- Отходим! – но то не было отступлением. Теряться в кривых узких улочках Нижнего Города – удобно; уходить в переулки, рассыпаясь, но сохраняя строй – правильно, ибо на квадрате закоулка за домами уже поджидает засада, в готовности. Прикрыты ли тылы? – мысль обжигает в пылу сражения; щит вскидывается, отбивая тяжелый черный дротик – рыцаря-капитана чуть ведет от силы удара, нанесенного могучей рукой, покрытой красными узорами, будто человеческой кровью.
Гортанные выкрики, боевые кличи – и против них имя Создателя, и Пророчицы Его; лязгающий строй храмовников, вперемешку с редкими городскими стражниками – против неумолимо катящейся серой волны. «Кунари идут» - кунари неумолимы, точно океанский вал, но есть то, что станет скалой на их пути, препятствием.
Ушли ли люди, успели ли спрятаться? – по улицам Киркволла льется кровь, словно тысячелетия назад, во времена Империи, на жертвенниках и алтарях тевинтерских магистров. Кунари идут – кунари убивают, не щадя, вырезают методично и всех, от старика до ребенка. Их священная война, или как это еще зовется? – неважно, - мимо виска свистят тяжелые стрелы, и еще один ублюдок валится с пронзенным горлом, харкнув кровью сквозь прорези шлема, похожие на рыбьи жабры. Передышка? – да как бы не так; рогатые твари, невзирая на свои размеры, проворны и живучи. Они рассыпаются по постройкам, повторяя маневр храмовников – уходят в тень переулков, прячутся за выступами домов. Недооценивать их, раньше времени радоваться преимуществу – пустая трата времени, и отряд сэра Каллена, отошедший от порта в сторону Верхнего Города,  такую роскошь себе уж точно не позволит. Рыцарь-капитан делает быстрый взгляд назад – позади его отряда, в окружении щитов с изображением меча милосердия, троица. Сосредоточенная, хоть и взволнованная, бледны – но полны решимости.
Стрелки, что были на крышах, спрыгивают вниз, кто-то вскрикивает, неловко сорвавшись – их подхватывают товарищи, волокут прочь, в укрытие. В пятачке внутреннего двора, воздух которого уже пропитался пылью и смертью, сейчас воцарится сущий ад, но это – последний проход к Верхнему Городу в этой части Киркволла, и что храмовники, что городская стража – костьми здесь лягут, но дальше ублюдков не пропустят.
Сберегшие стрелы, храмовники-лучники рассредоточиваются по наиболее удобным позициям. Позади сэра Каллена и его отряда пространство словно наполняется упругой энергией – и та окутывает их, авангард, несокрушимую стену. Отправленные для поддержки храмовников трое магов – как бы ни лаялись Первый Чародей с рыцарем-командором, Орсино выслал своих людей не колеблясь и не пререкаясь. По последним донесениям, он вместе с остальными магами, пригодными к сражению, поспешил к Верхнему Городу – туда же направлялась и рыцарь-командор Мередит. Каллен же, повинуясь ее приказу, занимался эвакуацией жителей Нижнего Города в этой районе, и сдерживал наступление кунари, идущих от порта. Потери его – изломанными кучами доспехов и плоти распростёрлись на грязных улицах.
«Неизбежно», - взгляд тяжелеет, сквозь прорези шлема наблюдая за проулком. Скинуть бы – обзору мешает, но в горячке боя ой как не хочется получить по незащищенной голове, - на ум приходят слова молитвы, рванувшись из сердца, привычно зажигая лириум в крови, наполняя несокрушимой верой в то, что делает – и Каллен видит, как лица людей его проясняются в том же самом порыве. Они устоят даже пред самой смертью, что уже высыпается им навстречу блестящей наконечниками копий серой волной.
- Katara, bas! – сотрясает переулок боевыми кличами; менее сильные духом испуганно съеживаются, но удар навершием меча по щиту заставляет вскинуться, выпрямиться. Вновь свистят стрелы – с тяжелыми, широкими бронебойными наконечниками. Лучники бьют прицельно, а рванувшаяся ледяными кольями перед цепью кунари ледяная стена вызывает у рогатых ублюдков подлинное бешенство.
И страх, - не увидев, но ощутив слабину, что на мгновение дали кунари, сэр Каллен дал сигнал к наступлению. Мощь лириума, растворенного в крови, дает силу не только против магов – против этих тварей тоже сгодится. Пускай любой кунари почти в полтора раза выше даже самого рослого человека – на этот случай есть старая поговорка. Дескать, «чем больше шкаф, тем громче падает» – и, используя рост кунари против них самих, храмовники теснят ублюдков. Длинные руки и длинные дроты не позволяют кунари с должной пользой орудовать ими здесь, в узком пространстве, тогда как тычки щитами и колющие удары мечей храмовников почти безошибочно находят цель. Из-за спин их по-прежнему свистят стрелы, и вылетают сгустки магической энергии – еще немного, и можно будет поверить в победу.
- Рыцарь-капитан! – тревожный вскрик, и лучник на крыше невысокого сарая, окликнувший сэра Каллена, вдруг корчится, окутанный разрядами молний, и катится вниз; тело с гулким шумом ударяется оземь. Позади кунари медленно поднимается гигант с отпиленными рогами, в уродливой маске; кажется, что зашитые губы шевелятся, читая заклинание.
«Саирабаз», - у кунарийских магов нет другого прозвания; его же переняли и другие народе Тедаса. И в церковных книгах они тоже так и зовутся, те, кого кунари смертельно боятся. Маги, смертельно же преданные своему народу. Невероятной силы, - пространство начинает искрить, кунари смыкают ряды, защищая своего мага, который концентрирует вокруг себя могучий магический вихрь.
- Вперед! – храмовники врубаются в серый строй; лириумные волны расплескиваются, ослепляя белым светом – равных в подавлении магии храмовникам, как известно, нет, но их мало – их уже гораздо меньше, чем было. А проклятый саирабаз умеет перемещаться – мгновение, и он уже в отдалении, вновь окруженный сполохами молний.
«Проклятье, далеко!» - и лучникам не достать, и расстояние не преодолеть храмовникам – на пути их снова встают кунари. Воздух потрескивает – «снова магия?!» - верно, снова магия.
- Поберегись! – слышен голос, звонкий, женский, и над головами отряда проносится, обдав жаром, исполинский огненный сгусток, что врезается в строй кунари, точно осколок упавшего солнца; запах горящей плоти забивает дыхание, и он, вместе с паникой во вражеских рядах – лучшее, во имя любви Создателя, что только можно увидеть!
Беглый взгляд назад – сине-серебристая броня, крохотное пятно – несколько бойцов. Отблески пламени на сильверитовых нагрудниках, осененных грифоньими крыльями.
Серые Стражи.
- Стражи, левый фланг! Прикройте, мы пока разберемся с тем безрогим ублюдком! – перекрикивая шум боя, зычно скомандовал сэр Каллен – некогда радоваться и рассусоливать, у них еще есть незаконченные дела. Откуда здесь Стражи? – не имеет значения. Важно лишь то, что они на одной стороне.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-09 20:53:29)

Ряды их крепнут – теперь и храмовники, и городская стража, и Стражи – в одном строю; часть последних рванулась на левый фланг, где щиты так и загудели от летящих в них дротиков. Только не бесконечны они – и, выждав залп, Стражи ринулись в атаку. И никто не отставал от них – лилась потоками усиливающая магия, давая резвости ногам, затягивались раны, возвращались силы – троица позади все трудилась, не покладая рук. А сверху откуда-то мчались боевые заклятия – «маг Стражей?»
- Хоук! – слух резанул звук знакомого имени, и сэр Каллен едва удержался, чтобы не вскинуть голову – но вместо этого вскинул щит, ударяя рогатую тварь по физиономии, и пронзая выпадом тому открывшееся горло. Хоук – Мариан Хоук? – ее здесь нет, где б ее не носили демоны, ту самую отступницу. Хотя уж она-то наверняка оказалась бы в гуще событий – ей благоволил Наместник, да и в целом, эта женщина была… эффективна в решении многих вопросов. И дел. А уж как сражалась… - Каллен сделал резкую отмашку мечом, словно отгоняя, отсекая мысли, которые неизбежно тянулись, словно жилы, вслед за этим коротким именем. «Послышалось», - и больше он и не вспоминает об этом.
Они перестроились – держать позицию здесь невозможно, будто оно все проклято, но каждый здесь обучался именно для этого.
И неважно, на кого оказался назначен охотиться – на магов, на бандитов-душегубов, или же на порождений тьмы, - боевые кличи летят из пересохших глоток, лириум в крови вскипает, под грохот осыпающихся стен. Проклятый саирабаз обрушил одну из стен, и магам пришлось отступить с их позиции – мимо Каллена мелькают вспышки, рвущиеся из навершия зачарованного посоха. Маг – Серый Страж? – над головой свистят ледяные глыбы, опрокидывая навзничь здоровяков-кунари.
«Боевой маг, отлично», - но рано радоваться – разрубленный почти пополам, валится наземь его сержант, кубарем летит с раскроенным черепом стражник. За спиной Каллена надсадно вскрикивает маг – «проклятье!» - рыцарь-капитан взметнул щит, отбивая еще один черный дротик, почти отводя его – но тот с такой силой пущен, что его, в полном тяжелом доспехе, шатает, как от удара кувалдой. Рука немеет – а слух режет негромкий женский вскрик, эхом отдающийся под шлемом. Он едва успел поймать покачнувшуюся женщину, неловко обхватив рукой со щитом. Мышцы загудели от боли, от отзвука кунарийского удара – рыцарь-капитан пошатнулся и сам, когда повело в сторону, но оттащить Стража в сторону успел. Ее посох тяжело лязгнул по камням, рядом с распростертым в луже крови магом киркволльского Круга – Каллен склонился над женщиной, по сине-серебристой броне которой быстро расползалось багровое пятно. «Плохо дело», - он вскинул глаза на ее лицо, покрытое пылью, и замер, словно кругом ничего и не было – ни кровавого боя, ни тел соратников, ни напирающих врагов.
Где-то лязгнуло, ударило, вскрикнуло, заискрило молнией, - Каллен смотрел в затуманенные, невидящие золотисто-карие глаза со стремительной, вдруг обжегшей сердце тоской.
- Бетани, - позвал он, зная, что та вряд ли слышит его, да и сам он себя уже не слышал, сквозь шум боя. – Бетани! – уже громче позвал он, одной рукой взяв ее за плечо, встряхивая, другой же уже распечатывая целебную припарку. Хоть так – но поможет.
- Ты можешь исцелиться? – рядом судорожно закашлялся один из магов; рыцарь-капитан резко обернулся к нему.
- Помоги ей! – без поддержки боевой магии им придется туго; кивнув, маг подался было вперед – и судорожно охнул, хватаясь за пронзенную таким же дротиком, что задел Бетани, грудь.
- Бет, - так вот о какой Хоук речь, - горькие мысли вихрем роились вокруг Каллена, пока он спешно перевязывал ее распоротый бок. Никогда так не называл ее – «Бет», - он поднял забрало шлема, когда в помутневших глазах промелькнула осмысленность. А затем – узнавание – когда взгляды их встретились.
- Держись, - он подхватил брошенный рядом с ее посохом щит. Меч милосердия так и вспыхнул на сильверите, словно отвечая загоревшемуся в крови рыцаря-капитана лириуму.
Они не пропустят рогатых ублюдков, чего бы им это не стоило. Сколько сталось храмовников? Трое, четверо? – отлично. Хватит.
- Строй! – команда хриплым эхом отлетела от стен. Щиты вскинулись – храмовники перешли в наступление. Каждый шаг отдалял тех, кто остался позади, от неминуемого – того, что настигнет сейчас кунари, - Каллена  вдруг ожгло по берду, в стык доспехов – пока глухо зарычал сквозь зубы, но шагу не сбавил, чувствуя, как кровь хлюпает в сапоге. «Ничего», - еще шаг. Еще! – командир кунари что-то выкрикнул, но Каллену, который кунлата не знал, и без того было понятно, ч т о командует рогатый ублюдок. Наступление – последнее.
«Вот сейчас!» - лириумные волны рванулись ослепительным светом, объединенной атакой несломленных, израненных, но не отступивших рыцарей Церкви. Кунари налетели на эту волну – и оказались отброшены. Захрипел, корчась на земле, саирабаз – сила «святой кары» жгла магию в его крови, обращая ее почти что против него самого. И, когда голова с отпиленными рогами покатилась под ноги сэру Каллену, он не испытал ничего, кроме мрачного торжества – магическому выблядку наконец-то воздалось по заслугам.
- Сэр, - его дотащили до раненых, оставляя кровавый след – что терялся, впрочем, на крови, которой было все кругом залито. Догорали остатки боевых заклятий, хрипло стонали те, кто еще мог стонать, - Каллен отцепил набедренник, и, не глядя на окровавленное бедро, сильно перетянул его выше раны кушаком. Сразу онемело – ходить он не сможет, но, возможно, это сейчас и не нужно. Остальные хлопотали с ранеными – кто еще мог держаться на ногах, а вот Каллен-то уже точно не мог. Еще одной такой атаки они не выдержат, - он повернул голову, переводя дыхание, и снова видя полулежащую у стены девушку. «Бетани», - захотелось окликнуть, но голоса не было.

