У Питера всегда был какой-нибудь план. Или план на случай, если первый не сработал. Так вышло, что в их семье было два альфы от рождения, но только один по праву. Так что ему оставалось стать стратегом.
Сперва жизнь обтесывала его как любого, неторопливо, делая аккуратные срезы с гранитного упрямства. Пока Талия должна была стать лидером, он был рядом, чтобы быть голосом в тех вещах, где была нужна не шаблонная мудрость, исчерпанная из книг, а ее применение. Там, где нужно было сделать непростое решение, он старался стать последним голосом, что увещевал дражайшую родственницу. Потому что можно бесконечно долго красоваться шкурой волка, но толк с этого своеобразный и не везде уместный.
Возможно, что порой он принимал решения резко, да и мнение мужа Талии никогда не брал в расчет, но таков был Хейл. Справедливости ради слушали его не всегда, да и сестра у него время от времени, пользуясь едва ли не безграничной властью, забирала воспоминания и решала, кого миловать, а кого казнить. Но у нее была стая, в которой он даже хотел быть бетой. Он мог бы сказать, что такое положение его вполне устраивало. Но это было давно. И тогда он действительно не жаждал встать во главе стаи, ему и самому было известно, что для этого надо больше. Еще больше. Так что он черпал понемногу, собирая знания по книгам и легендам, по практике. В конце-концов кто не знал об истинных альфах? Редких, но все же существующих. И в то время он может быть даже мог им стать. Когда-то сильно давно. Возможно до того, как родился. Но тот Питер сгорел в пожаре вместе со всей семьей и остались только обнаженные клыки и инстинкты, боль и ярость, распирающая грудь вплоть до момента, когда Кейт замертво упала у его ног. Как оказалось - не то чтобы замертво. Да и сам он, на проверку, все же похоронил не всего себя, что было особенно иронично с учетом воскрешения из мертвых. Но зато он уже был альфой. И ничто не смогло бы изменить этого. Статус силы со временем перестал быть критично важен.
Воспоминания сменяются калейдоскопом, пока вокруг не собирается темнота. И он в ней слеп не потому, что нет света, а потому что его глаза ничего не видят. Потому что даже оттенки черного ему не под силу различить, хоть они и были до боли знакомыми. Пальцы наугад пробегаются по пространству вокруг, но рядом пустота. Ни ветра, ни шороха. Тишина настолько абсолютна, что от нее болят уши и начинается мигрень. Когда он слышит хриплый и надрывный смех, то словно пробуждается. От луча света, упавшего на глаза.
Хейл морщится, скаля зубы и прикрывая глаза рукой, но без малейших раздумий сразу открываясь навстречу жалящему свету. С шумом закрывается большая дверь, а воздух наполняется дорогими духами, шампунем с явным отношением к репейному маслу и... кофе. Какие неожиданные встречи ждали его в месте полном пыли и плохой звукоизоляции.
- Лидия, - она улыбается почти приветливо и он ухмыляется в тон, наклоняя голову ближе к плечу, сражаясь с наступающей тошнотой от одного только запаха капучино, - Ты решила протестировать на мне новую кофейню? Боишься, что они подсыпают в кофе пыльцу травящую оборотней и банши? Спешу заверить - тебя никакой яд не возьмет, - иронично изогнув бровь, переведя взгляд со стаканчиков с кофе на собеседницу, беззвучно хмыкает тот. После парочки бессонных ночей кофе бы пришелся весьма к месту, но он не может заставить себя его выпить. Руки с трудом слушаются и потому он просто складывает их на груди.
- У меня есть квартира в центре, - не без удовольствия поправляет Хейл, - Не моя вина, что юным умам нравится посещать некоторых членов нашей семьи в окружении гниющих досок, - ему остается усмехнуться, сообщая все это почти с оттенком доверительности в лице, - Мой дражайший племянник вовсе не может расстаться с этим местом. С ним его связывают дюжина пятен его крови на полу, стенах и... кажется, вот на той колонне, - он указывает пальцем на колонну позади Лидии и улыбается почти агрессивно. Ему хочется, чтобы девушка немедленно ушла. В груди поднимается ярость и раздражение, не имеющие повода и природы. Банши была умна и, без лишних преувеличений, полезна. Иметь ее в компаньонах в любом деле - хороший бонус. О, определенно из нее был бы еще больший толк при должном согласии со стороны, но добровольно юная леди училась с трудом, а вот насильственные методы начинали заканчиваться. Когда-нибудь бег вокруг суицидально настроенного МакКолла и его не менее пришибленных друзей-подростков должен был подойти к концу. По его расчетам. Где-нибудь на очередной попытке разбудить Неметон. Гениальные идеи должны были заканчиваться когда-то.
Чем дальше заходит речь, тем быстрее все словно окрашивается в красный. Бесконечное марево красок, вызывающее головокружение и желание откашляться. Давит на грудь, протыкая голову через лоб спицами и раздирая в сантиметрах от трахеи, прося рык выйти наружу. Он сжимает зубы и вдыхает, тихо, неглубоко. Духи, репейник и кофе. И металл.
