Море весенним отнюдь не выглядело – седое и угрюмое, билось о скалы. Те, обычно белые, в свете сумеречного дня резко посерели, помрачнели, и бегущие по низко надвинувшемуся небу клочковатые серые облака особого веселья не добавляли. Как тому, что окружало отряд, так и ему самому – притихли, мрачно рассредоточившись в скалах близ побережья. Бесполезная затея, по мнению не только Боромира, но здесь командует не он.
И положиться бы на опыт Имрахиля, что воюет с харадскими и умбарскими пиратами едва ли не дольше чем сам Боромир, сын Дэнетора, живет на этом свете. Но для дозора в скалах хватило бы и нескольких солдат, лучше знающих эти места, нежели старший из племянников князя Дол Амрота – но здесь уж спорить не станешь. И, делай ты вид, или не делай, что не замечает осторожные косые взгляды в свою сторону, особо ничего не изменится. Разлад между родственниками становится явственней.
Что причиной тому? – ответы у Боромира есть, один хуже другого. То ли Имрахиль считает, что Гондор все настоятельней вмешивается в дела его княжества, то ли всколыхнулась старая неприязнь брата покойной матери Боромира к своему деверю. Ибо кто, если не Наместник, имеет право вмешаться в дела вассального княжества? – и прислать своего сына он мог, по мнению Имрахиля, лишь за одним. Ибо поднимаются умбарские суда по Андуину, невзирая на дол-амротские заслоны, и разоряют оба побережья Реки; горят поселения, и едкий дым поднимается над горизонтом не только востока, но и юга. На помощь Имрахилю Боромир вызвался сам, зная, что с Итилиэне брат справится и без него. К тому же, не полагал задерживаться в Дол Амроте надолго, пусть и любил этот город всем сердцем. И не только потому, что то был родной город его матери… слишком много воспоминаний, и тягостных, и дорогих сердцу, было связано для Боромира с портом в заливе Бел Фалас.
Ветер налетал порывами, бросал в лица соленые брызги. От едкого запаха водорослей, что полосой прочертили линию берега, у иных непривычных слезились глаза, но не у Боромира. В своей тяге к морю он равных не знал. И потому теперь, невзирая на тяжкие размышления, все же вдыхал морской воздух полной грудью и радовался ему – как всегда, глядя на вздыбленную спину его, темно-синюю, или, как сейчас – мрачную и холодную даже на вид, в разводах пены, угрюмо рокочущую. Немалого стоило ему, дабы не спуститься к воде – но берег должен пустовать, а дозорные - смотреть вперед, - он поднял глаза к мрачному небу, смаргивая капли – вот и дождь принялся накрапывать, чтоб ему.
В песчаной прогалинке за скалами негромко заржали кони, Боромир приподнялся – ибо полулежал в ниже между камнями, вытянул шею. Ржание стало громче, и забеспокоились и люди – море вдруг зарокотало громче, надсадным, долгим гулом.
- Что это? – но то рокотало не море, а далеко, не меньше, чем в полутора милях от них, из прорехи в облаках с невероятной быстротой вывалилось н е ч т о – разглядеть, что это, так и не успели, и кануло в бездну за дальними утесами. Отряд напрягся, ожидая звука удара – но если что и долетело до места, где они таились, то звук поглотили рокот моря и шелест дождя.
- Милорд? – окликнул Боромира один из нарочно взятых с собой в Дол Амрот Следопытов Итилиэна, глядя на то, как командир его решительно спускается по склону к коням, и отвязывает своего.
- Ты – со мной, - короткий, быстрый взгляд искоса – дескать, сам вызвался. Темно-гнедой конь под Боромиром, еще напряженно прядая ушами,  припал на задние ноги, ударил копытом – и дал ходу. Вслед за ним едва поспевала небольшая, но резвая хорошо идущая по песку светло-серая лошадка харадской породы, на которой восседал Следопыт.
Шли таясь, так, дабы с берега особо не было видно, шли среди скал и песчаных тропок, кочек жесткой прибрежной травы – порыжелой, прошлогодней, невольно закрываясь плащами от бьющего в лица дождя.
«Подумать только – июнь на носу», - мрачновато подумалось Боромиру, когда от усилившегося, холодного, непривычного этим южным местам дождя мигом промокли волосы. Ветер, что несся навстречу, донес до них странный запах горелого. Принц и Следопыт переглянулись – места здесь были опасные, и пираты Умбара, как и харадские морские силы, порой гуляли по этим берегами, будто по собственной вотчине. Что же это было – то, что упало с небес, полыхая? –Боромиру помнился только огонь, и пробирало его оттого истинным трепетом. То, что с небес п а д а е т, вряд ли станет нести с собой добро, - гнедой под ним вдруг замешкался, и громко заржал, скаля зубы. Боромир осадил его, глядя вниз – по песчаному берегу явно кто-то двигался.
«Маленькое и яркое», - почти с удивлением думал Боромир, вглядываясь в бредущую по песку женщину. Не могло быть сомнений в том, что это женщина – длинные черные волосы были видны даже отсюда, - он сделал знак Следопыту, и пустил коня женщине рысью навстречу. Кем бы она ни оказалась…. Но одежды ее, яркие, пускай и мокрые, все явственней напоминали Боромиру одежды харадрим. А темные волосы, равно, как и вскинувшиеся на всадника огромные бархатные, будто ночь на юге, глаза, догадку лишь подтвердили.
«Харадрим? Одна? Здесь? Что же за дрянь тогда затонула у наших берегов?» - мало чем могла бы угрожать вооруженному мужчине замерзшая и вымокшая под дождем женщина. Весьма привлекательная, даже для харадрим – побледневшие от холода губы были чувственными, а лицо – приятным глазу.
- Харадрим? – на языке степняков и южан резко спросил Боромир, затем перешел на всеобщий.
- Кто ты, женщина? И откуда ты здесь? – не до приличий, вестимо, но он спешился, и, сорвав с себя плащ, набросил его на незнакомку. Чего доброго, замерзнет тут насмерть, - он отступил на шаг от нее, встречаясь глазами – и замер, пронзённый слишком знакомым подозрением.

Щеки харадской женщины чуть порозовели – от тепла, пожалуй, но явно не от смущения, ибо говорила она бойко, и глазами блестела уверенно. А улыбка… - Боромир чуть покосился через плечо, загораживая ее от Следопыта, что таращился во все глаза. Тонкий пестрый шелк не мог скрыть изгибов фигуры, и выпуклостей груди – напротив, лишь подчеркивал, насквозь мокрый. Теперь-то скрытый тяжелым плащом со знаком Древа, - Боромир нахмурился, услышав незнакомое слово, и скрежетнул зубами, полный самых скверных предчувствий.
Это была не харадрим.
Это была ч у ж а ч к а.
Он шагнул ближе к ней, почти вплотную.
- Молчи, - резким, жестким шепотом. То, как складывалось положение самого Боромира, не могло не тревожить. Огненную глыбу – вероятно, именно ее чужачка и назвала «транспортом», видно было издалека. Не исключал Боромир, что даже в самом Дол Амроте ее увидели. А если не там – то с дозорной башни на мысе точно увидели. И вышлют сюда отряд. Имрахилю не будет дела до того, кто перед ним – женщина слишком похожа на харадрим, и потому с ней станут обращаться соответственно. А племянника он слушать не станет, - прокляв застарелую неприязнь между отцом и дядей, Боромир невнятно выругался – вслух, на адунаике, и обернулся на своего спутника. Следопыт – из своих, но в отряде есть и люди из Дол Амрота, которые наблюдают за гондорским принцем. И обо всем случившемся, можно быть уверенным, дядюшке доложат. Боромиру надлежало вести себя тише воды и ниже травы, дабы хоть как-то попытаться упрочить свое положение – но сейчас, поистине, все было словно против него увезти чужачку в Дол Амрот, и сдать Имрахилю? – невозможно. Как прикоснувшийся к граням иных миров, Боромир мнил себя теперь едва ли не хранителем этого тайного знания, и оберегал его пуще глаза. Средиземье  с а м о выбирает, кого допускать в себя, и  с а м о решает, отчего именно ему суждено раз за разом встречать чужаков.
Но остальным знать о том совершенно незачем, - он искоса глянул на женщину, и сдернул с перевязи короткий кожаный ремень. Взял ее руки – покрасневшие от холода, кое-где с царапинами от песка, но нежные и холеные, и быстро перетянул их, стараясь не замечать улыбки, что была поистине обворожительной. И невольно Боромир ощутил, как черты его лица разглаживаются – невозможно было хмуриться в ответ, когда тебе так мягко улыбаются.
- Ты ранена, что тебе нужен врач? – петля на тонких запястьях была достаточно тугой, но боли не причиняла. -  Я и мои люди окажем тебе помощь, - у него оставался небольшой козырь, во всей этой свистопляске. Но надлежало поторапливаться, - он легко поднял женщину, сжав ладонями за талию, и усадил на своего коня. Сам сел позади ее, тронул коня коленом.
- Мелуидин, - Следопыт вскинулся, - лети в Дол Амрот во весь опор. Сообщи моему дяде… лорду Имрахилю, что я займусь увиденным. И что это был не враг, - по лицу задела сырая темная прядь, и Боромир раздраженно тряхнул головой. – Скажи, что с небес упал камень, - камни с небес – диковина из диковин, но все же падали в пределах Гондора. На памяти Боромира – всего раз, где-то далеко в Эред Нимраис, Белых Горах. Тогда и узнали-то об этом лишь по причине лавины, сошедшей от удара, и погребшей под собой одну из деревень.
- А эта? – Следопыт кивнул в сторону женщины.
- Она не харадрим, - хотя появление ее будет объяснить весьма непросто. «Проклятье…» - когда-то это было куда как легче.
Когда-то. Будто с другим человеком, - Боромир резко выдохнул, снова взглянул на Следопыта, ждущего распоряжений.
- О ней ничего не говори. Я сам разберусь, - гнедой коротко заржал, и пошел крупной, тяжёлой рысью на восток.
Сквозь одежду и кольчугу чувствовалось тепло – чужачка сидела к Боромиру вплотную. Усадить ее пришлось боком, и держать рукой за талию – сама бы она не удержалась, из-за связанных рук. Убедившись, что Мелуидин скачет в противоположную сторону, Боромир чуть придержал коня, переводя его на шаг, но затем снова пуская рысью. «Путешествовала она, значит», - и оказалась здесь не по своей воле. Что же, немногие оказываются – о, поистине.
- За той грядой, - наполовину занесенные песком скалы темнели впереди, перечеркивая тусклую линию горизонта неровной чертой, - мой корабль. Команда не станет задавать лишних вопросов, но властитель этих земель – станет. Ибо рано или поздно увидит тебя, чужая, - он мрачно сощурился в бьющий в лицо дождь. – Он узнает о тебе, и тогда неудобных вопросов не избежать. Пусть я и родич ему, - невеселая, злая почти усмешка. – Имя мне – Боромир, сын Дэнетора. И сомневаюсь я, что ты когда-либо слышала о месте под названием Средиземье. Как твое имя? – гнедой шел небыстро, но здесь в галоп и не перейдешь – мокрый песок скользил под ногами. Утешало оно – «гости» от Имрахиля, буде все же случатся, спешить точно так же не смогут.

