«Не виноват?» - но виновен, и блеснувшая в уголке ее глаза слеза становится дороже любого бриллианта, ибо если женщина и должна проливать слезы, но только от счастья. А здесь это не то, - маленькая рука ласкает его лицо, задевая мокрую щетину, а тело так и льнет, ближе, плотнее, под скрип кожаных ремней брони. Мешается рапира – ладонь по бедру Инары скользит, проворно, по талии затем, отстегивая ее. Ни к чему, - больше и слов никаких не нужно, кроме тех, что уже сказаны. Вновь колотится сердце, часто, бешено, истошными ударами корабельного колокола. Как при штурме, как при шторме, - и штормом накрывает. «Не забуду», - хочется шептать ей;  ладони скользят по шее, обхватывают лицо, и соленая вода с волос Боромира каплями падает на щеки Инары, и поцелуи солоны, горьки одновременно, и сладки. Все, что сковывало прежде, подобно плотной броне, теперь отброшено – как и она сама. Тяжело падает на палубу сброшенная кольчуга, перекатывается от качки звоном звеньев; ударяет глухо рядом снятый кожаный доспех. Смешно – «зачем, спрашивается, возились», но смех снова гаснет в горячем дыхании. «Я буду с тобой», хочется обещать ей. Хочется клясться в этом, и просить остаться. Сулить ей все – свое королевство, себя самого, без остатка, дарить весь пыл своей души и жар горячего сердца.
Вот только жизнь – она словно ветер в открытом море. И нет ни парусов, что сумели бы обуздать этот ветер, ни, тем более, не найдется способного на то рулевого или кормчего. Жизнь – она не спрашивает, она со смехом комкает тебя, и лепит так затем, как ей заблагорассудится, попутно давая тебе, коли имеешь глаза, смотреть на других таки же – и, если хватит сил, то познавать себя чрез них.
И в этом, наверное, суть ее и состоит, - кровать вновь скрипит под весом тел, как тогда, как в первый раз. «Приляг», – «только если ты приляжешь со мной», - но сейчас одним рефреном пронзает обоих, будто бы  наслаждением. Одинаковым, и сердца колотятся в унисон, ибо желают одного и того же.
«Побудь со мной», - руки сплетаются, грани миров соприкасаются снова и снова – и рассыпаются звездами небес, каких не знают ни в одном из миров. Каждое прикосновение – неистовая вспышка, разносящаяся в бесконечность, и ни к чему что-либо понимать или знать – грани миров все ближе, и то, что не должно было происходить – происходит.
Звезды движутся. Корабль летит.
А небеса – возможно поймать, - и, пока дождливая ночь окружает их, пока море несет на своей спине «Звездный поток», пока Боромир сжимает в объятьях целый мир – иной мир, кажется, что возможно поистине все.
«Инара», - хочется произнести это имя, мягкое и певучее, ложащееся на слух мягко, точно так же, как ложатся на плечи ее ладони. «Кем бы ты могла стать, останься со мной? Супругой, любовницей? Возлюбленной?» - только вот звездный поток, по которому ступали вдвоем, постепенно истаивает под ногами, оставляя тепло каюты, и постепенно разрастающийся холод внутри.
«Ну уж нет», - Боромир чуть улыбается, снова и снова целуя ее горячие губы, и тихо смеется в них – а затем смотрит, сияя глазами, в глаза Инары.
Нет, не позволит он нарастающей тоске расставания все испортить, - руки, что обнимают его, теплы, хрупки и тонки, но он знает теперь, доподлинно, какая сила в них таится. Не та, что способна удержать в шторм штурвал, или что-то такое – нет. Сила духа, способная вдохновить мужчину на небывалые свершения и подвиги. Сила духа, позволяющая стойко снести любые невзгоды. Разве хоть раз показала Инара слабость пред ним, хоть раз позволила себе поддаться унынию? – и, пусть это тоже часть ее обучения, но оно стало ее частью. Ее сутью. И сила эта влечет Боромира в ней, ведет, будто на маяк.
Но – размыкаются объятья, сферы миров расходятся. «Я должен идти», - шепчет Боромир одними губами, касаясь ладонями горячей кожи, скользя по ней, словно желая запечатлеть ее тепло, унести с собой туда, ветер и дождь, на палубу. И знает, что сейчас Инара увидит то, что неизбежно видит любая из женщин Боромира, рано или поздно - его спину.
Но тепло бьется в сжавшихся на мгновение кулаках, словно живое, и глаза встречаются вновь. Он улыбается – «еще ничего не закончилось».
Все еще будет.

Вновь под ногами – верхняя палуба, что то и дело вздрагивает под ударами соленых и пресных брызг – здесь погода разыгралась, и паруса пришлось уменьшить. Под ладонями – напряженный штурвал, и ход корабля больше не легок – приходится налегать на него всем телом не просто по привычке. Боромир окликает сидящего у фальшборта, скорчившегося в черном кожаном плаще лоцмана – дескать, для тебя есть работа. Тот поднимается, и в свете масляных фонарей, укрытых от непогоды стеклом, мелькает загорелое, мокрое от воды лицо. Взгляд блестит, напряженный – дескать, готов.
По совету лоцмана убирают еще парусов; ход «Гилло» снижается, и качка усиливается. Ничего, говорит молодой рыбак, остается недолго, - при такой качке разбить корабль о прибрежные скалы – легче легкого, и в голову невольно закрадывается мысль, уж не вознамерился ли лоцман их тут всех и погубить, о погибшей семье солгав? Инара отчего-то также подумала о ловушке, причем сразу же, - Боромир чуть хмурится, вспоминая ее, и сознавая, что все еще ощущает жар ее рук и тепло прикосновений на теле под плотным доспехом из кожи. Расставание близко, - он поднимает глаза к небу, что так и сыплет мелким холодным дождем, а затем переводит взор на темную глыбу острова, и невольно стискивает зубы – нет, не показалось.
В глубине Тол Фаласа будто бы что-то слабо светится, бросая отсветы на летящий сверху дождь, отчего кажется, что над скалистыми холмами танцует легкая мерцающая дымка.
- Что это, знаешь? – молодок рыбак мотает головой, сильно вдохнув, стиснув зубы. «Боится?»
- Туда никто не ходит. Потому что оттуда никто не возвращается, - светлые глаза вспыхивают настороженностью, а затем почти что ужасом. – Милорд, мы же…
- Показывай дорогу, - резко обрывает он рыбака, вдруг чувствуя что-то странно подкатившее. Будто бы промелькнуло перед глазами лицо, давно виденное – там, в дождливой дымке над островом. – Да поживее, - и чутье, и глаз не подводит – скоро рассвет, небо неуловимо светлеет. Из-за дождя сумерки задержатся чуть подольше, но это не слишком выручит, если они все же обнаружат здесь вражеских лазутчиков – помня о том, зачем все же собрался вглубь острова, Боромир ни на мгновение не забывал о долге.
Даже плавясь под горячими ласками прекрасной чужачки, - он усмехается, а «Гилло» вздыхает, медленно идя узким каменистым проливом меж скал. Волны здесь не такие сильные, как прежде, и когг меньше сопротивляется рулю, потому лавировать меж острых, торчащих из воды клыков-камней гораздо проще.
- Почти, - негромко шепчет лоцман, а Боромир уже и сам видит, но по большей части, чувствует – впереди темнеет небольшой залив, и воды его – другие; другой и ветер над ним. Малый ход.
Отдать якорь.
Время идти.

Дверь в каюту он открывает осторожно, боясь потревожить Инару, - «ее так или иначе придется будить», мелькает насмешливая мысль. Но – не придется – темные глаза вновь смотрят на Боромира с тревогой и вопросом.
- Мы прибыли, душа моя, -  протянув руку, он помогает ей подняться, накрывает холодные ладони своими, и ласково сжимает, согревая. – Время идти, - повторяет Боромир свои недавние мысли, и ведет Инару прочь из каюты.
Их уже ждет шлюпка, и серые от бессонной ночи матросы – такие же серые, как все занимающийся рассвет. Мерцание над скалами почти растаяло, а со стороны моря наползает туман. Идет отлив, и Боромир отдает команду отвести «Гилло» чуть дальше – заливчик действительно неглубок, рисковать незачем.
Деревянный нос лодки тихо толкается в белый песок, Боромир помогает Инаре сойти на берегю Его матросы уже прихватили все необходимое для экспедиции вглубь острова – предупреждены, обеспокоены, но за своим лордом пойдут хоть на край света. Или же дальше, - «в чужой мир», - невесело усмехается Боромир про себя, и, дав знак оставшемуся на борту корабля Торонмару, идет вперед, под сень влажно шелестящего мокрого леса, навстречу теплым полосам струящегося тумана, отчего-то так напоминающим ласковые прикосновения женщины, что сейчас – «пока еще» - рядом с ним.

