Сон крепкий, темнота теплая, утянувшая Хиори против её воли и неожиданно. Тут уж ничего не попишешь, устала и слабая все-таки. И вот снится что-то беспокойное, но что именно – не помнится как-то. В этой темноте и нет никого. Только странное ощущение чего-то щекочущего на лице. Саругаки хмурится сквозь сон, морщит нос, чуть пряча голову от этого вот. Но привычное «подъем» непривычным мягким голосом заставляет резко открыть глаза. Спросонья голову повело в первую секунду, не отступивший сон заставил сомневаться в том, что есть реальность, а что – нет.

- Куда теперь? – сонно спрашивает мартышка, по ошибке возвращаясь в том время, когда они вот так срывались с очередным переездом, подальше от рышущих шинигами. Хотя, последнее время кажется, что нет их. Нет за ними Омницукидо, нет никого. А перезвон крыльев бабочки – так это ж вагончик с мороженным. Вытянутую руку она подтягивает к себе, пройдясь таким легким прикосновением по торсу Синдзи.

И тут-то вспомнила.

Вспомнила, что было вечером, миску с дайконом на его голове, а потом и ночь с этими жаркими признаниями. Ой, мам-ма дорогая которую совсем не помнит. Саругаки вжала голову в плечи, пряча лицо наполовину под одеялом, оставляя только большущие глазища, уставившиеся на Хирако в этом сумраке. А тот-то счастливый какой, а, рожа вон вся светится, сейчас ослепит. Не, Хиори тоже как бы не унывает тут, чувствуя ещё не то усталость в теле, не то странное облегчение после вчерашнего, после ночного, но… смущается! Сна ни в одном глазу тут же, душ бы принять, так для этого встать надо, а она же голая. И он тоже. И под одеяло из-за этого не спрячешься.

- Чё ты лыбишься, - почти возмущенно спрашивает она, прекрасно понимая, чего он лыбится. Из-за неё вот. Взъерошенной, с отпечатком на щеке, сонной и смущенной донельзя. Ну и скорее всего из-за того, что было ночью. Ох, меносы грёбанные, Хиори сейчас тут футон прожжет насквозь. Со временем-то это пройдет скорее всего, ну, как целовать он её научил со временем, так и тут.

Ещё темно, в темноте проще как-то расслабиться, и поэтому Саругаки мысленно раздавливая это смущение снова жмется к этому вот придурку. Ага, а внутри две слишком довольные рожи друг к другу слишком близко стоящие слишком хитро и все также довольно на неё смотрящие из-за щелочек глаз от прищура. Вот почему он не смущается? Ему проще что ли? В груди так гулко стучит, вспоминая как царапала его, как укусила. И он ещё при этом обнимает, а кожа под его рукой горит. Вообще в жар бросает, а она все равно прижимается, почти на живот переворачиваясь, чтобы лбом ткнуться в его тощее плечо и тихо так, хрипло и протяжно промычать. Все к меносам проспала, хотя, на улице ещё темно. Может быть недолго спала? Да не, вряд ли, голова слишком ясная.

Вот что она смущается, а? Чего и кого? Его что ли? Хирако, который на неё бессознательную штаны на пляже Симоносеки натягивал? Чуть повернув голову, Саругаки замечает блеснувшие в отсвете тусклой лампы крупные зубы, которые видно в улыбке и будто оскорбившись, вытянула руку, пихнула Синдзи в щеку, заставляя отвернуться.

- Хватит так улыбаться, - возмущается, но едва сдерживает смех, - ты… смущаешь, придурок.

Это абсолютно не рационально и нелогично – смущаться после такой ночи, тем более, что она у них так-то по сути не первая. Но просыпаются вот так вот вместе они впервые. Как пара. А этот ещё издевается, с него-то станется. Саругаки вспыхивает новым пламенем от предложения вместе сходить в душ – чуть ли не пар из ушей валит, как сильно покраснела и тянется рукой к откинутой ещё вечером подушке, чтобы не глядя кинуть её в Синдзи. И вот вроде бы и самой смешно, но как-то вот… она тоже садится, но прикрывается под самый подбородок покрывалом и на губах ещё играет улыбка, когда Синдзи задает вопрос, что немедленно и верно ударяет прямо в цель. Как же больно сжалось в груди. И улыбка кажется совершенно неуместной.