«Инара», - недлинное, и приятное слуху имя. «В отличие от иных других», - оно звучало плавно и спокойно, и столь же спокойно держалась чужачка. Без вызова, и даже без гнева за связанные руки, и более того – без испуга, - взгляд бегло скользит по запястья, перетянутым ремнем. У Боромира есть причины на то, чтобы так поступать.
- На твоей родине у явившихся невесть откуда ч у ж а к о в спрашивают их желания? – без надменности, впрочем, и без упрека, звучит его голос. Гнедой фыркает, встряхивая мокрой гривой, и Боромир тянется вперед, похлопать его по шее – дескать, парень, скоро доберемся, не привередничай. Он держится в седле без рук, потому, наклоняясь, перехватывает Инару за талию удобней, плотнее – и коротко смотрит ей в глаза, слыша речи почти что возмутительные. Впрочем, не возмущается – ибо это больше смешно.
- С какими же мужчинами ты зналась прежде, что полагаешь, что я мог бы просто оставить тебя там, на берегу? – и усмехается. – К ночи буря разыграется вновь, поднимется прилив. Ты хотела бы остаться здесь? – вопросу и ответа не нужно. Дождь становится реже, но ветер поднимается, и море рокочет громче, вскипая белыми барашками на угрюмых, сумрачных волнах. Морские птицы кричат, кружа над скалами, что возвышаются по левую руку от Боромира и его неожиданной… пленницы? Спутницы? «Гостьи?»
Непрошеные воспоминания так и лезут в голову, докучают, словно бьющие в лицо капли дождя, теперь редкие, но жесткие. Прибрежная трава шуршит на ветру жухлыми прошлогодними плетями, шевелясь под молодой порослью, мрачно-зеленой в дождливых сумерках. Вечер близится. И копыта коня уже ударяют по камню, звякая подковами, а не скользят по песку – вот и край гряды, и кромка прибоя – шумного, яростного, бьющегося о скалы. Морская трава полощется плетьми в седой пене, что взлетает над скалами, и оседает на лицах солеными брызгами.
Когг – «снова, когг», - качается на волнах, укрытый в бухточке. Жутко поначалу – глазу непривычному, так тем более, от взлетающих пенных гребней волны, от недовольного рокота моря, но Боромир не опасается. Море он знает и чувствует, как коня, - на берегу, в расщелине между скалами – небольшой лагерь. И наметанным взором он различает и костерок, и дым над ним, и движение рядом.

На сей раз, это личное судно Боромира. На верфях Пеларгира выстроенный, одинаково пригодный для хождения и по морю, и по реке, прозванный «Гилло» - «звездный поток», из светлого леса построенный, когг почти светился в сгущающихся сумерках. На борт его Боромира и его непонятную спутницу доставили на шлюпке; подниматься пришлось по веревочному трапу, и гондорцу пришлось Инаре помогать. Матросы на нее глазели, но сдержанно, между делом – в приближении бури хлопот не оберешься. И не разумней было бы остаться на берегу, нет, - на сей раз Боромир предпочел бы быть подальше от своего высокопоставленного родича. Он тянул время – и хотел ответов.
В каюте – маленькой, но светлой, тепло; по знаку Боромира мимо быстрой ногой мелькает юнга. Воды достаточно – не только кругом корабля, но и на нем, притом, пресной – дабы леди могла согреться, и привести себя в порядок. Так Боромир и говорит чужачке, когда дверь за юнгой захлопывается, а в стекло иллюминатора ударяет волной.
- Прости за это, Инара Серра, - кожаные петли на запястьях женщины коротко скрипят, развязываясь от пары движений. Намокли, растянулись, - Боромир крепит его обратно на перевязь. – Это не для тебя и не от тебя. Для моего человека, - потолок в каюте невысокий, и рослый генерал-капитан почти касается его головой. – Он непременно доложит об этом. И так я пойму, чего ждать мне дальше, - жесткая ухмылка проблеском стали мелькает в чуть посветлевших глазах. – Что же до тебя – я знаю одно. Прежде мне доводилось встречать подобных тебе. Чужаков. Оттуда, что зовется другим миром. Но доводилось ли тебе слышать об иных мирах? - он пристально, испытующе смотрит в лицо женщины – с удивительно правильными чертами лица, спокойными. «Она… обычная?» - мелькает мысль. Ибо большинство чужаков, с каковыми ему прежде доводилось сталкиваться, так или иначе, владели какой-то необычной силой. Но стоящая перед ним женщина, кроме мягкой красоты, видимо, не обладала ничем. Только улыбкой – почему-то очень сложно было не улыбнуться в ответ этой Инаре Серре.

А море гневается – раньше началась буря, чем Боромир предсказывал. Пришвартованный «Гилло» раскачивает, и даже капитану его, опытному мореходу, приходится опереться рукой о переборку. Море гневается – с палубы слышны приглушенные выкрики команд; штурман знает свое дело, и здесь гондорскому кораблю ничего не угрожает. Глухой, тяжелый стук доносится до слуха – подняли шлюпку. Последние матросы, из тех, что оставались на берегу, вернулись на борт, - беглый взгляд за иллюминатор, за которым словно хмурый вечер сгустился – темно-синяя, угрюмая морская хмарь. Непогода даже сильнее, чем предполагал Боромир, и чудится ему, что море гневается именно на него. На того, кто вновь привел в пределы Средиземья чужака.
«То ненамеренно», - пустое оправдание – пустому же обвинению. С играми воображения для Боромира покончено уже давным-давно, как и давным-давно он смирился с тем, что встречать чужаков, из иных миров выходцев – его судьба, его словно бы метка.
«Обычная?» - Инара Серра говорит о кораблях в небесах. О  л е т а ю щ и х кораблях, - Боромир коротко зажмурился, встряхивая головой – чтобы представить себе тот же «Гилло», парящий в воздухе, ему пришлось поднапрячься. Что и речь вести о том, что рассказала Инара, назвав свой корабль чужим, пусть и понятным словом «транспорт»… он, вестимо, не сумел разглядеть то, что кануло в воды залива Бел Фалас, низвергнувшись с небес. И таким способом она путешествует меж мирами, только более масштабно, с ее слов? – «и после этого – она обычная?» - Боромир тяжело вздохнул, предчувствуя дурное.
- Ты не можешь ручаться за намерения тех, кто последовал за тобой, или же последует. Я хотел бы знать, как именно ты попала сюда. Почему и как? Намеренно ли? – иные чужаки могли перемещаться меж мирами сознательно, используя какие-либо магические силы, и приспособления. Ее небесный корабль – из таких вот? – он взглянул в иллюминатор, за которым уже и дня не было видно – только поднявшаяся морская вода. «Гилло» недовольно поскрипывал обшивкой, и Боромир безотчетно погладил доски ладонью, словно коня – дескать, надо потерпеть.
«Переждать бурю», - он перевел взгляд на женщину, что понемногу занималась собой, приводила себя в порядок, и внезапно вспомнил, что она спрашивала о враче. Но вначале…
- Пока что я оставлю тебя. Юнга принесет тебе необходимое, все, что попросишь – он будет у дверей, - заодно и охраной. А принцу Гондора стоит соблюсти приличия – и свой долг, занявшись кораблем. И гостями, которые неизбежно, появятся – буря если и задержит людей Имрахиля (а то и его самого), то совсем ненадолго.
- Мы еще побеседуем, миледи, - короткий церемонный поклон. – Отдохни пока. Ты спрашивала врача – я пришлю его к тебе, - Алмаллен, старина Алмаллен. Стечение ли то обстоятельств? – но именно он больше десяти лет назад служил на «Амротлондэ», личном судне Имрахиля… и видел другую чужачку, почти точно так же приведенную принцем на борт, - по лицу Боромира проскользнула тень. Воспоминания не причиняли боли – почти, но совпадения его тревожили.
Сильно тревожили – он привык уже, что нет ничего случайного, ни в его родном мире, ни в любом другом.
Дверь тяжело подается на кованых петлях, и захлопывается за ним. В нешироком коридорчике с Боромиром почти что сталкивается юнга,  вскидывает на капитана круглые глаза. В руках его – стопка каких-то вещей; женской одежды на корабле, вестимо, нет, но с чем-то парнишка все же расстарался.
- Присмотри за леди. Что попросит – сделаешь. Но на палубу – ни ногой чтобы она, - паренек кивает, и осторожно стучит в дверь. Что происходит дальше – Боромир уже не видит и не слышит, почти бегом взлетая на палубу, по которой хлещут плети дождя. Рев моря заглушает перекликающиеся голоса – пока что все спокойно, да и, несмотря на бурю, место, где стоят они – надежное. С якоря не сорвутся, а вот тем, кто решит наведаться на борт «Гилло» по такой погоде…
«Да что ж я творю-то», - едкой горечью вдруг просвечивается в груди, с силой, больно. «Да какого орочьего дерьма я бегаю?» - может, Имрахиль и позабыл, что Боромир – сын его любимой сестры, пусть и ныне покойной, но для самого Боромира слова «брат моей матери» - не пустой звук.
«Может быть, все и не напрасно», - взгляд бегло падает на залитые дождем доски палубы; Боромир поднимается на шканцы, и вглядывается в слепящую пелену дождя. Сумерки, перемежающиеся слепыми пятнами фонарей, тянутся чередой дел – несмотря на то, что стоят на приколе, забот достаточно, и так проходит некоторое время. Мимо пробегавший адъютант притаскивает капитану кожаный плащ, - «так-то лучше», - перед глазами рябит, но Боромир почти что нутром чувствует, что ему все же не кажется – во все сгущающейся сумеречной мгле на берегу мелькают огоньки факелов. Стяги, если есть, не различить – но здесь, на этом берегу, открыто может появиться только один-единственный флаг.
«Пока переправятся, у нас еще есть время», – Боромир подает знак матросу, который подносит к губам рожок, выводя приветственный сигнал. И с берега им отзываются – да, это мужи Дол Амрота. И Имрахиль почти наверняка здесь, - это Боромир уже додумывает на ходу, бегом ссыпаясь по лестнице, в мгновение ока оказываясь подле дверей каюты – «своей каюты».
Ах ты ж проклятье, как в тот раз, - он громко стучит в дверь.
- Инара? Я вхожу, - «Гилло» в этот миг сильно качает, и дверь распахивается почти что сама.