Словно самому Боромиру не было боязно, - его рука лишь крепче сжимает руку маленькую, доверчиво льнущую, но отпускает – ему, идущему во главе отряда, не след отвлекаться сейчас. Даже на нее – но, идя впереди, он все равно словно держит Инару в поле зрения, и сердце зачем-то опять колотится под кадыком, отвлекая. Ему бы бдеть за предутренним лесом, полным шорохов, капания и запахов, сырым и туманным, но думается отчего-то только об этих руках, что еще недавно обнимали его так горячо. Но постепенно жар истаивает – воспоминаний, в том числе, и Боромир почти с облегчением понимает, что отпустило наконец-то. Что внутреннее спокойствие, подобающее командиру, наконец-то вновь с ним. А сам он – отпустит? – взгляд на Инару чуть искоса, ободряющая полуулыбка. В утреннем лесу еще свежо, но уже почти душно. Благо, поднимается ветер – сыро после ночного дождя, но он сдувает и мошкару, и остужает разгоряченные лица.
«Куда мы идем?» - коротким свистом, что знаком и привычен итилиэнским Следопытам, Боромир направляет двоих бойцов вперед, на разведку. Идти приходится осторожней, ибо и этими путями не столь давно – проклятье, совсем недавно! – продвигался враг. Видны приметы его пребывания здесь – обломанные ветви, содранная металлом, а не зверями, кора, примята высокая лесная трава. В зеленой мгле впереди – еще больше просек, оставленных харадрим, и Боромир замечает то, что следы больно свежи, каким-то мгновением позже пронзительного посвиста сойки.
- Тревога, - бросает он через плечо, и отряд рассредоточивается. Луки – наготове, оперенные белым стрелы – на тетиве. И мысли уже точно ни не о том, что позади, и даже не о том, что впереди – но о том, что сейчас.
Лес мгновенно стихает, стоит только отзвукам голоса сойки погаснуть, настораживается. Больше не шевельнется зверь, не вспорхнет птица. По знаку Боромира один из его бойцов, перекатившись дальше других, посылает вперед стрелу – и мгновенно перемещается дальше, тем же манером, тогда как в ствол граба над местом, откуда стрела была пущена, вонзаются аж три. «Отлично», - непохоже, что они угодили в засаду. Иначе бы их накрыли уже, - «или, то тоже хитроумный замысел?» - скорее всего, это отряд разведчиков. Вспоминая попутно очертания берега, что лежал северо-восточнее места высадки гондорцев, Боромир нутром чувствовал, что не ошибается.
Значит, черномазым ублюдкам показалось мало, - еще кровь убитых не успела уйти в землю, еще не смыло ее дождем – а они снова здесь? Так здесь и Гондор! – черный витой шнур со скрипом чиркает по броне, сырой от росы металлический мундштук Рога – во рту. И лес содрогается от могучего и сильного звука; вспархивают испуганные птицы, а ветер несет раскатистое эхо дальше и дальше, словно кругом – не лес, а звонкие скалы. Ливень капель со вздрогнувших деревьев обрушивается вниз, но уже и не до намокшей тетивы, в случае чего – порыв ветра, словно разбуженный пением Рога, обнажает прогалину впереди. И как только прежде не заметили? – но на ней чернеет яростью, что его обнаружили, враг. Натянуты луки, летят стрелы – но не долетают, тетивы пришли в негодность. Теперь будет не до стрельбы, - Рог уходит на бок, а оба клинка летят из ножен, проворачиваются в руках – а вот теперь повеселимся, ублюдки.
За Инарой присмотрит юнга – так генерал-капитан распорядился еще до высадки. А она достаточно благоразумна, дабы не полезть в гущу боя, - отчего-то мысль о рапире на ее бедре веселит, и Боромир с боевым кличем врезается во вражеский строй ухмыляющимся смертоносным тараном. Первая кровь обагряет зеленую листву – веером капель, струей затем, из рассеченного горла. Звоном стали и криками наполняется прогалина, а вверху, за пеленой тумана, постепенно поднимается солнце.

Ударяет по глазам первый рассветный отблеск, загоревшийся на грани клинка – бликом, будто искрой, и под яростный рык, из груди рванувшийся, светлый металл заливает кровью. Не благородство поединка – грубая мясницкая работа, от которой где-то глубоко внутри радостно вспыхивает, наконец-то выпущенное, наконец-то отпущенное – «убивай». Жар боя, раж боя – для того был рожден Боромир, для этого шаг за шагом идет под небесами. И, когда по его земле ступают чужие – пламя будет выпущено наружу, а гнев – станет разить стремительно, неистов и беспощаден.
Кровь харадрим заливает леса, и кровь рассвета, пробивающегося сквозь туман и облака, льется с небес; ошметки листьев, обломки ветвей разлетаются под весом тел. Рассекает еще волглый, в дымке тумана воздух отсеченная рука, и на лету вываливается из разжавшихся пальцев легкий харадский клинок. По кольчуге Боромира прочертило несколько полос, на щеке – короткий порез, но он стремительней, быстрее – отпустивший себя, сражается.
Оскаленные рожи врагов, летящие на него клинки – все отлетает, все разлетается, рассеченное. Нуменорский меч, меч из Мертвых Топей, не подводит, а чужеземный, чужой – сильверитовый, из оружейных Орзаммара, вторит ему, и кровавая песнь льется над лесами и скалами Тол Фаласа. «Истребить!» - мышцы стонут, бросая тело вперед, заставляя пригнуться от летящего в лицо удара; харадрим много ниже Боромира, и пользуется своим ростом – тот пригибается и изгибается, уходя с линии атаки, и коротким колющим ударом, чуть продленным затем, вспарывает и кожаные наручи, и плотную ткань поверх них, и рассекает звенья кольчуги. Кривая сабля падает на лесную землю, а горло харадрима хрустит проткнутым кадыком. Пинок, чтобы высвободить лезвие – ну, кто следующий?!
- Фланги! – вот чем неудобен бой в лесу – укрытий хватает и той и другой стороне, противнику легко обойти с боков тех, кто шел до этого строем. И несколько ублюдков просочилось все же на фланги – не пропущенные, но упущенные. Боромир подхватывает оброненный раненным бойцом лук, хватает стрелу, посылает несколько наугад – промахивается; древки трепещут, вонзившись в ствол. Бой затягивается, и это скверно, - лук отброшен, а Рог – вновь вскидывается. Трубит, пронзая небеса, сотрясая остров, кажется, до самого основания. И ублюдки харадрим вновь мешкают, стушевавшись, и ход короткой схватки в лесу показывается переломлен, будто тонкая лучинка – пальцами. Яростный вихрь, именуемый будущим наместником, сносит тех, кто не успевает бросить оружие – а такой всего один. Оставленный, обделавшийся и дрожащий, - острие сильверитового меча замирает в волоске от искаженной страхом, побелевшей физиономии.
- Потери? – Торонмар остался на «Гилло», но и без сенешаля есть, кому доложить о состоянии дел.
- Трое наших погибли, милорд, - с дюжиной против двух с лишним десятков харадрим потерять убитыми троих? – в привычной математике войны такой расклад вполне приемем. Но не для Боромира – как всегда полосует по сердцу раскаленным лезвием одна лишь мысль о том, что не спас и не уберег. Он склоняется над поверженным бойцом, сжимает уже похолодевшую руку, накрывающую рассеченное горло.
- Увидимся в Чертогах Безвременья, брат, - в посмертии не будет дела до титулов и званий. Все они, в бою павшие – братья, - поднявшись, генерал-капитан обводит взглядом остальных, подспудно понимая, что ищет.
- Раненые? – двое – серьезно, но опасности для жизни нет, разве что не смогут продолжить путь.
- Леди… - голос юнги – сдавленный, напуганный. Отпихнув паренька в сторону, Боромир в мгновение ока оказывается подле Инары, осторожно переворачивает ее, лежащую на земле.
- Выглядит хуже, чем могло быть на самом деле, - юнга при этих словах капитана готов воспрянуть духом, но обращены они не к нему. Девица без сознания, но вдруг, все же, слышит? – «хоть бы слышала». – Инара! – длинные ресницы слегка трепещут. Но медлить нельзя.
- Прости меня, господин, - пареньку только на скалу осталось указать, с которой уже готов броситься. «Спокойно», - вспышка ярости как обожгла, так и улеглась – хлопнув юнгу по плечу, Боромир раздает указания остальным – осмотреть тела, допросить пленника. Заняться ранеными.
«Алмаллена бы сюда», - но лекарь остался на «Гилло». И не сумел бы он вынести подобный переход – года не те, - приходится самому, ремни брони распустив, осторожно сняв ее, заняться раной Инары. Страшно видеть, как по гладкой, чуть тронутой золотом коже расползается исполинский кровоподтек. «Нежная», - жизненно важные органы не задеты, как и сосуды. Кровопотеря средняя – это, скорее, просто больно и страшно, получить скользящий удар по спине. Достаточно сильный, чтобы разрезать толстую кожу укрепленной брони.
Целебный бальзам снова идет в ход. Сильный запах мешается с терпким, бьющим в нос запахом сырой листвы, земли, и крови; белые ленты льняных бинтов ложатся вокруг талии Инары и крест-накрест, и дико даже думать о том, что она, созданная для любви и любования, зачем-то оказалась вынуждена взять в руки оружие.
Взгляд падает на оброненную Инарой рапиру – и, недолго думая, Боромир в сердцах ломает ее об колено, словно сухую ветку. Рукоять и клинок летят прочь. «Будь оно все проклято», - он подзывает к себе лоцмана.
- Далеко еще? – взгляд молодого рыбака мрачен и непримирим.
- Нет, милорд. Не очень, но…
- Мне нужно увидеть это место, - завернув девушку в плащ, Боромир легко поднимает ее на руки. – Перестроиться. Дозорные, марш! – хотя бы подойдут туда. Отступать уже некогда, - в голове постепенно зреет новый план. И пусть катятся в бездну все недоумевающие и осуждающие взгляды.
Он знает, что делает.