« - Каллен, я… я маг.
- Я знаю», - и золотистый огонек в ее глазах гаснет, как и маленький язычок пламени на ладони. Тишина Церкви снова окружает их – только тишина уже враждебная.
Он не был слепцом, но оказался глупцом – совершенно точно.

Рыцарь-капитан огляделся, подсчитывая потери. От Стражей осталось всего… трое? Из храмовников – он, да еще два человека. Стражник – один. Все остальные полегли.
«Еще одной атаки нам не выдержать», - он устало прижмурился на миг.
- Доложите рыцарю-командору, - голос появился, сух и бесцветен. – Мы уходим, - сэр Каллен потерял почти всех.
Всех же потерять он не имеет права.

… Все мысли сейчас к одному сводятся – «не упасть»; рыцарь-капитан незаметно опирается на плечо лейтенанта, глядя на маячащий впереди, словно пятно свежей крови, капюшон головного убора рыцаря-командора Мередит. На такой же ярко-алый плащ, знак достоинства и чина – фигура ее напряжена и сосредоточена, взгляда Каллену не увидать, но он точно знает, что тот прожигает двумя лириумными огнями ту, что усталой походкой идет по проходу, образованному двумя толпами людей. Маги, стражники, знать, простолюдины, храмовники – все перемешалось, все славят Мариан Хоук, одолевшую могучего Аришока. Спасшую Киркволл.
«Защитницу», - раненого бедра он уже и не чувствует, а то, что перед глазами все то и дело плывет полукругом-спиралью, как при самой страшной морской качке, то это лишь потом доходит до разума. Важнее – другое; пока он защищал подступы к Верхнему Городу, с других сторон ублюдки все же прорвались, и погибших было множество. Везде.
«Я тоже многих потерял», - сэр Каллен смутно припоминает, не имея даже сил возражать, протестовать, оправдываться. Он еще выдерживает взгляд обернувшейся на него рыцаря-командора, но отрапортовать о произошедшем не успевает, ибо окровавленный пол Крепости Наместника совсем уплывает у него из-под ног, ходит ходуном, будто палуба в качку. Он никогда не любил морские путешествия. И ему просто хочется спать, да чего его тормошат, он и стоя поспит, как тогда, когда из Ферелдена…

Темно. Спокойно, и немного холодно, поначалу, и последнее, чего хочется – это двигаться. И чтобы двигали. Но бедро прожигает словно раскаленным железом; смутные голоса, брань, выкрики, отдаленно похожие на команды – ногу снова сводит, как ее может сводить, он же уже бесполезной колодой лежит, Каллен ее даже не чувствует… а затем прохладное сияние льется над ним ласкающей волной. «Магия», - он судорожно подается назад, стремясь отстраниться, отползти – все, что угодно, только не магия.
Его держат, прижимают за плечи, не дают вырваться; сквозь тихий, ужасающий звон магической волны, и грохот собственной крови в ушах Каллен слышит что-то вроде «… устойчивость… он же храмовник! не помогает…» и проклятый свет перед глазами исчезает, слава Создателю. Ногу опять пронзает болью, но теперь Каллен хотя бы чувствует ее, и что-то даже видит – снова – белое. «Палаты Целителей» - при здании церкви. Точно. «Почему не в Казематах?» - додумать не успевает – носилки, на которых он лежит, подхватывают, и куда-то переносят.
- Держите его, - в плоть вонзаются стальные когти-крючки. Во рту – кровь, из прокушенной губы – терпеть он умеет. Он вытерпит, выстоит, согласно заветам Создателя, и своим клятвам. И Создатель милосерден к нему – темное беспамятство вновь набегает на сэра Каллена прохладной волной, точно воды летнего озера близ Хоннлита. Только летом оно прогревалось вот так вот, - видя, как закатный отблеск догорает над спокойной водой, Каллен чуть улыбается. И его накрывает темнота.

- Как вы себя чувствуете, рыцарь-капитан? – участливый голос. Женский. Каллен открывает запекшиеся веки, щурится – стены лазаретной комнаты не белые, голубоватые, от светящей снаружи луны. Открыто окно – летняя ночь стоит в зените, залитая серебром. Он с трудом переводит взгляд на склонившуюся над ним женщину – «послушница» - на облачении той неярким золотом вспыхивает, в свете свечи, солнце Андрасте. Она ставит свечу на прикроватный столик, приподнимает Каллену голову, давая напиться – а он слаб, точно новорожденный щенок. Случившееся постепенно восстанавливается в памяти, по кускам – тот страшный бой на залитом кровью дворике, то, как стояли насмерть, как шли на смерть… Как…
- Что… происходит? – послушница садится на его кровать, вытирает покрытый испариной лоб.
- Кунари ушли, сэр, слава Создателю. Защитница, сэр, Хок, Защитница Мариан Хоук, у Киркволла есть Защитница, вы представляете себе? – она говорит вполголоса, явно щадя его, своего подопечного, но Каллен уже не слушает. В виске колотится жилка, болью, на раз-два – «Хо-ук, Хо-ук» - вспомнилось ему и это. Мимолетно – ему бы порадоваться за город, что тому так повезло – или это Мариан Хоук повезло одолеть Аришока в поединке? – но сил на то нет. Все кровью ушли в проклятую киркволльскую землю, вот же незадача, - рыцарь-капитан коротко, смеется, вдруг заходясь сухим кашлем. Послушница мигом кидается к нему, почти насильно заставляя выпить что-то теплое и мерзкое на вкус – но с удивлением Каллен понимает, что голова его слегка прояснилась, а иголка, в легких засевшая от кашля, растаяла.
- Вам надо восстанавливать силы, сэр. Вы потеряли много крови – рана заживет, но вы едва не погибли. А магия, - она испуганно вскидывает бровки, когда лицо рыцаря-капитана искажается гримасой, - маги не смогли сделать достаточно много, вы же храмовник…
- Да… понимаю.
- Леди рыцарь-командор прос… оставила это для вас, - девушка робко подает ему конверт, запечатанный личной печатью Мередит. Та явно ни о чем не просила – приказала. Но то, что командир навещала его, пока он тут лежал без сознания, отчего-то наполняет душу смущенным таким теплом. «Конечно, я ведь нужен ей, я же ее заместитель», - щуря слезящиеся глаза, Каллен спешно распечатывает послание. И удивлённо хмыкает – в коротких, скупых строках – пожелание выздоровления, ни больше, ни меньше. А также предупреждение об обострении обстановки в городе…
«Думар мертв, а то, что выскочка-отступница вдруг обрела титул Защитницы, бросает тень на всех нас – на Церковь и Орден, в первую очередь», - да, это Каллен очень хорошо понимает, но что сделано – то сделано, Киркволл спасен, пускай и дорогой ценой. Рыцарь-командор должна понимать, что случившееся, напротив, может как-то расположить обстоятельства в пользу магов – их помощь во время восстания была, в конце концов, неоценима. В памяти промелькнул образ Орсино – вымотанный магическим сражением, эльф выглядел немногим лучше Каллена, но стоял упрямо и строго, гордый тем, что сделал. Да что там, все они гордились собой, от стражника-новобранца, до…
«О н а  недовольна», - он медленно сложил письмо, и смежил веки, выдыхая.
- Спасибо, сестра…
- Полетта, - с готовностью улыбнулась та, аккуратно вынимая листок бумаги из пальцев рыцаря-капитана. – Отдыхайте, сэр. Я передам старшему целителю, что вы пришли в себя, а если что-то понадобится – я тут, за стенкой.
- Храни вас Андрасте, сестра Полетта, - не открывая глаз, негромко отозвался Каллен. Судя по шороху, послушница уже у двери.
- Сестра…
- Да, сэр?
- Серые Стражи, - он открыл глаза, чуть сощурившись – свечу Полетта оставила на столике. – Они сражались рядом со мной. Кое-кто уцелел, - «кое-кто». – Они покинули город?
- Нет, сэр, насколько я знаю, - отозвалась она. – У них какое-то дело в Казематах… сестры говорили, что видели, как их командир беседовал с рыцарем-командором Мередит.
«Хотел бы я знать, какое у них там дело…»
- Спасибо, - едва слышно отозвался Каллен, под звук закрывшейся двери.
«Казематы…»
Свеча на прикроватном столике горит, подрагивает, на летнем сквозняке, что приятно касается разгоряченного лба – маленький лазаретный покойчик выходит на балкон. Редкая роскошь, на самом деле, отдельная палата. Неужели рыцарь-командор распорядилась? – «конечно, ей же надо, чтобы я поскорее встал на ноги», - по потрескавшимся губам поползла улыбка, и Каллен провалился в неглубокую дремоту, под уже ставшее привычным гудение боли в раненом бедре.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-11 15:18:36)

