Воздух в доме пахнет пылью и немного - виски. Знакомый запах, въевшийся за все эти годы даже в дерево ссохшееся, едва слышно поскрипывающее под ногами. Гэвин знает, куда и как надо наступать, чтобы не было слышно ни звука, но благодаря этому он прекрасно слышит незванных визитеров. Даже стоя спиной к Ричарду, он слышит его присутствие, слышит его дыхание, слышит, как тот стоит напряженно, переносит вес на ведущую ногу - едва слышно скрипнула доска, жалобно, будто простонала от боли.
Что-то не так.
Рид чувствует это, он чувствует это с того самого момента, как расстался с преступником, как они разошлись разными дорогами. Пожалуй, если бы тот так уперто не рвался бы в этот город, было бы легче. Немного. Не уменьшился бы груз вины на плечах, не пропало бы нежелание возвращаться в собственный дом, но стало бы все-таки легче. Или - нет. Ведь Девятку не рады видеть ни в каком городе, не только в этом. И здесь, на самом-то деле, Гэвин смог бы что-то придумать, если бы тот попался, повлиять как-то, что-то решить.
Смешно, должно быть.
Судьба вообще любит посмеяться.
Гэвин Рид. Шериф, известный своей честностью и неподкупностью, что на дух не переносит преступников. Человек, что в прошлом достаточно дерьма повидал и сделал, сам был не лучше тех, кого ловит, и потому столь категорично относящийся к ублюдкам теперь - знал, что происходит в их головах, знал об их мотивах и планах. Человек, что одного конкретного преступника не просто пощадил, не просто работал с ним - привязался так глупо, неправильно.
Этого преступника он готов назвать другом без раздумий.
И это действительно смешно.
Иронично.
И этот друг говорит сейчас о том, что спешился неудачно, врет так откровенно, что Гэвин даже морщится, зная, что его лицо все равно Ричард не увидит сейчас. Голос Девятки звучит спокойно, но ложь отдает горькой гнилью на корне языка, оседает тяжестью и пылью угольной шахты в воздухе, и эти ощущения едва удается смыть жгучей янтарной жидкостью в прозрачном стакане.
Зачем же он лжет?
Рид не задает этот вопрос, только кивает спокойно, словно поверил. Возвращает привычное выражение лица - усталое, раздраженное, - когда садится на стул скрипучий, расшатанный привычками шерифа, который на этом стуле любит качаться, закинув ноги на стол. Гэвин следит за Ричардом внимательно и устало и не может не думать о том, как же он чертовски устал за это короткое путешествие - за свою удивительно долгу с его-то везением жизнь. И потому только делает глоток виски очередной, отставляет пустой стакан в сторону, откидываясь на спинку стула будто бы расслабленно.
- Немного. Расхалявились тут без меня.
Стук стакана о стол, когда Ричард выпивает свой виски, кажется оглушающим, разбивающим эту напряженную вязкую тишину. Гэвин вздрогнул бы даже, будь помоложе немного, но он лишь поводит лопатками, словно хочет стряхнуть это напряжение, что рефлекторно появилось в его теле в ту же секунду, как он понял, что с Девяткой что-то не так. В движениях ли преступника было что-то, в голосе или взгляде едва видном - Рид не знает. Просто кажется, что между лопаток упирается дуло пистолета, а на шее затянута пеньковая веревка.
У Гэвина затянута, не у Ричарда.
Странное ощущение.
И почему-то он совсем не удивляется, почувствовав холодный металл у виска. Это все - знакомо ему, только в этот раз почему-то в груди все замирает, сжимается, колется больно, неприятно. Словно это что-то, сжавшись, выпустило шипов больше, чем на тех кустах, на которые так любят некоторые птицы накалывать свой ужин. И Рид так же себя чувствует - как наколотый на шипы ужин.
Только для кого.
И вроде должен же он злиться привычно, но злости нет почему-то. Погасла, должно быть, вместе с тем костром неподалеку от мертвой деревни, вместе с жизнь в темных глазах женщины, которую он считал другом. Стала пеплом от костра, что превратился в угли, занесенные песком и пылью. Словно вообще все внутри занесло этой пылью и грязью, не оставив ничего после себя.
Ни тепла, ни света.
Почему он вообще считал, что достоин дружбы?
Жизни нормальной?
Такой, как он?
Это даже не смешно.