- Вот, это почти оно, - небольшое горное плато затерялось среди высоких деревьев, просвечивается белым камнем – старинных построек. Спуск туда неудобен, вернее, его просто нет – высокий обрыв, близ края которого отряд и останавливается. Взгляды лоцмана, который теперь просто проводник, более чем красноречивы. А бойцы позади Боромира хранят каменное, будто эти руины, молчание.
Он знает, что делает, - руки ни на мгновение не утомились нести бесчувственную женщину, и немногое, что тревожило – то, что они заняты, и. случись еще одно нападение, Боромир слегка замешкается. Не имеет значения, - жесткая усмешка искажает лицо на мгновение, зубы стискиваются.
Надолго это бы его не задержало, - от глубокого вздоха в его объятьях сердце начинает биться чаще. «Пришла в себя», - беглый взгляд на Инару, в поднявшиеся на него слегка затуманенные темные глаза. И усмешка неуловимо становится улыбкой, ободряющей и спокойной. Нет, ей незачем видеть его гнев. Хотя отголоском, будто проблеском недавней грозы, все же проскальзывает, в ответ на ее ненужные заверения, дескать, я могу пойти сама. И выражение лица Боромира более чем красноречиво.
- Мы уже пришли, - остается только найти спуск, и исследовать то, что внизу.
- Спускаемся, - командует он своим людям, и те рассыпаются по кромке леса, ища подходящее место на скользкой после недавнего дождя грязи.
- Постарайся не шевелиться, - по-хорошему, надо сделать носилки. И еще много всего.

У края древних руин вскоре возникает небольшой лагерь – место нашлось сухое, по крайней мере, станет таким после того, как роса окончательно сойдет, и камень высохнет. Поодаль лопочет небольшой ручеек, в котором бойцы с наслаждением умываются. Место тихое, но в сторону обломанных арок и колонн все отчего-то избегают смотреть. И тихо здесь – только странное гудение как будто  наполняет неподвижный воздух, будто где-то неподалеку скрывается пчелиный улей.
Воздух неподвижен – невзирая на то, что они высоко над уровнем моря, и на открытом пространстве, здесь почти нет ветра. Не слышны птицы, и нет здесь ни зверя, ни даже мошкара не пристает. И деревья будто замерли в неподвижности.
- Мертвое место, - слышится тихое со стороны отряда, И Боромир не станет винить бойца за промелькнувший в голосе страх. Но сам он приближается к краю скал – отвесные, высоченные, и смотрит в раскинувшееся впереди море.
Лучшая из возможных точек обзора.
- Я остаюсь здесь, - и тон его не терпит пререканий, когда он оборачивается к своим бойцам.

Вода есть, палатка для раненой – есть. Припасы на первое время – также есть. А сигнальные костры Боромир разводить умеет – охапки свежих ветвей уже лежат здесь, подготовленные. Раздав указания, и не слушая возражений – пресекая их жесткими взглядами, не словами даже, Боромир отдает приказ возвращаться. Нужно еще забрать раненых, коих было слишком опасно перемещать сюда, - когда ветви кустов смыкаются за последним из его людей, он затем долго смотрит на древние нуменорские руины. Что здесь было? – поневоле задается вопросом, и, вновь глядя на пасмурно-синий морской простор, отвечает сам себе – «дозорная башня».
«Или же, место для наблюдений за звездами», - все еще мрачный и нахмуренный, он возвращается к лагерю. Кожаный полог палатки приподнимается легко, стоит только за шнурок потянуть.
- Как ты себя чувствуешь? – сгибаться только вот рослому Боромиру, вестимо, приходится в три погибели. Сесть рядом – да, так лучше. – Мы там, куда стремились. Мои люди ушли, - как бы все сложилось, не окажись Инара ранена, он даже не собирался задумываться. Ладонь накрывает ладонь.
- Какое-то время я понаблюдаю отсюда за морем, и, если что-то случится, подам сигнал форту. А если сюда явится враг, то защитить я тебя сумею, - «Гилло», к тому  же, стоит на приколе, и кое-что с него Боромир распорядился принести сюда.
«Не должно быть так», - с жестковатой нежностью он смотрит на свою чужачку, и осторожно обнять ее – самое верное и правильное, что может быть.
«Но оно есть», - ничего, немного подождут, пока Инара не оправится от раны. И да будут милостивы к ним Предвечные силы, не послав сюда харадрим.
«Или же, что-то опасней», - и гул, окружающий их, на какое-то мгновение словно становится громче.

На протесты Инары Боромир лишь поднимает ладонь – дескать, остановись, и с улыбкой, пусть и невеселой, качает головой. Руку кладет на ее плечо, мягко привлекает к себе.
- Душа моя, - голос глуховато звучит, но ласково, - тебе незачем убеждать меня в том, что все в порядке. Ибо это не так.
Темные глаза смотрят на него, и отчего-то очень ярко блестят в полумраке палатки. Кожаный полог опущен, и только внизу его коротким белым лезвием, бьющим по глазам, то и дело виднеется белый камень плато.
- Ведь я  сам перевязывал твою рану, и видел, что с ней. Не тревожься – нет причины, но какое-то время тебе лучше поменьше двигаться. И не лежать на спине, - он осторожно отодвигает потянувшуюся ощупать повязку руку Инары, придерживает – дескать, не надо, и тянет ее к себе так, чтобы развернулась спиной.
Им никто не помешает – до вечера сюда никто не вернется, а впереди – странный день, дозора и разведки. Исследовать ту древность, что до сих пор сохранилась на острове, - Боромир чуть смаргивает, на миг прижимаясь лбом к обнаженной спине Инары – броня уже снята, и повязка ярко белеет в сумраке палатки. Ладони накрывают округлые плечи, оглаживают, и чуть задерживаются – пусть прохладна ее кожа сейчас, но обжигает отчего-то.
- Очень больно? – целебным бальзамом тут будет не обойтись, придется дать Инаре отвар целебных трав, которые также были прихвачены с собой. Вместе с полосой света в палатку незаметно вползает и запах дыма, на коротком дыхании ветра – мимолётно Боромир припоминает, что костер почти прогорел.
Пальцы его, лежащие на плечах Инары по-прежнему, чуть сжимаются, а затем скользят по ее нагому телу, разматывая уже и без того сбившуюся повязку. Невольно вспоминается, как она сама обрабатывала его раны – да что там раны, царапины, на «Гилло». А теперь… вот как вышло, - поливая на чистую тряпицу водой из фляги, он хмурится, глядя на темную от запёкшейся крови полосу на гибкой и гладкой спине, и придерживает Инару за плечо, дабы не шевелилась. Длинные волосы ее переброшены на грудь, которой только что касался.
Все же сказано и пройдено – Боромир молчит, сосредоточенно обмывая края раны от засохшей, размазавшейся крови, и остатков бальзам, прикасаясь бережно, опасаясь потревожить кровоподтек.
- Мы так или иначе задержимся, душа моя. Ведь мы пришли неведомо куда – вначале надо понять, что же это за место. И что вообще творится здесь, - с мягким смешком поясняет Боромир, разматывая скатку льняных бинтов. – Жители острова опасаются этого плато. Я выясню, почему, - даже если это сулит опасность самому Боромиру, то есть ли у него выбор?
Вестимо, можно несколько дней просидеть на краю обрыва, просто наблюдая за морем, ожидая, не появятся ли вражеские корабли, и, буде такое случится – подать сигнал «Гилло». Но а потом-то что? – мимолетно задев руку девушки, Боромир слегка пожимает маленькие теплые пальцы. Дескать, не тревожься, - с перевязкой закончено, и жестом простым и естественным он привлекает Инару к себе, и смотрит в запрокинувшееся вверх лицо. И улыбается.
- По всему острову разбросаны сторожевые посты. Но это плато, на котором мы находимся, вне их поля зрения. Его боятся, и не приближаются. Но, раз мимо него – не по нему, сумели пройти враги, значит, опасность не так уж и велика, если вообще есть, - плащ скрывает влекущую женскую наготу тяжелым мягким бархатом, подбитым мехом. – И здесь лучшая из возможных точек обзора. Я стану наблюдать за морем – не явятся ли вновь враги. Вот то, что может случиться на море, - полуоткрытые губы ее так и ждут поцелуя, и Боромир не собирается продлевать это ожидание. Ни на миг более, - когда дыхание становится общим, то облегчение так и проворачивается внутри, так и раскрывается – тревога, что точила и мучила последние дни, и, в особенности, часы, теперь отступила. Чего уже тревожиться? – они на последнем рубеже.
- Несколько дней мы побудем здесь одни, пока ты не окрепнешь. Не дворец в Минас-Тирите, понятное дело, и даже не покои в форте Тол Фалас, - он вполголоса посмеивается, чувствуя сквозь кольчугу и одежду тепло тела прильнувшей к нему Инары. – Но все же мало-мальски удобно. Обо всем остальном я позабочусь, - походная постель узковата, да и не с ранами Инары сейчас думать о чем-то таком, но вряд ли Боромир сможет представить себя ночью не подле этой женщины. В те редкие мгновения, когда не будет нести дозор, - он глубоко вздыхает, вдруг вспоминая недавнее – это нападение, и совершенно нелепое ранение, которое получила женщина. Его женщина, - Боромир снова смотрит в ее глаза, ощущая одновременно и гнев, и стыд, и нежность. Рука сама тянется погладить Инару по нежной щеке, а палец касается уголка полных улыбчивых губ, ниже скользит, задевая родинку на скуле.
Как она прекрасна, – на душе делается одновременно и сладко и больно.
- Пожелаешь отдохнуть здесь, или помочь тебе одеться, и выберемся наружу? – душно в палатке, да и о ране Инары помнится все меньше. Даром, что неуместно, но гибкая шея ее так и влечет, а руки, выныривающие из темного бархата плаща, тонки и нежны. О, кому об этом знать, как не Боромиру.