- Пока что мы никуда не отправляемся, - изгиб шеи ее, белизна обнаженных плеч подчеркиваются смоляными кудрями, что падают в беспорядке; Боромир взирает на нее спокойно – что он, в жизни своей красивых полунагих женщин не видел, право же? – шагает к Инаре, и подает ей рубашку, помогая одеться, в прямом смысле одевая ее. Сверху – темная, шитая серебром туника, затем – налатник с изображением Древа. Ремнем ее талию можно в полтора раза обернуть, если не в два с половиной – видно, что подобная одежда ей непривычна, и возиться с этим особо некогда. Помочь ей одеться сейчас – мелочь. Приличия? – да видал их Боромир на дне морском.
«Она уверена, что ее станут искать. Как она себя назвала? «Компаньонка»? – для Боромира это слово означает женщину, которая приставлена к какой-нибудь знатной даме, как правило, ради приличия. Что же, хозяйка – «или кто еще»? – Инары Серры так дорожит ею?
- Ты не злоупотребляешь ничем, леди, - прямо взглянув в ее темные, широко распахнутые в тревоге глаза, говорит он. – Обещаю, что отвечу на твои вопросы. И помогу, чем сумею, - «ибо стаи летающих кораблей над землями моего родича мне совсем ни к чему». – Даю тебе слово. Но прямо сейчас сюда направляется мой дядя, князь Дол Амрота – земель, в которых ты оказалась. Его имя – Имрахиль, сын Адрахиля. Он проницательный и мудрый человек, который сейчас не слишком доволен мной, увы, - на плечи Инары снова наброшен плащ. Проклятье, как мало у него времени!
- От моего человека он знает, что я обнаружил на берегу тебя. Обликом ты немного похожа на харадрим – народ, с которым мы, люди Гондора, ведем долгую войну. Если спросит тебя – отговорись, что немного харадской крови в тебе есть, - взяв Инару за руку, Боромир ведет ее прочь, в офицерскую каюту. На «Амротлондэ» таковой не было, но «Гилло» - когг водоизмещением побольше.
- Мало кто в Средиземье знает о том, что существуют… иные миры, - едва слышным шепотом, на ухо ей, щекой почти касаясь темных волос. – И, более того – что сюда могут попадать выходцы из них. Мой дядя, как ты можешь догадаться, из таковых. Он не должен догадаться о твоем истинном происхождении, Инара – это все, о чем я прошу тебя. А побеседовать с тобой он захочет непременно.
Офицерская каюта невелика, и сейчас, поскольку большую часть времени капитан «Гилло» проводил на суше, пустовала. Офицеры оставались в Дол Амроте – на том настоял Имрахиль. Мягким намеком, который Боромир, почтительный племянник, вежливо понял, и которого не посмел ослушаться.
С палубы послышались возгласы; генерал-капитан указал Инаре на небольшой диван у переборки, под картой земель Гондора и Дол Амрота в резной деревянной раме.
- Ожидай меня здесь, прошу, - он заметил, как она прихрамывала, и посовестился, про себя – обещал прислать врача, да запамятовал. Ничего, потом, если понадобится, сам осмотрит ее ногу, - взглядом повел по стройным ногам в мужских штанах, и даже немного порадовался, что сверху всего на женщине плащ. Скроет то, на что могли бы обратить излишнее внимание. Будь его воля, конечно, он бы вовсе упрятал Инару куда-нибудь в трюм, пока гроза не минует. А что? В трюме, может, и сыро сейчас, зато никаких неудобных вопросов и грозных взглядов, - дверь офицерской каюты широко распахивается. Ростом Имрахиль не выше своего племянника, да и шириной плеч не уступает – статный, в богатых, хоть и мокрых сейчас одеждах. Темноволосый и сероглазый; сходство неявное, но все же есть. Взгляд его, хладнокровный обычно,с ейчас полыхает сдержанным огнем.
«И ждать не пришлось», - Боромир шагает родичу навстречу бестрепетно, и кланяется ему. Имрахиль отвечает раздраженным кивком.
- Скверная погода, племянник, - в упор глядя на Боромира, роняет он слова – с чуть торопливым акцентом, присущим уроженцам Дол Амрота, когда окончания слов будто бы округляются. – И скверные вести я получил от твоего гонца. Говоришь, это был камень с небес? – вслед за Имрахилем в каюту входит его личная охрана. Лица суровые, настороженные, и, подобного господину своему, оба бойца сверлят взглядами невозмутимого Боромира, и женщину у стены.
- Так точно, господин мой, - отвечает гондорский принц князю Дол Амрота. Тот суровым прищуром останавливается на лице Инары.
- Также, отчего-то поблизости, как мне было доложено, ты обнаружил какую-то женщину. Это она? – Боромир помогает Инаре подняться. «Изящна, и не скажешь, что у нее что-то болит. Или же, что волнуется», - безотчётно отмечает про себя, и смотрит Имрахилю в лицо.
- Это – госпожа Инара Серра, из Эделлонда, - небольшой порт, что лежит северо-западней Дол Амрота, в устье реки Черностечной. – Она направлялась в Дол Амрот, когда судно, на котором ей пришлось путешествовать, было атаковано умбарскими пиратами, - при упоминании ублюдков с юга красивое, благородное лицо Имрахиля резко темнеет. – Но ей удалось спастись, - ненавидящий лгать Боромир, тем не менее, держится и говорит уверенно. Захоти князь Дол Амрота проверить его слова, ему придется немало постараться, ибо… ибо ведь Инара Серра могла представиться Боромиру и не своим именем, так? – Ей, и еще нескольким отважным. На шлюпке, которую затем потопила волна камня-с-небес, - скверная погода скроет правду о том, был ли на самом деле корабль умбарцев в водах залива Бел Фалас, а рассказом о них Боромир постарался перевести негодование Имрахиля в иное русло. Как получилось? Поняла ли Инара его выдумку? – он отпустил руку женщины, стараясь унять колотящееся сердце. Оказаться пойманным на лжи – худшее бесчестье, но поступить иначе он попросту не может. Незачем надеяться на понимание Имрахиля – узнай он правду, то придет в бешенство.
Главным образом, потому, что ему также, вовсе не улыбается увидеть небо, полное железных птиц.
- Добро пожаловать в Дол Амрот, леди Инара Серра, - тем временем говорит Имрахиль, разглядывая женщину с интересом. – Поначалу было мне странно, правда, отчего ты оказалась не в моем городе, но на корабле моего племянника, принца Гондора. Но теперь я вижу, почему, - князь слегка улыбается. – Так ты из Эделлонда?

