Их поход выглядел рискованной и опасной затеей, даже ещё когда они все были в благословенном крае Имладриса, под защитой владыки Элронда, а с того момента как Братство распалось у берегов Андуина, всё и вовсе приобрело совершенно невиданные доселе черты. Конечно, уныние никогда не было свойственно эльфу, впрочем, они и права-то на это не имели, но чем дальше они продвигались вглубь того самого горнила войны, которая была развязана Сауроном, тем он отчетливее понимал, что близок тот день, когда всё то, что касалось буквально центром мира и всего сущего, станет настолько несущественным, что про это никто даже не вспомнит.
Потому что будет момент "до" и момент "после" - и всё, больше ничего.

Единственным по-настоящему светлым пятном во всей этой истории было то, что они вновь повстречали на своём пути Митрандира - который отныне был Гэндальфом Белым, и был готов встретить вместе с ними грядущее наступление Врага, которое тот планировал со всех сторон. На душе было неспокойно и тревожно, однако Леголас ничем не выдавал своих истинных эмоций, предпочитая вначале оценить всю возможную и скрытую угрозу, и только потом предпринимать какие-то более-менее осознанные действия.
А пока - вон задача, следить, чтобы Гимли не выпал из седла.
С него же станется, как пехота он был на своём месте, это правда. Но вот как всадник...
- Я не могу вас пропустить к Теодену с оружием. Приказ Гримы Гнилоуста.
Ох как неохотно Гимли расставался со своим топором! Леголас знал - он это выражение на лице друга запомнит надолго. И хотя он сам быстро и без каких бы то ни было колебаний отдал свои клинки, Леголас оставался настороженным. В конце концов, мало ли что вдруг пойдет не так. Спасибо Гэндальфу, который не дал отнять у него посох, и в итоге прошел в Золотой Чертог вместе с ними, где с помощью своей силы смог одолеть овладевшего разумом Теодена Сарумана. Вот только на этом их беды не кончились, больше того - самые главные беды только предстояли, и Леголасу с Гимли ещё предстояло в этом убедиться. Разыскивая друга после ожесточенной битвы с варгами-налетчиками, он долго звал его, но никакого отклика не получил. Только через какое-то время он различил гнусное орочье харканье, перемешанное с хрипотой от накопившейся в пасти крови. Спасибо, Гимли был рядом.
- Скажи, что с ним стало, и твоя смерть будет быстрой.
Вот только Изенгардское отродье выплюнуло то, что буквально заполнило всё внутри леденящим душу холодом. И как бы Леголас не хотел в это верить, то, что он нашел в стиснутой намертво лапе было красноречивее любых слов. Свет Вечерней Звезды, очевидно сорванной с Арагорна в момент их драки. Лучше, если бы он видел своими глазами тело Странника, тогда бы он хотя бы был уверен в том, что ни к чему питать пустые надежды. А так... он всё ещё не мог - и не хотел! - верить в то, что его друг погиб.
Тем более так... глупо?
Нелепо?
Недостойно для него? Очень трудно было подобрать достойное определение, тем более что тут таких определений вообще не было. К сожалению. Но ему оставалось только сжимать в руке Свет Вечерней Звезды, и молча принять похлопывание от Теодена, когда он сказал о том, что им стоит оставить мёртвых. Но что он мог ему сказать? Ничего, только отправиться следом за чудом уцелевшими бойцами. К тому же надо было подготовиться к битве. Нужно было быть войном - в первую очередь, и только потом быть кем-то ещё.

- Это он, воин с Севера! Он жив! - шептали возбужденные голоса, и Гимли, разумеется, попёр тараном, расталкивая солдат, и всех тех бедняг, которые покинули Эдорас, в надежде, что твердыня защитит народ Рохана в столь тёмный час. И правда - это был он. Мокрый, с рваной царапиной на плече, грязный - но тем не менее улыбающийся и живой. Эльф встретил его прямо перед главным чертогом, где в данный момент находился король. Оглядев Арагорна с ног до головы, он только и смог выдавить короткую, но очёнь ёмкую фразу: - Le abdollen, вот только Арагорн про это знал и так, а после его замечания по поводу того, что он ужасно выглядит, и вовсе рассмеялся, что не оставило никаких сомнений - это он, потерянный король Гондора, который однажды всё же исполнит своё предназначение и взойдет на престол. Без лишних слов эльф протянул Эллесару свет Вечерней Звезды - надо было видеть, как изменилось его лицо.
- Несметная рать, значит? - недоверчиво протянул король Теоден. Леголас не видел его лица, но был готов поклясться, что король Рохана не слишком-то верит в то, что пытался втолковать ему Арагорн, когда он упомянул, что идут все, кто был в Изенгарде, - сколько их?
- Десять тысяч, не меньше. Вот тут Теодена, сына Тенгеля, пробрало по-настоящему, он даже развернулся, не в силах поверить в услышанное: - Десять тысяч? Арагорн был как никогда краток, и прям - да и нужно ли было сейчас впадать в какую-то демагогию, когда он лучше всех знал, чем может грозить хотя бы минутное промедление.
- Эта армия была создана с единственной целью - унитожить людей под корень. Они будут здесь к ночи. Вот только вместе с вернувшимся разумом, к Теодену вернулась так же и небывалая самоуверенность. Конечно, он был королем, и повидал на своём веку немало войн, как он с апломбом втолковывал это Гимли, вот только большинство тех людей, которые сейчас были в крепости, были отнюдь не войнами. Вот только тяпками, мотыгами и подковами битвы не выигрывают. Но, к сожалению, король Теоден явно не понимал, ЧТО на них идет, и какие у этого похода будут последствия.
А вот Леголас понимал - прекрасно понимал.
Но кажется это понимали и другие свободные народы Средиземья - иначе откуда объяснить столь неожиданное, и от того ещё более значимое подкрепление в лице гномов Эребора? Отрадно было видеть, что они все объединяются против одного, но такого могущественного и опасного врага.