- Да, - негромко отвечает, опуская взгляд.

Натянуть на себя юката не составило проблем, как и подхватить свои генсейские шмотки, которые заменит при первой же возможности на другой спортивный костюм – просто не-красный. И так гадко на душе. Тяжело очень. И ему не легче, по взгляду все видно. Ох, никогда не думала, не допускала, что вот так однажды встретят утро. Почему бы не остаться? Не наплевать на всех, не остаться без отряда, без ничего? Там тоже ничего нет, там только те, которым не нашлось места.

Кусая щеку изнутри и прижимая темно-красный узелок своих вещей Хиори направилась было в душ, но лёгкое прикосновение к руке останавливает. И Саругаки вскидывает взгляд. Глаза большие, в этом полумраке и на бледном конопатом лице карие глаза кажутся чёрными. Двумя бездомным дырами, наполненными противоречями и просто… Просто Хиори.

Почему все вот так вот? Неужели они не заслужили уже того, чтобы мироздание, удача, судьба или ещё какое дерьмо, что винят в подобном было на их стороне? Почему надо испытывать такое невыносимое чувство?

Их семью располовинили.

Её семью.

Одни пришли в Готей, другим не нашлось места. А её - Хиори, будто не знали, куда деть и потому её тоже располовинили. Одной части семьи вершки, другой - корешки. Но гляди-ка, собрали и теперь целая она уйдёт к отвергнутым. И сердце тоже рвётся на две части. Такое чувство, что как в тех фильмах о зомби, которые доставляют Саругаки особенное удовольствие, чьи-то руки крепко держат её сердце, пальцы с короткими ногтями вдавливаются в плоть, а та сопротивляется. Но рвётся в конечном итоге. Рвётся надвое, с тянущимися нитями ткани, разрывается болью, с вгрызающимися сколотыми зубами.

Как же больно, мать вашу.

Так вот ты какое, гребанное отчаяние.

Оно стало сильнее после всего, что произошло между ними. Хиори хочет оправдаться. Только перед Синдзи она всегда оправдывалась, даже если это и не нужно, потому что он всегда её знал лучше остальных, потому что он… Просто это он и все на этом.

Её пальцы сжались на темно-красном узелке с одеждой.

“Не хочу ни на минуту оставаться одна”, - такая вот яркая мысль. Простое понимание. И ещё она понимает, что не хочет, чтобы он видел её шрам. Тот самый, что тугим кольцом охватил пониже талии и теперь душит, обжигает. Хиори дышит медленно и глубоко, опуская взгляд к руке Синдзи, чтобы взяться за неё, крепко сжимая миниатюрные пальцы.

“Успею ещё насмущаться потом”.

-Я бы хотела попрощаться с ребятами, - негромко сказала, смотря на их руки, - не могу так вот молча.

Как будто хочет убедиться в том, что они, как и Хирако носят хаори и никуда отсюда не денутся. Неужели, они, как и Синдзи так хотели снова стать капитанами? Почему…

Почему их разделили?

Если она ещё хоть раз задаст себе этот вопрос, то белки глаз точно почернеют. А потому Саругаки кидает узелок с вещами куда-то к футону, делает шаг в сторону и назад, утягивая за собой Хирако, внимательно смотря ему в глаза.

Он же предлагал душ вдвоём? Пусть только не смотрит на этот ужасный шрам…

Появляется в ней такое что-то, когда Хирако кроет. Когда он вот так вот смотрит, теряясь. Редко очень случалось подобное, очень редко. На памяти вообще только один случай – после Нагасаки, но тогда его накрыло здорово как, а все остальное было видно во взгляде. Тяжелом, без привычных этих его смехуёчков, свойственных то ли Саканадэ, то ли самому Синдзи. И тогда Хиори сама собой собиралась внутренне и не смотря ни на что, что творилось бы внутри Саругаки просто вдруг становилась опорой на какие-то пару минут для этого вот. Чтобы снова вбить его в привычную ему колею.