«Женские чары – сильное оружие», - и Боромир с коротко промелькнувшим во взгляде удивлением смотрит на князя Дол Амрота – на то, как смягчаются, разглаживаются нахмуренные черты его лица. И прекрасно, впрочем, его понимая. «Невозможно не улыбнуться ей в ответ», - улыбка ясная, мягкая, наклон головы изящный, а голос – певучий, медово льющийся. Она притворяется так, что Боромир сам верит в собственную выдумку, еще сильнее – и вдохновляется еще больше.
«Главное – не переиграть», - не выдать себя волнением, ибо при дяде оно излишне.
«Проклятье, при нем сейчас все может показаться и оказаться излишним», - мелькает мрачноватая мысль, слегка унимая охватившие было Боромира пыл и азарт. Уже поверил, что получится – «получится ли?» - он глубоко выдыхает, наклоняя голову пред испытующим взглядом Имрахиля – но встречая его вновь бестрепетно и открыто.
- Да, корабль моего племянника недурен, - Имрахиль хлопает ладонью по обшивке. – Доброй постройки, и вполне подходит для того, дабы принимать на нем леди, - усмешка. Дядюшка слишком хорошо осведомлен о том, сколь падок старший из его племянников на женскую красоту, но сейчас даже мысль обо всем этом кажется Боромиру пустой и смехотворной. В таком напряжении он живет последние дни, что женщины – пожалуй, последнее, о чем он станет думать в ближайшее время.
И безо всяких там «хотя…»
- И гостям из Эделлонда в Дол Амроте всегда рады, - еще бы, ведь вассальный город. – Полагаю, причина, побудившая тебя оставить родину, миледи, достаточно серьезна, дабы ты, несмотря на известия об умбарских пиратах, отправилась в путешествие морем… я прав? – князь смотрит почти ласково, только за лаской этой – сталь. Боромир уже набирает воздуха в грудь, для новой выдумки, поспешной, и неуклюжей наверняка, но в этот мгновение «Гилло» стонет от налетевшего шквала, и качает его так, что все в каюте, включая князя, почти что кувырком летят.
- Ступай на палубу, Боромир, ты нужнее там! – рявкает Имрахиль, на что племянник только криво усмехается.
- Мы стоим на якоре, господин мой, - оба понимают, что от помощи, равно, как и от присутствия Боромира наверху мало что изменится. Команда знает свое дело, - он помогает князю подняться, и вполголоса говорит ему:
- Не обо всем молодая леди станет говорить. И может говорить, - глаза у Имрахиля и Боромира одинаковые, как у покойной Финдуилас. Князь смотрит недоверчиво вначале на него, затем на Инару, которой Боромир также помогает подняться (каюта маленькая, достаточно полутора широких шагов). Хмурится, качает головой.
- Мне доложили о харадской женщине, - голос его уже звучит раздосадовано и раздраженно, словно он понимает, что выдернут из Дол Амрота оказался напрасно. – Но харадского в ней немного. Что же, леди Инара Серра, - обращается он к чужачке, - я не стану более мучать тебя расспросами. И положусь на слово моего младшего родича, сына моей сестры, - Боромир медленно кланяется, и молвит, выпрямившись:
- Даю тебе слово, Имрахиль, сын Адрахиля, владыка Дол Амрота, что эта женщина не несет угрозы ни для тебя, ни для земель твоих, - внутри холодным трепетом так все и обмирает. – В том клянусь я, Боромир, сын Дэнетора, - титулом своим сейчас лучше не громыхать, а вот званием – вполне можно блеснуть, - генерал-капитан Гондора, Верховный Страж Цитадели.
- Хорошо, племянник. Я верю тебе, - короткая улыбка обращена уже и к женщине. – Итак, Боромир, я полагал задержаться здесь, но, видимо, тревога оказалась ложной, - тот чуть кивает – мол, так и есть.
- Прикажи подать вина, согреться с дороги. И позаботься уже о своей даме, - о, Боромир позаботится, - отдав распоряжения матросам, генерал-капитан, оказавшись подле Инары, негромко спрашивает ее:
- Пожелаешь ли отправиться в свою каюту, леди, или останешься, и озаришь своим присутствием наше общество? – он вполне мог понять, если Инаре сейчас захочется забиться куда-нибудь в уголочек, и накрыться с головой одеялом или наброшенным на ее плечи плащом – чтоб не видел никто, не слышал, и беспокоил. «Слишком много свалилось на тебя за сегодня», - смотрит с пониманием и сочувствием, ожидая ответа.

- Поглядим, госпожа моя, - серьезно отвечает Боромир, чувствуя пожатие холодной ладони женщины. Гладкая маска ее спокойствия чуть трескается; в больших, темных, как у лани глазах, проскальзывает чуть ли не отчаяние. «Слишком много свалилось на нее», - жалость коротко колет где-то в груди.
- Князь не станет задавать лишних вопросов, если ты скажешься усталой, - «и ты даже можешь пустить слезу, чтобы он поверил». Время к вечеру клонится быстро – так что, ничего удивительно, если потерпевшая кораблекрушение гостья из Эделлонда захочет отдохнуть.
- Ты уверена? – если Инара чувствует себя способной выдержать это испытание до конца, то да будет так. Но Боромиру не раз доводилось видеть, как изначальный, первоначальный раж может повести. Запал прогорает, и все, - а ему здесь нужен огонь постоянный и долгоиграющий. Им нужно немного больше времени для того, дабы обсудить стратегию, - Имрахиля пока что нет в каюте, поднялся на палубу. С принесенным вином, - Боромир глянул на дымящийся кувшин, что принес матрос, и, долго не раздумывая, налил Инаре.
- Выпей, - и согреет, и приободрит немного. «Главное, чтобы не разморило».
- Эделлонд – это город на северо-западе, древнее эльфийское поселение, - и не задумывается даже о том, что Инара может ничего и не знать об эльфах. Себе генерал-капитан наливает совсем немного вина – ему не холодно, но даже жарко. – Расположен… - договорить Боромиру не суждено – палуба над головой взрывается тревожным звоном рынды.
- Оставайся здесь, Инара, - дверь кают-компании вздрагивает на петлях, захлопнувшись. Кольчуга – на плечах, и не снималась, меч – на поясе, - ступеньки трапа пролетают под ногами вихрем.
- Господин мой! – зычно окликает Боромир стоящего на шканцах Имрахиля – тот бранится, раздает команды, перекрикивая рев разыгравшейся стихии. Вперед, в черноте бушующих вод, что-то сверкает огнями – «корабль», понимает Боромир, одним прыжком оказываясь подле дяди.
- Его на скалы сейчас занесет, ах ты ж! – это видят все, весь экипаж, высыпавший на палубу. Молнии рассекают потемневшие небеса, и во мраке корабль на миг становится виден. И – словно ножом по сердцу полоснуло каждого – тревогой сперва, а затем – злым облегчением.
- Умбарские ублюдки, - по особым обводам узнают, по серому дереву постройки, и тёмным угловатым парусам. Прекрасны для того, дабы охотиться в ночи, чтобы скрываться в пасмурную погоду, - Боромир смотрит на Имрахиля, искоса – лицо князя Дол Амрота искажает слишком знакомая ухмылка. Он сам так ухмыляется – мрачно и торжествующе. И вспышка молнии отражается в его глазах, и на улыбке-оскале, когда умбарское судно со страшным треском, перекрывающим раскат грома, с размаху налетает на скалу. Челюсти неприметной бухточки держат надежно – не спастись ублюдкам, разве что вплавь или на шлюпах до берега – а там их уже будут поджидать.
- Готовь людей, Боромир, - тот уже командует. В суматохе, которая таковой кажется лишь на первый взгляд, он улучает момент, дабы ухватит пробегающего мимо юнгу за рукав, и напомнить ему, дабы позаботился о леди. Тот кивает – недоволен, сам хотел поучаствовать в грядущем сражении – сражаться придётся почти наверняка. Но приказ выполнит, - спускаясь в бешено раскачивающуюся шлюпку, Боромир выбрасывает из головы любых женщин, своих ли, или чужих. «Чужачек», - последняя мысль, и рукоятки весел с силой подаются в привычных ладонях. Сейчас им предстоит снимать с мели умбарцев… и одному Эру Всемилостивому известно, чем все это закончится.

... На рассвете они возвратились. С потерями – благо, лишь ранеными. Их Имрахиль согласился доставить в Дол Амрот. На прощание он сердечно и крепко обнял племянника – тут бы поверить, что вот, все, неурядицам конец, но Боромир подозревал, что эдак просто все не закончится. Ничего удивительного нет в том, дабы прикрыть родича щитом от арбалетной стрелы, пущенной с борта вражеского судна. Или помочь ему подняться, когда тот в качке оступился на скользкой палубе харадского судна, - но теперь они возвращались на «Гилло». С добычей, - здоровые – те, кто в стычке не пострадал, волокли до шлюпок несколько тяжелых сундуков. Не повезло умбарцам – мало того, что худыми ветрами занесло в воды Дол Амрота, так еще и с полным брюхом угодили. Грабили ублюдки свои же земли, южные. Часть увез с собой Имрахиль, погоняя впереди процессии пленных. Меньшая же часть досталась Боромиру, и добычей он должен был поделиться со своими людьми. Морской закон непреложен, - и потому, невзирая на усталость, на отрубленную руку одного из пострадавших, и раздробленную ногу другого, в экипаже царило веселье. Пропасть покалеченным не даст эта самая ночь – щедр их господин, не обидит и не обделит.
На «Гилло» оставалось сего несколько матросов, да юнга. Боромир уже было скомандовал матросам волочь добычу к себе в каюту, да вовремя вспомнил, что именно там разместил свою непонятную гостью. «Проклятье…» - махнув своим людям волочь сундуки в кают-компанию, он потащился за ними – даже не пошел – устал невероятно. Оказавшись же внутри, устало рухнул на стул, закинув ноги на сундук, и потянулся к кувшину с тем самым вином. Лучше любой воды сейчас оно ему показалось, допил, отставил стакан, и прикрыл глаза. Под кольчугой саднило слегка – невредимым из стычки выйти не удалось, где-то кровь ему все же пустили, но Боромир на сей счет не беспокоился. Алмаллен, если что, его подлатает – а сейчас корабельный лекарь нужнее другим.
«Лекарь, да чтоб мне…» - вспомнилось вдруг, что обещал своей гостье врача. Делать нечего – генерал-капитан поднялся, и, прихрамывая, шагнул было к двери – как вдруг та распахнулась ему навстречу сама.
- Доброе утро, госпожа моя, - покрытый засохшей кровью и разводами соли, с запавшими после бессонной ночки глазами, Боромир, в общем, добрым не выглядел. Хоть и улыбался спокойно, будто море за иллюминатором – тихое, золотящееся под лучами восходящего солнца. Словно и не бесновалось накануне.