Мечта - было несбыточная, вечно-горькая, - исполнилась, да лишь тяжестью неминуемого осела на сердце Тауриэль. Шесть десятков лет мечтала изгнанница вернуться в родные края, вновь без опаски ступить под сень древ-гигантов и пройти по узким мосткам подземного дворца, откуда правил Владыка Трандуил. Но возвращение не принесло радости и покоя, пускай клеймо изгнанницы и было снято последним из эльфийских королей Средиземья, а увиденное и услышанное едва не принудило взвыть от горя.
Великий Лес чахнул, опутанный тенетами истового Зла и Мрака, за долгие годы окрепшего. Жизнь, прежде бурная, покидала Лихолесье, а вместе с ней погибали и его защитники-эльфы.
Синдар и Нандор бок о бок сражались ещё в те времена, когда Дочь Леса вела их, но ныне доблесть лесных стражей сменилась отчаянием, а храбрость - обречённостью. Они знали - никто не спасёт, никто не придёт на помощь в трудное время. У союзников - людей Дейла и гномов Эребора, - были свои битвы, а сородичи из Лотлориэна страдали от тени Дол Гулдура не меньше лихолессцев. Послания разведчиков гласили, что Враг идёт со всех сторон и нападёт на всех, едва ли не разом, и оттого объединиться невозможно. Оставалось лишь защищать свои границы и готовиться к решающим боям. А ещё, ожидать окончания Похода.
Воистину, судьба Свободных народов Средиземья легла на плечи девяти, что шли к подвластным Врагу гиблым землям. И среди них был тот, кто всех дороже Владыке Лихолесья.
Как долго разорялся Трандуил, услышав о затее Митрандира! Как горько костерил Элронда, помянув и храбрость, и безумие собственного сына, решившего отправиться в опаснейший поход - на верную смерть, поджидающую с каждой стрелой и взмахом вражьего ятагана. Но дело сделано. Пусть даже полный страха за Леголаса, король оставался королём. У принца есть своё задание, а у него, Владыки Лихолесья, дела иные. И среди них - ответ на просьбу о помощи, поминающую прошлое и ратующую за будущее. Последний Союз не зря звался последним - слова Элронда были верны, и эльфы почти ушли от дел смертных, оставив их одних. Тауриэль помнила удивление людей Гондора и их надежду на то, что они не одиноки в своей битве с Врагом. Ведь и правда не были одиноки, хоть и не ведали о битвах, что по сей день вели Перворождённые. Но пути разошлись, как разорвались и союзы.
И в этот час - предрассветный, что назывался самым тёмным, - Эльдар вновь поминали прошлое. Когда-то эльфы и люди сражались вместе. Теперь последним вновь требовалась помощь, иначе Тьма приблизится к победе.
А Лихолесье не станет повторять прежние ошибки.

Едва стражи донесли о гномьем войске, продвигающемся на юг мимо леса, Ферен, которого Владыка избрал вести отряд эльфов на юг, созвал тех, кто должен был идти вместе с ним. Велением Трандуила три сотни стражей покидали Лихолесье, и Тауриэль шла вместе с ними. Пускай более не имела она высокого звания, пускай многие эльфы то и дело глядели недоверчиво-настороженно, эллет не желала оставаться. Да, сердце её болело за родные леса, но там, на юге, были те, кто не менее дорог ей. Те, кому необходима будет помощь.
Они вышли с юго-восточных окраин подвластных эльфийскому королю земель днём позже, сверкая доспехами и оружием. Путь их лежал на юг, к Бурым равнинам и Эмин Муил, где они пересекли бы Великую Реку и по западному побережью прошли по землям Анориена на восток - к Минас-Тириту. Но у Южных отмелей Андуина эльфийское войско повернуло в другую сторону: гонец, прибывший из Лотлориэна, сообщил о войске орков, что собиралось выйти из Изенгарда к крепости Хорнбург и уничтожить сначала её, а затем и гордый народ Рохана. Медлить не стали - едва гонец исчез, возвращаясь в Золотые леса, Ферен затрубил выход.