Стоя по колено в кроваво-красной реке Питер ощущал только силу ее течения. Хлесткого и грубого, ледяного и абсолютно точно не живого. И казалось, что если его собьет, то он захлебнется. Рот наполнит металл и горечь, дым и сажа, крики и слезы. Потому что в этой искусственной реальности он не умеет плавать. Ему было под стать посоветовать фараону египетскому быть умнее и с кровавыми реками не спорить. Если пойдут все казни египетские следом, то он точно сможет вынести обвинение в плагиате. Хотя, может все друг у друга воруют такие вещи. Картинка схлопывается и мир вокруг снова становится знакомым. Он упирается в выжидающий взгляд Лидии напротив.
- Раз хочешь ты узнать об этом - мне проще будет показать, - голос звучит откуда-то со стороны, как со дна глубокого озера. И это его голос, искаженный нездоровой манерностью и отвратительным чувством ритма. Такое можно только эпитафией записать. В загробном мире наверняка мало начитанных философов, но это не повод игнорировать конструкцию построения нормальной речи. Рука поднимается так, будто окружена раскаленными нитями, против воли, - А если повезет, ты может даже выйти сможешь, - и смех, тот самый, хриплый. Он закатывает глаза и почти цокает языком, мысленно отмечая, что кто-то любит выпендриваться.
Рядом на столе лежит книга. Он не может прочитать ее названия. На руке у него восемь пальцев. Питер устало потирает лицо руками, закрывая глаза, и слышит, как вокруг трещат бетонные стены, как воет ветер, принося с собой эхо неистовых воплей под четкие непечатные слова, все еще звучащие его голосом. Место напоминало меняющийся ад. Только везде вокруг был невыносимый холод и никаких палачей, кроме изуродованной памяти. Остается встать и двигаться. Сон прервется. Что бы не случилось с Лидией он сможет вернуться и все ей рассказать. И придумать как не засыпать посреди дня.
Когда он открывает глаза снова, то стоит напротив их старого дома. Казалось, совсем нового. Рядом бегают маленькие Кора и Дерек. И ему остается просто следить за ними, пока с их лиц в беге не слезает кожа, оставляя только голые черепа с глазами на выкате. Пока черепа не чернеют, покрываясь пеплом, а дом не вспыхивает рубиновым пламенем. На его щеке с болью настоящего ожога расцветает старый шрам, полосуя лицо, кровоточит глаз. Племянники смотрят на него и рывками приближаются ближе. Окунают в кровавую реку, заставляя тонуть. И только сотрясающий саму землю вопль, от которого режет уши, заставляет все это исчезнуть, дав Питеру возможность вынырнуть, судорожно и голодно глотая холодный воздух. Лицо снова без шрама, рядом никого и он где-то в другой части города. Прекрасно.
- Лидия, - он озирается, поднимаясь из воды. Холод пробирает до костей, но перспектива умереть в собственном разуме была хуже простуды в нем же, - Лидия! - Хейл зовет, надрывая голос, почти рычит. Но в ответ ничего не слышно. И шаги по илу тяжелые, а пазл внешней картинки собирается снова, сменяясь сетью черных коридоров, - У кого-то отвратительная фантазия, - он убирает со лба мокрые волосы и смотрит в темное пространство. Серьезно, они что, правда двигаются? - Это моя голова, дорогая, даже не надейся победить меня на моем поле. Лидия!
Идти по одинаковым локациям раздражает даже больше головной боли и он ориентируется по запаху. Только все спутано и выцепить что-то знакомое, связанное с Мартин, не выходит. Но он слышит крик. И расплывается в ухмылке. Теперь ясно, в каком направлении нужно идти. А Хольде следовало бы познакомиться с дизайнером. Ради разнообразия сцен. Или сценаристом. Или с логикой. Он до сих пор не знал наверняка, что ей нужно. И пока еще не знал наверняка, как ее убить, не убив его самого. Едва ли стая Скотта озадачилась бы такими вопросами, а Питер все еще хотел жить и ратовал за включение у окружающих мозгов хотя бы раз в сутки. Потому с беседами на тему сомнительной одержимости не спешил.
[nick]Peter Hale[/nick][status]плохой волк[/status][icon]https://i.imgur.com/zLmetdn.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Питер Хейл</a></b> ³⁸<br>добродушный отзывчивый дядюшка, любящий иронию и сарказм<br><center>[/lz][fan]teen wolf[/fan]

Отредактировано Peter Hale (2018-02-01 15:00:16)

Ощущение, будто идешь по сцене. Сцене старого театра, в котором паркетные полы требовали замены, а помпезный тяжелый занавес неплохо истрепался со временем и просил как минимум хорошей чистки. Слой пыли на деревянных креслах, паутина на хрустальных люстрах и в оркестровой яме. А вокруг темно и софиты давно не работают, но вообще-то хороший электрик мог бы что-нибудь придумать и вернуть им прежнее сияние. И вот так идешь по хлипким доскам, видя скрытые от зрителя проходы в полу, разметку для актеров и танцоров, чтобы им было легче занимать нужные позиции. Зал должен видеть все.