О гостье в его отсутствие позаботились – и воду для умывания доставили, и все прочее. Боромир и опомниться не успевает, как его лица касается влажная тряпица, смывая кровь. Усмехнувшись, он чуть отстраняется, придержав Инару за тонкие запястья.
- Не тревожься, миледи, я не пострадал, - и отступает на пару шагов, к переборке, куда с грохотом сбрасывает и щит, и посеченный мечами и стрелами длинный кожаный плащ. Туда же летит и кольчуга вместе с подкольчужником – там их привычное место, вот в чем дело. В кают-компании не разметить, - убрав с лица упавшие волосы, Боромир почти весело смотрит на Инару.
- Все сложилось лучше, чем мы могли предположить, госпожа моя, - он подходит к чаше, и, зачерпнув воду ладонями, начинает умываться. – Неподалеку на скалах… застрял корабль умбарских пиратов. Буря сыграла на руку нам, в бой на кораблях вступать не пришлось. Мы просто сели на берегу, и стали ждать, когда прилив погонит их за борт, - было оно, конечно, совсем не так, но это точно звучит веселее, чем рассказ о недолгих, но кровопролитных боях. Боромир споласкивает шею, осознавая, что такого умывания ему точно недостаточно. Надо будет в море затем ополоснуться, или у ручья на берегу, но пока что хватит – предрассветную усталость смыть, дабы для беседы стало достаточно.
- Мой благородный родич теперь всецело занят тем вопросом, откуда эти ублюдки здесь взялись. Клянусь честью, я бы и сам задумался, но лезть в это дело пока остерегусь, - то ли вино на пустой желудок, то ли усталость сказываются – язык у Боромира развязывается. С легким поклоном он принимает из рук женщины полотенце, и, прислонившись к пиллерсу спиной, продолжает:
- Дядюшка Имрахиль решил, что это судно – то самое, что атаковало корабль, на котором ты якобы путешествовала. И совпадения есть – проклятые ублюдки даже не смогли сказать, сколько кораблей потопили в наших водах в не столь отдаленное время, но думается мне, что около десяти. Их, таких вот, поблизости еще водится; закрепились северо-восточней, как мы сумели узнать. Имрахилю теперь придется готовиться к рейду в те земли, и меня, само собой он оставит здесь.
Невеселая усмешка касается лица генерал-капитана, делая его и тяжелее, и старше чуть ли не в разы.
- Имрахиль – брат моей покойной матери, а Дол Амрот – вассальное княжество Гондора. Назвал бы я Гондор королевством, но Короля в нем нет слишком давно. Правит им Наместник – Дэнетор, сын Эктелиона. Я – старший сын его, и наследую своему отцу, - он ненадолго замолкает. Семейные распри – дело такое. Не касающееся чужачки, скорее всего, но Боромиру, похоже, просто уже надо выговориться.
Или же, не так – с ней тянет выговориться, - стул чуть скрипит под весом, когда Боромир почти что сползает спиной по пиллерсу, и опускается на него.
- Формально, Дол Амрот к Гондору не относится. Мы союзники и друзья, и чтим независимость друг друга. Но с недавних пор во владениях моего отца начались беспорядки. На море. И выше, на реке Андуин. Корабли умбарцев проходят вверх по нему, ублюдки разоряют наши земли… а один из наиболее удобных фарватеров для них проходит именно здесь, близ Дол Амрота. У Имрахиля, вестимо, хватает и своих бед, но в обязанность ему также вменяется охрана южных границ Гондора. С чем, как видно, возникают трудности. Они всегда были, Имрахиль не виноват, но чувствует себя повинным в этом. И мое присутствие здесь нежеланно потому, что он видит во мне соглядатая, а не помощника, как предполагалось, - «а еще он сильно недолюбливает моего отца, ну да об этом тебе знать незачем, миледи».
- Так что можешь выдохнуть теперь поспокойней, леди Инара Серра. О происхождении твоем князь Дол Амрота уже позабыл, - поистине, у Имрахиля хватает своих забот теперь, нежели помнить о спасшейся от пиратов какой-то там девице из Эделлонда. Что она могла заметить во время нападения? – да ничего же. Эту мысль в дядюшке Боромир постарался укрепить, - он окидывает взглядом ее фигурку в пестром шелке, и медленно выдыхает.
Устал он. Поспать бы сейчас, - но кровать позади женщины теперь будет принадлежать ей, какое-то время.
- Расскажи мне про свой мир, - вдруг говорит Боромир, устроившись удобней. – Я встречал прежде чужаков, да, говорил тебе об этом, но небесных кораблей не было ни у кого. И для тебя сама мысль о том, что иные миры существуют, не в новинку – я прав? О, и прости оплошность – я обещал прислать тебе лекаря, но в суматохе запамятовал. А сейчас, боюсь, он нужнее моим людям. Скажи, в чем дело? Быть может, я сам смогу тебе помочь.

В какой-то момент в голове словно что-то щелкает – и озаряется невероятным, нездешним светом. Иные миры – часть мироздания; это слово отпечатывается в сознание с новым, совершенно иным значением. «Мир» теперь означает нечто большее, мир – нечто осязаемое, реальное, не касающееся магии, или чего-то еще необъяснимого – нет. Такие, как эта женщина, о б ы ч н ы е люди могут запросто перемещаться меж мирами, посредством своих летающих кораблей, - Боромир смотрел и восхищенно и недоверчиво одновременно. Немало времени, поистине, потребуется, дабы понять, как такое может происходить.
«Принять на веру?» - не начинать же спорить, когда столько раз сталкивался с чужаками, с фактом существования чужих миров, и когда рядом сидит она, Инара Серра из мира Синон?
«Звезды», - нездешний свет будто становится ярче. Боромир отпил из стакана еще, глядя на Инару – раскрасневшуюся, с сияющими, точно черные алмазы, глазами.
- Так просто, да? – тихо произнес он, отводя взгляд, и опуская лицо. Выходит, любой на летающие корабле может попасть сюда, в Средиземье?
Отчего же тогда раньше такого не происходило? – Боромир напряжённо сдвинул брови, крепко задумавшись. Вестимо, он не мог знать о том, что творится в остальных пределах Средиземья, но знал, что такое ветра и фарватеры, выражаясь образно. У кораблей всегда есть ветра, фарватеры, и курс.
Какой курс был у корабля Инары Серры, к а к ее занесло в Средиземье? – очевидно, что она и сама не знала.
«Ненамеренно», - всплыли в памяти ее слова. «Еще одна случайность?» - он покачал головой, и слегка улыбнулся – волнение ее, мягкий пыл, с которым Инара рассказывала о своей родине, невольно заставлял проникнуться. И уж точно представить себе то, о чем она рассказывает, - получалось слабо, и Боромир потер висок, все так же улыбаясь. В ответ ей – «невозможно не улыбнуться», - и лицо Инары в это мгновение вдруг сделалось словно на несколько лет моложе, осветилось юностью. «Да ей же едва ли чуть больше двадцати», - вдруг коснулось пониманием, и Боромир подавил в себе желание коснуться чуть зарумянившейся, слегка золотящейся в лучах восходящего солнца щеки. Не слишком светло здесь, в каюте, но словно бы свечка зажглась, - остатки вина горячо прокатились в желудок.
- Дозволь мне все же осмотреть твой ушиб, - их глаза встретились. - Клянусь честью, тебе ничего не угрожает, - он был мужчиной, а она – женщиной. – Кроме, возможно, моих неуклюжих пальцев. Но я повидал на своем веку немало ран и увечий. Надеюсь, что твоя окажется самой простой из всех, что мне доводилось осматривать. Врачеватель из меня аховый, но кое-чему, все же, я научился, - говорил Боромир негромко, словами отвлекая Инару от происходящего – от того, как смачивал в прохладной воде тряпицу, как, поднявшись, и порывшись в устроенном на стене вещмешке, достал коробочку с целебным бальзамом – такой готовили в Палатах Врачевания в Минас-Тирите, и резкий, но свежий запах наполнил каюту, стоило открыть плотно притертую серебряную крышку.
- Когда год за годом проводишь на границе, всему поневоле научишься. К землям моего отца, - он опустился перед девушкой на одно колено, - все ближе и ближе подступает Тьма с востока. Проклятая страна Мордор, «где воцарился мрак» - полчища темных тварей  рыщут по Итилиэну, что некогда был цветущим краем, красой Гондора. Но следопыты Итилиэна неустанно бдят, защищая наши рубежи, а когда не справляются они, в бой идут Стражи Цитадели – такие, как я, - синяк на стройном бедре огромный, и кажется болезненным даже на ощупь. Боромир мягко втирает в него бальзам, а уж бинты достал давно, - чуть отведя глаза, слегка приподнимает ногу Инары, пропуская конец льняной полосы под бедром. – Белая Цитадель – Минас-Тирит, столица Гондора, и моя родина. Сверкающий жемчугом и серебром, словно звезда на границе с Тьмой, - шелк, струясь, снова накрывает ногу Инары, запахивается, закрывая даже колено.
Боромир улыбнулся, поднимаясь.
- Я не знаю, как сумел бы помочь тебе вернуться домой, на Синон, Инара Серра. Но, если пожелаешь, могу показать тебе Минас-Тирит, - он остановился над чашей, в которой до этого смачивал тряпицу, и принялся отмывать руки от бальзама.