Снится, как ни странно, лазарет – светлый, тихий, без голосов за стенами, без стонов и вскриков раненых – последних поубавилось в последние дни, все же, но сейчас здесь вообще удивительно тихо. И светло – словно белые стены светятся сами по себе. Сколько дней миновало? – один, два? – но рыцарь-капитан уже может сидеть, относительно оправившись от раны. И, как накануне, он уже разбирает переданные ему в лазарет донесения. Перо скребет по бумаге словно нехотя, словно тишина покойчика становится вязкой, словно сквозь воду, - он поворачивает голову на звук – приглушенное лязганье доспехов. И почему-то не может поднять глаза выше изображенного на кирасе меча милосердия не может, но знаки отличия говорят, что перед ним капрал. Или лейтенант? – Каллен пытается проморгаться, но тишина теперь уже и словно пелена, перед глазами.
- Сэр, - гулко, с эхом звучит голос лейтенант-капрала (или капрал-лейтенанта? так не бывает же!), - к вам посетитель.
- Оставьте это, мне некогда, - на деле же, Каллену хочется узнать, что это за таинственный посетитель, но вначале ему нужно закончить с донесением. Необходимо. Донесение – все, что имеет смысл, - и плевать, что строки его расплываются, становясь бессмысленной абракадаброй, а перо скребет по бумаге все слабее и медленней – воздух вязкий, так его.
- Сэр, - отзвуки эха неприятно вибрируют в белизне стен, Каллен хмурится, с трудом все-таки поднимая глаза на лицо храмовника – или то, что можно назвать лицом. Бледное пятно, размытое, искажающееся странной мешаниной образов, постоянно меняющееся.
- Нет, - оторопев, только и может произнести Каллен, когда мельтешение лиц замедляется, словно разбег странной и жуткой карусели – храмовник – те, кто погиб тогда рядом с ним, - гудение стен становится громче. Перо выпадает из пальцев, уже ненужное, почти отброшенное – но слабость наваливается на Каллена, словно из него опять выпустили половину крови.
- Посетитель, сэр, - громче повторяет Энн-Лиз, голос которой мешается с голосом Бевала. Или Фэрриса? – какой я вам «сэр», ребята, хочется сказать ему, я ведь…
«Не устрашусь и легиона», - он поднимает глаза на качнувшуюся белизной дверь, открывающую самую черную бездну, из которой на него светят две холодные желтые точки, словно светлячки.
- Прочь, - с усилием говорит он, и сжавшиеся пальцы вдруг обретают опору – рукоять меча. – Изыди, - вязкий воздух застревает в легких, все сложнее дышать, не то что говорить. «Сон?» - слишком хорошо Каллен знает, каковы эти сны…
Внезапно легко дуновение, движение воздуха напротив лица заставляет его вздохнуть свободней, будто ветром со стороны моря повеяло – но не со стороны вонючего киркволльского порта, а чем-то иным, давно забытым… но вливающим в него силы. Точки в черной бездне удивленно меркнут, на мгновение, словно затаившаяся во тьме тварь моргает от неожиданности.
- Уходите, - говорит он, наконец-то глядя прямо в лицо – «лица?!» - павших друзей. – Да примет Создатель вас… - «не терзайте меня больше, прошу», - только память его, проклятая, клейменая, не послушается. Он выдыхает, стискивает руку на рукояти меча, которая вдруг становится теплой, и с бьющейся ямкой пульса под пальцем. Рука? Живая рука? – он ощущает мимолетно скользнувшие по ладони чьи-то пальцы, сжимает незнакомую руку крепче, и выныривает из кошмара, словно ухватившись за нее.
- Постой, - выдыхает шепотом, открывая глаза на смутный силуэт на краю постели. Голубоватые тени стен лазарета спросонья кажутся чем-то вроде отголосков дурного сна – колышутся, словно что-то нашептывают, но Каллен лишь вглядывается в темный силуэт. Женщина? Послушница, сестра милосердия? – сердце переворачивается вдруг, когда он замечает знакомый поворот головы – темный профиль сейчас выглядит крайне отчетливо, точно из черной бумаги вырезанный. Ветер снаружи разогнал облака, и лунный свет загорается в янтарных глазах, обрисовывает линию скул… неровно остриженные короткие волосы, точеную шею. Нет, этого ему ни с чем не спутать. И не забыть, - сглотнув вдруг пересохшим горлом, Каллен медленно разжимает пальцы, ослабляя хватку.
«Она пришла», - первая мысль.
«Она не забыла меня», - разжав пальцы, выпустив запястье девушки, он шумно выдыхает, рывком садясь на постели, даже не замечая боли, пронзившей бедро. Куда сильнее смятение, жаркой волной окатившее.
- Бетани. Это ты, - тихо, выдохом. Не вопросом. Вопрос – в глазах; темные волны недавнего сна уходят, оставляя за собой смутное чувство тревоги.
«Бетани», - почему-то на ум приходит то, что никогда прежде не оказывались так близко. И в таком виде  - кроме полотняных рубашки и штанов, на Каллене ничего нет, а на Бетани -  лазаретный халат поверх сорочки. Но ничего из этого не имеет значения – все перечеркивает мысль, одинаково щемяще радостная и тоскливая:
«Она пришла. Она не забыла меня».

« - Чтобы все было правильно», - слова Бетани отдаются в Каллене похоронным звоном, горестным набатом. Да, так будет правильно, Бетани права, - он заставляет себя взглянуть на нее. Теплее. Еще теплее, - она нравится ему, с этим нельзя спорить. И этому невозможно противиться – а следовало бы. Но как противостоять этой спокойной теплой нежности, которой заливается сердце, стоит ему увидеть ее? – это мало похоже на юношескую страсть, которой когда-то был охвачен. Они видятся нечасто, но каждая встреча – будто солнечный луч, освещающий мрачный Киркволл. У обоих в жизни не так уж много радостей – у Бетани – необходимость зарабатывать деньги на какую-то клятую экспедицию на Глубинные Тропы, у Каллена хватает хлопот с повышением, с магами, с отступниками, храмовниками, и волнениями среди кунари. Он до сих пор – «выскочка», ферелденец, чужак. Впрочем, появляются у него и сторонники – вскоре, за преданность его делу Ордена, за веру, но этого недостаточно. И уж точно, об этом не расскажешь никому – кроме этой девушки, которая ласково смотрела на него глазами-огоньками, и слушала обычно ой какого неболтливого храмовника, казалось, с интересом.
А о том, что она маг, он догадался сам. «Амелл» - имя, не дававшее ему покоя долгое время. Амеллы, род, отмеченный магией. Поднять архивные документы в Казематах несложно; имя Малькольма Хоука значилось там, как беглого, так и не обнаруженного отступника… Лиандра Амелл.
Имя матери Бетани он уже знал. То, что ее старшая сестра – маг, ему довелось узреть почти что собственными глазами, а что же до самой Бетани – Каллен с тоскливой обреченностью ждал тому подтверждения. В отчетах ли храмовниках, или же…
Но она призналась тогда сама. Все было честно – все для того, чтобы было честно.
Правильно.
Кори ты, или нет, себя за малодушие, за то, что не сказал тогда, что чувствует и знает, что не объяснил, насколько проще, и в то же время, сложнее и страшнее будет им в Круге вместе - не имеет уже значения. «Правильно», для Бетани – это рядом с ним, Калленом, и, раз за разом вспоминая эти ее слова, он стыдился. Зная, что недостоин.
Потому что в Круге для нее хоть и правильно, но опасно.
Быть отступницей в Киркволле – еще опасней.
«Но она хотя бы жива», - темно-голубые тени ползут по стенам палаты, напоминая полосы на броне Серых Стражей. Что же… Создатель видит все.
По крайней мере, Каллен больше не сможет навредить ей.
- Как ты? – неловко звучит вопрос, в который не вместить все, что миновало за эти почти два… три года? – Как твоя рана? – тоже лишнее. Раз ходит… и вообще, не за этим она пришла сюда, явно.
«А тогда зачем?» - и не задашь же этот вопрос напрямую. Радость вот только отчего-то колотится, помимо воли, и мимо боли в бедре – сел, все-таки, неловко.
Рад, что она жива. Рад, что она пришла, - обжигает радостью, пополам со стыдом. Невысказанное повисает между ними, - все еще чувствуя тепло руки Бетани в своей ладони, Каллен набирает воздуха в грудь.
- Мы не выстояли бы, если б не ваша помощь, - кажется, это тоже не совсем то, что следует говорить. – Прости… - только ли за неловкость, что сейчас испытывает, он просит прощения?
- Я не ждал тебя… не думал, что ты придешь, - «хоть и хотел увидеться».
Сейчас? Или вообще?
«Не ждал».

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-12 15:37:10)

Что нам печали, что нам потери?
Тихое сердце многое стерпит.