К Хельмовой Пади эльфы Лихолесья пришли, когда над крепостью нависли тяжёлые тучи и не было ясно от чего темнее - от сумерек или наступающей грозы, обещавшей быть долгой и свирепой. Было ли то чародейство Сарумана, предавшего Совет и Светлые народы, или природа гневалась на обитателей Средиземья - нет разницы, ведь Тьма и темнота всегда помогала орочьим отродьям больше, чем прочим. Казалось, будто зажжёные факелы и те едва отгоняют прочь сумерки, освещая крупицу пути, а воздух сгущаетя, не позволяя вдохнуть полной грудью.
Но могучая крепость у высоких гор виделась неприступной, неколебимой. Над стенами реяли стяги - роханский, эреборский и лориэнский, - и Тауриэль чуяла взгляды, что устремились к новым гостям, пришедшим на помощь. Прозвучала лихолесская труба, эхом уносясь выше, в горы. Врата Хорнбурга - укреплённые, добротные, - растворились.
Эллет двинулась следом за Ференом, как они раньше условились, оттого одной из первых увидела изумление роханцев и радость сородичей. Улыбка - искренняя, чистая, - расцвела на устах Тауриэль, едва к ним приблизился Леголас. Жив, здоров - Владыка напрасно волновался за сына.
- Mae govannen, Feren. Saesa omentien lle.
- Ernin Legolas. Lye naa lle nai. - с поклоном ответил лихолесский военачальник. Принц кивнул, после чего посмотрел на эллет, стоящую за Ференом. Удивление появилось в глазах Леголаса - они расстались в Имладрисе, перед самым выходом Братства, и он полагал, будто Тауриэль останется с Элрондом, но никак не окажется бок о бок с родичами.
- Mae govannen, mellonamin.
Тауриэль лишь склонила голову, не отвечая. Вновь сражаться подле старого друга да иметь три сотни отменных воинов-стражей отрадно.
Остаётся лишь пережить эту ночь.

Отредактировано Tauriel (2018-04-19 00:33:05)

Бой вот-вот начнется. Тауриэль, как прежде, подле принца - своего ли только? Станет ли вновь считать его отца своим повелителем и Владыкой сейчас, когда почти возвратилась домой, когда почти протянута рука Трандуила - приветствующая, на сей раз, а не меч держащая и разящая. Пуща - ее дом, всегда им будет, но теперь не только за него сражается. Не только за свой народ.
Волнением в сердце откликается весть о Боромире, раненом, но спасенном вопреки замыслу Темного, почти невредимом. И на миг так и хочется здесь его увидеть, словно один только облик гондорского генерал-капитана способен вселить надежду и обрести уверенность в том, что выстоят, в том, что выдюжат все, что грядет. Вместе биться с отродьями Врага, бок о бок. Но не здесь сын Дэнетора, а в пути к своему краю родному, к стране камня и Крепости Последней Надежды, неприступной пред пламенооким Злом. А значит, Гондор не победить, ведь покуда есть те, кто защищают его, и тот, кто ведет их, королевство Юга не падет.
Как не падет этой ночью и великая крепость Хорнбург, ощерившаяся мечами, стрелами, копьями, и ожидающая врага. Ветер все сильнее гудит, донося отзвуки грядущего, вселяя страх в сердца защитников Хельмовой Пади, что слабы духом и страшатся смерти. Да, смерть подступает все ближе. А вместе с ней и буря, оглушающе гремящая над ущельем.
Войско Сарумана идет.
Дождь - по-весеннему холодный, - оплакивает жизни тех, кому суждено не увидеть рассвет нового дня. Он льет и льет, проникая сквозь ткань лориэнского плаща и забираясь под звенья эльфийской кольчуги, но мелкая дрожь, что бьет тело, не по вине холода появляется. Упоение, предвкушение - назови как угодно чувство, обуявшее Тауриэль. Не теряет разума, глаз все также остер, а рука готова в мгновение ока выхватить стрелу и выстрели. Но ни с чем не сравнить ей радость в сердце, оттого, что подле своего народа снова сражается, подле своих братьев и сестер, подле друзей. Не одна более, не одинокий эльф вдали от родных лесов, а воин под командованием друга-принца.
Громко звучат слова Арагорна, призыв его не проявлять милосердия, а отвечать жестокостью на жестокость, которую принесли орки в родные для эльфов края. Нандор и синдар двух королевств стоят бок о бок, и вместе звучит их боевой клич, ответом на голос короля Теодена:
- За Лотлориэн! За Лихолесье! За эльдар!
И следом - громогласно, - звучит:
- Hado i philinn!
И сотни эльфийских стрел срываются вперед, во Тьму, испещренную пламенной вязью факелов. Более приказаний не надо - стреляют свободно, успевай только на тетивы накладывать и отпускать, - а рядом, с другого бока принца, раздается громко-нетерпеливое гномье "Ну как, попали в кого-нибудь?". И смех разбирает - дикий, неуместный совсем, - и рвется с губ новый призыв, вновь сородичами подхваченный:
- Во имя Элберет! Во имя Владычицы Звезд!
Легчает будто бы, светлеет в темноте и дождь словно редеет, но ненадолго - чародейская, лиходейская воля сильнее призывов эльдар, сейчас не наделенных ни толикой Предвечной Силы, подвластной им. Но на сердце становится легче.
А орков нескончаемо много. Они идут и идут, по грязи, по трупам сородичей, по ловушкам, расставленным гномами - будто подгоняют их, будто назад им повернуть никак нельзя. И сколько бы стрел не встретило, не останавливаются. Под гром и молнии орки подходят к подножию стены и достают арбалеты - и те эльфы, кто того не приметил, покидают смертный мир, чтобы отправиться на суд Владыки Судеб в его чертоги. "Сколько же нас отдаст сегодня свои жизни ради того, чтобы Средиземье стало свободным? Сколько сыновей и дочерей эльдар не ступят более под сень родного леса?" - горечь превращает улыбку в оскал, и ярость плещется в зелени глаз. Не будет пощады им. Никому. Ни единому орку.
- Pendraith! - снова проносится над стеной, где стоят эльдар. Многие не доходят, но тех, кто падают, свои же отбрасывают прочь и поднимают лестницы, неминуемо подбираясь ближе. Вот уже первые орки поднимаются на стену - и умирают, безжалостно пронзенные лориэнскими мечами и лихолесскими длинными кинжалами. Раз за разом пытается противник подняться, но тщетно. Их не пускают. Никому не пройти стену, охраняемую эльдар, даром, что стрелы постепенно заканчиваются. Лестниц все больше - десятки их, - и лезут по ним уруку нескончаемым потоком. Убрав лук, Тауриэль сражается в ближнем бою, подле Леголаса и Гимли - вот и правда шутка судьбы, ведь когда-то отца этого гнома они с Леголасом сопровождали в темницы. Как и Бофура и Фили, с гномьим войском дожидающихся своего часа. Отчего только Гимли к своим сородичам не присоединился? - вопрос появляется, да ответ на него искать позже придется, а пока летают в руках короткие мечи, отведавшие черной крови вражьих отродий.
Не пройти оркам дальше стены, на которой стоят эльдар. Значит, придется им искать другой путь.

