметался, стоны и хрипы стали громче. Мориарти напряжённо сглотнул, непривыкший к тому, что люди так ведут себя во сне.
Решительно схватив Морана за плечи, Джим начал его трясти. Сильно, уверенно.
— Себастьян! Проснись, Себастьян! — он перешёл на крик и отвесил снайперу лёгкую оплеуху.
Реакция последовала незамедлительно: Моран подорвался, и сильная рука сомкнулась на горле Джима. Мориарти захрипел, когда Себастьян опрокинул его и принялся душить, страх сковал его тело. И только когда Моран ударил его в лицо, Джим словно пришёл в себя. Сжав руку Себастьяна, Мориарти принялся отбиваться ногами.
Удары, сильные и наотмашь, сыпались один за другим, и на долю секунды Джим решил, что ему конец. Перед глазами всё темнело, сознание повело, и Мориарти из последних сил ударил снова, попадая прямо в пах.
Хватка ослабла, и Джим вывернулся, спешно отбегая от снайпера. Споткнувшись о дурацкий ковёр, он упал на колени и закашлялся, получив доступ к воздуху. Шея болела так, словно её сжало в тисках, и Мориарти дрожал от пережитого.
Поднявшись на ноги, Джим рванулся к двери, но остановился, смотря на сгорбленную фигуру друга. Чёрт, этот опасный и жестокий человек был не в себе, он мог убить Мориарти одним ударом, но Джим не мог уйти. Себастьян от него не отрекался, и Джим не мог. Отдышавшись и поборов дрожь, он с трудом произнёс хриплое:
— Себастьян?..

Джим не мог заставить себя уйти. Только не сейчас, когда его Себастьян находился в таком тяжёлом состоянии. Обычно Мориарти всегда переживал лишь за свою шкуру и немного за шёрстку любимого тигра, но видимо его привязанность оказалась чуть более сильной, чем он думал раньше.
Джим не мог и не хотел оставлять Себастьяна. Он не мог отвернуться, когда тот страдал, и собственное сердце предательски сжималось, хотя Мориарти был уверен, что просто не способен на какие-либо чувства. И даже свою истерику он сваливал на усталость и отчаяние, убеждая себя, что нет, он свободен, ничего его серьёзного рядом с Мораном не держит.
Держит.
Держит давно и очень крепко.
Моран внезапно вскочил с кровати, и Джим непроизвольно отшатнулся. Благо полковник поспешил не к нему, а к окну, и вскоре холод заполнил небольшую комнату. Джим поёжился и растёр плечи, наблюдая за своим мужчиной и боясь позвать его вновь. Он понятия не имел, какие призраки прошлого пришли за ним в эту ночь, и что делать, кого позвать, как помочь.
Благо, полковник справился сам. Себастьян отдышался, закрывая. Он обернулся, и Джим облегчено выдохнул: узнал. Себастьян его узнал. Они оба в безопасности.
— Все нормально. Что ты тут делаешь?
– Ты кричал… – тихо ответил Джим, убирая пистолет в выдвижной ящик стола. – Я испугался за тебя.
Мориарти показалось, что Себастьян его не слышит. Он тяжело дышал и озирался, словно в этой комнате был кто-то ещё кроме них двоих. Джим взволнованно осмотрелся, но никого не обнаружил. За его спутником пришли демоны и ночные кошмары, а они пострашнее любого реального врага. Мориарти это знал не понаслышке. Он и сам страдал от таких приступов, но скорее безумия, а не теней вины и стресса.
Когда Себастьян сел на кровать и затих, Джим всё же рискнул приблизиться. Он был готов к тому, что Моран начнёт кричать, прогонит его, ведь полковник никогда не позволял никому видеть собственную слабость. В этом Джим его прекрасно понимал, но он не ушёл бы, даже если бы Себастьян снова его ударил. Нет, больше Мориарти не собирался его бросать. Какой смысл уходить друг от друга и прятаться, если их всё равно упрямо тянет магнитом?..
Поэтому Джим молча протянул руку и прижал ладонь к сильной мускулистой спине. Сколько раз этой же самой ладонью он ощущал перекаты мышц под кожей, сколько раз гладил и царапал тут, в этом самом месте, когда полковник брал его со всей своей силой. Сегодня Себастьян впервые вздрогнул от этого прикосновения, словно не только не ожидал его, но и боялся. Джим не отстранился. Его место было тут, рядом со своим мужчиной.
— Джим, сейчас очень поздно... Но… б-будет хорошо, если ты останешься.
– Я никуда больше не уйду, Себастьян.
Джим говорил уверенно, хотя ему были нехарактерны эти слова. Он вообще не ожидал, что способен на них. Пошлости, грубости, подколки, заумные фразы, странная философия – да, но не земные обещания верности и дружбы, а уж тем более любви. И всё же Мориарти, поддавшись инстинкту, обнял своего полковника так крепко, как только смог. И Себастьян ответил. Он прижался в ответ, и Джим привалился спиной к подушке, чтобы устроить голову Морана на груди. В этот момент он ощутил что-то странное и незнакомое. Доверие. Моран вверял ему всего себя, и если раньше бы Джим фыркнул и посмеялся, то сегодня он мог только сильнее его обнять.