«Поверю», - только не твоему вымученному смеху, Бетани. Поверит, со всей обреченностью, потому что, как тот щенок наивный, в хорошее до сих пор не разучился верить – видно, жизнь мало потрепала. А о том, что старалась выжечь все – говори, если хочется. Тебе станет легче – а он заслужил. Тихое сердце, как говорится, многое стерпит – уж если чему Каллен и научился за годы, и минувшие со дня разлуки, и до тех пор – так это смирять собственное сердце.
У пожара, правда, что внутри него вспыхивает, словно лес в засуху – от случайной искры, не видать конца и края. Как тогда – разгорается, и ненавистью к себе, и тяжелым гневом, и стыдом – и прервать бы ее, сказать, что в случившемся ее вины нет, что это все от начала было несправедливым – но чувство такое, что собственная песня это правды не выдержит.
«Она не забыла меня. Потому и пришла», - и, во имя Создателя, до чего же Каллен рад – «нет, счастлив!» - счастье пробивает его, словно ударами корабельного тарана, словно взрывами кунарийского порошка. И одинаково проваливается в отчаянный стыд за содеянное – за не-содеянное.
Не окликнул Бетани тогда, не попросил остановиться. У того поцелуя был привкус мела – сухой и безжизненный, а самому Каллену  духу не хватило все исправить. Но пытался ли он забыть? – Создатель видит, что нет. Знал, что не сумеет – и потому волочил на себе груз воспоминаний – всех, с собой, день ото дня. «Сжечь…» - да до сих пор духу не хватает, - но взгляда Каллен не отводит, тяжелого, темного, больного – пусть слова сидящей рядом бьют его хоть наотмашь, хоть навылет пронзают. «Тихое сердце многое стерпит», - ей так проще. Ей так легче.
«Легче ли?» - прежним жестом к ее руке тянется рука, чтобы унять это колотящееся, горькое, имя которому – «прошлое».
Короткое биение пульса под пальцами, под пожатием руки напоминает Каллену, что ведь выбрался из кошмара сейчас именно ей благодаря – даже если оно не так, то он будет верить. Он утирает предплечьем другой руки пот со лба, смотрит на Бетани – похудевшую до болезненного изящества, тонкую, словно клинок антиванского стилета, опасную – огонь отражается теперь в ее глазах, беспощадный, а не прежнее живое, солнечное тепло… в сумерках более чувствуя, нежели видя, как она изменилась, и понимая, что, какими бы влекущими нежность ее и застенчивость не были годы назад, сейчас это… сильнее.
Под горлом – жаркий, сухой комок, который Каллен торопливо сглатывает, медленно, почти бесшумно выдыхая. Если прежде… если прежде он едва мог помыслить о том, чтобы коснуться ее, чтобы накрыть ладонью эту точеную шею, и ниже повести, то теперь он недвусмысленно этого желает. Как будто горькие, почти обидные, хоть и кристально честные слова ее обжигают его, и подстегивают, все сильнее.
Поистине, Создатель, неисповедимы пути Твои, - он выпускает руку Бетани, набирает воздуха в грудь. Пальцы то ли обжигает, то ли леденит – проклятье, не разобрался, только вот от того короткого пожатия не по себе уже ему.
Не рана, ни лихорадка всему причиной – но то, на что никогда не был падок, от чего, согласно принципам Ордена, всегда старался отгораживаться. Принципам Ордена – и собственным. Рыцарю веры ничто не должно мешать исполнять свой долг, но Создатель, поистине, великий и жестокий шутник, раз уже дважды за жизнь, дважды – подряд буквально, заставляет сердце слуги своего полыхать огнем. Магическим огнем – из-за женщин, которые, к тому же еще оказываются родственницами.
И, если самое далекое прошлое являлось сэру Каллену кошмарами, то недавнее – снилось отчего-то спокойно. Бетани просто истаивала в солнечном сиянии – это было и больно, и хорошо.
- Я не пытался тебя забывать, - негромко звучит его голос в ночной тишине. Ночь ведь уже, даже не глубокий вечер? – он смотрит чуть в сторону, видя в подсвечнике на прикроватном столике несколько оплывших до самого основания свечей. – Ради чего? Ты не причинила мне никакого зла, - а то, что дала, то, чем согрела – едва ли не лучшее, что случалось с Калленом за последние годы. И если он и сожалел о чем, так только о собственном малодушии, о смятении, которым отгородился тогда, в миг прощания. Ибо решение Бетани было правильным, Создатель, самым правильным! – но невозможным для него тогда. А теперь? – если изменилась она, если скверна и жизнь Серого Стража закалили ее, опалили иным огнем, то изменился и Каллен. К добру будь оно, или к худу.
- Ведь ты – лучшее, что случилось со мной в Киркволле. Не с храмовником. С Калленом, - он сумел стать честнее.
«Но ведь и с храмовниками так бывает», - устав прямо запрещал рыцарям Ордена сближаться с магами, но повсеместно происходило наоборот. Запретность плода придавала всему особую сладость; маги могли где-то рассчитывать на снисхождение, от своих возлюбленных. А сами же храмовники… проклятье, Каллен не был слеп и глух. И знал, что происходит, если долгое время здоровые мужчины и женщины находятся рядом друг с другом.
Другое дело, что для него это было когда-то немыслимо – затем стало невозможно. А теперь? – рядом с ним сидела магесса. Ничего не изменилось – «но теперь она Серый Страж. Не отступница, и не маг Круга – ее защищает сине-стальная броня, древние договоры, и скверна в крови», - и именно поэтому сейчас вернуться к прошлому стало бы попросту… бесчестно.
«Она покинет Киркволл, и мы вряд ли увидимся вновь», - он поднял на Бетани глаза, и улыбнулся.
«Все пройдет», - и боль в сердце. «Все сотрется», - кроме памяти.
- Я узнал о случившемся от твоей матери, - Лиандра Хоук не хотела пускать его на порог своего поместья, выкупленного старшей дочерью. Лишь былое аристократическое воспитание, да затаенный страх за Мариан, видимо? – позволили ей уделить рыцарю-капитану храмовников несколько минут. К тому времени, зная уже, что экспедиция с Глубинных Троп возвратилась, но не в полном составе, сэр Каллен попытался узнать что-то о случившемся через своих информаторов – тщетно. И пошел ва-банк – к матери Бетани. Заранее будучи готов к любым последствиям, что повлечет за собой его неожиданный визит.
- Она очень тосковала по тебе. Она знает, что ты здесь? – вдруг спросил Каллен, запоздало осознавая, что Бетани, пусть и Серый Страж, но могла вполне успешно залечивать раны не в церковном лазарете, а в поместье своей семьи. Или устав Ордена Серых то запрещает? – это рыцаря-капитана не рискнули переносить в Казематы, опасались за жизнь его из-за кровопотери. Но Бетани даже передвигается, хотя рана ее, очевидно, не в порядке – от внимания Каллена не ускользнуло, как болезненно потемнело, на миг, ее похудевшее лицо с четкими, точеными – так и тянет коснуться, скулами.
- А твоя сестра, брат? Ты виделась с ними? – говорил он негромко и участливо. Что было – то было, к нему не вернуться. Но в настоящем…
- Бетани, - неожиданно для себя позвал ее Каллен.
- Я очень рад тебе, - маленькая рука, жесткая – не от домашней работы уже, а от древка магического посоха, снова утонула в его ладони, когда он склонил голову, и на мгновение прижался к тыльной стороне ладони Бетани лбом.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-13 14:07:43)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]«Я понимаю», – хочется сказать, когда тихий шепот Бетани режет, скребет слух словно ржавой пилой – почему так, почему так больно, ведь голос ее почти не изменился за два года? – просто боль, что в голосе ее, ведома Каллену очень уж хорошо. Отплывая из Гварена, он не оглядывался – в общем, он вообще плохо помнил, что происходило тогда, путая явь и собственные кошмары, но отчетливо въелось, вытравилось в памяти то, как Недремлющее море раскрывало перед ним свои угрюмые серые просторы – а за кормой корабля оставался Ферелден. Со всем и всеми, кто когда-то знал Каллена, кто был дорог ему. Все эти люди знали кого-то другого, кого-то… погибшего. Того, что сам себя похоронил, заживо, - он взглянул на Бетани с болью, со всепонимающей тоской, и почему-то не удивился, когда ее ладонь коснулась-толкнула его в грудь. Сердце отозвалось прикосновению болезненным дерганьем, будто подпрыгнув – и горячая волна осела на щеках и ушах. Удивительно – отвлекая от горьких мыслей, хотя бы на мгновение.
Каллен знал, что это такое – уходить, не оборачиваясь. То же самое пыталась сделать Бетани, но Создатель… «Ох, проклятье,» - пути его неисповедимы, и то, что они встретились в горниле восстания, в огне и крови, иначе чем высшей волей, не назовешь. От судьбы не уйдешь, от себя не убежишь – и горько, и радостно было от этой мысли. Радостно – потому что Бетани не забыла Каллена. Горько – потому что ее боль билась в нем, отдавалась эхом, точно детский крик.
Не того она хотела, и, видит Создатель – не хотел Каллен для нее подобной боли. Пусть ценой боли собственной – «не заслужила. Не виновата. Не при чем», - он хочет сказать ей об этом, остановить эту катящуюся волну боли – но ее лицо уже напротив его, и теплом тела обдает, точно солнечными лучами.
«Знак?» - рука зарывается в короткие темные волосы, жесткие, неровно остриженные. Когда прощались, эти самые волосы доставали Бетани до лопаток, и отливали густой темной бронзой в свете церковных свечей, - зачем-то мелькает мысль, прежде чем под нежный выдох ее солоноватые губы раскрываются в поцелуе ему навстречу.
«Бет», - мыслью-выдохом, шепотом, во вдруг взвившийся костер; жаром ослепило сквозь закрытые веки. Из головы вылетает все, махом – от мысли о том, что  т а к  ни разу доселе не целовал ее, до того, что их кто-то может застать. «Застукать», - но руки тянутся к ней, коснуться лица, провести по шее – она огонь, искра, попавшая на сухой хворост. «Остановись!» - но невозможно. За два года разлуки, за два года  п р о щ а н и я  с Бетани Каллен не раз представлял себе то, как касается ее, как целует – «грешен, Создатель мой, но даже Тебе была однажды ведома любовь».
И Бетани не отстраняется – и робость, что сковывает в первое мгновение, сгорает, точно клочок бумаги; руки ее – уже на плечах Каллена, а дыхание опаляет, обжигает. Кто они, что они, где – не имеет значения ничего, кроме пламени, что безо всякой магии разгорается меж ними…
…И раскаленным железом прожигает левое бедро; стон, и вовсе не удовольствия, помимо воли вырывается у Каллена; из глаз искры сыплются, в окружившую его темноту – неловко задел рану, и боль такая, что хоть криком кричи. Кричать – не станет, но выругался, не сдержавшись в голос, отпрянув от Бетани – но талии ее не выпустив. И замер, услышав шаги за стеной палаты.
- Дыхание Создателя! Прячься! – и рывком тянет Бетани на себя, рядом с собой. Одеяло ложится неровной волной, а Каллен пытается сесть, и подслеповато щурится на огонек свечи в руках сестры Полетты.
- Все… в порядке, - упреждая ее вопросы, выдыхает рыцарь-капитан, талию которого вдруг цепко обнимают горячие руки. Бегло покосившись на одеяло – вроде бы, в пляске теней по стенам незаметно шевеления, он переводит взгляд на сестру Церкви. Д-долгожданная встреча, прах ее побери.
- Неловко повернулся, задел рану, - та печально округляет рот, кивая русоволосой головой. – Все в порядке.
- Точно ли в порядке? Да вы весь взмокли, - испарина выступила на лбу Каллена, стоило Полетте переступить порог, демоны ее побери!.. Как… некстати, - отчего-то делается смешно, и он чуть дергается, когда в бок ему утыкается что-то горячее, и вздрагивает.
«Бетани», - вот где проверяется выдержка и стойкость, ох. Все прежние его бдения ничего не стоят, ничего не значат рядом с этим – руки женщины обнимают его, скользя по здоровой ноге, а в бок щекоткой ударяет старательно сдерживаемый хохот.
«И смех, и грех, проклятье», - рыцарь-капитан поднимает глаза на Полетту, которая, видя, что мрачность в глазах его вдруг сменилась чем-то, похожим на веселость, вдруг оживляется.
- Может быть, повязку сменить? – и удивленно хлопает глазами, когда Каллен делает резкий жест рукой, мол, нет. – Ну… как пожелаете, только вдруг рана вскрылась? Я бы осмотрела, - по ноге действительно ползет что-то горячее – ладонь.
- Нет, сестра, благодарю вас, - с усилием выдавливает он из себя. – Оставьте… свечу, я поработаю, - короткий кивок в сторону вороха бумаг, что лежат поодаль на столике. – Все равно уже не усну, - о, знала бы она!
- Кошмары? – участливо спрашивает девушка, и Каллен чуть наклоняет голову, коротко – даже отвлекаясь на миг от творящегося под одеялом. Создатель, да что она там, замереть на и миг не может?!
- Да. И нога. Ступайте, сестра, пожалуйста, - он почти груб с Полеттой, но та все равно, безмятежна, точно майский денек.
- А хотите, я с вами посижу? Может быть, помогу чем, компанию составлю, сэр. О, а хотите вкусненького? Мне тут шоколад передали, подарочный набор, из Антивы…
- Нет, - его лицо – камень, изваяние, как у статуи. Не дрогнет и мускулом… о-ох.
- Доброй ночи, сестра, - железно звучит голос рыцаря-капитана сквозь слишком громкий шорох бумаг, которые он, не глядя, сгребает со столика. Девушка пожимает плечами.
- Доброй ночи, сэр. Да хранит вас Андрасте, - и уходит, забрав оплавившиеся свечи. Как только дверь за ней захлопывается, Каллен с шумом выдыхает. Бумаги беспорядочно летят на пол с шорохом, а край одеяла откидывается, открывая раскрасневшееся лицо Бетани – огонек свечи так и горит в золотисто-карих глазах, озорно, как два солнечных зайчика.
- Неужели нельзя было… - Каллен тоже смеется, чувствуя, как ее бедро скользит по его здоровой ноге, а руки – по груди. Жарко – они вплотную друг к другу, так близко, как никогда еще не были.
«Вот что я хотел вспомнить», - ямочки на щеках Бетани так и вспыхивают, когда она улыбается.
«Вот что хотел увидеть» - ее улыбку.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-18 14:15:55)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]- Нельзя так просто… что? – из головы все вылетает, словно вихрем снесенное – этим поцелуем. Нельзя так просто остановиться, оказавшись в одной постели с женщиной? Нельзя так просто останавливаться? – ведь Бетани должна понимать, что, застукай их кто-нибудь так, не оберешься беды. Прознай кто, что рыцарь-капитан храмовников кувыркается на лазаретной койке с девицей, то карьере его пришел бы… конец? Скорее всего, ведь рыцарь-командор Мередит не стала бы держать рядом с собой юнца, который, оказывается, горазд с девицами поразвлечься. Магессами! И это несмотря на то, что в Казематах сэр Каллен слыл едва ли не самым сдержанным и стойким в отношении любовных интрижек. Обетов не давал, но был близок к тому.
«Знал бы кто…» - никто не поверил бы – да что там, Каллен сам в жизни не заподозрил бы в себе такой прыти. Его опыт можно было перечесть по пальцам одной руки, и потому он не знал, кому возносить молитвы, когда легкая ткань сорочки заскользила по плечам Бетани, распуская шнуровку на высокой груди. Не Создателю же, - остановиться бы, вспомнив если не о приличиях, так о том, что ранены, и оба, и что…
Горячая шелковая кожа – под раскаленными ладонями, и останавливаться не то что невозможно – некуда.
- Бет, - второй раз в жизни, вслух, Каллен так произносит ее имя. В глазах Бетани, что близко-близко напротив – свет, но не обжигающий, а теплый. Солнечный. Как когда-то. И губы у нее такие же теплые, а руки – нежные. Те самые, о которых мечтал. – Иди ко мне, - обмирая внутренне – мечты всегда страшно коснуться – вдруг развеется? – позвал он ее.