Отредактировано Tauriel (2018-08-08 00:45:26)

Громыхнуло, будто в сильнейшую бурю, и несильно сотрясло крепостную стену, где эльфы отважно сражались с орочьей поганью. Огненные сполохи показались сбоку, там, где гномы бились - Тауриэль усмехнулась, свирепо и радостно, - хвала им, выдумщикам двужильным! Так бы и закидать все войско предателя Сарумана подобным огнем и длинными стрелами - всех бы вражин разом одолели, ни один не приблизился бы. Но мечтать она сколь угодно долго может, а ныне происходящее скалится уродливыми мордами, занося кривые мечи и молоты над извечными своими противниками, и над стеной равно полыхает яростью, решительностью и странным пылом, задором почти. Смерть глядит на Хельмову Падь, шагает по стене и под ней, собирая богатую жатву. Но не остудить жажду крови, жажду гибели - какое там "эльфы миролюбивы и благородны", когда вот он, враг, которого изничтожить надо, никак не миловать. Нет уж, увольте. Никакой пощады и милости.
Рядом - Леголас и Гимли, и их игра затягивает и ее, невольно считающую каждого убитого орка. "Сколько их прежде было, сколько впереди будет", - мысль теряется, ибо нет времени для подобных раздумий. Только удар и еще один, снова и снова.
В руках ее лориэнские клинки порхают, иначе это и не назовешь. Они насыщаются, вдоволь отнимают орочьих жизней, от одного к другому переходя и не позволяя достигнуть той, кто ведет их уверенно, хватку не ослабляя. Те из галадрим, кто знавал Тауриэль, изредка бросали краткие приветственные взгляды в ее сторону и прежде, до начала боя, и ныне, если позволял перерыв в сражении, но то было редкостью, и вскоре эллет сама перестала искать глазами тех, с кем когда-то бок о бок служила в Лотлориэне. Недолгое то было время, но спокойное в той ее полной неопределенности жизни. Как все изменилось с тех пор! И насколько некоторое осталось как прежде - эллет невольно за Леголасом приглядывала, подле него раз за разом оказываясь и прикрывая. "Как раньше", - вот уж точно, все повторяется.
Оттого звонкий оклик его слышит ясно и тут же глядит вниз, под крепостную стену, где новая напасть собирается. Осадные башни, раз не удалось на лестницах подняться. Что же, и с этим справятся защитники Хельмовой Пади.
Лук подхватить недолго - тот своего часа ожидал за спиной закрепленный, - и натянуть на тетиву стрелу да отпустить ее - дело не минуты даже, но одного краткого выдоха, на исходе которого стрела срывается и летит вниз, в густую черноту огромного тролльего глаза. Одна, другая - она стреляет чуть позже принца, дабы понять в кого ей целиться и не спутать цель, и второй тролль валится на орков, что его обступили. Башня останавливается, так и не добравшись, а следом другая появляется, двигаясь медленно, но уверенно, все ближе и ближе. Слишком далеко, чтобы остановить.
Тауриэль ухмыляется и снова оказывается рядом с Леголасом, спину его прикрывая, пока тот выцеливает кого-то. И только успела краем глаза заметить, как почернел светлый гранит неподалеку от врат в Падь. "Неужели станут штурмовать врата? Ведь это глупо! Их накроют градом стрел!" - как вдруг зашевелились и орки внизу, под стеной, потоком повалив по мелководному ручейку-речушке.
Молния вспышкой прорезала черные небеса. Ливень, кажется, стал в разы сильнее. К стене приближалась осадная башня, уруки бесконечным потоком ползли по лестницам наверх, но недостаточным, чтобы пересилить защитников крепости.
"Что же они задумали? Ведь не только башнями и лестницами надеялся Саруман взять Хорнбург. Не мог ставить на одно только число своего войска, ведь даже я вижу, что Падь - неприступна, сколько бы не стояло под ее стенами. Так чего же ждать?"
- Леголас! - успевает схватить друга за плечо и отвратить от арбалетного болта. - Будь осторожней, не всегда рядом я или гном, - ухмылка так и лезет на покрытое водой, грязью и кровью лицо, когда, перекрывая шум боя, спрашивает:
- Каков твой счет? Не утомился еще?
И думает - раньше бы такое себе во время боя никак не позволила.
Впрочем, многое изменилось. Сам мир изменился - и она вместе с ним.