Это был не его театр, да и не столь ясно было - актер он в этой безумной пьесе или зритель. Хольда путала его разум, мешала ему думать, вызывала странные ассоциации, взамен оставляя какое-то смутно знакомое ощущение внутренней силы, которая выматывала быстрее, чем могло бы показаться изначально. Сперва, когда понимание еще не пришло к нему, по венам бурлила забытая мощь. Словно новый вдох, возможности, открывающие двери. И это делало каждый его день определенно лучше. Пока к глубоким кошмарам по ночам не присоединилась головная боль, а следом за ней нечеловеческая усталость, не свойственная оборотням, будто Хейл вовсе не спал. А после начались видения. Постоянная мигрень сводила с ума, когда дело доходило до сменяющегося пространства, не всегда логичного и соответствующего хоть каким-то законам природы и логики. Воспоминания и их вариации давили его, страхи вылезали из самых темных углов, топя с головой, кормя черным дегтем с большой ложки, позволяя запивать своей и чужой кровью. Страхи, про которые он забыл и затоптал в себе, освободив место для планов и рассуждений.
Он останавливается в своем беге, наклоняясь вперед и упираясь ладонями в колени. Ему нужно сосредоточиться. Представить себе наиболее четко расположение, вспомнить что-то, что могло бы стать проходом. Но над ухом то и дело звучали искаженные голоса, волчий вой и странные, непонятные вскрики. Свистел невесть откуда взявшийся ветер. Окружающая действительность всячески старалась не позволить собственному хозяину распоряжаться ей. Но Питер закрывает глаза, вдыхая через через нос и выдыхая через рот. Лидия. Ему нужна Лидия. Воспоминания-ключи сыпятся сумбурно, лишаясь хронологии и первое время ему тяжело просто не открыть глаза, бросив это дело. Представить. Он как-то привык к полному порядку в своей голове, а в такой суматохе с трудом угадывались даже очертания знакомых вещей. Общее воспоминание. Нейтральное, но знакомое им обоим. Когда он открывает глаза, то коридор постепенно переходит в подобие тропы. Покрытой густым и холодным туманом, в котором не видно куда конкретно идешь, но Хейл хмыкает тихо, удовлетворенно. Чтобы его остановить мало одних настойчивых шумов и постороннего действия на рассудок. Не пугаться же безумия в самом деле - оно и так прошивает всю жизнь оборотня.
Порой ему кажется, что его зовут. Шепотом или криком, одним и тем же ровным голосом, похожим на голос Лидии и в то же время... чем-то напоминающим голос Малии. Он морщится, как от зубной боли, потому что одно воспоминание об этом вызывало у него смесь негодования и какой-то тоскливой определенности. Окружающая действительность тут же реагирует на его настроение, потому Питер делает еще несколько глубоких вдохов, забывая о мыслях ранее, сосредотачивается на пути, игнорируя настойчивый голос.
Дорогу перестает трясти как при землетрясении и вот уже напротив виднеется мост. Где-то рядом слышен плеск воды, будто кто-то плавает. Он еще сильнее ускоряется, замирая у края моста, пытаясь разобрать стоит ли идти через него. Доски настолько хлипкие, что кажется, будто они его вес просто не выдержат, проломившись. А в том, что вода внизу ледяная он просто не сомневался. Тропических островов почему-то ему никто не обещал, даже вереница штампов в паспорте уже не напоминала о теплых местах. Замерзнуть в собственном уме нельзя, но вот ощутить все это - вполне. И приятного мало.
Лидия звучит чисто, незамутненно и это неожиданно сбавляет хватку на висках, будто чужая власть на какой-то миг ослабевает, хоть затем и врезается с новым шумом в сознание. Эхо отдается внутри головы, обращаясь в кривого зверя на трех лапах, царапающего мозг, выскребающего из него части, прогрызая кору и вытаскивая гипофиз. Он прикрывает глаза, не двигаясь с места, и старается не поддаваться навязчивому желанию отступить, уйти от Мартин как можно дальше. Словно именно из-за нее возникает это ощущение, будто в ухо забралась плотоядная сколопендра и она всему этому виной. Но эта ложь слишком неуклюжая для него. В итоге Питер стоит на месте, не рискуя ступать на хлипкий мост, но все же делает несколько шагов вперед, протягивая девушке руку. От холода у нее стучат зубы и этот звук напоминает звук дрели, прямо в костях. Он сжимает челюсть и, зацепившись за хлипкие перила, наклоняется дальше, чтобы раньше ухватить банши за руку, одним рывком вытягивая к себе, на все же хоть иллюзорно твердую землю. Мост опасно скрипит, разражаясь треском, но ему все равно, даже если тот прямо сейчас рухнет в воду.
- Что именно произошло? - его голос тоже отдается эхом, но пространство словно привычно к нему, а потому не раздражает состояние также сильно. И все же он не отпускает Лидию из рук, пытаясь унять ее дрожь, чтобы прекратить этот мерзкий звук стука зубов, - Это заклинание, мантра, волшебный песок? Что? - резче нужного спрашивает Хейл, торопит, но осекается, когда туманная местность вокруг меняется на несколько мгновений, как будто заевший кадр в видео, промелькнувший несколько раз в искаженном виде, прежде чем вернуться обратно.