Ремни кожаного доспеха поскрипывают, прижимая наложенную повязку, скрывшуюся под рубашкой. Только на пользу – тяжелая плотная кожа удержит повязку на месте, и станет немного сковывать движения Инары. Признаться, Боромир предпочел бы, дабы девица осталась здесь, и полежала бы несколько часов, но, с другой стороны – ведь сойдет с ума от страха, оставь он ее в одиночестве. Так что самому пришлось бы пребывать подле нее – не самое плохо времяпрепровождение, как бы то ни было.
Улыбнувшись, он помогает ей подняться – ее роста как раз хватает до свода палатки, и выводит наружу, сам выпрямляясь наконец-то, с наслаждением. Белый – светло-серый камень плато вновь ударяет по глазам, ярко – но взор невольно устремляется вперед, в сторону изгибов руин. Вовсе не в сторону темно-синей морской зыби, что привлекла внимание Инары. Море здесь – будто синяя стена. До края обрыва порядка полусотни шагов, но даже отсюда и против солнца Боромир видит, что место на редкость опасное. Ни кустика на краю, ни деревца – уцепиться не за что, буде случится неладное. Еще, того и гляди, камень вовсе обвалится, - рука его, обнимает Инару за талию, тогда как свободная чувствует ее осторожное пожатие. Мягкие волосы касаются щеки, задевают по щетине – он опускает взгляд, и чуть усмехается в бороду, на это вот «не обращай внимания».
- Разве я смог бы? – они вместе делают несколько шагов. – Сильно болит? – вряд ли сильно, но нагрузка на больную спину изрядная. Потому – на руки бы подхватить, да тоже мало удобного.
Ему надо разведать местность, а Инаре пока что придется найти, чем заняться. «Лучше всего – полежать», - но в то же самое время, вопреки голосу разума, сердцем Боромир страдает за нее. Пусть и держится его чужачка уверенно, и скрывается в углу ее рта улыбка – все равно, напряжена, будто струна.
- Жалею, что не прихватил в доме Хаталдира кого-нибудь из его псов. Чуткий сторож нам сейчас весьма пригодился бы, - хороши охотничьи псы у старого коменданта, но иная порода собак, однажды Боромиром встреченная, оказалась бы куда полезней. И умнее те псы, и сильнее – но остаются там, где им заповедано. Незачем бередить былое  и вспоминать прошлое без особой на то причины.
Костер действительно почти прогорел, но хвороста в избытке. Усадив Инару на камень, так, чтобы на изогнутый от ветра, приземистый низкий ствол спиной опиралась, Боромир привычно занимается огнем не тепла ради – солнце за легкой облачной дымкой поднимается все выше, но для вящего уюта. Да и всегда спокойней, если рядом огонь.
Хворост достаточно сухой, и дыма нет, но Боромир все чаще смотрит то в сторону моря, то на руины. Низкий гул ему не чудится – приложив ладонь к камням, он ощущает тонкое напряжение камня, как если бы на одной ноте низко урчал кто-то огромный, там, под толщей скал.
- Пока у меня нет подтверждения догадкам, - все же нарушает он молчание, - но сдается мне, что в древние времена здесь наблюдали за звездами. Видишь вот эту башню? – он садится подле Инары, со звонким треском ломает сухую ветку об колено, и обломком показывает в сторону руин. Длинный карандаш останков башни, выветрившийся, с обвалившимся полукруглым куполом отчетливо виден, несмотря на сероватый день.
- Поистине, велико было искусство людей древнего Нуменора, - вполголоса произносит Боромир. – Награжденные долгой жизнью от Создавших Нас, они жили в благоденствии и процветании, но однажды стали роптать против запрета  пути на Запад. Предания рассказывают, - поясняет он, - что за незримой преградой на Западе находится Заокраинный Край, обитель Создавших Нас. Край бессмертных – край эльфов, в том числе, - и мимолетно жаль, что Инаре не удалось увидеть никого из эльфов.
Чего уж там – он и сам… слишком давно не видел эльфов.
- Смертный удел Создавшие Нас именовали даром, но нуменорцы не стали от этого бояться смерти меньше. Тем воспользовался Саурон, владыка Тьмы – темными речами осквернив сердца и умы народа Нуменора, он заставил их поклоняться ложным богам и творить ужасное зло. Кровь лилась по жертвенникам, а небо было алым от зарева пожарищ. И черный дым клубился над Нуменором – строились в темных кузнях железные корабли, а пушки на них могли стрелять до самой линии горизонта. И, когда король Ар-Фаразон явился на земли Амана, Нуменор пал. Ушел под воду – великая волна поглотила его полностью, так наказав за гордыню, - слова из давным-давно заученных книг по истории. Пошла ли их мудрость Боромиру впрок? – не их, но иная, опытом приобретенная, все же пошла.
Не стоит касаться запретного, даром, что так и хочется. Даром, что желаешь этого больше всего,- глаза его блестят, когда он смотрит на Инару, и видит позади нее летающих железных птиц, исполинские стальные корабли, и огни неведомых миров, о которых она говорила так же легко, словно об украшениях. Рискнул бы он шагнуть к такому? – о, рискнул бы.
Но – не станет. Что-то должно оставаться на своих местах, как бы ни сжималось сердце при мысли о предстоящей разлуке.
- Чуть позднее я собираюсь осмотреть те места. А ты отдохни, хорошо? Не хотел бы оставлять тебя здесь одну, да ведь и ты не позволишь, так, моя леди? – взяв Инару за руку, он со смехом целует костяшки ее пальцев. И, несмотря ни на что, странное чувство покоя наполняет Боромира. Пусть впереди неизвестность, но он не чувствует враждебности. И, более того – и это радует всего больше – они вдвоем, вдали от посторонних глаз.
Хотя почти наверняка Торонмар уже отрядил наблюдателя к плато.