— Я делал плохие вещи в жизни, Джим. Очень плохие вещи.
– Я знаю, – спокойно ответил Джим, поглаживая Морана по голове и перебирая пальцами его волосы.
Темнота приятно укрывала их. Мориарти поглаживал друга и обнимал его крепче, зло и настороженно всматриваясь в тёмные уголки комнаты. Нет, он не собирался отдавать этим теням Морана, Моран принадлежал ему одному. Джим был жаден до своих людей, а этого, самого редкого и необычного из всех, он не отдал бы даже за самое большое вознаграждение.
– Мы все не святы и все делаем плохие вещи. Я понимаю, – спешно добавил он, словно говоря, что понимает, – разница в степени «плохо» есть и порой она велика. – Но знаешь, мне плевать на это и на твои самобичевания. 
Джим не понимал жалости и сострадания. Он работал с террористами и наркодельцами, он раздавал криминальные советы, играл чужими жизнями и стольких убивал. Он тоже был убийцей, пусть и не делал ничего своими руками, пусть и не пытал, не стрелял, но всё же он был злом. И ему было абсолютно плевать, что и когда в прошлом сотворил Моран.
– Прекрати жалеть себя, – строго добавил Джим, но не ослабил хватку. – Прошлое прошлому. Ты сейчас здесь, ты выбрал меня и со мной вместе тоже совершил множество плохих поступков. Плевать мне на всё, что было. Имеет значение лишь то, не тянет ли оно тебя вниз. Себастьян, тот ты давно умер. Нынешний ты – мой любимый мужчина, спутник и партнёр. Ты не имеешь права жалеть себя. Если прошлое вернулось, ему надо дать сдачи. Не справляешься? Я помогу.
Джим не умел утешать или успокаивать. Он говорил жёстко, чтобы встряхнуть полковника, чтобы вырвать его из этого проклятого омута. Чтобы тот понял это, Мориарти продолжал обнимать его и гладить, делясь тем, что внезапно обнаружил в себе самом. Чем-то странным, до этого толком и неизученным.
– Я помогу, – повторил он, приподнимая лицо Морана за подбородок. – Ты можешь всё мне рассказать, я выслушаю и помогу. Всё, что убивает тебя, душит и топит, надо выбросить. Значение имеет лишь настоящее. Ты имеешь значение. Я имею значение. Мир, который мы покорим и возглавим имеет значение, – приблизившись, Джим шепнул полковнику на ушко. – Стань моим королём, Моран. А всё что было мы свернём и засунем в пасть дьяволу.
Мориарти усилил хватку в его волосах. Моран был последним, к кому Джим проявил бы жалость. Мориарти всегда был требовательным и бескомпромиссным по отношению к нему, не давал ни отпуска, ни отгулов, даже если Себастьян болел или был ранен. И это был  высший показатель его любви, потому что жалость, в отличие от удара, убивает личность.

Джим и сам не понимал, когда в нём случилась эта перемена. Впрочем, Себастьян никогда не был для него просто красивым мужиком или крупным членом, как были многие, с кем когда-то развлекался Мориарти. От него Джим не ушёл утром после секса, его Мориарти повёл по магазинам, чтобы приодеть, с ним провёл вечер и следующую ночь. Словно сразу поднимая Морана до уровня постоянного партнёра. Так оно и было, несмотря на мимолётные загулы Джима. Себастьян был каждый день в его жизни, он стал её частью, необходимым элементом, опорой именно для Джима. И для Мориарти тоже, но для Джима больше.
Иногда казалось, что полковнику Джим может простить что угодно. Понять, простить, вытащить голыми руками с того света. Но только сейчас, сидя в тёмной холодной комнате, обнимая его, такого горячего и измученного, Джим смог признаться себе в чувствах. Он любил этого мужчину. Любил за силу, ум и красоту, любил за то, что сам Себастьян любил его и даже после обмана все эти месяцы. Любил за то, что только с ним полковник мог позволить себе слабость, любил за то, что может обнимать и успокаивать его.
Даже запах Морана был родным, знакомым. Настолько нужным, что Джим жадно вдыхал его, наполняя любовником каждую свою клеточку своего тела. Ему не хватало этих объятий, не хватало тепла родного человека. Когда же он позволил себе так влюбиться?.. Впрочем, разве король не может позволить себе быть любимым?
— Это было очень давно.
Долгую тишину и мысли Джима нарушил  хриплый голос. Мориарти знал, что узнает нечто важное, возможно пугающее и жуткое, но… но едва ли хоть что-то могло изменить сложившееся между ними за последние шесть лет. Джиму вообще не нужны были эти тайны и сожаления прошлого, куда важнее было раз и навсегда вытащить оттуда Себастьяна. Именно поэтому он слушал и слушал внимательно.
— Ночью погода ухудшилась, почти нулевая видимость, холод просто дикий. Из штаба сообщили, что в этих условиях никого отправить не могут, нужно дожидаться, пока метель утихнет.