- Знаешь, я не рассчитывал прогуливаться по собственному разуму на пару с банши, - больше устало, чем ядовито замечает тот. Выбраться в одиночку не слишком сложно, рано или поздно наваждение сходило, что-то сотрясало сознание. Возможно, его собственная закипающая ярость и упрямая настойчивость. Чаще всего он цеплялся за что-то снаружи. Ощущения, запахи. Что-то знакомое, что можно было связать и обрисовать в реальность. А порой приходилось раз за разом лезть через препятствия, словно вверх по горе без страховки, прежде чем покажется долгожданная вершина, - Это не входило в часть тех хобби, что я мечтал завести после покупки пентхауса. Коллекционирование букинистических книг мне больше по душе.
Питер оглядывается по сторонам, представляя, как нужно вернуться. Если он верно понимал, а он понимал верно, то очнуться нужно им обоим одновременно, иначе был велик шанс, что не слишком-то умелая в вопросах оборотней богиня просто повредит дернувшейся девушке мозг и тогда уже будет не столь важно в чьем именно сознании она находится, потому что не факт, что у нее свое останется. Одно неверное движение и она покойница. Хорошо, что изначально у него уже есть навык, которым ушлая мифическая заноза в заднице могла пользоваться, как своим. В какой-то момент он просто осознал, что все его знания и силы полностью ей подвластны. Потому при желании, убрав эту странную напыщенность и гипертрофированное чувство любви к плохой поэзии, она могла бы в целом полностью прикинуться им. Но для этого нужно было быть немного умнее в современных реалиях. Кто знает, может быть божественные мозги были очень сильны где-то веков шесть назад, но в нынешнее время и говорить требовалось по-другому, и вести себя. Хотя что-то ему подсказывало, что стратегии нападения и убийств с тех пор не особенно изменились и вот в них Хольда определенно преуспевала.
- Нужно двигаться. Она знает, где мы находимся и у нее явно нездоровая ревность к моему сознанию, ты ему не нравишься, - Хейл удобнее перехватывает Лидию за руку, почти таща за собой. Ему приходится представлять дорогу, обрисовывать ее деталями в воображении, мешая им напороться на какое-нибудь из его случайных воспоминаний или страхов. Оказывается присутствие кого-то в твоей голове отлично мотивирует полностью сосредоточиться и не дать узнать лишнего. Но голоса все равно звучат, он все еще слышит крики, словно кто-то сдирает с себя кожу. И, кажется, это его крики. Крики во время пожара. Смешанные с криками всех, кто тогда горел. И треск огня. Они выходят к горящему зданию и он поднимает на него глаза с неохотой, ощущая этот жар. Что ж, хотя бы Мартин перестала дрожать. И судя по всему она воплей, доносившихся из дома, не слышала. Что ж, это уже что-то, - Не смотри на меня так, я это почти не контролирую, - он разводит руками, криво усмехаясь, придумывая что-то новое. Нужно что-то с дверьми. Проходы, чтобы можно было запереть за множеством комнат ненужные картины, которые определенно будут мешать выбраться.
Питер. Питер...
Шумный выдох, зажмуренные глаза. Не сегодня. Дом перестает гореть и выглядит так, каким он когда-то представлял его для самой банши. Когда он привел ее в заброшенные стены, словно бы никогда не горевшие. Чистый, с идеальным фасадом. Ему никогда не нравилось это дурацкое крыльцо. Слишком низкое.
- Оно убьет тебя, - доверительно и спокойно в один момент сообщает оборотень, складывая руки на груди. По спине бежит волна холода, - Чем дольше ты тут будешь, тем больше мои воспоминания будут подавлять твои, заменяя их и путая, пока не останутся только общие, а от тебя только след. За что, наверное, меня не поблагодарит ручной олененок бэмби, - намекая на Стайлза хмыкает Хейл, оборачиваясь к явно немного согревшейся Мартин. Холод все еще был могильный, но он сам уже давно успел привыкнуть, даже к запаху, - Нападет на меня с битой. Я буду в ужасе, разумеется, и случайно его убью. А потом придется воевать со Скоттом. Плохая перспектива, не находишь? - ирония кажется темнее, когда вариантов пути слишком много. Если он не расскажет о Хольде, то велик шанс, что в один момент он убьет кого-то не того. Или умрет сам, что будет определенно очень печально, у него были большие и яркие планы на жизнь, - Я расскажу тебе то, что тебя интересует. Но в обмен ты дашь мне обещание, что ваш альфа-самоубийца не сделает и шага в мою сторону, вместе со своей "стаей", пока не будет плана. Хорошего плана. А не того бреда, что вы обычно придумываете.