Сейчас иначе как-то, сейчас они оба совсем другие, нет, не повзрослевшие нихрена. Они просто ближе стали друг другу и вот так резко обрывать сейчас эту слишком крепкую связь – уму не постижимо. И прощаются не навсегда, но наверняка надолго. Ему же с отрядом надо разобраться, с ней он не сможет это сделать как следует, не сможет в полной мере – пояс юката она не завязывала, лишь легко коснулась ткани и та съезжает с плеча.

Не ребенок же, не маленькая. И перед ней не какой-нибудь малоизвестный хрен, хотя, в данном случае волнительнее как раз от того, что это именно Синдзи. Уговаривать-то и не пришлось, он так быстро подхватил её, что Хиори не успела с рук скинуть юката на пол, вот оно так и осталось висеть за спиной, когда Саругаки обняла Хирако за бедра ногами и руками за шею, жадно целуя. Вода хлынула на них неожиданно, вздрагивает, цепляясь. Хочется быть ближе, ещё ближе, ещё. Не оставлять ни дюйма свободного места.

Больно бьется в груди, очень больно, и дышать слишком тяжело. Как ей уйти? Как оставить? Как не поддаться желанию? За два нехитрых движения юката мокрой тряпкой падает на пол с чавканьем, в голове только успевает промелькнуть мысль, что точно так же чавкала её куртка, пропитанная кровью под его рукой. А Синдзи и не кажется, что вода по её лицу солёная стекает, само как-то. Нет, блять, она не будет думать обо всем этом. Не сейчас уже нет. Не тогда, когда он так жадно цепляется за неё, когда будто сумасшедший держит, не рискуя отпускать и лишь чуть вдавливает в гладкую, уже успевшую нагреться стену.

Воздуха не хватает совершенно, ни для вздоха, ни для стона, ни для поцелуя. Но она все равно стонет, урывками вздыхает, целует его, а в глазах уже давно потемнело и Пустой здесь не при чем.

«Я знаю», - хочется ответить, но он не назвал её сумасшедшей, не назвал пустоголовой или дурой, просто позвал по имени. Вот идиоты, честное слова, оба беспросветные идиоты, которые думаю друг о друге в первую очередь, отчего по итогу и получается, что вот так вот и страдают. Хотя, впервые подумали о себе – она не остается, а он не идет за ней. «Как же тебя кроет, придурок», - пролетает в голове, когда Хиори обнимает его лицо руками.

- И я тебя люблю, - «придурок», думается ей, снова и снова припадая к губам, чувствуя металл в его языке. «Хорош тебе уже», - снова она его царапает по груди сильно, почти до крови, чтобы едва только мог косодэ прикрыться в отместку за следы на шее, за этот тяжелый и несчастный взгляд. И ведь и правда, если сегодня не уйдет, то уже и потом не сможет. Это же выйдет им боком, когда поправится эта Хинамори, когда Хиори будет крыть от безделья, когда ей будет скучно. Её мир крутится же вокруг этого вот, патлатого, чтоб его, что сейчас заставляет её стонать и снова давить ногтями ему в плечи, потому что… как этот мир можно оставить здесь? Как вообще посмели её мир так разрушить?