… И, проклятье, не о таком он мечтал – хотя и о таком, - унимая бешено бьющееся сердце, сжимая в объятьях лежащую на нем Бетани, Каллен пытался восстановить дыхание. Боль в бедре снова проснулась, но рана ныла несильно. Или же это он не обращал на то более внимания – да и к демонам на другую сторону Тени все, ох – когда о н а  здесь. И тело ее так и льнет к его, - пальцы пробежались вдоль гибкой спины, задевая повязку. Вот уж кому потребуется перевязка, так это ей, - он встретился с Бетани глазами. Дыхание Создателя, сколь же грешен он, Каллен Резерфорд.
И до чего же счастлив, - хотя, целуя ту, что вернулась из прошлого к нему, он помнит о том, что их могли слышать. Что их все еще могут застать врасплох, увидеть вместе, что…
«Что она уйдет», - но до тех пор никто более не станет убегать. От себя.
- Я никогда бы тебя не забыл, - тихим шепотом, в мягкие, ласкающие губы. По шее и груди горят отметины, оставленные  ее ногтями – от боли в ране, или от наслаждения впивалась? – неуместная, нахальная улыбка поползла по лицу Каллена, но взгляд ненадолго застыл короткой печалью – чем же расплатятся они за это мимолетное счастье, какие куски сердец оставят кровоточить?
Только вот если бы не сделали этого, не потянулись к друг другу – сожалели бы больше, - он провел фалангами согнутых пальцев по горячей нежной щеке, буквально купаясь в теплом, темном золоте глаз Бетани.
Ничего.
Они не забыли друг друга. И теперь уже точно не забудут, - улыбаясь от души, Каллен жестко почти, горячо поцеловал Бетани - «Бет», осторожно прижимая к себе.
- Больно? – шепнул он, проводя рукой по повязке, едва касаясь ее. Надо бы перевязать, сменить на свежую, да поскорее – ведь скоро рассветет уже, и лазарет проснется. И новый день помчится, отсчитывая часы до разлуки.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-18 14:15:49)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]Сон более не идет к Каллену. Рассвет надвигается на Киркволл неумолимо – розовеет высокое небо, видимое сквозь распахнутое окно лазаретной палаты, загораются ало-золотым редкие облака. Тихо и безмятежно, даже неизменный ветер со стороны Недремлющего моря, кажется, уснул – предрассветная тишина плывет над городом, что еще несколько дней назад задыхался в дыму, и тонул в крови.
До сих пор ведь тела лежат на улицах, - Каллен всего несколько дней в лазарете, но знает доподлинно. Много погибших, - списки снова выскальзывают из внезапно дрогнувшей руки, а наклоняться за ними… ох, помоги Создатель, - на костыль опираясь, он кое-как собирает их все же, и бросает на смятую постель радом с собой. Костыль брякает рядом – а рыцарь-капитан закрывает ладонями лицо и негромко смеется. О чем он думает только – «о деле, вестимо», – но как это возможно вообще, если обоняние до сих пор чувствует запах нежный и сладкий, которому подобных нет во всем Тедасе? – он вдыхает прохладный предрассветный воздух, что проникает в раскрытое окно, полной грудью, но кажется, что дышит снова  е ю. «Бетани», - по скулам обжигает огнем; Каллен смотрит на собственные руки, не веря, что нынче ночь обнимал ими ту, которую не чаял не то что вновь увидеть – полюбить.
Увидеть ее снова. Поверить, что случившееся – не сон, - но на предплечье – несколько продольных царапин, которые Бетани не заметила, исцеляя его. Каллен чуть хмурится, вспоминая, как снова обдало, на мгновение, почти животным страхом, лишь стоило магическому теплу коснуться его лица. Но он вытерпел, доверившись – как терпит и доверяет хозяину пес, боящийся бурной реки. Таким он себе в тот момент и казался – что-то внутри сжалось в комок, но свет, которым лучились глаза Бетани, побеждал все, озарял ему путь.
И страха более не было. Только чувство облегчения, словно выздоровления после тяжелой болезни, - он поднимает голову, глядя на то, как за окном крыши высоких домов чуть заметно золотятся под первыми солнечными лучами. Странно, что к нему еще не пришла лазаретная сестра, - оторопь вдруг пробирает, до глубины души – вдруг их все же кто-то слышал ночью?
Вдруг Бетани не удалось незаметно добраться, да как она вообще добралась-то? – на простынях – кровь. Его, Каллена – из закровоточившего бедра, и ее, Бет. Не только из раны на боку, - по сердцу снова ведет горячей волной. И по лицу – он помнил все.
И более не напоминает себе о том, что сам – храмовник, а она – маг. Сегодня ночью здесь были вместе мужчина и женщина, – облегчение снова ударяет в сердце, вслед за скользнувшим по белой стене ало-золотым солнечным лучом. И теплее становится – словно лед, навсегда засевший в душе Каллена после Твердыни Кинлоха, наконец-то дает трещину.
Наивным, как когда-то, ему уже не стать – но, возможно, он вновь обретет веру. В магов, как в людей.
Проснувшийся ветер шелестит скомканными бумагами; возвращаться к работе, даже мысленно – отчего-то немыслимо. И нет желания – но когда это имело значение? – даже если воспоминания о минувшей ночи заполняют все его естество. О ней, о Бетани, «Бет» - мгновение за мгновением Каллен вновь переживает про себя, и вздрагивает от неожиданности, когда слышит негромкий стук в дверь.
- Сэр Каллен? – о, сестра Полетта. До чего вы не вовремя, - в углу рта спрятав улыбку, рыцарь-капитан выпрямляется, ловя настороженный взгляд девушки. И про себя надеясь, что сладкий мускусный запах женщины чувствует только он сам.
- Доброе утро, - раннее, чтоб ему, но утомленным Каллен не выглядит. Раве что, напряженным – ведь многое может выдать… что-нибудь. Навести на подозрения, - но сестра выглядит скорее озабоченной, нежели любопытной.
- Доброе, - кивает та, и с порога выпаливает:
- Рыцарь-командор Мередит, она… здесь! И вас видеть желает!
- Вот как? – Каллен не удивлён, ни на мгновение. Это неизбежно, должно было случиться, - и уверенный в том, что рыцарь-командор уже прознала о его грехопадении, и явилась покарать его, он машинально поднимается с постели – и, неизбежно оступившись, падает назад.
- Все в порядке, - отмахнуться от слишком настойчивой сестры Полетты, взяться за костыль.
- Давайте я осмотрю вашу рану, повязку сменю! – та замечает кровавые следы на простынях.
- Незачем, я сам справился, - не только справился, но и старыми бинтами уничтожил все следы минувшей ночи. Он кивает на свежую повязку на бедре – с таким справиться легче легкого.
- Леди рыцарь-командор сказала, что станет ждать вас в кабинете старшего целителя, - вот как. Леди рыцарь-командор предполагает, что ее заместитель уже может передвигаться – и он будет передвигаться, вне зависимости от того, так это, или нет.
Снова шугнув Полетту – вежливо, но прочь, наскоро умывшись, и кое-как одевшись – не хватало еще, чтобы девица ему помогала, Каллен кое-как заковылял по гулким коридорам до кабинета старшего целителя. Сквозь плывущие запахи трав, благовоний, крови, и гнили – до широких дверей, распахнув которые, замер - навстречу так и полыхнуло обжигающим голубым льдом.
- Здравия желаю, рыцарь-командор, - Мередит дернула подбородком на приветствие Каллена, который чудом удержался на одной ноге, локтем придержав костыль, пока салютовал. Цепкий взгляд ее ощупал сверху донизу, будто насквозь просвечивая, но оставаться хладнокровным под взглядом Мередит – наука, которой он обучился прежде всего, лишь только став ее заместителем.
- Каллен, - вот как. Даже без чина, - Мередит обогнула широкий письменный стол, прислонилась к нему бедром, и указала Каллену на стул у стены. Тот почел за лучшее повиноваться, да и ногу тянуло, все же.
- Как твое самочувствие, рыцарь-капитан? – от сердца отлегло немного. Еще не успевший сесть Каллен – больную ногу надо устроить, те еще хлопоты, по-уставному наклонил голову.
- В полном порядке, миледи, - тонкие черты лица рыцаря-командора чуть дрогнули, дескать, не заливай мне тут, юноша.
- Вижу, - усмехнулась Мередит, глядя на то, как Каллен пытается не показать, насколько же левая нога его сейчас бесполезна. – Но  передвигаться ты можешь. Это уже хорошо. За пределы лазарета выходить не придется, - интонации ее были, словно щелчки капкана. Ни мускулом не дрогнув, Каллен чуть склонил голову, в знак того, что понял, а затем устремил на свою начальницу спокойный и преданный взгляд.
- Полагаю, ты знаешь, кто такой Логэйн Мак-Тир, - заговорила рыцарь-командор, и ее заместитель превратился в слух.

До своей палаты он ковылял вдвое медленней. Ошарашенный. Не знающий, снова, кому молитвы возносить, и кого вопрошать о совпадении – поистине, рыцарь-командор не могла огорошить Каллена сильнее, нежели приказом допросить Бетани Хоук, серого Стража, что находилась на исцелении здесь же, в стенах лазарета при церкви. Поначалу Каллен решил, что его начальница обзавелась способностью прозревать происходящее, нашла хрустальный шар, показывающий…. все, что она пожелает, но все оказалось явно проще.
Серые Стражи прибыли в Киркволл не напрасно – Серые Стражи вообще редко что делали напрасно. Возглавляемые бывшим регентом Ферелдена, отцом королевы Аноры, героем реки Дейн… предавшим короля Кайлана Логэйном Мак-Тиром, что стал Серым Стражем, они интересовались списками отступников, когда-то сбежавших и Казематов. «Хоук», - имя Малькольма Хоука неприятно резануло Каллену слух. Он напрягся внутренне, уже готовый защищать покойного отца Бетани от чего бы то ни было, но вовремя осадил себя. Нельзя давать подозрений… никаких, - а царапины на предплечье саднили.
Многого от Логэйна рыцарь-командор не добилась. Стражи ревностно охраняли свои секреты, и говорить, зачем им понадобилась информация о давно сбежавшем, поколение назад! – отступнике, не собирались. Мередит избрала обходной путь – приказать своему заместителю расспросить ни много ни мало, но саму дочь Малькольма Хоука, ставшую Серым Стражем.

- Я вижу здесь подозрительное совпадение, Каллен, - Мередит хмурилась. – Маг-отступница, теперь еще и Серый Страж?
- Это всего лишь совпадение, мэм, - ровно отозвался Каллен. – Мне известно, что юная особа собиралась отправиться в Круг, после той экспедиции на Глубинные Тропы, - ему вдруг померещилось, что глаза Мередит сверкнули каким-то незнакомым отблеском, алым, точно капюшон ее головного убора. – Но пострадала от скверны, и спасти ее смогли лишь Серые Стражи. Я узнал о том от ее матери, - ничего подозрительного. Всего лишь расследование в рамках обнаружения отступницы. Слава Создателю.
- Ты побеседуешь с ней. Будь предельно бдителен – это Хоук, - Каллен отсалютовал, с лицом невозмутимым, точно камень. Кажется, оно у него еще долго таким останется.