[nick]Peter Hale[/nick][status]плохой волк[/status][icon]https://i.imgur.com/zLmetdn.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Питер Хейл</a></b> ³⁸<br>добродушный отзывчивый дядюшка, любящий иронию и сарказм<br><center>[/lz][fan]teen wolf[/fan]

Порой он мог проснуться утром и не вспомнить, как давно заснул. Ни часы, ни календарь не могли помочь, потому что время ускользало. Оно рассыпалось сквозь пальцы, подобно песку. Песку, что нагревается, медленно обращаясь в тугую и горячую массу, в стекло, расплывающееся еще неестественным желтым маревом. Грузными каплями время падало на пол, прямо ему под ноги, но при всей текучести субстанции - Хейл не мог уловить переходов. Сквозь стекло было видно мир, но стекло в его руках не показывало отражения действительности.
Порой сон настолько напоминал явь, что проверить достоверность происходящего не представлялось возможным, пока не наступало утро. Оно наступало всегда, каждый день, но по ощущениям сны тянулись долгими неделями. Кошмары выматывали его и никакая сила оборотня не могла возместить этого. То, что он был все еще в хорошей форме было исключительно его собственной заслугой. Внутренний волк давал ему столько сил, сколько мог взять оборотень. И лишь тишина была его якорем и свидетелем. Питер всегда умел ладить с собой.
- Конечно я не доверяю Скотту. Не привык доверять жизнь тем, кто своей-то не дорожит, - он говорит негромко, но подчеркивает саму абсурдность формулировки Лидии. Складывает руки на груди, хмыкая с нотой снисходительности. Банши была способна столько на многое, столь большой потенциал хранился в с виду хрупком, красивом, как конфетная обертка, теле. Но там было больше. Он ощущал это. Порой - как продолжение себя. Как свою бету. Хороший альфа всегда знает, что нужно его бете.
Биение сердца, к которому он прислушивался, не имело природы. Оно было снаружи, звучало из под толщи воды. Спокойное, но утопающее. В его сознании Мартин тонула, ее собственный разум захлебывался ядом незнакомого места, отторгающего его. Но он понимает, что никто кроме нее не успел бы добрать до него. Наивные маленькие щенки, с не обсохшим молоком на носе, совершили бы какую-нибудь глупость, - А Малия... когда-нибудь она поймет, что самосохранение - не блажь, - чуть более раздраженный тон выдает его, но Питер только мотает головой. Дочь была ему дорога, но после победы над Анук Ите она снова отказывалась идти на контакт более продолжительный, чем в пару минут. И ставила под сомнение все его слова. Как вообще безукоризненную правоту можно ставить под сомнение? Он определенно не понимал этих подростковых замашек, затянувшихся на пару лишних лет. А потому предпочитал заниматься своими делами. У него их, благо, было достаточно.
- Ее зовут Хольда, - от произнесенного имени пространство вздрагивает, рябит, разбегаясь в цветах и пестрых картинках. В ушах звенит так, что, кажется, еще немного и стремительными дорожками побежит кровь, оставляя за собой только ярко-красные полосы. Неровные и липкие. Кап-кап. Каплями по грязной, вспоротой могильной земле, заменяющей лужайку возле давно сгоревшего дома. Свистящий огонь, поднявшийся в небо, разрезает воздух словно тугой плетью, прежде чем все меркнет, обращаясь в полную темноту. И приходит холод. Треск инея и хруст снега, завывающие ветра, пробирающие до костей тем шепотом, что они с собой несут. Инстинктивно он ловит руку Лидии, не отпускает и ищет отклик внутреннего волка. Метка его укуса держала девушку рядом и все еще позволяла ей находиться в разуме. По весьма скромному, но точному предположению самого Хейла - любой другой погиб бы не добравшись до него. В одно мгновение зажигается свет и они оказываются посреди поля для лакросса. Сырая темная ночь и его клыки совсем рядом с шеей Мартин, с дыханием, обжигающим промерзшую кожу. Знакомое ощущение силы пьянит, насыщая мышцы. Но он берет себя в руки, не поддаваясь этому извращенному наваждению. Воспоминанию, сломанному и нарушенному. Он отпускает напряженную банши, касается пальцами виска, стараясь не концентрироваться на стонах и голосах, эхом отдающихся в разуме. Поле заметает снегом. В Бейкон Хиллс никогда не бывает так холодно.
- Она богиня подземного мира и, полагаю, воскрешение мертвых для нее что-то вроде воскресного хобби. Многие в ее почтенном возрасте предпочли бы вышивание или макраме, - чтобы контролировать пространство вокруг ему приходится напряженно сражаться с собственным воображением, визуализировать места и проходы. Но мысли путаются, натыкаясь на искусственно разбуженные воспоминания и эмоции. Питер упрямо продолжает отвоевывать свое пространство, возвращая их обоих в прежнее место. Жажда укусить Мартин была настолько сильной, что у него в буквальном смысле сводило челюсть. Преувеличенные реальные воспоминания вызывали желание обвинить Хольду в отвратительном сценарном чувстве. Он бы сделал лучше.
- Ты нашла Арджент, я наткнулся на Талбота, - мигрень, как червь, проедает мозг, и Хейл начинает спешить, стараясь достучаться до банши раньше, чем станет поздно для них обоих, - Она либо альтруист со светлыми побуждениями, - скепсис в его голосе говорит сам за себя, - Либо же они ей зачем-то нужны, - чужие планы ему недоступны, хотя, кажется, ответ крутится на самом кончике языка. Это что-то знакомое, что-то яркое, но он не может понять что именно, потому молчит, отчего тишина растягивается и становится плотной, как стена. Нужно проснуться. Как-нибудь проснуться.