«Искать…»
Помимо воли Боромир вновь смотрит на руины, чуть сдвинув брови, задумавшись. Искать Нуменор? – никому это и в голову не приходило. Тронутым порчей, скверной, тьмой казались те времена, и все, что с ними связано. Да и какая магия была бы способна опустить человека на дно морское? – и все же, помимо воли – вновь, усмехнулся. Да... Было бы заманчиво увидеть – но только увидеть. Возможно, чуть больше того, что видно, если нырнуть близ Тол Фаласа. Глубоко, столь же глубоко, как в памяти Боромира, лежат на дне руины, и солнце светит на них сквозь толщу вод. Приблизиться к ним не решается никто, все по причине хитрого течения, которое унесет любого, даже самого сильного пловца. Боромир как-то попытался к нему приблизиться, и спастись удалось ему лишь чудом. И не заставила себя ждать оплеуха затем от Хаталдира, который вовремя понял, куда подевался неугомонный семнадцатилетний принц.
- Звезды поместили на небеса Предвечные Силы. И до сих пор средь них светит неугасимым огнем Гил-Эстель, Звезда Надежды, - сейчас, по дню, видно ее не было, но ярким небесным огнем она озаряла путь по ночам – в первую очередь, морякам. – Величайший из людей, Эарендиль, явился на Запад, и за великие деяния его Предвечные Силы подняли его и корабль его в небеса. С тех пор он и светит мореходам, указывая путь, - видела ли Инара небесный корабль величайшего из мореходов Средиземья, пролетая мимо него?
- Мы изучаем ход звезд и небесных светил для того, чтобы ходить по морям. Ведь они – вечны, в  отличие от всего прочего, - глаза поднимаются к небу, на котором, пусть и затянуто оно дымкой, Боромир безошибочно укажет и назовет все созвездия. Стоит только ему воздеть раскрытую ладонь – и от пальцев потянутся незримые нити, соединяющие точки звезд в контуры, складывающиеся в рисунки.
- Летела среди звезд… - повторяет он слова Инары вслух, и чуть качает головой, по-прежнему глядя не небеса, и даже без недоверия. Ему ли с этим спорить теперь? – но замирает что-то в душе, жгуче, накрепко засевшим интересом – каково это, путешествовать среди звезд?
«Что за корабли способны нести человека средь них?» - он хорошо помнит огненную глыбу, что принесла Инару сюда, в Средиземье. И зарево, разнёсшееся над морем подле Дол Амрота. И свою тревогу, тогда охватившую – пожалуй, не унялась она до сих пор.
Поднимается прежнее – «если сумел проникнуть один, следом появятся и еще». Такие же – отметать эти подозрения бесполезно. Были в прошлом Боромира и невероятные совпадения, хотя,  признаться, ни разу не довелось ему повстречать чужаков из одного и того же мира. Счесть ли это облегчением? – он накрывает ладонью тонкую руку, потянувшуюся к щеке, смотрит в ласковые темные глаза, и какой-то частью сердца понимает – все не напрасно. И других чужаков, и ее, Инару – всех допустил в Средиземье Страж меж мирами, Эарендиль – взор вновь поднимается к небу, безошибочно, туда, где в ночи загорается ясным бело-голубым огнем Гил-Эстель.
Мало ли их, таких вот, в Средиземье еще встречается кому-то, не одному лишь Боромиру? – мало ли чье еще сердце сводит влюбленной нежностью, как его сейчас – и вслед за тем, холодом подступающей разлуки?
«Много кого – но доподлинно то мне неведомо», - отвечает он сам себе, чуть улыбаясь в мягко касающиеся поцелуем губы Инары, и не отпускает ее, пока она говорит – лица близко, следующий поцелуй становится дольше и жарче.
- Пока я никуда не уйду, - вырывается, возможно, опрометчиво, но жалеть о том Боромир не станет. Передышка нужна и ему, а в чем-то Инара права – они здесь одни.
И, вероятно, это последняя их возможность побыть вместе, - рука касается руки, а тела снова неумолимо близко. Настолько, что кажутся раскаленными – поцелуям касаясь это гибкой шеи, Боромир унимает себя чудовищным усилием. Не сейчас, не в таком положении Инары предаваться любовным утехам – но рука осторожно проводит по плотной коже верха ее брони, там, где почти наверняка останется шрам. Значит, лекари ее земель умеют врачевать такое, и так, чтобы бесследно? – поистине, необходимое здесь умение. Не дОлжно быть на подобном алмазе ни единого изъяна – но мысль о том, что какие-то другие мужчины станут касаться ее, Инары, наполняют Боромира глухой клокочущей ревностью.
«Зачем тебе вообще уходить?» - сам себе противореча, снова смотрит в глаза Инаре, сумрачно и с непониманием – но лишь пару мгновений. Не пытайся сталкивать миры – ничего хорошего из этого не выйдет.
- Прости, душа моя. Немного задумался, - Боромир тянется подбросить немного хвороста в костер, глазами же следя за ветром и за дымом. Сухостоя кругом плато немало, и это… удивляет. Лес благоуханен и свеж, так почему же сохнут здесь деревья? – вновь неведомая и недобрая сила старинных руин? – Боромир со вздохом складывает рядом с собой отстегнутые мечи, и достает из ножен короткий – сильверитовый. Яркий металл снова блестит живым серебром, и негромко поет, когда его касается вынутый из поясного кошеля небольшой точильный камень. Совсем не так, как звучит затачиваемая сталь. Невольно на ум приходит странная мысль, что, доведись Боромиру сейчас увидеть в прежней славе древний Нуменор, он бы принял его за какой-нибудь чужой мир – поначалу, понятное дело.
- Нуменор не искали потому, что было не до того – разразилась великая война и смута, тяжкие бедствия явились на остатки королевства. Да какие силы позволят опуститься на дно морское столь глубоко? Вместе с Нуменором ушли знания о могучих кораблях и всем прочем. То, что имеет Гондор сейчас – далекие отголоски былого величия, сменившиеся, впрочем, величием новым, - торжество легкой улыбкой скользит в голосе – Боромир не преувеличивает, так говоря о своей родине. Величайший и величественный Гондор, ожидающий своего будущего правителя - скоро, скоро уже!
- Скажи мне, душа моя… а если затея не выгорит? Если там, - кивок в сторону руин, - всего лишь куча старых камней, и, возможно, костей? Отправишься со мной в Минас-Тирит? Ты ведь… - ласковый, но серьезный взгляд, - понимаешь, что, возможно, тебе придется остаться в Средиземье надолго, - «если не навсегда».
- Конечно, я был бы рад этому, но твое благополучие, поверь… здесь для меня превыше всего, - заключает Боромир.

Чтобы обнять Боромира так вот, со спины, ему даже не приходится вставать. Пока Инара поднималась с места, он  наблюдал внимательно, с тревогой, будучи готовый поймать и подхватить случись чего. Даже несмотря на то, что попутно отмечал сравнительную уверенность в движениях, - «ей легче».
Легче – где угодно, только не на душе, - маленькие руки обнимают за шею, и щекой так и тянет прижаться к покрытому кожей доспеха предплечью. Не такие одежды ей, Инаре, должно носить, - руки ее, из рукавов платьев выглядывающие, несравненно правильней – «такой должна быть ее жизнь». Средь нарядов, украшений, цветов и поклонников. «И клиентов», - острой ревностью снова дергает внутри, точно крюком.
Будь Инара любой другой красавицей того же сословия, к которому себя относила, и запади Боромиру точно так же крепко в душу, то насчет «своего пути» он сказал бы одно – «ты будешь моей». И, как властитель, был бы в своем праве, не особо заботясь о том, что подумает на сей счет девица. Уж он-то сумел бы осчастливить любую, как же – принц и будущий Наместник. Но женщина, что обнимает его сейчас, прижимаясь доверчивым теплом, права – у нее нет своего пути в Средиземье.
«Был бы рад, да», - повторяет Боромир про себя, выпуская точильный камень – тот негромко стучит где-то рядом. Ладонь накрывает руку Инары, и ласково сжимает, поглаживая.
Что тут скажешь еще? Только печалью да благодарностью полнится сердце. За честность, - рука сжимается крепче, стискивается почти – «не отпущу». Но мысль мгновенна, напрасным протестом.
Отпустит, - Боромир оборачивается к Инаре, обнимает горячо, почти забыв об осторожности.
- Я буду, - шепчет он, несмотря на боль, пронзающую навылет, точно пущенная стрела. – Хочешь ты того, или нет, буду пытаться помочь тебе. Ведь кто еще… - «у тебя кроме меня, нет никого».
- Птицы всегда стремятся на родину. Удерживать их… нельзя, - сердце колотится сильнее, чаще, понимая, что уже – на грани, за которой возвращение Инары станет невозможным. Ведь столько раз думано-передумано об этом – а все равно, настигает.
«Даже любви не под силу позволить помочь прижиться здесь. Ей», - но до чего оно соблазнительно. До чего жарко сейчас дышится в ее губы, и до чего же хочется произнести эти роковые слова, которые – Боромир знает – привяжут Инару к нему еще сильнее. Женщины падки на такое, не станет исключением и она – но от самого себя становится мерзко на мгновение. Поддайся он порыву сейчас, потом жалел бы горше всех.
- И найду для тебя новую возможность, - говорить-то об этом легко, но Боромир знает – всегда есть что-то кроме. Кроме поисков – есть дни, проведенные вместе, и ночи в объятьях друг друга. Даже попытайся он отдалиться от Инары – к примеру, вернись в Минас-Тирит, ничего из этой затеи не вышло бы. Легко представить ее в собственном жилище, каковое словом и возможностями принца ей будет предоставлено, легко представить ее, «леди Инару Серру из Эделлонда», на приёмах и балах, в окружении тех самых поклонников, знающих, на самом деле, чья она. Легко представить себе редкие встречи, которые непременно будут, и будут редкими – это здесь они могут быть вместе, и наслаждаться друг другом. В Минас-Тирите генерал-капитан Гондора возвратится к своим обязанностям и разъездам, в Минас-Тирите его ждет война, которую надлежит как-то совмещать с поисками таинственных сил, способных помочь Инаре. Неизбежно, на ум вновь приходят маги, и здесь Боромир крепко задумывается не о Сарумане Белом, но о Гэндальфе Сером – хотя бы потому, что всех своих тайн раскрывать отцу ему вовсе не хочется.
А младший поймет. И совет от волшебника, в самом деле, не помешает.
И все это – поиски, дела и расспросы будет длиться долгие дни и недели, возможно, месяцы. Сложно понять, что будет раньше – прорастут ли эти чувства  чем-то бОльшим в Инаре, более значительным, чем ее путь и ее суть, или же зачахнут. Тогда-то, само собой, и расставание пройдет проще. «Но ведь так не хочется расставаться», - а у этих поцелуев уже привкус прощания.
- Меньше всего на свете я хотел бы, чтобы ты покинула меня, - шепотом говорит Боромир, под частые удары сердца – каждый, словно о грани разбитого стекла. – Ты… - не хватает слов, как и дыхания. – Ты принесла моей душе покой, какового она не ведала уже долгие годы, - вызвала ли собой новую бурю? – о, это так.
Но буря буре рознь.
- Но я знаю, к чему стремится твое сердце, - ладонь ложится на вздрагивающую под броней грудь. – И его желание – закон для меня, Инара. Потому что иначе нельзя, - «сколь дорога бы мне ты не была». – Ведь я пообещал позаботиться о тебе, так? Мужи Гондора не лгут. А иные птицы, - «пташ-ка, пташ-ка», - не смогут жить в клетках. Так ведь, душа моя? – не совсем то, что стоит делать, и, возможно, лишь хуже от этого станет, но Боромир просто прижимает Инару к себе, коротким поцелуем коснувшись лба. Взять ее боль, забрать себе. Утешить, утолить печаль – как делала она это для самого Боромира.
- И я найду тебе другую затею, клянусь, - «зачем, проклятье, зачем уходить?!» - так и взвивается все в Боромире, но истина есть истина. Против нее не попрешь.
Ей не место здесь. Боромиру ли не знать, - он легко поднимается с камня, на котором сидел, увлекая за собой Инару. Рука бережно обнимает ее за талию.
- Так пойдем, прогуляемся, моя леди? – словно по парку Верхнего Яруса предлагая пройтись, говорит он. – Посмотрим? – улыбается, а на сердце – все те же осколки.