От доспехов пришлось отказаться, само собой, остановиться на повседневном храмовничьем облачении. Руки немного подрагивали, пальцы барабанили по подоконнику – день уже перевалил за вторую половину, далеко, и вечер постепенно собирался над Киркволлом. «Я приду вечером», - предполагали ли оба этой ночью еще, что все так обернется?
Для беседы рыцарю-капитану с Серым Стражем выделили тот самый лазаретный покойчик, подобающим образом убранный, где сэр Каллен восстанавливал свое здоровье. Не так уж и много свободных помещений было сейчас здесь, все ведь занято ранеными. Но для выздоравливающей Стражницы резко нашлась отдельная палата, и даже присланный из Казематов маг-целитель.
«Чем скорее она выздоровеет – тем раньше покинет меня», - горьки эти мысли, да выбирать-то не из чего. И вытесняют их тревога и радость, - дверь негромко отворяется.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-18 14:15:26)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]«Желал», - немалых усилий стоит ему, дабы не качнуться вперед, дабы сохранить на лице невозмутимо-спокойное выражение. Сэр Каллен кивает маячащему позади невысокой девичьей фигурки бойцу, дескать, свободен – тот коротко салютует, и дверь закрывается.
«Рыцарь-капитан», - невольно на ум приходит мысль, что впервые за долгое – «очень долгое!» - время они глядят друг на друга не сквозь дым и кровь, не в обманчивом мраке этой полутемной лазаретной палаты, а при дневном свете. Улыбка слегка трогает край рта, но сменяется серьезностью, только в глазах остановилась, заискрившись.
- Так точно, Страж Хоук, - это на случай, если приведший Бетани парень еще не отошел достаточно далеко, - взглядом невольно окидывает ее фигуру – тонкую талию, стройные бедра, что нынче ночью с дикой страстью седлали его… и рыцарю-капитану в голову приходит простая и крайне естественная мысль о том, что, если сержант точно так же засматривался на нее – то служить ему теперь где-нибудь в Старкхевене. На пепелище вместо Круга Магов, - стукнув костылем, он делает шаг к ней, и, бросив беглый взгляд на окно, за которым золотится долгий летний вечер, заключает Бетани в объятья.
Хорошо, что лазаретная палата высоко – видно только небо. А это значит, что и их сейчас видят только небеса. И короткие волосы Бет такие мягкие – как могли показаться жесткими? – а губы ее тоже мягкие, горячие и сладкие, как подогретый мед. Память окатывает, будто горячей водой поднимаясь из паха, и краска загорается на лице, -  разжав объятья, и немало смутившись, Каллен неуклюже отступает на шаг.
- Случилось ли… не знаю. Пока – не знаю, - пересохшим горлом говорит он, понимая, что в глазах этих плавится, и ощущая, что вовсе не решимость его сейчас уверенно крепнет. Но воспоминания о проведенной вместе ночи так накатывают, с этим запахом, - он резко выдыхает, встряхивая головой. «Создатель, дай мне силы», - о, Он-то даст, - коротко сжав себя за висок, Каллен кое-как ковыляет до окна, к письменному столу, где кивает Бетани на стул. Усадил бы сам, только вот проклятая нога, и рука занятая костылем не дадут.
«Не так это все должно было происходить», - мелькает неспокойная мысль. С другой стороны, у  н и х  с Бет – «да, Бет», - вообще все вечно «не так». С самого начала – с мига, когда встретились в том пыльном переулке.
- Как ты себя чувствуешь? – пока обнимал Бетани, успел ощутить повязку под туникой. Но она вошла ровной поступью, и непохоже было, что ей больно, - понимая, что непростительно дуреет, и попросту смотрит на нее влюбленными глазами, дара речи лишившись, а кровь его кипит, точно игристое вино, Каллен коротко хмурится.
- Я… - с чего начать, он точно не знает. Сказать, что рад видеть, скучал, что думал о ней, и что рыцарь-командор приказала допросить ее, вопреки многим протоколам и правилам? – да, мимоходом как-нибудь, упомянуть, - Каллен неловко улыбается, снова брякнув костылем, и тяжело садясь напротив Бетани. Близко – руку протяни, - что он и делает, взяв ее ладони в свои.
«Так не должно происходить», - но происходит, - он смотрит на нее радостно и удивленно. Как на неожиданный, но самый долгожданный подарок. И под силой этой радости все сглаживается, все стирается – стремительный поток не замечает острых камней и выступов, что пытаются преградить его русло. Он просто мчится.
Понимая, что снова сейчас замолкнет, как полный идиот, и будет пялиться, взглядом Бетани буквально поедая, Каллен прочистил горло, и заговорил вполголоса.
- Я не знал, что так все сложится, Бет, - надо ведь и о любви что-нибудь сказать. Или отложить на потом? Невежливо это, все-таки, с учетом всего сложившегося, сразу так вот к делу. Но долг есть долг, и приказ есть приказ, подавив нервный смешок, он кое-как продолжил:
- Утром… меня вызвала к себе рыцарь-командор. Я уж было подумал, что она… ну, узнала как-то. И я б тому не удивился, – он слегка потряс головой. Нервый смешок все же вывернулся, неловко. – Но ее интересовало другое. Ты, - поистине, удивление – под стать тому, что сам Каллен испытал нынче поутру.
- Когда мы встретились… твой отряд отделился от других Стражей, так? – странно так говорить ей, сжимая тонкие теплые пальцы в своих, чувствуя маленькие шрамики на них, и искренне жалеть о том, что они вообще есть на этих руках. Не странно, глядя в эти золотисто-карие, лучащиеся солнцем глаза, думать о любви, но почти что дико в такой момент говорить о деле. О Стражах и приказах. – Но вас возглавлял Логэйн Мак-Тир. В Киркволл вы явились не случайно, - рыцарь-капитан не спрашивал, но утверждал. – Скажи мне, что ты знаешь об этом? – потому что сам Каллен узнал о том кое-что, что касалось непосредственно Бетани.
Он выпустил ее руку, придвинул к себе письменный прибор, взялся за перо. Поймал взгляд золотисто-карих глаз, повел плечом – дескать, ничего не поделаешь.
- Мне нужно знать, почему именно вы здесь. Почему твой командир искал в архивах Казематов, Бетани, - голос так и потяжелел печалью, - сведения о Малькольме Хоуке? О твоем отце?
- Что ты знаешь об этом? – стеклянным осколком режет сердце, эта проклятая двойственность. Эта необходимость выбора – вечного выбора. И плевать она хотела на любые чувства.
- Не так я хотел, дабы это складывалось, - негромко вырвалось признание, и Каллен стиснул в пальцах скрипнувшее перо. Протокол, записи… «паршивое вышло свидание». Хорошо хоть они наедине. Пускай даже все ближе подступают к ним незримые стены, отгораживая друг от друга с гулким звоном – «долг, долг, долг».