Отредактировано Tauriel (2018-09-14 21:44:53)

[float=left][/float] - Вот и наше время пришло, - в крови звенит, наружу просится древний, что корни этих седых гор, клич гномьего рода, когда над гранитом стен разносится "Орки прорвались! Все сюда!". Битва в самом разгаре, и не терпится встать рядом со своими - теми, кого Бофур на ту самую стену забрал, пока он - принц, так его раз так! - ждал в резерве.
- Ifridi!
"Сюда бы Кили, вот бы на славу повеселились", - братцу-то, небось, сейчас не слаще приходится там, у черных склонов Эребора - уходили в спешке, да слышали о надвигающейся буре, какую не видел никто со времен возвращения царства законному его правителю и его народу. Говаривали, будто грядет напасть страшнее даже, чем проклятый Смауг и воинство Азога и Больга - и, здесь будучи, Фили готов был поверить слухам. Если Врагу в глубокой тайне дважды удалось воинство подготовить, кто знает, скольких он отправит к Одинокой горе, зная, сколь непросто будет ту взять.
Да только тревога пускай ядовитой змеей и подползала все ближе, уверен он был в обороне родного края. Ведь сам муштровал войска, сам проверял каждый камушек в крепостных сооружениях и головой готов был ответить, коль проберется враг за главные врата - уверен был, не пустят ни орков, ни гоблинов, ни троллей, ни иную проклятую нечисть. В своих воинах, оставшихся дома, Фили верил, как и в того, кто ими командовал в его отсутствие. Пока старший в походе, забота об обороне Одинокой горы на плечи младшего свалилась, вкупе с прочими обязанностями, ну, да ничего, управится. Не малой ведь, поди, годков почти столько же, сколько Фили, и опыта не меньше. А ведь там и Торин сам не совсем уж зачах на троне, и Двалин с ним, и прочие командиры - нет, не видать Врагу победы над Эребором!
Как не победить ему и здесь, в Хельмовой Пади.
"Может, и хорошо, что братца здесь нет", - бусины на концах промокших косичек усов дрожат, когда усмехается принц ответом на быстрое приветствие лихолессца и его сородичей. "Где только свою рыжеволосую подругу потерял?". Он-то ее приметил сразу, как прибыли трандуиловы эльфы, поприветствовать только не довелось. А жаль, ну, да успеется еще. Не прошло и семи десятков лет, прежде чем вновь бок о бок довелось им, давешним противникам, сражаться, так чего он, конца боя не обождет?
- Что, никак без нас не справитесь? - полыхнуло отсветом яркой молнии, небеса прорезавшей, в посветлевших хитрых глазах, едва услышал слова Леголаса. К стокам, так к стокам, у него кулаки давно чешутся и мечи заждались. - Ну-ка, парни, покажем этим остроухим как бьются сыны Дурина! Du bekar! - вторят ему десятки яростных голосов и со стен им отзываются бофуровы гномы, перекрывая грохот самих небес.
- Baruk khazad! - ревет яростно, вспоминая, как тогда, в Битве Пяти Армий, за Торином ринулся в гущу схватки, и как после неисчислимое множество раз отражал нападения на Эребор. Как беспощадно с орками расправлялся, как будет это делать и впредь, пока только силы в руках будут. - Khazad ai-menu!
Свистят эльфийские стрелы над ухом, мечи в руках почти дрожат, жаждя крови, и Фили, сын Дис, улыбается, устремляясь навстречу урук-хаям, по стокам пробирающимся в Хорнбург. И с этой улыбкой он беспощадно несет им смерть.