- Помочь? С чем? – поначалу недоуменно спрашивает Боромир; затем лицо его проясняется, когда тонкие пальцы Инары касаются сравнительно изрядной, длиной с ладонь, но уже не кровоточащей ссадины, что от шеи тянется к ключице. Чем угодило, миновав кольчужный воротник – сам сейчас не сообразит, но от попавшей на нее воды подсохшая кровь чуть смылась, и ссадину начало припекать. Ничего существенного; такие раны заживают на нем, как на собаке. Промыть, может, смазать чем-нибудь из запасов Алмаллена – не более того, но девушка хочет ответить любезностью на любезность, и отвергнуть искренность ее будет крайне неучтиво.
- Если ты того желаешь, - кивком отвечает генерал-капитан, но вначале подходит к двери – кликнуть юнгу, дабы тот принес свежей воды, и еще бинтов для перевящки. Пока мальчишка живой ногой бегает туда-сюда, Боромир вглядывается в узкий угол залива, что виден в иллюминатор, щурится от солнца – или ощущения песка в воспалённых глазах. В сон пока не клонит – не настолько он изнежен, но усталость понемногу берет свое.
- Летающие корабли – это то, чего я совершенно не желал бы больше увидеть. Не больше, чем орочьих ублюдков у стен Минас-Тирита, - мрачно говорит он, когда вода уже принесена. – Но не тревожься, госпожа моя, - он чуть задерживает взгляд на ее глазах, в которых читается легкое беспокойство, - велика доблесть его защитников. И, когда мы окажемся там, то тревоги и треволнения, надеюсь, минуют нас. Ты увидишь его, - и от осознания, что и сам тоже увидит родину, и скоро притом, на сердце становится горячо, а голос – глубоким и звучным.
«Гилло» тихо покачивает; Боромир садится на койку у стены чуть боком, стаскивает рубаху через голову. Если Инара желает заняться врачеванием, он вовсе не против. А что разит от него, все же, отнюдь не лилиями – что же, придется потерпеть.
Но прикосновения маленьких рук нежны и аккуратны, и, вроде как, Инару вовсе ничего не смущает, - краем глаза покосившись на обтянутое пестрым шелком колено, Боромир кое-что припоминает. Про себя складывая и услышанное и увиденное – несмотря на юность, держится эта чужачка уверенно. Не потерялась даже пред грозными очами местного правителя, хотя другая на ее месте почти наверняка стушевалась бы. Почти странная легкость, с которой Инара ведет себя – без трепетания, без надлома, и без слез – чего уж там, ожидал Боромир этого, не могли не… заинтересовать.
- К слову, прошу – поведай же мне, госпожа моя, - по спине стекают тонкие холодящие капли воды, - кто такие «компаньонки» в твоем мире? И отчего тебя, как одну из них, непременно стали бы искать? – голос его звучит лишь с любопытством, без тени недоверия, - Боромир чуть шевельнул рукой, на предплечье которой тоже обнаружился порез – длинный и узкий, словно от стилета. Как и кто умудрился пырнуть – вопрос, но вопрос неважный. Все равно рана неопасная, поистине, просто царапина, пусть и кровоточащая.

«Верно, хорошо учили тебя, Инара Серра», - Боромир слегка усмехнулся про себя, слушая мягкий голос, чувствуя, как мягкие пальцы прикасаются к спине, втирают мазь – приятным было даже это. Впервые ему довелось услышать, что подобному очарованию возможно обучиться, - он удержал себя от того, чтобы повернуть голову, чтобы взять Инару за тонкое запястье, коснуться ее, удостовериться, что она существует. «Обычная?» - не знатных кровей, дабы ее искали, но, несомненно, ценная. И такое вовсе нельзя было назвать и счесть чем-то «обычным» - Боромир сам видел, и, более того, ощущал эту ненавязчивую, почти ласковую, но все-таки силу. В этой мягкости, слабости… уместности, - он обернулся через плечо, когда Инара закончила с перевязкой и отошла ополоснуть руки.
- Девиц в моих землях не обучают чему-либо подобному, - поднялся, набрасывая через голову рубаху. Тонкая нотка тревоги, мимолетного смущения прозвучала в голосе Инары – показалось ли ему? – но быстрый взгляд темных глаз сказал о многом. «Мы сами выбираем», - но здесь-то, похоже, выбора у нее особо и нет. Женщины Гондора, да и окрестных земель, не имели подобной воли. И их не обучали становиться любовницами – хотя, кое-где, возможно и обучали, - он улыбнулся вновь, надеясь про себя, что улыбочка-то вышла не слишком сальной и понимающей. Он был мужчиной, а отрицать то, что нежная близость, звук голоса, и запах женщины не будоражат его – означало бы неприлично солгать.
- Выходит, компаньонка – это будто живая драгоценность? – слова, которыми поэты называют порой женщин, сейчас словно обрели форму. И, как нередко случается из-за этого со словами и образами – вмиг потеряли свое изящество, став грубыми и тусклыми. Это не нравилось – это не могло нравиться. Инаре Серре  уместно называть живой драгоценностью – в этой оправе волн темных волос, в нежном золоте чуть загорелой кожи, во влажном блеске глаз, и, глядя на нее сейчас, Боромир постепенно понимал смысл выражения «живая драгоценность» уже иначе.
«Сколько же скрыто в тебе, что тебя, поистине, чтут, будто сокровище?» - улыбка подняла угол рта, когда отдаленно вспомнились сундуки с сокровищами, что сейчас одиноко стояли в кают-компании. Пожалуй, Инаре там что-нибудь не только подошло бы, но и понравилось.
Солнечный луч скользнул по палубе сквозь иллюминатор – рваный, изрешеченный переплетением такелажа снаружи. Уже день поднялся, надо же, - Боромир чуть сощурился, глядя на него.
- Погляди на солнце, Инара, - указал подбородком на золотое пятно, скользящее по доскам палубы. – Оно такое же, как и в десятках других миров. Точно так же поднимается утром и опускается вечером. Дни отсчитываются одинаково, и часы в них, и минуты – только вот если я что-то и узнал о времени других миров, так это то, что впоследствии оказывается, что оно течет иначе. Словно река делает петлю – представляешь себе, да? – он сделал движение кистью, будто поворот. – Узкая протока приведет тебя обратно к водам, из которых ты случайно свернула. Так было со мной. Надеюсь, так получится и с тобой, - он остановился в дверях, взявшись рукой за косяк. – Отдыхай теперь. Я позднее сообщу тебе о том, останемся ли мы в Дол Амроте, или же настало время сниматься с якоря, - дерево на петлях тяжело скрипнуло. Боромир вздохнул почти так же тяжело, понимая, что времени на отдых ему остается совсем немного.
«И все-таки, стоит заглянуть к Алмаллену», - старый лекарь непременно что-то припас для своего господина, а гонять мальчишку за вином не хотелось. Заодно и раненых он проведает, - так вот постепенно день и потянулся, в заботах и хлопотах.

- Выходит, князь не хочет, дабы мы принимали участие в рейде, - Торонмар, сенешаль Боромира, кивком наклонил голову, разглаживая привезенный гонцом пергамент. – Полагает, что у него достаточно сил. И проводить ему нас некогда, ибо корабли уже снаряжаются.
- Все так, господин мой, - сенешаль вздохнул. – Госпожа княгиня с младшими детьми отправилась в летнее поместье…
- А старшие сыновья – с отцом в поход. Превосходно, якорь мне в глотку, - зло усмехнулся Боромир. – И племянник не при делах. На торжественные проводы может и не рассчитывать, - это все скверно попахивало. От дипломатии вообще оставались какие-то осколки и обрывки; подобное пренебрежение узами родственными и государственными могло затем обернуться серьезной бедой.
- Я изучил карты ветров, милорд, - Боромир искоса глянул на Торонмара – отличный пехотинец, моряком тот был так себе. Узколицый, с глазами умными, серыми, как у большинства уроженцев Гондора, он служил старшему из принцев уже не первый год. И службой его тот был более чем доволен – Торонмар никогда ничего не говорил просто так.
- И сдается мне, что ты видел на них предполагаемый курс флотилии Имрахиля, - капитан чуть сдвинул брови, на кивок сенешаля.
- Нам нужно будет всего-навсего слегка изменить курс, дабы повстречаться с ними.
- И Имрахиль, скорее, ощутит угрызения совести, что не попрощался со мной.
- А то и окажется вынужден пригласить присоединиться, - оба переглянулись, щурясь от ясного послеполуденного солнца. Вчерашней непогоды как не бывало – синее, ослепительное, жаркое небо сверкало над головой, отражаясь в море. Солнце жарило отчаянно, но ласково, свежим был ветер, шепчущийся в плетях такелажа и полотнах убранных парусов.
- Не желал бы я к чему-либо вынуждать своего родича, - мрачная усмешка, впрочем, быстро сменилась спокойным выражением. – Готовимся к отплытию. Уходим на закате, - благословенное время, время Запада. Но рассветы – такие, как нынче утром, Боромир, все же, любил больше. Ибо на его родине мирное солнце, поднимающееся над кромкой горизонта, редкостью становилось год от года.
Но Дол Амрот оставался в его сердце – морем своим, мечущимися в небесах беспокойными чайками, белыми скалами, и жаль было покидать его – но впереди ждал Минас-Тирит. И сладкая боль проворачивалась в сердце – стосковался Боромир по своей родине, словно по матери.