И Гэвин не движется даже, молчит тяжело, прикрыв глаза, ожидая выстрела, который оборвет эту ненужную никому жизнь. У него никого не осталось в этом мире, а злости, что позволяла ему просто жизнь, почему-то так и не появляется. Хотя должна - его же предали только что. Человек, что вытащил его с того света, что сидел несколько дней у его постели, когда он едва не загнулся от отравления. Человек, что делил с ним еду и кров, что сидел у костра молча, просто поддерживая одним своим присутствием, теплом у плеча, сигаретой одной на двоих. Человек, ради которого Рид убил одного человека и покалечил нескольких, нарушил закон и готовы был нарушить снова.
Человек, которого он начал считать своим другом.
Это было слишком самонадеянно для него, быть может.
Выстрел не звучит до сих пор почему-то - Гэвин не понимает. Проще было выстрелить раньше - и вряд ли Ричард был столь отвратителен, чтобы бывшего все-таки напарника не просто убить, а дать узнать, что не нужна была ни дружба ему на самом деле, ни жертвы. Рид, может, и херово разбирается в людях, но - не настолько. И потому заставляет себя встряхнуться мысленно, взять себя в руки, и - ударить.
Он не хочет умирать, не задав пару вопросов.
Не узнав правду горькую.
Гэвин хорошо умеет драться в любой обстановке, но обстановка дома ему еще и знакома. Даже в темноте он знает каждый угол здесь, каждую неровную половицу или ненадежное дерево. И потому - у него преимущество. Если Ричард хотел убить, ему стоило стрелять раньше и сразу, не пытаясь говорить и не приближаясь на расстояние удара. Потому что - кому как не Ричарду знать, на что способен шериф даже без оружия.
Если бы Рид хотел убить, он убил бы здесь любого преступника даже голыми руками.
Но он не хочет.
Ему нужно лишь обезвредить этого человека - посмотреть в глаза, спросить прямо в лицо обо всем. И потому он сдерживается, не дерется в полную силу, опасаясь попасть локтем в висок или в горло - он не хочет ни убить, ни покалечить. И потому же он не отвечает на голос знакомый, больше блокирует, чем атакует. Хотя пропущенные удары - ощутимые, Ричард бьет от души, хотя и недостаточно, чтобы победить. Даже удар локтем, приходящийся куда-то по ребрам, жалобно отозвавшимся болью в давным-давно сросшихся переломах, хоть и кажется серьезным - все еще недостаточно.
Лишь дыхание перехватывает, делая ругательство сдавленным.
Действовать приходится быстро, думать приходится быстро. Если так продолжится, один из них точно налетит неудачно виском или еще произойдет что-то - силы у обоих на это хватит. Это Гэвина не устраивает, он не хочет умирать вот так и тем более не хочет убивать. Потому решение кажется очевидным - оттолкнуть Ричарда, сделать шаг к столу, возле которого они оказались, чтобы схватить свой револьвер.
Выстрел.
Рука Рида не дрогнула, когда он вскидывал оружие, как спускал курок. Он был слишком хорошим стрелком, чтобы промахнуться - пуля прошла ровно так, как и было запланировано. По касательной зацепила чужое плечо - неприятно, больно, не смертельно. Драться дальше не выйдет, тем более, что револьвер шериф так и не опустил, и руки его не дрожат.
Они никогда не дрожат.
Дуло направлено точно в лоб Девятки, тогда как револьвер преступника смотрит точно в лоб шерифа. Патовая ситуация, казалось бы, и в ином случае Гэвин бы выстрелил уже. Но он смотрит в чужие глаза - и все еще не верит. Слишком наивно в тридцать шесть, будучи окруженным теми еще отбросами, считать, что у преступника может быть честь, благородство и - друзья.
Тем более среди законников.
Но Рид смотрит в эти светлые глаза, в лицо спокойное, и опускает свое оружие. Он верит этому человеку. Все еще верит. Наивно и глупо, но верит. И знает, что сейчас - прозвучит выстрел, и никто не будет скучать по слишком глупому и честному шерифу, весь мир обрадуется его смерти, должно быть.
Но выстрел не звучит.
И в тишине этой густой, напряженной, тягучей, как гребаная смола, Гэвин хорошо слышит шаги у задней двери, не приглушенные ни шумом в ушах, ни его собственным учащенном хриплым дыханием, ни стуком сердца. Подмога? Слишком вовремя - и для него, и для Ричарда. Рид кривит губы в усмешке злой, чуть склоняя голову набок, чтобы прислушаться. Отдаляющиеся шаги, едва слышная ругань. Голоса слишком тихие, чтобы узнать их, но кое-что услышать удается.
Достаточно, на самом деле.
Кто-то заказал Девятке убийство шерифа, и Девятка это убийство попытался выполнить. Слишком глупо и самонадеянно, если действительно надеялся убить так человека, с которым пробыл бок о бок достаточно времени, чтобы трезво оценивать силы. Рид молчит тяжело, смотрит на преступника, сжав губы задумчиво, нахмурившись напряженно - размышлять приходится быстро.