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-18 14:15:15)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]«Хотел бы я, дабы все было иначе», - Каллен стискивает зубы, наклоняя голову, точно от сильного ветра, когда Бетани взвивается с места. Обычно разумный и хладнокровный, обычно способный унять почти любого словом, взглядом ли, а то голосом, сейчас Каллен себя чувствует беспомощным. И объяснить ей ничего не может, в первые мгновения – ибо невозможно, нельзя, чтобы она сердилась, расстраивалась, и задавала подобные вопросы.
Это просто неправильно, так не должно быть.
- Тише, Бет, - слова пускай короткие, да даются с трудом. Он поднимает на нее глаза, откладывает перо, и резко выдохнув, рывком поднимается. Рана болит? – да плевать, - ладонь ощущает жесткую ткань сине-серебристой туники. И соскальзывает с талии ниже, на бедро, и тянет к себе – они вновь близко-близко, настолько, что воздух между ними будто бы плавится. И нечем дышать, - Каллен убирает руку, что вмиг показалась раскаленной, и, отведя взгляд, накрывает ладонью ладонь Бетани, лежащую на краю стола. И чуть тянет девушку на себя, снова на стул опускаясь.
В бедре колотится тупая боль, словно деревянная болванка туда-сюда катается.
- Сядь, - он просит негромко. – Пожалуйста, - как сохранять спокойствие рядом с ней, когда кажется, что любое слово твое будет неосторожным, заденет? Каллен знал смысл выражения «сдувать пылинки», но сейчас, похоже, он даже боится дышать в ее сторону.
«И это после всего, что было?» - мысль, конечно, обжигает лицо жаром, но также и придает уверенности. Сглотнув, он продолжает говорить, не выпуская руку Бетани из своей. Вот, да. Так правильно.
- Я не хотел, чтобы так получилось, - смотреть в глаза ее – немного мучение, особенно сейчас, оправдываясь. – И это… не допрос, - беглый взгляд в сторону пера и чернильницы. – Но мне нужно, чтобы потом это выглядело, как допрос. Позднее. Для других, - Каллен со вздохом опускает голову, тихо проклиная происходящее, чувствуя, как горячая волна гнева постепенно поднимается в нем.
«У меня приказ», - проклятые слова, даже если они ничего не значат сейчас. Звание Серого Стража надежно защищает Бетани. Она может отказаться в любой момент – но в том-то и дело, что рыцарь-командор очень рассчитывает на своего заместителя. Она уверена в том, что она разговорит ее – и он бы смог. Окажись на месте Бет кто-нибудь другой, другой серый Страж – «Создатель мой, почему так?!» - и ему бы радоваться, что сейчас напротив нее сидит, за руку держит, только всю радость прожигает чувство неизбывной вины.
«Она ничего не знает», - этим бы и ограничиться, но – «долг, долг, долг». Рыцарь-командор не потерпит такого ответа.
- Я предполагал, что ты можешь ничего не знать, - тихо говорит Каллен, большим пальцем поглаживая запястье Бетани, чувствуя ее пульс. Тонкая у нее кожа, такая тонкая, такая нежная, проклятье, мягче шелка, - по спине прошибает огнем, по щекам – жаром. Дыхание Создателя, он совершенно ни о чем не может думать, - «кроме нее».
- Ничего. Я потом все запишу, - «просто ради того, чтобы глаза тебе не мозолить этим всем». – Мередит… рыцарь-командор Мередит имеет право знать о том, что планируют Стражи, ибо это может касаться безопасности Киркволла. Мы… ты сама видишь, в каком положении город, - «безумный город, с которым творится все, что угодно, кроме порядка и мира».
- Лишние потрясения ему ни к чему, сейчас он такого может и не пережить, - короткий вздох. – Я не говорю, что от Стражей может исходить какая-то угроза. Если бы у меня была такая возможность, я помог бы разобраться… если бы знал, что вы ищете. Но, раз твой командир молчит о цели поисков, то и я не вправе расспрашивать тебя. Мне тоже жаль… что так получилось. Прости.
Удивляться подобному рвению незачем. Каллен сейчас сделает все, лишь бы не видеть тревогу или озабоченность в этих глазах напротив. Только вот затылок ему будто пронзает двумя лириумными сверлами, неумолимо – «д о л ж е н».
- Расскажи мне, каким был твой отец. Что ты знаешь о нем, - словно на тонкий лед ступая, негромко говорит он. – Что помнишь. Обещаю, это… никому не навредит.
Даже памяти о нем, - а на самом деле, Бетани сейчас могла говорить о чем угодно. Хоть о способах расчленения порождений тьмы, приготовлении похлебки из глубинного охотника, или разновидностях архидемонов – Каллен продолжал бы слушать ее, чуть улыбаясь, под глубокие удары собственного сердца, не выпуская ее руки.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-18 14:15:01)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]«Много ли я знаю о ней?» - тихо обжигает, будто свечой ненароком по пальцу, короткая мысль. И невольно вспоминается то самое, сказанное Бетани в одну из первых встреч. В церкви, или в переулке? – «в церкви, точно», - солнце падает в просвет между двумя высокими остроконечными крышами, и ало-золотой луч его напоминает о тех минутах, что провели, сидя едва ли не ближе, чем сейчас, - колени почти соприкасаются, и Каллену приходится прилагать немало усилий, чтобы сосредоточиться на том, что говорит Бетани. Голос ее – музыка, только вот когда в нем начинают звенеть слезы, рыцарь-капитан стискивает зубы. Не так это все должно было происходить, дыхание Создателя, ну!
- Бетани, - когда-то женские слезы неизбежно ввергали Каллена в тихую панику. Сестренки знали это, и порой пользовались – потом, раскрыв секрет, этим стали пользоваться и некоторые магессы. Давно все это миновало, повзрослел, но сейчас вновь ощутил себя тем самым паникующим мальчишкой. «Что делать?!» - и ведь это он виноват, взбудоражил воспоминания Бетани об отце. Мог бы и понять, мог бы и вспомнить…
Действительно, мог бы и понять, - он осторожно берет ее за подбородок, убирает с лица руку – по сердцу так и режет стеклом, осколками ее слез. Но Каллен улыбается.
- Не надо, - серьезно просит он Бетани, большим пальцем стирая слезу, которая уже набухла, и появилась в уголке глаза. Она сейчас – словно открытая рана, нагая, словно минувшей ночью, но не телом уже, а душой. И нутром Каллен понимает, что виноват в этом также он. Разбередил – не только вопросом, но и…
«Я люблю тебя», - слова ее, произнесенные на рассвете, когда покидала его, сейчас обдают волной жара. «Это из-за меня, да?» - и страшной тяжестью ударяет по сердцу, поперек счастья, грузом – ответственностью.
Они ведь и вместе-то быть не смогут. Маг  и храмовник – «Серый Страж и храмовник!» - «тем более». Долг вскоре уведет Бетани из Киркволла, и лишь Создателю ведомо, когда же они увидятся вновь. Каким станет расставание, больно даже представить, но он готов. И горькую чашу эту выпьет до дня, - «было бы, на что надеяться затем».
А надежда есть – Каллен видит это в глазах Бетани, что словно солнечным теплом ласкают. Вечереет – закат золотит белые стены палаты все ярче, и тени удлиняются, вытягиваясь из углов, точно непрошеная память.
Непрошеная, да – «но столь дорогая сердцу».
- Твой отец сейчас у престола Создателя, - говорит Каллен, не убирая руки, большим пальцем поглаживая горячую щеку. – И, пока ты помнишь его, он тебя не покинет, - заключить бы ее в объятья, но проклятая нога не дает. Каллен замирает в странном оцепенении, глядя Бетани в глаза, и думая о чем угодно, но только не о маге-отступнике, сбежавшем из Киркволла, веселом человеке, который смешил своих детей, и учил их храбрости. Плоды посеянного им – сейчас здесь, в Киркволле. И, возможно, в том и есть великий и непостижимый замысел Его – «Создателю ведомо, зачем это все».
Каллен позднее прикажет принести ему сведения о Малькольме Хоуке. Отчет для рыцаря-командора он составит, пусть и станет тот гораздо короче, чем мог бы быть. Не историю же с лягушками туда вписывать, - край рта чуть трогает улыбка, снова.
- У тебя есть сестра, мать и брат, - Карвера ненадолго перевели на север, и ныне он в Киркволле отсутствовал. – Они не забыли тебя. У тебя… есть я, - все сложнее думать о том, сложнее  п о м н и т ь  о том, что Бетани маг. Вернее, Каллен настолько свыкся уже с этой мыслью, принял, как данность, что скорее, стал бы враждебно думать о собственной руке, нежели о Бетани. Тогда, ночью, во время разговора, его кольнуло жесткостью – черной, холодной, точно дыхание вечного мрака Глубинных Троп. Не могло быть иначе – но сейчас на него смотрела Бетани прежняя. Нежная и пылкая, как когда-то, та самая девушка из переулка, с которой они преломили хлеб. «Храмовник и маг», - в душе что-то срасталось обратно, и гудение магической клетки замолкало, уходило, заглушаемое шумом крови в ушах.
Как всегда – лишь Создатель ведает, к чему это приведет, но Каллен ощущал лишь правильность происходящего. Словно прежний мальчишка, искренне верящий в возможность дружественного сотрудничества между надзирателями и надзираемыми, вдруг, обернувшись, посмотрел на него через плечо.
- Хочешь, я передам весточку твоим? – протокол забыт, хотя слух и насторожен в сторону двери. А ну как рыцарь-командор пожелает лично поприсутствовать, - Каллена прожигает медленным холодом, но руку Бетани он не отпускает. Они расстанутся – и очень скоро, но ничего этого не забудут.
- Хотя я не силен в таких делах, - неторопливо говорит он. – Мия, моя старшая сестра, постоянно распекает меня за то, что ей не пишу. Она с младшими сейчас в Южном Пределе, в Ферелдене. Все и всё порядке, - только вот если Бетани не может вернуться к семье из-за клятв, которые сковывают ее серыми цепями, то Каллен избрал свое одиночество добровольно. Его жизнь – его груз, и ему разбираться с ней. Убежать от долга? – немыслимо. Пусть, возможно, сейчас он его и нарушил, - какие же сладкие у нее губы, Создатель, за что Ты так искушаешь слугу своего? – Если ты захочешь… я мог бы пойти с тобой, - и, возможно, спросить членов семьи Бетани напрямую. – Ходок из меня, правда, аховый пока что, но… как-нибудь справлюсь, - он смущенно усмехается.
Явиться в ее дом не как соглядатай, но открыто, как друг и союзник.
«Дожили», - мелькнула горькой усмешкой мысль. «Рыцарь-капитан Ордена – и приходит союзником в дом отступницы».
«Защитницы Киркволла», - в другое время эта мысль не принесла бы облегчения, но сейчас, отчего-то – все же да.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-24 04:04:18)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]Ожидание длится – в скрипе пера, в скользящих по стенах, догорающих закатных лучах. Тени из углов тянутся все гуще, теми же тягостными воспоминаниями и думами – угроза неотвратимой расплаты, буде рыцарь-командор прознает о связи своего заместителя не просто с девицей, но с магессой, становится все осязаемей.
Сам же Каллен писал Мередит с заступничеством о Ралее Самсоне – подумаешь, ведь тот просто передал пару писем от мага живущей в Киркволле его возлюбленной. Не грех, не преступление, право же – в Кинлохе так поступали. Каллен сам, порой выбираясь из Башни до окрестных поселений, что-то передавал – да, это всегда запрещалось. Любые сношения с внешним миром, кроме профессиональных, кроме тех, что связаны с магическим ремеслом, были запрещены для магов, но…
У многих в Круге оставалась семья где-то поблизости. И от многих родня не отворачивалась – потому, передать письмецо с храмовником, это было пускай не по уставу, но просто. Здесь же – рыцарь-командор усмотрела чуть ли не воздействие на Самсона магии крови. Хотя любому было ясно, что причина всему – слишком сильная лириумная зависимость, развившаяся у бедолаги.
Но изгнание было показательным. Прочим в назидание – равно как и строжайший запрет помогать изгнанному чем бы то ни было. Ни монетой, ни каплей лириума, - Каллен сильно сглотнул, непроизвольно потерев шею, будто след невидимой на не удавки.
Оказаться изгнанным страшно еще и поэтому. Муки храмовников, слишком пристрастившихся, или же, оставшихся без лириума, молчаливы. Или же, что чаще – умело замалчиваемы. Мало кто знает о том, как на самом деле мучаются храмовники… а сами они жаловаться не привыкли.
У кого-то это даже проще случается, чем у иных – кому-то повезло с безумием. Со слабоумием – наверное, они счастливы, - вспоминался невольно придурок Кэрролл, которого в свое время ставили в Кинлохе охранять пристань на озере Каленхад.
Но что же остается самому Каллену, с его внезапно обрушившимся счастьем? – чувства его к Бетани были запретны и раньше. Не станут менее запретны и сейчас – но это ей более не сможет навредить рыцарь-командор. Не Каллену – а вот его способна уничтожить одним щелчком пальцев.
«Подамся в Серые Стражи. Вдруг у них с лириумом попроще», - невеселая мысль, под скрип пера, под мерный шорох ложащихся на бумаг строк отчет. Допроса. Вопрос – ответ; слова мертвые, глубоко спрятанные. По десять раз перечитывает написанное – не проскользнуло ли чего; стережется, стыдясь собственного страха.
«Ей ничто не навредит», - за себя боязно. Не за карьеру – хотя и за нее тоже, но за тех, что может попасть вместе с Калленом, под горячую руку Мередит. На смену взвешенным решениям, на смену строгости… приходило то, что язык вот-вот повернется назвать фанатизмом.
«Но сам я не таким же был раньше, нет?» - когда несколько лет назад явился в Киркволл. Тогда запертые по кельям маги казались частью чего-то лучшего. Правильного. Упорядоченного – «да, так и надо. Ради их блага», - потому бестрепетной рукой, стальной и беспощадной, закрывал сэр Каллен тяжелые двери клеток для магов. «Магических клеток», - под бесконечный гул крови и памяти в ушах.
Солнце меркнет, но свечей Каллен не зажигает – сидит в сгущающихся сумерках, отложив перо, погрузившись в думы. Сильно колотится сердце – не просто между долгом и любовью он разрывается – о, такое уже было пережито. Соизмеримы ли вина и расплата? – нет, отвечает он сам себе, оборачиваясь на все, через что прошел, и что видел. И дело даже не в магах – дело в тех, кто доверил сэру Каллену свое доброе имя, честь, и жизнь. В таких же, как он, мужчинах и женщинах, однажды присягнувших Ордену и Церкви во имя истины, во имя торжества справедливости. А по сути, кто они?
«Цепные псы в строгих ошейниках», - раздается сухое карканье над ухом, чужим голосом, но похожим на собственный. Мечи не милосердия, но…
Страшно.
Страшен город Киркволл, древний и кровавый, с тайнами и проклятиями, слышимыми из тьмы веков. Страшны Казематы – страх повсюду. В глазах новичка, которого швыряют, словно арестанта, за решетку лишь потому, что тому не повезло родиться магом – «эх, приятель, да тебе вообще не повезло родиться». Страх в глазах горожан – что-то еще принесет грядущий день этого тянущегося по улицам безумия? – на рыцарей Ордена смотрят теперь, как на врагов. Вдруг сунутся подозревать малефикаров? – а ведь бывало такое. Страх везде – во взглядах, в движении, опаляющим, ломающим любые внутренние стрежни безумием повисает в продымленном киркволльском воздухе. Не боятся только усмирённые – и их равнодушные взгляды, спокойные, как у оживших кукол, делают нарастающее над Киркволлом безумие все более осязаемым.
«Я должен сделать что-то», - знать бы, что, когда сердце самого колотится от беспокойства так, что нечем дышать. Слова «долг», «честь», приказ» становятся чем-то вроде игрушечных тренировочных щитов, таковыми забавлялись в послушничестве – десятилеткам не под силу, вестимо, поднять настоящий храмовничий щит.
Тогда хватало и таких. А теперь от истины не укрыться и за ростовым щитом – Киркволл болен, изъязвлен, точно прокаженный, и хуже всего то, что продолжает жить так, день ото дня. Церковь более не защищает – Церковь карает. И мечи на кирасах храмовников – не милосердия вовсе.
Но – карающие.
И лишь до единственного не дотянуться им, цепным псам, хоть оглохни они от собственного лая – до серых, сокрытых тенью. До тех, кто обречен на смерть, близкую, или же нет, до тех, кто…
- Она не сможет тебе навредить, - шепчет вслух Каллен, глядя на сухие строки отчета, в которых нет не то что души – жизни. И отчего-то уверен он, что рыцарь-командор даже не обратит на это внимания.
Она попросту не поверит в это – как до конца не верит уже никому и ничему слишком давно.
«Бет», - мысли о ней, о возлюбленной – «да, так!» - вытесняют все. Любые тревоги, пусть те угрожающими тенями и клубятся где-то поблизости. Есть еще у Каллена несколько мгновений, для того, чтобы вспомнить запах волос, звук голоса, теплое дыхание на своем лице. По спине снова пробегает огнем – не зажили царапины, оставленные нынче ночью.
«Как она пройдет сюда? Когда?» - он вскидывается, слыша за стеной знакомую поступь.
- Рыцарь-капитан, - за плечом Мередит вспыхивает что-то красное, точно последний луч заката.
- Мэм, - готовый отчет уже передан ей. Дверь снова скрипит – немолодая женщина в одеждах Старшей чародейки, боязливо и настороженно покосившись на рыцаря-командора, входит в палату.
- Займитесь его раной, - резко, как ударом хлыста. – Мне не нужен колченогий заместитель, - слова вполне в духе Мередит, но Резерфорда прошибает холодным потом.
«Нет, не так. Я нужен ей», - страшно потерять все в единый миг, но взгляда он не отводит, когда голубые глаза рыцаря-командора вновь прожигают его ледяным лириумным огнем.
Он не подведет. «Орден», - по ноге струится целительная магия, рану тянет болью и зудом, но Каллен сидит, не шелохнувшись. Пожалуй, лучше бы он стоял, пока его исцеляют – и, чуть только ощутив вернувшиеся силы, он поднимается.
А солнце скрывается за линией гор окончательно, погружая Киркволл во тьму.