Одежды, привезенные из Дол Амрота, подошли бы и княгине – не привыкший скупиться на роскошь, хотя и равнодушный к ней Боромир позаботился о том, дабы его невольная спутница была окружена тем, что подобает «живой драгоценности». Роль подобных Инаре женщин ему еще предстояло понять – он не делал поспешных выводов, прекрасно осознавая, что если нечто неподвластно уму поначалу – это вовсе не означает, что оно не имеет права на существование. К тому же, то обычай чужого мира, - дверь в каюту снова замаячила перед взором. Вечерело, садилось солнце, и обшивка стен коридора наполнилась словно медью изнутри, озаренная закатными лучами.
- Инара? – выходить на палубу его гостье не возбранялось, само собой. И, возможно, она это делала, только и в течение дня Боромиру не удалось выкроить времен для нее. Только сейчас, перед отплытием, - он прежним движением взялся за дверной косяк. – Идем. Я хочу кое-что показать тебе, - последний из сундуков неярко мерцал золотом, оставленный в кают-компании. Украшения, монеты, драгоценные безделушки, даже пара кинжалов с богато изукрашенными рукоятями – все сваленное в беспорядке, часть добычи капитана. Остальное же было уже поделено меж его людьми.
- Выбери себе, что желаешь. И готовься к отплытию.

Определенно, новые одежды Инаре к лицу, да и прическа – непривычная в Гондоре, вестимо, весьма шла ей. Залюбоваться бы, что Боромир и сделал – перевел затем взгляд на ладонь, что выглядела странно маленькой, накрывая его кулак, и покачал головой.
- Ты выбираешь то, что тебе нравится, - камни с негромким перестуком перекатились в разжатой ладони; он приложил серьгу к уху Инары – улыбнулся. – И думаешь лишь о том, что оно тебе нравится, - солнечный луч красновато блеснул в грани камня, когда тот закачался вдоль нежной скулы, уже вдетый в мочку. – Забудь о своем… ремесле, нет нужды искать в открытом скрытое, - слово, которое употребляла Инара, не ложилось на речь Боромира, не звучало в ней. – Я делаю это потому, что могу, - вторая серьга качнулась тем же движением, Боромир выпрямился.
К отплытию он также успел переменить одежды, и теперь предстал перед Инарой не в походной броне разведчика, и не в окровавленной кольчуге, и уж тем более, не в пропитанной потом рубашке. Белое Древо раскинуло серебряные ветви по черному бархату; начищенная кольчуга сверкала так же ярко, как драгоценности в сундуке. Знаки отличия, регалии – все было при Верховном Смотрителе Белой Цитадели, и та, что в грядущем испытании должна была составить ему партию, будет выглядеть достойной его. Военачальника и будущего правителя, - успокаивающе погладив тонкие пальцы, взявшие его за рука, Боромир свободной рукой потянулся взять диадему тонкой работы, из мягко светящегося золота. Пусть в Гондоре и чтили больше серебро, не говоря уже о редчайшем и драгоценнейшем мифриле, но и золоту Харада следовало отдать должное – особенно, когда оно легло тонкими светящимися нитями на темные волосы Инары.
- Я отправил Имрахилю нарочного с посланием, что отбываю. Гонец едва возвратился, и  сообщил мне, что флотилия князя перехватит нас в заливе Бел Фалас, дабы попрощаться. Ради нас они отчалили пораньше. На берегу устраивать торжественные проводы было некогда, - «и некому».
По плечу пробежало легкой волной – Боромир поправил плащ, отступил на шаг, окидывая Инару взглядом. «Хороша», - сундук с откинутой крышкой все так же неярко светился, и заходящее солнце, пробиваясь в кают-компанию сквозь иллюминатор, трогало его содержимое медно-рыжими пальцами.
- Госпожа моя, - зазвучал низкий голос генерал-капитана, - тебе нет нужды полагать себя обязанной мне. И это, - металл цепей тонко блеснул между пальцами, - вовсе не что-то, что могло бы обязать тебя. Ты под моей защитой, моих людей, и моего слова. Я позабочусь о тебе, - когда мужчина говорит женщине такие слова, он почти что заявляет свое на нее право. И, любуясь чужачкой – темной бездной глаз ее, блестящим шелком темных волос, тонкой талией, на которую так и хотелось положить ладони, яркими губами, что поцелуя так и требовали, казалось – Боромир, однако же, осознавал, что торопиться никуда не станет. Инару учили разбираться в человеческих сердцах, и понимал он, что его помыслы для нее открыты, скорее всего, но этого он и не скрывал. И не пытался никогда – пустая это затея, с его-то открытым и шумным нравом. Пожелает его эта женщина, или же нет – время покажет. А пока что ему никуда от нее не деться – как и ей от него.
«Ведь она не владеет иной магией, кроме своей, женской», - грустно усмехнулось что-то внутри. Он повел взглядом по изгибу бедра, по которому ниспадал тонкий шелк, до высокой груди – «хороша, проклятье». Точно ли он не станет торопиться? – дал слово. «Пока она не пожелает меня от него освободить», - над головой уже раздавался знакомый скрип снастей, слышался – давно уже, топот босых матросских пяток. «Гилло» напрягся, словно был живым существом – ему тоже не терпелось сняться с якоря, как и всем здесь. «И Инаре?» - набросив девушке на плечи плащ, и предложив руку, Боромир вышел вместе с ней на палубу. Качало не сильно – но это пока они в бухточке. А так – ветер свистел в скалах, гонял беспокойных чаек, словно угловатые клочки облаков. Солнце – огромное, на пол-неба – садилось медленно, как это бывает весной. Зеленоватой бронзой сверкали закатные холмы и скалы, а по воде будто бы живое пламя бежало, бесконечной рябью.
- Отдать швартовы! – рукоятки штурвала упруго и тяжело, но послушно подались под ладонями; паруса с шумом, будоражащим сердце, развернулись. Заскрипели, запели тросы; натянулись снасти, и ветром, дующим со стороны заката, наполнились паруса. «Гилло» прянул с места, звеня от нетерпения – славный малый, неугомонный. Не самый послушный рулю, но да здесь это уже от капитана зависит, - отдавая команды, капитан переложил судно на румб влево, сверяясь с картой, что принес сенешаль. «Добро», - шли ходко, уверенно, хоть и приходилось немного лавировать. Для скорости, - Боромир посмотрел вбок, на Инару.
- Скоро мы встретимся с флотилией князя Дол Амрота, миледи, - кругом них образовалось почтительно пустое пространство, насколько, в общем, само пространство полуюта дозволяло. – Осталось немногое, - он кивнул Торонмару, что стоял близ фальшборта, с картами.
- Знамя! – и белый флаг Наместников поднялся на грот-мачте, венчая белые паруса. И, словно по неслышимому зову – на горизонте замаячило темное пятно.
- Торонмар! – тот не зевал, уже командуя. Боромир налег на штурвал, вновь глядя на Инару – им предстояло послденее испытание на всем этом пути. Впереди, вестимо, еще сложнее – надо будет как-то объяснить эту чужачку и у себя на родине, но вначале он закончит здесь.

… - Береги себя, племянник, - они стояли на палубе «Гилло», и тезка корабля – Звездный Поток, распростёрся на потемневших высоких небесах. Горизонт еще подсвечивало догорающими углями заката, но на палубах уже зажглись огни, в свете которых доспехи Имрахиля сверкали.
- Береги ты себя, родич, - серьезно ответствовал Боромир, глядя князю в глаза. Тот рассмеялся – дескать, сам знаю.
- Передай отцу мое почтение, - Боромира словно отпустило где-то внутри – Имрахиль смотрел серьезно и спокойно, без прежней суровости и недоверия. Что он сумел понять, в чем разобраться? – запечатанные последняя для Наместника Дэнетора лежали уже в капитанской каюте, равно как и отчеты Боромира. Неважно – все равно бОльшую часть всего он доложит отцу лично.
А потом все успокоится. Ибо рано или поздно утихает любая буря.
- Выходит, племянник лишает мой город вашего общества, миледи? – Инара, поистине, блистала. Офицеры Имрахиля засматривались на нее так, словно женщин в жизни не видели. А на гондорского принца косились ревниво – дескать, ишь, повезло. Сам же гондорский принц себя держал с ней учтиво и радушно, никаких усилий к тому не прилагая – радостно было смотреть на нее. Всегда радостно и приятно смотреть на красивую женщину – в особенности, когда она улыбается.
И он и улыбнулся ей – устало, но светло, когда последние салюты были отданы, когда флагман князя Дол Амрота отшвартовался от «Гилло» и не направился на юго-восток. А «Гилло», словно полной грудью вздохнув – парусами, устремился северней.
Домой, в Минас-Тирит, - ночь спускалась над морем, шумящим, неумолчным. Кропящим лица мелкой солью, мерцающим гребнями пены, в которых то и дело мелькали серые спины.
- Дельфины, - облокотившись о фальшборт, встав рядом с Инарой, произнес Боромир, ослабляя наконец-то ворот проклятого камзола. – Там, откуда ты родом – есть дельфины? – вдруг спросил он.