Колдовской огонь Сарумана пробил оркам путь в крепость, но встретили их стрелами, мечами и топорами - встретили все вместе, гномы, эльфы и люди, единые в устремлении защитить Хельмову Падь и при том живыми остаться. "Скорее бы рассвет", - до него далеко, и небеса снова озаряются ослепляющим светом, на миг являя взору ущелье перед Крепью. Ущелье - и конец войска, прежде кажущегося неисчислимым.
"Выстоим", - крепнет уверенность в сердце Тауриэль вместе с тем, как крепнет хватка на рукоятях мечей.
- A Elbereth Gilthoniel! - снова срывается клич с окровавленных уст. Леголас устремился вниз, к гномам, и некому прикрыть спину эллет, да ей, кажется, в том нужды нет. Безымянные изогнутые мечи в ее руках не ведают жалости. Орк за орком падает наземь, сраженный. Косой удар от плеча, другой - колящий в бок, в сочленение пластин доспеха, третий - по изуродованой шее, откуда потоком льется черная кровь, смешиваясь с той, что на граните собиралась в лужи и мешалась с холодной водой. Увернуться следом от кривого ятагана, пригнуться, когда тот широким ударом едва не располовинил, переместиться за спину врага и одним ударом снести голову с плеч, а следом уйти от атаки ближайшего орка - и так бесконечное множество раз, до тяжести в руках, наделенных эльфийской силой и выносливостью. До ряби перед глазами. До звериного рычания, раздающегося каждый раз, когда подле урука оказывается.
"Никакой пощады!" - снова и снова в голове, в такт тяжелому дыханию, разрывающему грудь.
- К воротам! - зычный голос короля Рохана доносится до нее, и только тогда Тауриэль позволяет себе приостановиться, оглядываясь - и видит вокруг себя смерть. "Пресветлая", - эльдар и казад сражаются славно, но сколькие уже мертвы!
- Тауриэль! - полный тревоги оклик Арагорна раздается сбоку, на что эллет оборачивается к нему, - Togo hon dad, Tauriel! - она смотрит вниз, в ущелье, куда указывает следопыт, и видит орка с пылающим странным огнем факелом, что бежит к стене. Долго размысливать ей не приходится - мигом оперенная красным стрела ложится на тетиву и отправляется в краткий полет, впивая в плечо огромного урука. Но тот продолжает бежать, все ближе и ближе к стене. "Неужели подорвать стоки им было мало?!" - еще одна стрела отправляется следом - напрасно.
- Dago hon! - все кричит Арагорн, и Тауриэль стреляет еще раз, как вдруг орк прыгает вперед. Миг - раздается взрыв, куда более громкий, чем все прежние. Неведомая сила сбивает эллет с ног и со всей недюжинной силы бросает куда-то вниз, со стены, под ноги эльфов, несколько из которых кидаются к ней и другим столь же невезучим защитникам. Тауриэль хватает ртом воздух, пытаясь заново обрести дыхание; боль расплывается по телу, словно прорвало плотину, сдерживавшую речные воды - кажется, она цела, однако удар о землю оказался сильным.
- Eriathon, muinthel! U-methed maeth, - кто-то помогает ей встать на ноги, и приходится снова позабыть об отдыхе - уруки черной волной устремляются внутрь. Длинными эльфийскими стрелами приветствуют их эльдар, а затем и острыми мечами - Тауриэль, преодолев боль, устремляется в гущу сражения, повинуясь голосу Арагорна и собственному желанию. "Не отступать! Не сдаваться!"
- Herio! - снова уродливые морды орков, снова черная кровь, снова тупая боль в теле, особенно сильная в груди. А дождь все не кончается, льется бесконечно, будто оплакивает природа своих детей, отдающих жизни за мир и свободу.
- Арагорн! Отступайте в крепость! Отводи войска! - приказывает Теоден и чудом слышно его посреди ужасающих звуков боя. Тауриэль поднимает голову к укреплениям, где стоит правитель людей, затем находит взглядом Странника, сражающегося неподалеку от нее, и приближается к ниму, взволнованно восклицая:
- Но Леголас, Фили и гномы там, у стоков, рядом с пещерами!
- Там они могут закрепиться, - отвечает он, но эллет видит в его глазах сомнение и волнение за соратников. Секунды размышления тянутся нестерпимо долго, прежде чем Арагорн резко выдыхает и кричит:
- Nan barad!
И Тауриэль ничего не остается, кроме как выполнить его приказ.

Собиралась война. Не первая на памяти Макалаурэ и, пока что казалось ему, не последняя - и не потому, что он вдруг поверил в собственную неуязвимость. Но трудно было думать, что войны в его жизни когда-то закончатся. А может быть, валар за все содеянное им приговорили его жить и жить, смотреть, как меняется мир - не в лучшую сторону, надо сказать. Видеть закат нолдор, а в скором времени, возможно, и синдар. И даже люди не могут быть вечны - закатится и их звезда, и вокруг не останется даже потомков Элероссо. Ради кого он будет воевать тогда?
Он найдет, ради кого, как находил все это время.
Дунэдайн, так же, как и он, мало что знавшие, кроме своей войны, были готовы. Макалаурэ передал им известия из Ривенделла, объяснил, где и когда они будут нужны. Отправил Элерондо голубя с письмом, в котором была единственная руна formen - знак, что феаноринг добрался на север. После этого он был волен поступать как ему нравится - возвращаться в Ривенделл или следовать любой дорогой туда, где может быть полезен. Макалаурэ выбрал второе. Ему было трудно руководствоваться соображениями благоразумия, пока на востоке набирал силу Саурон - тот, кто отнял у него последнего живого родича.
Тьелперинквар. Ринквэ. Навсегда самый-младший-Курво. Всякий раз, проезжая бывший Эрегион, он вспоминал племянника, его скверный, даже хуже отцовского, характер, и спрашивал себя, как можно было допустить его смерть. Маленький привычный ритуал порицания себя за все грехи, вымышленные и действительные - чтобы избыть это все в подходящее время и дальше заниматься делом. Макалаурэ не помнил, когда начал так делать. Возможно, после нападения на Дориат.
Он объехал север, изредка останавливаясь, чтобы подстрелить нескольких темных тварей, а потом повернул к востоку и встретился с войском Темнолесья. Даже не зная его настоящего имени, народ Трандуила не питал к нему большой любви, но с их вождями Макалаурэ встречался не раз, порой на поле боя. И они научились видеть в нем прежде всего воина, а потом уже нолдо. И были не против того, чтобы он присоединился к походу к Хельмовой Пади. Они шли пешими, а он ехал верхом - и большую часть дороги провел, уезжая вперед на разведку, а потом возвращаясь, чтобы рассказать им об увиденном.