- Это, - голос хрипит, будто сел от простуды, но Гэвину плевать, - тебя уже не касается.
Шагнуть вперед резко, быстро, вскинув руку со все еще зажатым в ней револьвером - Рид не колеблется ни секунды, когда опускает рукоять на чужой висок с точно рассчитанной силой. Ссадина, может, останется - если не повезет, отделается сотрясением. Гэвин подхватывает обмякшее тело аккуратно и почти бережно. У него действительно мало времени, если он хоть что-то понял правильно - но за это время он успевает все. Перетащить Ричарда на свою кровать, перевязать наскоро руку, безжалостно залив царапину от пули виски и просто замотав попавшим под руку чистым платком - некогда заняться этим нормально. Успевает он и прикрыть преступника покрывалом и одеждой своей грязной так, чтоб незаметно было издалека.
Ему кажется, что он слышит, как утекает время.
Мерзкий звук, словно песок скрипит в стеклянных часах.
Гэвин ходит по своему дому бесшумно все это время, вслушивается в звуки на улице. Тихая ругань, ржание коней. Он подходит к окнам у передней двери, выглядывает в них так, чтобы не было заметно с улицы - видит силуэты коней на улице, силуэты людей в характерной одежде. Ублюдки. Тоже самое - и у задней двери, судя по звукам, которые слышны отчетливее, когда Рид подходит к ней.
Тупик?
Остается только ждать.
И Гэвин ждет.
Перезаряжает револьвер, поднимает с пола пистолет Ричарда - ругается шепотом, обнаружив, что тот был не заряжен, что только подтверждает подозрения шерифа. Если бы Девятка хотел его убить - убил бы. И значит, ни в коем случае нельзя тут сейчас сдохнуть от рук своих же и позволить прикончить преступника, повесить его, свалив всю вину на него. Нельзя дать этому гребаному плану исполниться - и вовсе не потому, что Рид за свою жизнь переживает или беспокоится, а потому, что на кону - чужая.
Может, и не одна.
Он должен справиться.
Гости заходят с задней двери. И в другой ситуации Гэвин посмеялся бы, что заднюю дверь вместо парадной стали использовать все, кому не лень, но сейчас он не смеется. Он стоит прямо напротив этой чертовой двери, держит в руках револьвер, чуть опустив дуло. Стоит открыто, не скрываясь, и смотрит в глаза одного из законников, усмехаясь криво и привычно.
Пугающе.
- Зашли проведать меня?
В глазах ублюдка - испуг. И реакция замедленная, когда он вскидывает револьвер - чтобы добить. Им стоило тише говорить, обсуждая, кто пойдет первым, чтобы прикончить того, кто выжил, или схватить Девятку и повесить. И Рид понятия не имеет, как будет из этого всего выкручиваться - скорее всего он потеряет после сегодняшней ночи значок, уважение, работу, а может - и жизнь.
Зато друга спасет.
И оно того стоит.
Приняв решение, Гэвин не колеблется уже. Не ждет, пока ублюдок спустит курок, стреляет первым. И в того, что шел следом - новенький, Джеком звали. Третий оказывается умнее и не шел за товарищами, и потому стрельнул издалека - криво стрельнул, Риду хватило чуть шарахнуться в сторону, чтобы пуля прошла по касательной и застряла где-то в стене за спиной.
Сколько же ублюдков оказались слишком жадными до власти?
И сколько их осталось в участке, а не пришли сюда, посмотреть на то, как ненавистного шерифа больше не станет? Гэвин не знает, но его это сейчас и не волнует. В его доме лежит его единственный друг, и Рид должен защитить его - раз уж Тину спасти не смог, больше он никого не потеряет.
Стоит ли думать о чем-то еще, кроме этого?
Очередной выстрел уже куда опаснее предыдущего, но шериф не стоит на месте, бросается ближе к двери, слыша возню и у передней - сейчас ее выбьют, и он окажется в клещах. Надо хоть одно направление обезопасить, и потому Гэвин, прежде чем вернуться в комнату, стреляет в темноту на звук ругани - и слышит крик громкий, воющий, затихающий лишь с еще одним выстрелом.
Попал.
Только что он убил трех представителей закона. Подчиненных. И об их смертях ему некогда жалеть - а может, и не пожалеет никогда, в отличие от смерти того мальчишки в том гребаном городе.
Может, он и сам не переживет эту ночь.
Но Ричард ее пережить должен.
Обязан.
[icon]https://i.imgur.com/uKGILld.png[/icon][sign]
got trouble in these eyes, you see me walking, let me be.[/sign]