Ладонь будто сама зарывается в эти темные волосы, в чуть растрепавшуюся косу – густые, мягкие, теплые. В них был лицом зарыться, а не рукой, прижимая Инару к себе, распростертую на ложе – но прочь такие мысли. «Не к месту и не вовремя», - коротким поцелуем Боромир касается ее виска, медленно выдыхая. Так, спокойней. У них еще будет время, - фляга с водой еле слышно булькает, переданная в руки девицы.
- Чем бы оно ни было, даже отсюда кажется не очень большим, - уж точно не остатки какого-то поселения. Башня – вон, высится белым обломанным клыком, и у подножия ее – руины каких-то построек. Арки и колонны – часть привычного Боромиру пейзажа, увы, привычного и знакомого по Итилиэну. Покинутый обитателями край, обезлюдевший – только заросшие руины точно так же белеют, точно кости.
Знакомой горечью, смешанной с гневом, толкается в груди сердце – Боромир вдыхает глубоко, чуть стиснув зубы, сдвинув брови. Ведь это место когда-то было частью Нуменора – а значит, частью его величия. А теперь только ветер свищет на развалинах, которым никогда не будет суждено оказаться возрожденными. Ибо память о тьме дней Нуменора в Боромире сидит сторожко. Сказанное однажды Фарамиром, услышанное от отца – о гордыне далеких предков, приведших свои земли к уничтожению, гулким эхом отзываются в Боромире, высекая гнев, точно искры.  Как это, он – и не справится? – нет такой силы. И самоуверенная, лихая почти усмешка дергает край рта – вот уж нет. Он не позабудет об осторожности, но тайны этого места покорятся ему, неизбежно.
- Для начала я желаю узнать, откуда исходит этот гул. Ты ведь также слышишь его? – наклонившись, Боромир касается раскрытой ладонью светло-серого камня, там-сям покрытого трещинами. Не обманулся – не только гудение, но и упругая вибрацияидут по камню, заставляя мелкие песчинки и камешки проваливаться в трещины. Незаметно сползать, - он поднимает голову на остатки башни. Рука, отряхнувшись о штаны, берет Инару за предплечье.
- Устанешь – не молчи, хорошо? Моя спина выдержит тебя легко. И с удовольствием, - пальцы ласково сжимаются, а взгляд Боромира – серьезный и теплый.
Не бойся как-то затруднить меня, говорят его глаза. Я здесь для того, чтобы помогать тебе, - и поцелуй – такой же теплый, как и взгляд. Более того, не привыкать уже носить Инару на спине, - тяжеловатой памятью касается, будто на излете, давешний тревожный, сумеречный вечер близ подступающего прилива. И то, что позднее последовало – но они оба здесь, вместе, и целы.
Относительно, - ссадину на лице, уже подсохшую и давным-давно промытую, слегка тянет, а белый камень плато под ногами тихо гудит, будто провожая.
- Ни птиц, ни зверей, - спустя недолгое время замечает Боромир вслух. Змей на острове нет, не водятся, это ему известно доподлинно. Но даже стрекозы и бабочки не тянутся к нагретым на солнце камням, и, снова – стихший ветер навевает тревогу.
«Мертвое место», - постепенно вырастают перед ними остатки стен, и ясно становится, что руины лишь казались небольшими. Гудение – словно бы громче, но ненамного. Взгляд Боромира различает части изображений – барельефов, покрывающих стены. Белый камень давным-давно пошел плетями трещин, как само плато, и в них прорастает зеленоватая паутина мха.
Вот они и рядом – Боромир останавливается, запрокинув голову, встав под аркой. Высоченная, сверху спускаются плети плюща, и зеленые и жухлые, вперемешку.
- Звезда Нуменора, - вполголоса говорит он Инаре, а большой палец безотчетно скользит по клейму у основания рукояти меча – там такая же отметина.
Впереди – полуразрушенная лестница. Неяркие солнечные лучи освещают ее – подъем в башню, сквозь облачную дымку. Здесь тихо… и отчего-то спокойно.
- Я ожидал иного, - взор устремляется на башню. Там ли таится ответ? – не поймут, не узнают, пока не поднимутся. – Лестница не кажется мне надежной, признаться. За столько лет могла обветшать. Помню, в детстве с одной такой кубарем полетел, - и даже шмыгнул, словно мальчишка, носом, почесав висок, вспоминая, как бестолковым сорванцом полез на одну из старых частей Верхнего Яруса, где и обнаружил старинную лестницу. Под которую и провалился, едва шею не свернув, и по этой же шее затем получил от отца. – А сейчас я явно потяжелее, чем в восемь лет, - делает шаг вперед, и тени от остатков колонн полосами скользят по лицу. К башне вело нечто вроде галереи под портиком – ряды колонн симметричные, а под ногами – остатки вымостивших путь плит с редкими кустиками торчащей меж них травки.
«Ничего не живет, ничего не растет», - дверной проем зияет провалом впереди, наполовину заваленный есть ли подъем внизу? – так и эдак опасно подниматься, что по внешней стороне, по каменной лестнице, что внутри. Веревка, свитая кольцом, соскальзывает с плеча. Он и по горам лазать приучен, выросший подле Эред Нимраис, - усмехается, быстро мастеря себе сбрую.
- Сейчас взберемся. Главное, чтобы камень не совсем состарился, - но сама башня выглядит крепкой, лишь ступеньки пострадали от времени.
«Времени», - если поначалу оторопь и взяла, то теперь Боромир ступает по этим древним руинам, как по собственным владениям. А ведь таковы они и есть – эти старые камни – ныне Гондор. Не Нуменор.

- Пока что – ничем, милая, - чуть рассеянно отзывается Боромир; ладонь Инары соскальзывает с его плеча. Он внимательно всматривается в древнюю кладку, пальцами пробегает по стыкам, подойдя вплотную. Да, время и ветер немало потрудились над башней… но в свое время потрудились на славу и нуменорские мастера.
- Это – на всякий случай, - пальцы умелыми движениями свивают конец веревки в петлю. Узел – скользящий, быстрый – и, размахнувшись, Боромир набрасывает петлю на торчащий обломок опоры на верхней площадке башни. Пришлось отойти немного, для замаха – но петля наброшена точно, а узел – не подводит.
- Так и поднимемся. Поднимусь, - подергав для верности, Боромир, держась за веревку, ступает на камни, вделанные во внешнюю сторону башни. Ветер сразу ударяет в лицо – проклятье, он над высоченным обрывом. Только вот боязнью высоты никогда не страдал, благо. В морском деле, в том числе, с таким недугом не половчишь.
- Оставайся здесь, душа моя, - говорит он Инаре. - Я сейчас посмотрю, что насчет спуска изнутри, - и ступает по камням легко, быстро, не задерживаясь, не давая им крошиться под его немаленьким весом. Пригождается здесь и морская наука – все же, в своем время пришлось будущему Наместнику Гондора и матросскую лямку потянуть, как и солдатскую. Все – впрок, все на пользу, - и память о временах, когда вспугнутой обезьяной летал по вантам, сейчас касается лица тенью лихой улыбки. Полагаясь не только на силу, но и на ловкость рук, он добирается до верха, где переводит дыхание – в миг, когда порыв ветра так и ударяет в лицо. Если бы не держался за обломок колонны, могло бы и смахнуть. Задувает здесь куда сильнее, понятное дело.
Это издалека башня казалась небольшой. Верхняя площадка же ее, на самом деле – широкая, как на маячной вышке. И можно было бы принять ее за маяк, только где стекла и зеркала для свечения? – задумавшись на миг, Боромир ступает по каменному полу, и плитка крошится под ногами. Так, стоит разобраться.
Крыша башни местами обвалилась, и запертые створки дверей тускло блестят перед Боромиром позеленевшей бронзой оковки. Кажется, пальцем ткни – и насквозь, но что-то тут не так. Не выстояли бы они так долго, будь только бронзовыми, - ладонь ложится на тепловатый металл – и мигом отдергивается, чувствуя усилившийся гул. Ладно, высадит он эти двери, не беда небось. Только вот мимолетная досада все ж задевает – право же, стоило ли брать сюда с собой женщину? В неизвестность, и, вероятней всего, немалую опасность? Пускай пока башня и безмолвна, и кажется пустой. Ну-ну, пошути еще с древней магией, - и зубы невольно стискиваются, а рука на рукояти меча сжимается сильнее.
«А, куда не кинь – всюду клин», - сам себе отвечает Боромир, всаживая меч между створками. Те вздрагивают со скрипом, зеленое так и сыплется. Вделанные в камень петли трещат, а помещение под крышей, окруженное площадкой, так и остается запертым.
«Прибыли, неизвестно за чем», - перегнувшись через каменные же, с остатками резьбы, перила, Боромир окликает Инару:
- Подъем изнутри должен быть, но до него вначале надо добраться. Не рискуй понапрасну, оставайся внизу. Сейчас я разберусь здесь, - и возвращается к упрямым дверям. Ну-ка, поглядим, что тут у нас? – бронзовые створки скрипят. Отпираются они внутрь, но снаружи – никакого признака замка. Заклинанием заперто, может быть? – но внутри что-то сухо кракает, ломаясь. Вероятно, хитроумный механизм былых времен все же истлел, и теперь…
Двери распахиваются, обдавая Боромира глубоким запахом старого камня и пыли. Через широкую дыру в крыше падает дневной свет, освещающий то, чем как он верно предположил, это место и было.
«Здесь наблюдали звезды», - пробоина – место в крыше, укрытое некогда стеклом. Оно и сейчас блестит сквозь мусор под ногами, лежит на мраморе, хрупкое от времени – крошится даже не в осколки, а в мелкую искрящуюся пыль. Ячеистые полки с лежащими на них свитками заросли паутиной и пылью, а то, что лежало в них, давным-давно истлело. «И что я надеялся найти здесь?» - так и полосует Боромира мрачным разочарованием, когда ладонь его ложится на разломанную мраморную плиту. Непонятно, чем та прежде была, но от прикосновения лишь по телу проходит сильный импульс, заставляющий отдернуть руку.
А гул делается будто бы громче.
«Дурное место», - найти бы источник всей этой дряни, но кажется, что гудит отовсюду. Остатки каменных плит испещрены надписями, и что-то кажется Боромиру знакомым, только вот не для него это – головоломки и ребусы. Адунаик… синдарин… - взгляд мечется по обломкам, с трудом улавливая хоть что-то знакомое. «Свое», - созвездия. Так и есть, рисунок звездного неба, ему, мореходу, знакомый уже многие годы. И только как же это может пригодиться? – отодвинув несколько обломков, он задевает по металлическому кольцу в полу. Так и есть, люк – и лестница, уходящая в темноту.
- Здравствуй, моя леди, - пришлось немного повозиться, разбирая завал изнутри, но в целом, подъем оказался гораздо безопасней, чем по внешней стороне башни. Боромир тряхнул пропыленными волосами, улыбаясь, выбираясь из проема входа. – Идем. Там не страшно, грязно только, - и протянул Инаре руку.