- Как ваша нога? – спрашивает его сестра Полетта, но ответа ей не нужно – свежее личико чуть тускнеет грустью, когда рыцарь-капитан проходит мимо нее четким строевым шагом.
- Благодарение Создателю, в порядке, - ответствует тот, и, простившись с настоятельницей, с спешно покидает лазарет. Беззвездная, душная ночь опускается над городом; тучи собрались на небесах за какие-то полчаса. И дождик неслышно шепчет в церковных садах, шелестит по плетям плюща, по решеткам, - Каллен ныряет во тьму раскидистых вишен, яблонь, или что это тут? – плевать. На них сейчас он не полезет, а вот решетка, кованая, металлическая – вполне его выдержит.
Зря он, что ли, еще до встречи с Бетани сегодня днем разузнал, где она находится, где ее разметили, в какой палате, - ребра решетки так и мелькают под руками. Вестимо, рыцарь-капитан без доспехов, да даже не вооружен. На кой ляд ему шум? – а вот сердце его так и обливает горячим азартом предвкушения, лишь подгоняет, бешено колотясь.
Никто так не делал прежде, - «и вряд ли сделаю впредь». Нога как новенькая, слушается отменно, - он выбирается на узкий карниз под балконом, и, подтянувшись на руках, легко приподнимается над каменными перилами. Роста хватает.
«Вдруг она отправилась искать меня?» - обжигает мысль, но Создатель, поистине, на его стороне – в глубине крохотной палаты неярко горит одинокая свеча, бросая отблески на обнаженную спину, которой Бетани сейчас повернута к балкону – то ли снимает, то ли надевает сорочку.
- Бет, - негромко окликает ее Каллен. Чуть приподняться, еще – и вот он уже на балконе. Смотрит на Бетани, прикрывающую нагую высокую грудь скрещенными руками – смотрит в ее глаза, и улыбается нахально и счастливо, отчего-то дыша в этот душный, дождливый вечер середины лета как никогда свободно и легко.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-24 04:16:29)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]ничего не останется от нас,
нам останемся, может быть, только мы,
и крылатое бьется пламя между нами,
как любовь во время зимы.

- Я не… - оправдания вырываются коряво; на мгновение вся эта затея кажется глупостью, причем опасной и из ряда вон – вдруг Бетани уже и незачем это все – «тьфу ты, что за ересь» - Каллен помнит каждое мгновение, что провели вместе. Каждое слово, интонацию – и знает, что сохранит для себя даже и это, даже это шипение, взбудораженное, точно у рассерженной кошки. Все останется в нем.
«Сердится», - опасливая мысль мелькает, но вылетает из головы, словно от пинка, когда гнев и тревога в глазах Бетани сгорают, точно в пламени, сменяясь улыбкой. Вся она – пламя; от прохладных ладоней, обхвативших лицо Каллена, веет огнем. Что он тут забыл, зачем, как, почему, и вообще – не имеет значения.
Творить безумства – что-то новое для него, но к архидемону все. Устал бояться и устал отступать. Уступать, - он тяжело выдыхает, зажмурившись, когда Бетани прижимается к нему, вплотную – мягко и горячо, когда обнаженная грудь оказывается под ладонями, и под губами затем – жесткая щетина, успевшая выступить, царапает нежную кожу, но угрызение совести столь же мимолетно, как и неловкость. Отступить невозможно; видит Создатель, Каллен не хотел торопиться… но, похоже, Создатель все иначе и решает.
До лазаретной койки – всего два шага; робость плавится, а потом и вовсе сгорает клочками невесомой бумаги, даже искр после себя не оставив. Мундир где-то под ногами; на бедре горит отпечаток прикосновения Бетани – да, никаких ран. Он здоров. Мередит? Кто такая Мередит? Ту пожилую магессу, что исцелила рыцарю-капитану бедро, звали как-то иначе, - а, не имеет значения.
- Соскучился, - «знала бы ты, как», - да уж чувствует, наверное, когда прижался. – Безумно соскучился, - даже такое откровение – неловкость, но куда уж тут ловчить, если собственное тело, раскаленное, уже подминает ее под себя на лазаретной койке, а руки скользят по телу.  Торопится Резерфорд, или нет – кажется, Бетани совершенно не возражает против этого, и губы наконец-то вновь встречаются, когда Каллен гасит поцелуем нежный девичий стон, когда подается навстречу ей, себя не помня. Маги, храмовники, долг, честь, догмы, устав – все сгорает в пламени, что сильнее и страшнее драконьего.

Дождливые шелестящие сумерки все гуще над Киркволлом, скрывая его уродство и красоту наползающим со стороны порта туманом. Тот гасит звуки – хоть и  старались вести себя потише, опаска осталась. И кровать, проклятье, скрипучая, узкая донельзя; Каллен улыбается, чуть потеснившись – вжался в стену спиной, боком, но места все равно мало. И, плюнув на все, он просто тянет Бетани на себя, сверху, сам ложась на спину. Тело к телу – разгоряченные, взмокшие, готовые снова предаваться любви – горячечная дрожь проносится по хребту, сбивает дыхание, будто ударом – Каллен смотрит на Бетани без улыбки, почти опасно. Он и не подозревал, что может сходить с ума так, но, кажется… сумрачность из взгляда пропадает, он глубоко вздыхает, счастливо – счастливо же улыбаясь.
- Я люблю тебя, - негромкий, но не неловкий шепот. «Похоже, вот теперь-то я и стал мужчиной», - от мысли этой, таким шутливо-отстраненным внутренним голос произнесенной, делается смешно. Улыбаться, почти смеясь от счастья, и целовать ее, Бетани, Бет – «Создатель мой, спасибо, что Ты привел меня к этому мигу, что позволил дожить».
И даже если сейчас сюда ворвутся Стражи во главе с рыцарем-командором, Каллен только посмеется. Потому что есть вещи сильнее страха.
О, поистине – и не пугает его даже грядущая разлука – слишком кровь кипит сейчас, но о том, что они расстанутся, Каллен знает доподлинно. Больно, да – но радость сейчас перекрывает все, стремительным, бушующим костром летнего праздника.

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-03-04 01:35:40)

[AVA]http://s4.uploads.ru/6ua2x.png[/AVA]«Ты — все для меня», — слова прожигают смущенной радостью. Слова наги, обнажены, как тела — и как души. И одно дыхание на двоих, — уже меньше смущаясь, но радуясь бесконечно, Каллен касается горячей щеки Бетани ладонью, тяжело дыша. Сердце где-то в горле колотится, под мимолетно тянущими шею мелкими отметинами. «Дыхание Создателя, ну и горазд же я…» — на Бет, наверное, их еще больше, — он смотрит на смутно белеющие в темноте ее плечи, на которых горят темными пятнами уже его собственные метки. И внутри, и снаружи — отмечена она. «Мной», — удовлетворение разгорается жаркой волной, и губы снова ползут в улыбке, когда горячие бедра снова седлают его, соприкасаясь близко. Опасно близко, — резкий выдох, под с силой ударившую в пах волну. В эту ночь он точно не сможет уснуть, — руки тянутся к ней, вслед за поцелуем, но внезапный вопрос вдруг сбивает с толку, и заставляет почти рассмеяться, снова. И горечь, на миг засевшая под ребрами, исчезает вмиг, вслед за выдохом.
«Я вообще не представлял себе, что могу… заниматься с кем-то любовью», — вслед за первой мыслью горячечной дрожью встряхивает вторая — «кроме тебя».
— Нет, — отвечает Каллен односложно и хрипло. Бешено жарко, но он не отстранится ни на мгновение — только вот Бетани выскальзывает из-под руки кошачьим движением, и смех ее в шею — точно то самое мурлыканье.
«И Пророчица была когда-то любима», — на миг пронзает мысль о том, что понимает Маферата, сильнее, чем когда бы то ни было. Вождя авварров влекли не только жажда власти, но и страсть, и сейчас, на двадцать седьмом году жизни, Каллен мог поклясться, что редко какая сила может с нею сравниться. Ведь трещат под этими нежными пальчиками все догмы, рушатся в осколки, точно стекло, установленные правила. Трепещет, как при землетрясении, сама  в е р а  в то, чему всегда следовал, чему учили – и холодком вдруг пробирает его сомнение, до костей.
«Но ведь было уже такое», - в темноте, к которой глаза уже привыкли, глаза Бетани – будто лукавые искры, летящие от костра. Когда она поднимает голову, Каллен скорее угадывает, чем видит ее улыбку, и улыбается в ответ, накрывая ладонями ее обнаженные плечи, а затем коротко охает – острые зубки впиваются в его плечо, а затем горячий язык скользит по коже, возбуждая и смущая одновременно.
- Бет, что ты… - горячие губы спускаются ниже, касаются живота, вслед за шелком коротких волос. «Проклятье», - дыхание сбивается, словно удара, он резко откидывает голову назад, стиснув зубы, почти стукнувшись затылком о стену, - «святой Создатель, а бывает и  т а к?» - и в нежных прикосновениях, будто воспламеняющих, Каллен отчего-то нутром улавливает робость, схожую с той, что сковывает порой его. Он знал до этого женщин – одну или двух, когда перед отправкой в Твердыню Кинлоха братья по Ордену – старшие храмовники – затащили его в «Жемчужину», отмечая принятие присяги в Денериме. Каллен слабо помнил наутро, что было – поспешил ретироваться как можно скорее, провожаемый хихиканьем и игривыми взглядами тамошних прелестниц. Здесь же, в Киркволле, да после восстания в Кинлохе, он на женщин и смотреть не мог, как на объект вожделения. Пока не появилась она. Пока не явилась к нему снова, - руки опять сплетаются, удержаться – невозможно, и Каллен заставляет Бетани подняться, не выдерживая.
- Иди ко мне, - тихо шепчет ей, и ночь сгущается над ними шумом дождя, что неистовствует над городом, смывая с улиц его кровь и пыль, смывая, будто прощением, все грехи и печали.

… Восстановить дыхание – едва ли проще, чем мысли. Объятья снова горячи и крепки, а взгляды в сторону двери – все реже. Они тихо себя ведут, так ведь? – постепенно в сердце вкрадывается понимание того, что ночь скоро закончится, и нужно будет уйти еще затемно. Постепенно накрывает осознанием безумия своего поступка – риск невероятный. Ведь рыцарь-капитан не вернулся в Казематы, и о том, безусловно, стало известно рыцарю-командору.
«Может быть, мое везение здесь и закончится», - но думается об этом с отстраненным спокойствием – ведь Каллена сейчас обнимают самые нежные в Тедасе руки. Чем это, все-таки, становится – отступничеством от клятв, примирением с собой, или же ростом? – то, что страсть свою к магессе больше не назовет преступной и порочной?
«Никогда».
Даром, что обречены на одиночество – друг без друга. Бетани уйдет, Каллен – останется, но, связанный Киркволлом, никогда не сможет даже просто вслух сказать о своей связи с магессой. Какая все же разница, какая кровь течет в ее жилах? – каждый палец руки Бетани целуя, с сердцем, обмирающим от нежности, сейчас готов разрубить напополам любого, кто посмеет косо посмотреть в ее сторону. Нужны ли признания? – ее глаза снова блестят в темноте, близко-близко. Дыхание касается лица – это то, что сберегут навеки.
- Песнь Света учит о многом, - вдруг говорит Каллен, касаясь маленького теплого подбородка Бетани, - в том числе, и о грехе, - он улыбается при этих словах. - И о том, что должно, и что недопустимо, - когда тело к телу так вот, бесстыдно близко, что жар и влажность друг друга чувствуется – самое время читать проповеди, о, да, - но думается мне… - улыбка становится негромким смехом, - что Создатель не зря создал в с ё, и ведал Он, что создаёт. В том числе, и любовь. А Песнь Света – все же, записана людьми, - ересь ересью, но  кому, как не рыцарю Церкви, в том разбираться?
- И Андрасте знала, что такое любовь, - тихо заключает он, любуясь звездами во мраке – глазами Бетани. 
- Не бойся того, что грядет, - тихо-тихо говорит он в ее губы, привлекая к себе. Чувствуя, как напрягается она под ладонью, как сводятся лопатки. – Все будет хорошо, - «мы познали это - познали любовь. Познали друг друга – и себя».

Отредактировано Cullen Rutherford (2018-02-28 13:46:28)