«Пустыни», - пред глазами на миг возникают пески Харада – единственные пески, о которых ему известно; слова Инары о том, что люди ее мира изменяют его настолько, что осушают водоемы, которые считают ненужными… еще одна дикость, но не ему уж дивиться чужим обычаям. Порой Боромиру самому чуднО, сколь многое ему довелось узнать за время встреч своих, и странствий. И что знает о том, разве что, младший брат – тоже неспроста. Неясное чувство тревоги удерживает Боромира от того, чтобы говорить о чужаках чаще, чем следует. Чтобы вообще говорить о чужаках – если неведомые силы избрали именно его для того, дабы встречать таких вот, подобных Инаре, то не Боромиру с этим спорить. С такими силами – Силами! – не пререкаются. Им повинуются, - потому только и остается, что слушать, и пытаться наложить картину чужого мира на свою.
И получается так себе, - он усмехается, глядя на Инару сбоку – в пальцах ее посверкивает золото диадемы, на гранях камней вспыхивают корабельные огни. С носа «Гилло» доносятся голоса матросов – парни радостным гомоном приветствуют кого-то. И Боромир знает, кого – над ночным морем, перекрывая шум волн, разносится старинная песня на адунаике, под звуки арфы. Матросы подхватывают – поначалу нестройным хором, затем четче, слаженней. Больше подпевают – язык-то знали не все.
Песня была о далеких временах – столь же далеких ли, как те, о которых рассказывала Инара, или же, ее история, которая о много умалчивает, много длиннее? Знания об Эпохах, о предначальных временах были скудны и разрозненны, но Боромир, при всем своем неусидчивом нраве, историю знал и любил. Да и как не знать, когда у тебя младший брат – ходячий манускрипт, о чем не спроси – ответит в точности? – он чуть усмехнулся, понимая вдруг, что отчаянно соскучился по Фарамиру. Как-то он отнесется к Инаре? Скажет небось: «что, снова?» - а потом они станут вместе думать, как же помочь ей.
- Значит, - отвечает он коротким кивком; рука Инары, в уже сгустившейся ночной темноте, и на фоне черного налатника кажется очень белой. – Белое Древо Гондора – символ Королей, - может, тень привычной горечи и проскальзывает в голосе Боромира, но он того не замечает. – Только в Гондоре нет Короля уже много столетий. И Белое Древо теперь зовется мертвым древом – но мы, мой роды – род Наместников, чтим свои клятвы, и ждем возвращения Короля, храня до тех пор Гондор, - дерево, покрывающее фальшборт сверху, чуть скрипит под сжавшей его ладонью. – А в незапамятные времена росток Белого Древа привез из Нуменора Король Исильдур, сын Элендила. Летописи гласят, что оно – потомок дерева, выросшего на Заокраинном Западе.
Взор его устремляется на закат, где линии горизонта уже не видно. Узкий серп едва народившейся луны светит слабо, но звезды над головой – словно россыпь серебра.
- Далеко-далеко на западе, за незримой чертой, лежит запретная земля. Нога смертного не ступала туда уже тысячи лет. Оттуда явились создавшие Средиземье. Все и всех. Людей, в том числе – а прежде них, по преданиям, эльфов и гномов, - Инара кутается в плащ. Зябко? Ему, напротив, жарко. И, возможно, станет сейчас еще жарче, - пола собственного плаща теперь наброшена ей на плечи; пред глазами колышется ночное море, а рука обнимает Инару под плащом.
У того поцелуя в кают-компании был вкус благодарности, но не обещания. Однако, меняется все, - сердце невольно начинает стучать быстрее. От пышных волос, что кажутся теплыми даже на ощупь, пахнет незнакомо и сладко, но Боромир вновь не спешит. Лишь поправляет диадему, что слегка неровно лежит, и слегка проводит ладонью по тонкому плечу девушки. «Чужачки», - смотрит на нее чуть сверху, улыбаясь. «Невозможно не улыбнуться», - рефреном мелькает мысль, а губы ее – точно спелый плод, столь же алы и сочны. И целовать ее – словно сквозь мириады миров прикасаться к тому самому, где нет кораблей, где осушили моря ради городов, а флотилии небесных кораблей застилают небеса.
Будоражит, - и, благословение тем самым неведомым силам – но более, не воспоминаниями, пальцы, что бережно держали девушку за подбородок, разжимаются. И взгляда Боромир не отводит, просто касается нежной щеки, и целует Инару вновь.

«Этому меня не учили», - хотя, чего лукавить-то самому себе – учили, как нужно вести себя с женщиной – женщинами, в какие-то очень далёкие времена. Незапамятные – и как не вернуться воспоминаниями к тем дням, когда впервые ступил на палубу вверенного ему корабля, и ступил не один? К какому из миров тогда прикасался Боромир? – к холодному и неприступному, точно луна, но на поверку оказавшемуся пылким и волшебным, - горькая тень мелькает в глазах, но более без боли. То прикосновение обошлось ему в несколько шрамов, да крепкую память о том, что не стоит пытаться соединить два мира в один. Силы, что дозволяют чужакам перемещаться меж мирами,  допускают лишь допустимое. А если оно оказывается положенное на людскую волю, то…
«Тогда тоже была людская воля», - как и сейчас, когда Боромир улыбается Инаре, вновь привлекая ее к себе, вслед за жестом ее – вновь касаясь щеки. Глаза ее – черные харадские алмазы, тонуть в которых хочется. И у соблазна поддаться этому желанию – мощь океанского вала, но Боромир уже давным-давно не тот юнец, который самоуверенно полагал, что ему по силам все. В том числе, одолеть чужое сердце.
«Все они уходят», - и он сам когда-то уходил. И теперь отчетливо понимает, что остановиться бы, одуматься, но это слишком сложно – когда гибкое тело льнет к твоему, а запахом волос обдает так, что палуба уходит из-под ног. Но «Гилло» в самом деле вздрагивает на повороте, почти бросая Инару в объятья капитана – теперь они еще ближе. пальцы ее на запястье – это хорошо, но Боромир, пожалуй, не уронил бы и так. Все же, ему привычней стоять на палубе корабля – того, что ходит по морю, но не летает в небе.
- Ты научишься, - есть неизбежная правда. Никто не знает, сколь много времени Инаре придется провести в Средиземье. И есть ли у нее в принципе возможность возвратиться назад. «В Синон», - мир, лишенный воды и океанов. Стоит ли возвращаться в подобный мир? – ночь, сгустившаяся над морем, надежно укрывает их от посторонних взглядов. А команда своего капитана знает, и пробегающие мимо матросы разумно отводят глаза, замечая две темные фигуры, замершие у фальшборта.
- И в том я готов помочь тебе, Инара Серра, - чуть крепче сжав маленькую горячую ладонь, вполголоса говорит Боромир, ведя губами по ее шее, а затем целуя слегка, словно пробуя кожу на вкус. Пахнет – неведомыми пряностями, и отчего-то, слегка – раскаленным песком. «Я еще узнаю тебя», - слух улавливает скрип досок палубы, Боромир поворачивает голову за мгновение до того, как подле них останавливается Торонмар.
- Господин мой, - сенешаль, как всегда, отменно сдержан. – Миледи, - короткий поклон, и вновь взгляд, устремленный на капитана корабля.
- Прикажешь ли поменять вахтенного? – морской закон есть морской закон. Ничьи объятья не должны мешать ему; море не терпит ни слабости, ни расслабленности. Как бы ни хотелось расслабиться в таких нежных руках, - незаметно пожав ладонь Инары, Боромир выпускает ее из объятий. На миг становится холодно.
- Вольно, сенешаль, - тот стоит напряженно, вытянув руки вдоль тела. Отменно сдержан и учтив, действительно – и как не указать своему господину на то, что сейчас не до развлечений? Вахта сейчас – самого капитана, но Торонмар, как обычно, понимает все. – Сейчас я буду, - Торонмар испаряется в сумерках, а Боромир проводит Инару до трапа, что ведет на вторую палубу. И там, уже почти у дверей своей каюты, в кромешной темноте, на миг дает себе волю – теперь от поцелуев веет опасностью, а объятья почти обжигают.
- Мы увидимся, госпожа моя, - шепчет Боромир на прощание, прежде, чем быстро подняться по скрипнувшему трапу. Прохладной ударяет в легкие, в которых воздух, казалось, кончился – он переводи дыхание, уже стоя у штурвала, налегая на него с привычной силой. Ночная вахта почти безлюдна – ветер спокоен, и на когге поднято меньше парусов. В свете заключенного в стекло огонька масляной плошки Боромир сверятся с курсом,  коротко бранится на подгулявшие приборы – а затем устремляет взор на восток. Там гаснут звезды, - он поднимает глаза выше, глядя на то, как Звездный Поток над кромкой горизонта теряется в незримой дымке.
«Тьма идет», - и в этот миг он думает не об оставленной в каюте женщине, не о руках ее и губах, но о том, что ждет его – их – по возвращению в Минас-Тирит. И какой болью в сердце может отозваться расслабленность, слабость, которой поддались сейчас, он знает прекрасно – только вот и справляться с ней научился.
«Знать бы наверняка», - да ведь и знать-то некому. Лишь кто-то из мудрых мог бы подсказать, и отчего-то на ум приходит вовсе не Саруман Белый, которого отец всячески привечал во дворце, но Гэндальф Серый – вечный странник, который, возможно…
«Возможно», - дикой надеждой осеняет вдруг, словно пламенем.
Небеса постепенно светлеют, а звезды – меркнут, пока Гилло мчится на северо-восток. Вскоре они подойдут к острову Тол Фалас – самому южному пределу Гондора. А там уже совсем скоро – река Андуин.
«И Минас-Тирит», - и радостью, которая переполняет, поверх усталости – ночь-то была бессонной, хочется делиться.