От пыли немного свербит в носу, и Боромир весело щурится, когда рука Инары отряхивает его волосы. Пожалуй, там еще добрая пригоршня высыплется, если потрясти, - мягко взяв ее за предплечье, увлекает за собой, помогая перешагнуть через остатки балок на полу, чтобы не споткнулась. Обнимает за талию – бережно, осторожно.
- Как твоя спина? – глаза его прекрасной чужачки чуть померкли, вполне понятной усталостью. Виноватым бы себя ощутить – и Боромир ощущает. За то, что не приказал остаться кому-нибудь из солдат с ними здесь, на плато. Того же юнгу, чтобы тот мог присматривать за леди.
Только вот все его люди боялись проклятой башни, словно огня. Так вот и выходит, что Инаре, к делам подобного толка непривычной, приходится сопровождать Боромира. Вряд ли ей прежде доводилось влезать в такие вот башни – да самому Боромиру прежде не доводилось, чего уж там.
- Кроме звездных рисунков, и очертаний земель, высеченных в камне – ничего, - он качает головой, наблюдая за тем, как тонкие пальчики осторожно касаются надписей. – Это адунаик. Язык Нуменора, - поясняет он, вставая рядом, широкой ладонью стирая с надписей вековую пыль. – Прежде люди говорили на языках эльфов, затем, когда меж ними и Перворожденными начались распри, стали использовать иные языки. Позднее, когда Нуменора не стало, он почти вышел из употребления, но из него вышел тот самый язык, на котором я сейчас говорю с тобой – мы именуем его «всеобщим».
Для него самого до сих пор загадка, отчего он в свое время мог понимать язык Тедаса, притом, тот самый их «всеобщий», а вот наречия тамошних гномов и эльфов оставались для Боромира потаенными. Схожие мысли, вероятно, посещают и Инару – судя по удивлению в блеснувших темных глазах.
- Это, душа моя, еще одна загадка, - он чуть пожимает плечами. – Я не знаю, отчего ты понимаешь меня, и, более того – отчего тебе понятно мое наречие. Придется смириться с этим, Arwenamin, - Боромир внимательно смотрит на Инару – понимает ли?
Нет. Вот и еще причина поломать себе голову, будто прочих было мало.
- «Моя леди», - поясняет он. – На наречии эльфов, именуемом синдарин. В Гондоре он в ходу, многие наши имена происходят из него. Не мое – мое из квэнья. Это еще одно эльфийское наречие… и, полагаю, пока что хватит бесед о языках, - выпустив, с некой неохотой, талию Инары, он кладет ладони на каменную плиту, ведет пальцами над надписями. Знаки складываются в нечто полузнакомое.
- Это часть прибора для навигации. Здесь, - кивок на выбоины на камне, слишком правильной формы, дабы быть следствием времени или стихии, - были укреплены детали, которых, увы, мы не найдем. Но древние нуменорцы определяли здесь расстояния…
«До чего?» - дневной свет падает через разбитую крышу. Если встать лицом к Западу, что Боромир и делает, и опустить глаза на высеченные на камне надписи…
- Секстант бы мне не помешал, - озабоченно почесав пыльный висок, замечает Боромир. – Но из того, что я понимаю – здесь определяли расстояния, неподвластные глазу. Может быть, для этого нужно дождаться ночи, чтобы увидеть звезды, - если отсюда, вычисляя дальние расстояния, создавались навигационные пути по морю, то…
«То не к самим звездам же», - сам себя он одергивает, напряженно выдыхая. Гул под рукой становится сильнее, глубже, но, сколько бы Боромир плиту не ощупывал, ничего не происходит.
- Пока что возвратимся, - заключает он все же. Надо подумать…
Подобрав с пола чудом не рассохшуюся щепку, он чертит в пыли очертания первого пришедшего в голову созвездия, Валакирки – и тут же понимает, что вовсе не случайно. Вот оно, на каменной плите! – линия, другая… На три градуса левее – еще, еще, и еще! Размашистые линии, идущие из звезд, составляющих Серп Валар, складываются в иной рисунок. Бесполезные каракули, казалось бы, но…
- Инара, душа моя, взгляни. Ты говорила о путях средь звезд – скажи мне, не знакомо ли тебе это созвездие?

Неуверенность, что прозвучала в голосе Инары, вовсе не тронула Боромира – наконец-то среди всех его смутных подозрений и ощущений наметилось что-то ясное! Будто та самая звезда сверкнула на ночном небе  в просвете среди тяжелых туч. «Смелее», - и то ли для самого себя это думается, то ли ее хочется подбодрить, когда переплелись пальцы над наспех нацарапанным в пыли рисунком, чуть смазав его. Он крепко, но бережно пожал пальцы своей чужачки, взглянув на нее твердо и ласково.
- Не думаю, что попадали, Инара, - Боромир окинул взором внутренность старой башни для наблюдения за звездами. – Здесь наблюдали. И, скорее всего, видели то, о чем мы с тобой теперь можем только догадываться. Или уже догадались. Звездочеты древнего Нуменора обнаружили на небосводе Средиземья твои миры. В этом теперь уже нет сомнений, - выпустив пальцы Инары, он снова повел ладонью над очертаниями созвездия, почти касаясь его. «Вот ты какой», - и улыбнулся, точно мальчишка, впервые узревший величие идущего на всех парусах корабля, или гордого коня, мчащегося по степи. Осознать, что где-то там, за далекими звездами, обитают такие же люди, как сам Боромир – о, до сих пор непросто. Невзирая на объяснения Инары, несмотря также и на то, что прежде ступал по чужим землям, дышал чужим воздухом.
«Звезды», - небрежные каракули в пыли, истинное значение которых, оказывается, знали в древнем Нуменоре. Он вновь поднял глаза на пробоину в крыше, отмечая попутно, что небеса слегка темнеют – время и солнце клонилось к вечеру, пусть последнее и скрывали облака.
Неужели из этой башни звезды видно как-то иначе? «Или же, - вдруг осенило Боромира, - эти звезды видно не  в с е г д а?» - он сильно вдохнул, скрывая волнение.
Так или иначе, в хмурую погоду, да и по дню, делать здесь нечего.
- Надо будет прийти сюда ночью, - припоминая, как стояла прежде луна, и не помешает ли наблюдению, задумчиво вымолвил Боромир. – В ясную ночь. Тогда я сумею увидеть эти звезды, и, надеюсь, понять больше, чем сейчас.
Позднее он обыщет эту башню еще раз. Не может быть такого, что она открыла им свои тайны сейчас вот, за один раз. Поискать бы какие-то записи – ох и обрадовался бы им Фарамир, а как пригодился бы здесь – слов нет, но все истлело. Время и море не пощадили ничего, оставив только таинственные заметки на камне, который с собой не уволочешь, понятное дело.
- Думается мне, - поделился он своими мыслями с Инарой, помогая ей, на сей раз, уже спускаться по лестнице внутри башни, гулкой и немного шаткой, - что звезды твоего мира являются на небеса Средиземья не каждый раз. Скорее всего, удивительно редко. Не стану надеяться на удачу, что сейчас их можно увидеть, но… - луч света сверху скользнул в полутьме по лицу его, словно улыбкой, - но это уже что-то, душа моя. Если таинственные звезды видели раз, то видели и другой. И наблюдали их достаточно долго для того, дабы составить звездную карту, - и вовсе не то теперь радостно волнует, что все это – ради того, чтобы вернуть Инару домой. Суть в другом – задачка, загадка, до которых Боромир не был охотником, в целом, но теперь жизнь распоряжается, как видно, иначе. И сама подталкивает его к тому, чтобы найти и изучить неразрывно связанное с его собственной судьбой – чужой мир.
А покамест они возвратятся в лагерь. И Боромир подаст сигнал оставшимся на «Гилло» - для наблюдения ему понадобятся кое-какие приборы.