Все, кто мог, собрались в этой крепости. Войско людей. Войско гномов. Войско Лориэна. Темнолесцы. Крепость явно не была рассчитана на такое количество войск, и тем удивительнее, что в этой толпе обнаружился Эстель, не так давно ушедший на восток сопровождать Хранителя Кольца. Макалаурэ протолкался к нему и больше не отставал, пока не услышал все в подробностях. Подробности сразу заставили его думать, что нельзя доверять судьбу Кольца мальчишкам, которым даже сотни лет не исполнилось - теперь в Мордор пробирались два хоббита. ТОЛЬКО два хоббита - существа, которым лучше всего удавалось выращивать репу!
Да, Элероссо, вот поэтому в Гондоре и правят наместники!
Но Элероссо за пределами мира его, конечно же, не слышал.

Перед боем разразилась гроза. Вспышки молний слепили и без того залитые дождем глаза. Земля под стенами крепости превращалась в размякшую глину, но орков было слишком много, чтобы это могло всерьез им помешать. Если понадобится, они втопчут в грязь свои же первые ряды и смогут пройти по ним, как по гати - и пронести свои лестницы. Макалаурэ стоял за спинами лучников и готовился подавать стрелы. Его собственный лук был короче и слабее длинных луков синдар и не пробил бы отсюда орочий доспех.
- За рохиррим! - грянуло над крепостью. - За Лотлориэн! За Лихолесье!
- Aiya Fёanaro! - сказал он с раскатом грома, который и заглушил его голос, и словно подхватил этот клич. - Aiya Maitimo!
Потом свистнул первый залп, а за ним другой. Так же, как той зимней ночью, когда началась Дагор Браголлах. Только он не стоял на стенах с лучниками. Он был в седле и ждал у ворот, как сейчас Теоден. Так же, как в тот день, когда Саурон осадил Ост-ин-Эдиль, но он не стоял на стенах и тогда. Он был рядом с Ринквэ, прикрывал его слева своим щитом и мечом. И множество битв начинались с того, что где-то впереди был Макалаурэ-который-снова-проиграет.
Но никогда - без боя.
Он подал первый колчан кому-то из лихолесцев, другой и третий - лориэнцам, а дальше не следил, кто принимает стрелы, пока их запас не начал иссякать - а в парапет не впились крючья осадных башен. Макалаурэ подхватил щит, отставленный до сей поры, и перебежал туда, где одна из башен уже раззявила черный проход и по широкому помосту из нее, как тараканы, рванулись орки. Он успел вскочить на ближайший край помоста, перекрывая проход, сбросил первого вниз ударом щита, второго и третьего рубанул по ногам, и закружился, не позволяя обойти себя с боков.
Никто не прикрывал ему спину. И ему не надо было никого прикрывать. Это была не его крепость, вокруг умирали не его верные. Он не нес никаких обязательств и мог просто убивать тех, кого ненавидел. Чистая ненависть. Чистая ярость. Чистая свобода наконец быть тем, кто он есть. Скользкие от крови доски, скользкий от крови доспех, кровь на лице и во рту, и смерть, смерть, смерть всем, кто против него.
Aiya Fёanaro! Aiya Maitimo!
Макалаурэ был наконец Макалаурэ - и был счастлив.

Потом его все же оттеснили назад, и он спрыгнул с парапета, ударил снизу, насаживая орка на меч, выдернул, ударил другого. До третьего не дотянулся - над крепостью прокатился грохот, и стена дрогнула, обрушилась почти под ногами. Макалаурэ отскочил назад, перебежал на надежный участок и только потом глянул вокруг.
Внешние укрепления потеряли всякий смысл. Сквозь широкий, дымящийся даже под этим ливнем проем орки хлынули к внутренним стенам, а сам он, с малой группой роханцев, сбежал вниз и рванулся им наперерез. Поверх их голов били лучники, еще сохранившие стрелы, а горячка боя требовала убивать, пока поднимается рука, но потом прозвучал сигнал к отступлению, и Макалаурэ приостановился. Рядом приостановились люди - такие же безумцы, кому смерть затуманила голову. Он обвел их взглядом, заглянул в человеческие лица и понял, что может сейчас крикнуть "Вперед!" - и они последуют за ним навстречу всему орочьему воинству и умрут вместе с ним, и это будет славная смерть. Меч в его руке, меч работы Феанаро, еще не напился крови. Но, сожалея заранее, Макалаурэ крикнул:
- Назад! За стены! - и толкнул самого упрямого с виду к внутренним воротам. - Всем назад!
Он хорошо знал, что будет дальше. Таран. Сражения в узких коридорах, пока защитники отступают глубже и глубже, расстилая за собой ковер из трупов. Остервенелая резня до тех пор, пока у одной из сторон не закончатся бойцы. 
И это еще лучшая сторона войны.