- Послушай меня, Лидия, у нас не так много времени, - он хватает ее за плечи, привлекая все внимание, смотрит прямо в глаза, добиваясь полного понимания. Второго шанса не будет, - Хольда получает полную и безграничную власть по ночам, сменяя обычную ночь кошмарами. Ты должна будешь провести ритуал, одна, никому, слышишь - никому не рассказывая зачем именно. Ее дерево - бузина. Она боится пепла рябины, но долго он ее не удержит. Потому тебе нужно поместить над дверью ветку красной бузины, только снаружи, ни в коем случае не тащи эту дрянь в дом. Красной, не перепутай. Это чужой ей цвет, - мир вокруг угрожающе вздрагивает, как при землетрясении и его почти сбивает с ног, из носа начинает идти кровь, что никак не мешает ей пульсировать в висках и ушах так, будто голову разорвет. Питер утирает кровь ладонью, этой же рукой хватаясь за руку Лидии, грубее и сильнее, чем нужно, сжимая почти до хруста, - У бузины нужно будет... спросить разрешения. Не сорви ветки просто так. Их нужно засушить на открытом огне. Это будет защищать только пока она снаружи дома. Так что меня в гости придется не пускать - какая жалость, мне нравился дизайн твоей комнаты.
[nick]Peter Hale[/nick][status]плохой волк[/status][icon]https://i.imgur.com/zLmetdn.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Питер Хейл</a></b> ³⁸<br>добродушный отзывчивый дядюшка, любящий иронию и сарказм<br><center>[/lz][fan]teen wolf[/fan]

Слишком быстро. Он пытается сделать вдох, но легкие наполняет кровь, смешанная с водой. Слишком громко. Лязг от их голосов заполняет голову, раздражает, выводит настолько, что в Хейле нет ничего, кроме желания рычать. Истово, по-волчьи вздернув голову, раздирая когтями сырую и мертвую землю под ногами. Слишком холодно. Ему, ненавидящему огонь всем существом, хочется согреться. Он ищет якорь. Что-нибудь, что позволит ему зацепиться за реальность, зацепиться за Мартин. Но ее голос смешивается с шепотом, с криками, с печатными словами племянника из воспоминаний, с раздраженными ответами Малии, ироничными - Коры, поучающими - Талии. У Питера ощущение, будто среди сотен голосов нет ни одного знакомого, они словно растворяются, тают в безграничном предательстве самого его разума. Сознания. Внутренний волк сидит на цепях, запертый в непролазную клетку. Не двинуться, не оскалиться. Тиски тут же сжимались, на шее затягивался ошейник.
Из какофонии звуков его вырывает настойчивый зов. Знакомый голос, уверенный и с отпечатком того интеллекта, что нельзя было не заметить, если, конечно, своих мозгов на это хватало. Вокруг него вздымаются целые айсберги и пики льдин. Изо рта с облаком пара словно выходит жизнь, а не дыхание. Из под толщи льда, на которой он сидит, слышен стук. С новыми словами Лидии он трескается, трескается, пока Хейл не падает вниз, провалившись под собственным весом, пока обжигающе-ледяная вода не охватывает целиком и полностью. Одежда становится тяжелой, легкие спирает болью. Но он прислушивается, приглядывается. Концентрирует внимание, вкладывая остатки сил, чтобы резко вынырнуть. И осознать себя в другом месте. Осознать себя в ворохе воспоминаний, картинок, как в повторяющемся кино, блуждающим вокруг них. Пахнет аконитом. Он помнит. И собственная привычка всегда все держать в голове кажется оскорбленной минутной забывчивостью. Забвением, которое могло разрастись.
Силы возвращаются от чужих слов, гремящих в ушах. Пробирающий кости холод отступает и он может подняться, встать на ноги. Лидия. Банши. Его бета. Питер оборачивается на крик, который прежде почти тонул, как подо льдом, в тугой вуали воды. Белоснежной, как та, что должна была быть украшением предвестницы смерти. Он срывается с места, впускает когти в руки. Потому что боль делает их людьми. Потому что контролю, лишенному подпитки, нужна любая пища. То, что он делает с собой сам - невозможно обмануть. Хольда может контролировать его тело, но не рассудок. О, определенно, она не на того нарвалась. Хейл никогда не сдастся без боя. Единственный вариант - смерть. А для этого... у Хольды были клыки мелковаты.
Ему удается поймать тонкую, похолодевшую руку, рухнув на траву грудью. И все вокруг замирает. Словно они оказываются в стеклянном кубе, что имел намного больше отточенных ювелирных граней. Снаружи эти стенки блестели, давая им время. Краткий миг, наполненный абсолютным контролем Питера над собой. Вокруг нет голосов, нет мелькающих картин. Лишь тень воспоминания о заповеднике в его лучшие годы жизни, которые он помнил.