Тихий дымок поднимался над краем плато, гул из-под которого никуда не делся, но словно бы стал тише. Теперь – стоит отдохнуть, Инаре так точно, - Боромир отошел ненадолго, дабы срезать свежих веток для дымового сигнала. Вернувшись, принялся обустраивать костер, погруженный в размышления об увиденном, то и дело вскидывая глаза на небо, прислушиваясь к ветру – не переменится ли, не откроет ли для них закат? Но пока было тихо, и душновато, - он распустил шнурки рубахи, утер пот со лба.
«Как случилось такое, что я не знаю этих звезд?» – ведь совсем недавно шли на «Гилло» по морю близ Тол Фаласа, и Боромир смотрел на небо, видел в нем свои, знакомые много лет уже ориентиры. А теперь…
«Будет время для их наблюдения», - хмыкнул он про себя, также надеясь, что в общем, будет, что наблюдать.

Присутствие позади Боромир почувствовал безошибочно, услыхал, как тихо похрустывает гравий под осторожными шагами. Щеки коснулись мягкие волосы, плеча – коснулась рука, осторожно, и  уже так привычно – Боромир коротко накрыл ее своей ладонь, жестом, уже тоже ставшим привычным. Сердце так и лизнуло радостью, словно пламенем – ветки костра. Белый дым потянулся из-под них, и Боромир, привстав, вслед Инарой отступил шага на полтора – сейчас разгорится, дышать нечем станет.
- Думаю о том, чтобы мои люди успели обернуться туда-обратно до ночи, - поясняет он, глядя на устремляющийся к слегка меркнущим небесам густой столб дыма. На их фоне он будет заметен лишь опытному глазу – а Торонмар именно таким и обладает.
«Заметят ли дым из форта?» - сложно сказать. Расстояние достаточно большое, да и день пасмурный. «А если враги?» - здесь не проще. Харадрим либо есть в лесах Тол Фаласа, или же в последнем сражении были истреблены.
Торонмар пустил людей по этому берегу острова, разведка справится. Полномочия Боромир передал своему сенешалю, предпочитая не оглядываться на то, что помыслят о нем, и скажут – вот-де, решил остаться с девицей, да в такое время.
Тяжелыми думами, тенью тронуло лицо его, пока смотрел на костер, слушая Инару. «Но чтобы так», - повторил он про себя, невесело усмехнувшись. «Я тоже не предполагал», - что именно здесь, на Тол Фаласе, он обнаружит нечто, связывающее миры – имеющее хотя бы признак этой связи. Вновь мысли его – о небесных картах, над которыми, буде возможность, корпел бы дни и ночи напролет.
Но у них нет этих дней и ночей, - так и сжалось сердце, незнакомой тревогой. Возможно, всего лишь надвигающаяся ночь, нынешняя – погода над морем переменчива.
- Поживем – увидим, душа моя, - у Боромира пока нет готовых ответов, но опять же – будто он бы смог оставить Инару здесь, тем более, ночью, а сам – отправиться наблюдать за звездами.
- Пока что отдохнем. Пойдем, я осмотрю твою рану, - он не сомневается в том, что боец с корабля прибежит в ближайшее время, но медлить из-за этого не станет. По себе знает, сколь опасными могут быть раны по жаре, - он увлекает Инару в палатку. В ней, стоящей в небольшой тени скал, приятно прохладно, и дневной свет, пробивающийся сквозь толстую холстину, погружает внутренность ее в ласкающий глаз полумрак.
- Вот так, - Боромир ловко избавляет девицу от пускай легкого, но все же явно тяжеловатого для нее доспеха. Повязка сместилась, а на нежной коже под тонкой рубашкой – красноватые следы, чтоб им. Флягу с водой, и пакет с перевязкой он прихватил с собой, и сейчас смачивает чистую тряпицу, прикладывает к потрясающе красивой спине, которую, проклятье, даже рана не способна испортить. Касается губами выступающего позвонка под убранными вверх волосами, и легко прижимается лбом к обнаженному плечу. Свободная рука накрывает гладкую прохладную грудь, и поцелуй, жадный и неторопливый – сейчас самое верное, что только может быть. Пускай и не самое уместно, - только вот становится легче дышать, пускай воздух заканчивается, и поцелуй Боромир разрывает с негромким коротким смехом.
- Прости, душа моя, - только вот голос у него отнюдь не самый извиняющийся, а прикосновения – почти жадные, когда бинты обхватывают тонкий стан Инары, ложатся белыми лентами, выделяясь в полумраке на золотистой коже. И пахнет она вновь – собой, горячей и пьянящей.
«Я же бойца жду», - сам себя осаживает Боромир, внутри отчего-то снова смеясь – право же, как все переменчиво. Какие там путешествия и пути сквозь пространство и иные миры? – вот ведь его мир, сейчас, в объятьях почти.

«Разве может быть иначе?» - пальцы, почти раскаленные – на ее плече, снова. Раздевать и прикасаться – с такой, как Инара, иначе просто невозможно. И когда она садится лицом к Боромиру, то воздуха в палатке становится стремительно мало – выгорает весь, в одно мгновение.
- Ничего, - он не успевает выдохнуть, когда губы ее, горячие и напористые, обжигают поцелуем. «В Ородруин всех бойцов», - льнущее к Боромиру горячее тело одного только и жаждет, словно, как и он сам сейчас – она отпустила все. Но, когда Инара все же отстраняется, то  отступать ей некуда – обоим некуда.
- В полном, - шепчет он в ее губы, вовлекая в новый поцелуй. Пальцы путаются в темных волосах, рассыпавшихся по обнаженным плечам. Рука обвивает Инару за талию, и узкая походная постель скрипит под весом. Повязка не мешает и не помешает – накрывая ее обнаженную грудь ладонями, наклоняясь над ней, Боромир и думать забывает о том, что…
- Так скоро, что ли? – ох, проклятье, ведь сам же рассредоточил бойцов по острову. Немудрено, что ближайшие из дозорных примчались, едва увидав сигнальный дым, - нехотя он выпрямляется, поднимаясь от походной постели. Высоты купола палатки все же не хватает, дабы выпрямиться как следует.
Да, теперь уже отчетливо слышно хруст камешков под чьими-то шагами. Идут, не таясь – значит, свои, - генерал-капитан загородил собой вход в палатку, приподнимая полог. Невысокий боец замер возле костра, убирая с лица закрывающий его темно-зеленый шарф. Молодой, взмокший, взлохмаченный.
- Мой господин, - Боромир опустил полог, кивая пареньку на ходу, и, опытным глазом окинув, отцепил с пояса флягу с водой. Протянул дозорному – тот сбивчиво поблагодарил и приложился.
- Как в лесах? – дождавшись, пока боец напьется, спросил генерал-капитан. Тот отозвался, утирая рот и с поклоном возвращая флягу:
- Тихо, милорд. Прочесали почти все, выставили кордон близ бухты, где те высадились. Больше не проскочит никто, - отлично. Хотя бы здесь можно было выдохнуть с облегчением.
- Добрые вести. Теперь же отправляйся на «Гилло», пусть Торонмар выделит людей тебе в помощь. Принесете мне сюда… - парнишка старательно хлопал глазами, явно немного робея, слушая названия приборов. На его память Боромир особо не полагался – где простому матросу не только понять, но и запомнить то, о чем он говорит, но про себя знал точно – Торонмар поймет, для чего ему и секстант, и устройства для наблюдения звезд, и прочее.
«Хотя что сейчас наблюдать», - небо нависает над плато будто бы еще ниже, и духота становится более настойчивой. Дождь точно будет, - и по взгляду молодого матроса это тоже понятно. Одинаково на небо посмотрели, а Боромир затем подхватил лежащий здесь же свернутый кожаный полог. Надо будет натянуть над палаткой – этим он и занялся после того, как матрос скрылся в зарослях.
Снова – ждать, - но в палатку заглянул, улыбнувшись.
- То был мой человек. Не тревожься, душа моя, - попутно распутывая шнурки, которыми был обвязан полог, сказал Боромир, - врагов в лесах нет. Везде, где надо – мои дозорные. В эту только сторону смотреть не станут, - теперь еще больше, чем прежде, хотелось уединения.
- Если тебе понадобится что-то, не смущайся сказать мне, - глядя в поблескивающие темные глаза, добавил он. – Я понимаю, что такая жизнь непривычна тебе. Но сам я провел в подобном окружении не один год, если складывать дни, - усмехнулся краем рта. С детских лет – в седле, с юных – в строю. И все легко давалось, даже умение крепить навесы над палатками, - душный ветер ударил по лицу, вдруг усилившись.
- Кажется, будет дождь. Ты голодна? – легкая походная пища была здесь же, упакована в мешке возле палатки. «И это убрать надо будет», - глядя на низкие облака, клочковатые, с темно-серыми бровями, Боромир понимал все отчетливей, что наблюдения за звездами нынче ночью у него вряд ли получатся.
«Проведу время иначе», - приятные мысли. Определенно.