После этих слов Себастьян замолчал. Джим молчал тоже, терпеливо ожидая и позволяя полковнику быть наедине со своими мыслями. Он продолжал ласково гладить, перебирать его волосы, а чтобы не уснуть, думал о том, как это тяжело, служить где-то. Обычные дети уходят, чтобы испытать на себе холода или жару, жажду и пытки, боль оторванных частей тела, жадные укусы колючих ограждений. И чтобы, если вернуться, быть уже другими, сломанными и переродившимися.
Кажется, Себастьян молчал слишком долго. Джим потерял ход времени, когда полковник вновь заговорил.
— Я обязан был вернуться живым.
А по следующим словам Джим уже всё понял и сам.
— Суть их работы в том, что для того, чтобы греть, люди должны быть живы.
Себастьян продолжал говорить, и Джиму не верилось, что он был способен на такое. Убивал Моран всегда просто, но садизм никогда не был по его части. Впрочем, люди, любые люди, ради спасения своей жизни порой раскрывались с самой неприятной стороны.
— Мы все делали плохие вещи. Но я, чтобы выжить, делал ужасные.
Некоторое время Джим молчал. Он прокручивал в голове слова Себастьяна, представлял всё происходящее, и крики, и стоны, и мольбы, и запахи, и боль, и думал о том, как воспринимает это. Ему не было дела до жизни четырёх человек, особенно если один умер сразу, а второй потерял сознание. Двое замученных насмерть? Да и чёрт бы с ними. Скорее всего, они были же такими идиотами, как и большинство людей, но осознавать, что это сделал Моран, человек, с которым Джим делит жизнь и постель… было странно. Но Мориарти всё же понимал: мера была вынужденная. Иначе полковника не терзали бы призраки прошлого, даже через многие-многие годы. Иначе его не изводила бы совесть, подбрасывая былые воспоминания.
Джим крепче обнял своего мужчину и поймал одну его руку. Ту, которая, наверное, тоже была в крови. Ты, которая и вытаскивала органы. Мориарти скользнул по ней, погладил, словно размазывая невидимую кровь, словно говоря: «Все нормально, я разделю с тобой даже это. И чужие стоны, и мольбы, и вонь, и кровь». Надо было бы – он бы перемазался чужой кровью так же, разделил с Мораном и грехи и пытки, и возмездие и казнь, если тому придёт время. А пока что они могут ещё побороться.
– Животные убивают животных, Себастьян, – прошептал Джим, переплетая их пальцы. Ему даже показалось, что между ладоней есть что-то липкое и горячее, как кровь. – Хищники рвут свои жертвы когтями и зубами. Порой рвут живьём, мучая долгие-долгие часы.. Думаешь, животные не хотят жить? Что же делает нас лучше? Иногда люди так разрезают собак и коней, неужели те не испытывают боли? Чем мы лучше? Выживание заложено в нашей крови, а моральные ценности, цивилизации... Боже, Себ!.. Они пропагандируют пацифизм, убивая ради денег, территории или власти! А ты боролся за свою жизнь, чтобы в итоге оказаться тут, рядом со мной. Это была судьба. Твоя судьба и их судьба. Возможно, в ту самую ночь с тобой рядом были ненужные миру и планете люди. Сволочи, мрази, тупицы, убийцы, извращенцы. Мы не можем знать, кем они были. Но тебе позволили это совершить, Моран. Это была судьба.
Джим говорил, шептал своему мужчине то, во что верил, думая о том, что даже ради выживания Себастьян никогда ничего такого не сделал бы с ним. Джиму нравилось быть особенным, нравилось быть для полковника кем-то большим, и он не мог, просто не мог не насладиться этой потрясающей мыслью.
– Ты сказал, что я был рождён не для этого. А что, если я был рождён для тебя, а ты – для меня? Путь до меня надо было выстилать кровью, и ты сделал это. Ты победил. Теперь надо лишь оставить в прошлом и эти воспоминания, хотя…
Джим зажмурился. Он и сам не знал, откуда внезапно взялись слёзы. Крепче обняв Морана, Джим внезапно испугался, что тот рано или поздно не выдержит и сойдёт с ума. Нет, отпускать его Мориарти не собирался: ни сегодня, ни завтра, ни через много-много лет. Это был его мужчина, его спутник, его защитник, его снайпер, его друг. Плевать на прошлое, плевать на всё самое ужасное. Ничто не имело значения, кроме осознания чужой преданности и собственных чувств.
– Мне безумно жаль, что ты пережил всё это, – прошептал Джим, утыкаясь в мягкие волосы носом. – Что с тобой сотворили такое. Но теперь всё хорошо. Завтра и ещё пару дней мы проживём самую обычную жизнь с магазинами, аптекой, тупыми скучными разговорами. Всё забудем, отдохнём и вернёмся в былом блеске. Хочешь? Я буду очень тебя любить, только не оставляй меня.
Теперь Джим знал не только самый страшный кошмар Морана, но знал ещё и свой. Себастьян, который его не узнаёт.