- Тебе нельзя будет двигаться, - ровно и тихо, привычно со знанием говорит тот, вставая на ноги и помогая подняться девушке. Но не отпускает, тянет к себе, перехватив за предплечье. Не сжимает, выверяет силу. Прикосновение знакомое. Такое же, как в одно из их общих воспоминаний. Его цель не оставить синяки, это занятие для мелкой шушеры, не знающей цену силе, - Кричи, Лидия. Без обращения не будет и когтей, а контролировать его она не может так хорошо, чтобы устоять, - стекло куба начинает грузно трескаться, на что он только усмехается, склоняя голову к плечу. Пальцами пробегается по аккуратному плечу, поднимаясь. Легко убирает рыжие волосы назад, почти с лаской очерчивая большим пальцем изгиб изящной шеи. Питер смотрит внимательно, следит за движением, надавливая на артерию едва, пробуя чужой пульс. И наклоняется ближе, привлекает к себе за талию, - На книжной полке стоит рябина, - выдыхая слова в шею Мартин, он невольно обжигает дыханием кожу, прежде чем впиться в доверчиво подставленный изгиб клыками, строго выверив расположение артерий и вен. Его глаза загораются ярким синим, на краткий миг размываясь в красный, прежде чем под оглушающий треск ломающегося стекла Хейла не отталкивает в сторону.
Он открывает глаза, всматриваясь в окружающую действительность и смотрит на высокие, украшенные стены. Со спины его кто-то толкает и Питер уже оборачивается, чтобы ядовито подчеркнуть неумение Хольды удивлять, но натыкается взглядом на Талию, с маленькими свертком в руках. Сестра смотрит на него как обычно спокойно и тепло, пусть и сдвигает брови в недовольстве. Он чувствует этот запах. Новорожденный волчонок. И он знает, что делать этого не надо, сопротивляется навязанному желанию, но опускает взгляд, откидывая край ткани. Дом охватывает огнем под детский вой.
- Лидия? - дымом, кажется, еще веет в воздухе. Хейл сдержанно мотает головой, осознавая, что находится в круге рябины. На ковре, - Это, между прочим, был один из лучших египетских ковров, - указывает тот себе под ноги и усмехается. Мигрень в голове никуда не делась, но ощущение, будто на виски надели обруч по крайней мере спало. А еще сила, струящаяся в венах, она отзывалась внутри. Питер ощущал Мартин в безопасности так, словно они были стаей. И это знание неожиданно укрепляет уверенность, заставляя его ухмыльнуться явственнее, - А теперь, пожалуй, мы можем поговорить. Чая не налью, - последняя картинка перед пробуждением на мгновение мелькает перед глазами и он обещает себе детально осмыслить ее после ухода банши. Когда никто не сможет ему помешать.
[nick]Peter Hale[/nick][status]плохой волк[/status][icon]https://i.imgur.com/zLmetdn.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Питер Хейл</a></b> ³⁸<br>добродушный отзывчивый дядюшка, любящий иронию и сарказм<br><center>[/lz][fan]teen wolf[/fan]

Отредактировано Peter Hale (2018-02-16 21:52:08)

На языке еще хранился фантомный след от крови. Металлический отзвук, отдающийся на самых концах клыков чем-то пряным, что сочетало в себе сразу несколько деталей. Укус наполнил мышцы знакомой тяжестью, что он с удовольствием размял плечи, расправив их, помня о том, как должен выглядеть волк. Как должен выглядеть Хейл. Он знает, что кошмары никуда не исчезнут, как не пропадет и ощущение редкой ряби в глазах. Но пройдясь взглядом по книжной полке - Питер не может сдержать довольной усмешки. Названия книг читаемые и знакомые, буквы не сливаются и не путаются местами. Рябина это временное решение, которое не будет играть долго, но краткая передышка приходится ему по вкусу.
- Прости, дорогая, совсем не понимаю о каких колодцах идет речь, - чужая злость отдается в теле эхом, вместе с биением сердца. Неровным, заплошным. Питер концентрируется на ощущении раздражения и гнева, вспыхнувшего в воздухе и удерживается от желания размять виски пальцами. Он не поддается этому порыву, наоборот, закладывает руки за спину, сцепляя их замком. Насмешливая улыбка режет губы кратким мгновением, пока банши не открывает рот снова.
Опасен. Это слово настолько знакомо, что отдает кислым и горьким, словно какому-то умнику пришло в голову перемолоть цедру с лимоном, при том недозрелым. Он закатывает глаза, немного морщась на все последующие заявления, но все же не мешая высказать банши все, что та считает нужным сказать. Можно было игнорировать бездумный и совершенно идиотский лепет кучи других личинок волчат и прочих диковинных созданий, но вот обойти стороной Лидию Мартин было бы глупо. Питер глупым никогда не был и к мнению девушки относился с осторожностью, с вниманием. Ровно как и к ее словам. Интеллект должен быть оценен по достоинству, потенциал должен быть вознагражден овациями. Овации обеспечивали окружающие, от него же требовалось направление в нужное русло. Когда это было уместно. Любой урок требовал своего времени, как бы не был уверен в обратном его дражайший племянник, любящий ломать окружающим кости по четвергам. К тому же для некоторых уроков... требовались особые обстоятельства. Но он готов был делиться знаниями, если это было разумно и имело свою выгоду в перспективе. Желательно ближайшей.