Переводя дыхание под защитой внутренних стен и пытаясь решить, ранен ли сам, Макалаурэ вдруг понял, что где-то высоко над его головой трубит труба, а земля под ногами - нет, скала под ногами - дрожит от дробного стука. Конные лучники, подумал он и закрыл на мгновение глаза, чтобы в это поверить. Конные лучники Химлада.
Конечно, нет. Но эта мысль согрела его, и он протолкался поближе к воротам, чтобы быть в первых рядах, там же, где Эстель. Макалаурэ даже забыл, что сердится на его опрометчивость, кивнул и улыбнулся ему.
Больше мертвых орков нам всем, неразумный король человечков.

Отредактировано Kanafinwë Makalaurë (2019-03-24 02:30:47)

Древний клич, какой никогда прежде не слышала, пронзает шум суматохи боя и отступления, и Тауриэль на миг останавливается, и видит, как некоторые из ее сородичей напряженно смотрят туда, где с именами древних героев - и отголосками древнего ужаса, - на губах сражается эльда, которого Тауриэль, несмотря ни на что узнает. И отчего-то знает - если выживут, Маглору, прежде сокрытому тенями, в которых веками скрывался, могут припомнить этот клич, эти имена и прошлые прегрешения.
Только сейчас на то времени нет.
Арагорн нагоняет ее, будто мало было его указания идти в крепость, так теперь он и вовсе желает, чтобы она вместе с остальными спряталась в относительной безопасности могучих стен? Еще чего!
Она хочет уже гневно отозваться, напомнить, что и ей есть ради чего сражаться, ради кого и с чьим именем идти в бой, и не прятаться, а биться подле своих друзей и соратников - но обрывает он ее быстро, предвидя хлестнувший по нутру раскаленной плетью гнев и непокорность. За последнюю ее когда-то изгнали из собственного дома, - "не время сейчас!". И Тауриэль устремляется вперед, бежит, подгоняя своих сородичей - немало их осталось там, на стенах и в ущелье, некоторые успели уйти и с гномами и Леголасом в пещеры, а кто-то находился в крепости. "Надеюсь, в эту ночь на суд Владыки Мандоса отправятся не столь многие".
А орки, кажется, отовсюду - они вылезают откуда-то, прыгают сверху, пытаются свалить - тщетно. Их режут, колют, в них стреляют без всякой пощады, очищая путь к крепости, куда стремятся все выжившие.
И вот, врата крепости захлопываются позади них, отрезая от черного беснующегося воинства. Видимо, все. Конец. Войско Сарумана сумело хитростью и черным чародейством пробить себе путь внутрь Хельмовой Пади, и здесь они, ее защитники, падут, пришедшие к собственной гибели. Эллет оглядывает зал, ныне полный ожидающих неизбежного воинов - и людей, и эльфов, только гномы все там, внизу, - и успевает еще перехватить несколько обреченных взглядов своих сородичей, прежде чем прислушивается к словам Арагорна и Теодена.
И тогда, в мгновение, когда Наследник Исильдура взывает к королю Рохана, она чувствует, как слова его задевают ее душу. Она чувствует, как поднимается погребенная было под отчаянием праведная ярость и отчаянной же решимостью становится. "Да, в бой! Если и суждено нам умереть здесь, так не прячась в пещерах и плача от страха. Нет," - Тауриэль скалится, и пускай не найдется для нее коня, как и для многих других, они все, как один, готовый вступить в свой последний бой - на славную смерть, достойную множества песен!
И содрогается крепость от оглушающего пения горна Хельма Молоторукого, и вторит ему многогласие рогов Эорлингов и их боевые кличи, едва открываются врата - вперед! вперед! на встречу своей смерти!
- За Лихолесье! - вместе со своими сородичами кричит Тауриэль, беспощадно разя тех, кто остались живы после конницы, смертью понесшейся вперед, а позади остаются еще воины, защищающие входы в пещеры, где прячутся женщины, старики и дети.
- За Гондор! - надежда и радость, все такая же яростная, ярко вспыхивают в сердце - она видит подмогу, что несется неровным конным строем и врезается в ряды врагов вместе с первыми лучами солнца, взошедшего над склонами Белых гор. И видит Белого всадника, и странный лес вдали, понимая, что того не было на закате прошлого дня.
Но все это не так важно.
Орки бегут прочь от крепости, в диковинный лес, и Тауриэль даже не видит и не слышит их гибели - они все еще сражаются с оставшимися в гранитных проходах тварями.
И лишь позже, много позже, когда последние орки будут побеждены, она, наконец, улыбнется и выдохнет, подставив окровавленное грязное лицо весеннему солнцу, пробивающемуся сквозь тучи подобно надежде, оживающей в сердцах людей, эльфов и гномов. И тогда, рассмеявшись, тихо скажет:
- Мы победили.