- Какие прекрасные губы, - делает шаг вперед и наконец-то выдыхает тот, невольно обжигая эти самые губы резким дыханием - стена, создаваемая рябиной, от приближения к ней напрягается и почти светится. Ему все равно, - И какие глупые вещи ты этими губами говоришь, - он беззвучно хмыкает, давая себе иронизировать вволю, отступая и разворачиваясь к собеседнице спиной, делая пару шагов по своей импровизированной клетке. Чужая злость словно вибрировала в воздухе, пропитывала кожу сквозь любые барьеры. Но утихала быстро, успокаивалась вместе с Мартин, которая приходила к своему самообладанию. Стоило посоветовать ей научить такому чудесному фокусу кого-нибудь из ее полоумных друзей, глядишь они бы не пытались будить Неметон при каждом удобном случае.
- Как ты это представляешь? - намекает, конкретизируя то, к чему клонит, - Оградить где? Держать как долго? Меня не смогла удержать смерть, неужели ты думаешь, что какая-нибудь клетка меня надолго задержит? - он поворачивает голову в сторону Лидии, приподнимая брови в вопросительном жесте и усмехаясь, когда ответа не поступает достаточно долго. Задумчивость на чужом лице говорит еще и о чем-то неприятном, о чем он сам явно не хочет слышать, - Ты видимо мне не курорт на Карибах решила посоветовать, - внимательность, с которой Хейл вглядывается, вслушивается, достигает едва ли не абсолюта. От этого начинает сильнее болеть голова, смешиваясь еще и с фантастическими каруселями, которые укачивали ничуть не хуже катера в шторм. Даже не обладая морской болезнью он сделал вдох глубже, успокаивая встревоженные нервные окончания.
- Ты должна предупредить своих недальновидных компаньонов каким-нибудь особым способом, - в итоге предлагает Питер, ощущая, как что-то в Мартин вздрагивает от этих слов. Она видимо слышит за ними что-то свое. Его же в этом куда больше волнует то, что потом никакое из юных тел не окажется закопанным у него под окнами, отмеченное запечатывающим узлом с аконитом. У него были планы на отсутствие могил под домом и поблизости. Плохие воспоминания и ассоциации и все такое, - Я доверяю тебе, Лидия, - каждый отдельный слог он печатает, отделяет, говоря словно на другой волне. Их общая связь дрожит, как струна, делаясь крепче от произнесенных вслух слов. Жаль телеграммы по такой все равно не передашь, - Но я не доверяю твоим мальчикам-зайчикам, которые играют в стаю и спасение мира, попутно мир этот чуть не уничтожая.
Эхом от черепа отдается какой-то странный звук, но он только прикрывает глаза, сводя свое внимание к ритму чужого дыхания и сердцебиения. Горячее  и пылкое, насыщенное юной энергичностью. Лидия была живой, яркой, ее запах смешивался из оттенков гелей, кремов, косметики и парфюма. Сочетался в подобие шелковой ленты, ложащейся на ладони. Кожа у девушки под описание шелка вполне себе подходила. От этой мысли Питер слабо усмехнулся, сжимая пальцами остаток того фантома, как на пробу перебирая воздух. На несколько секунд ощущение силы альфы заполнило его тело до краев, давая наслаждение и исцеление. Это было воспоминание, отзвук. Горячая кровь, холодная шелковая кожа, доверчиво подставленная шея. Она доверяла ему. И он был готов поверить ей. Потому что бросать слова на ветер - удел дураков и слабых духом. Банши не относилась ни к одному из данных видов.
- Ты забываешь о своем неоспоримом преимуществе, - напоминает вдруг тот, тихо и спокойно, делая еще пару шагов по кругу, - Мы с Хольдой находимся в одном теле. В одном разуме. Я знаю кое-что из того, что знает она, и мог бы узнать больше, - замирая у края временной преграды, он склоняет голову к плечу и ухмыляется уголками губ. Еще полшага. Останавливается на самом разумном рубеже, почти касаясь обжигающей клетки, но словно не обращая на нее внимания. Изящные черты лица немного расплываются, в глазах рябит и шумит в ушах, но он не подает виду, держа себя в руках, хватаясь за создавшийся временный якорь - за связь, - Например то, что, как ты выразилась - "колодцы" находятся в другой стране. Нидерланды. И колодец это один. И дело в... каком-то конкретном дне. В ночи. И он как-то связан с Дикой Охотой, - на затаившееся ожидание он ехидно замечает, - Не жди от меня полной расшифровки ее действий. Это все же женские мысли, что уже непостижимая тайна мира, а они еще и на старо-германском.
[nick]Peter Hale[/nick][status]плохой волк[/status][icon]https://i.imgur.com/zLmetdn.png[/icon][sign] [/sign][lz]<center><b><a href="с" class="link3";>Питер Хейл</a></b> ³⁸<br>добродушный отзывчивый дядюшка, любящий иронию и сарказм<br><center>[/lz][fan]teen wolf[/fan]