Прижалась, содрогаясь дрожью, снова укусила за плечо, зажмурившись, чтобы почти сразу и поцеловать, будто попросив прощения.
«Я же вернусь, я же обещала», - и вода, что стекает по его шее такая сладкая.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-29 17:54:20)

Ох, как же ведет голову, стоит только Синдзи отпустить её. Хиори едва стоит, прижимается, как и он к стене спиной и чувствует слабость в ногах, как они дрожат. Дышит неглубоко и часто. Просто съехать бы по стене вниз, расслабиться, а то и вовсе вылезти из душа и вернуться на футон, под одеяло. Сладкая мысль, хорошая идея. К чему спешка, Саругаки-сан? Останься. Под гул льющейся сверху воды и сильные бешеные удары сердца эта мысль такая притягательная. Все тело горит, губы горят, пальцы ещё чувствуют, как царапала его. Хиори едва удержалась от того, чтобы не тронуть Синдзи за руку, когда он уходил из душа, ведь не хочет оставаться ни на минуту одна. И все же, не тронула, только проводила взглядом в спину, заметив ранее на его лице ползущую ухмылку. Не зря все это, не зря переступила через собственное стеснение, не зря… ничего не зря.

А дышать-то как? Напомните.

И как уходить, если сердце вот так растаптывает сама себе и ему до кучи? Вот вроде: она сможет приходить сюда, он сможет приходить туда, будут видеться. «Так не в этом же дело», - приходит понимание, - «а в самой разлуке». На протяжении ста лет быть бок о бок друг к другу, все время видеть одни и те же нихрена не надоевшие рожи… и тут вот тебе раз теперь. Когда он сможет прийти? Когда служба в Готэй и сраный старик его отпустят? Когда она сама решится снова переступить сенкаймон, не думая, что помешает ему? Что придет не вовремя.

И все-таки всё у них вовремя. Да, сейчас тяжело, будет ещё тяжелее перед тем, как останется сделать один шаг и за ней закроется сенкаймон, но всё вовремя. Раньше это… это бы их сломало, а то и погубило бы. А так Хирако сражался с противниками полностью уделяя им внимание, как и она сама. Потому что сорвалась бы. Потому что и так, ай, ладно уже. Случилось сейчас, Хиори, не смотря на внутреннюю боль и гнетущую её злость на грёбанное мироздание в итоге счастлива. Счастлива от всего вот этого вот: от боли в мышцах, от ощущений его в себе, от горящей кожи там, где Синдзи прикасался, от всего. Только слёзы сами собой льются. Ох, завязывай.

«Хватит, не могу уже».

Шумно выдохнув, Саругаки быстро приняла душ, выключила воду и подняла промокший юката. Отжала его, как смогла и развесила в душевой, чтобы просохло. Эх, вот беда – шмотки-то свои оставила в комнате. Ладно, тут хотя бы полотенце есть, довольно большое. Так что Хиори хорошенько прошлась им по волосам, себя обтерла, замирая у шрама взглядом. Жуткое зрелище даже в таком полумраке. Мартышка укуталась в полотенце, чего уже стесняться, а? пускай щеки горят, в ногах слабость неимоверная, да и в голове сладковатый туман. Только в груди болит. Ноет.
В комнате Синдзи уже успел одеться, даже чай всучил и поцеловал в хмурый лоб под тихий выдох Хиори. Хмурится, потому что щекотно же.

И пока он начал что-то искать в шкафу, мартышка быстренько скинула полотенце и оделась в своё генсейское. Только варадзи замотала – тапочки-то её потеряли, похоже. Стряхнула немного подсыхающие волосы, глотнула чай и с любопытством на мартышичьей мордашке хотела глянуть Хирако через плечо, что он там ищет? И вот те раз, нашел.

Медиатор в его руке узнаётся не сразу, поиграть на гитаре решил? Нет, ошибается Саругаки-сан, потому что вдруг маленький, темно-синий треугольник оказывается у неё в ладошке. Привычная морщинка между бровями разглаживается, она… не совсем понимает. Синдзи не делал ей подарки, не считая парочки букетов за все эти сто лет, которыми неизменно был отъебучен по щекам. Просто так. Да и не нужны ей подарки, зачем? Шинигами не цепляются за материальное, им это не надо, зачем? Да и Хиори, пускай и девчонка, пускай любит сладости и все сладкое в принципе, она не любит все эти телячьи нежности – вскинула взгляд, замечая торчащие полосы царапин – ей просто не нужны подарки. Да и что ей дарить-то? А тут вот тебе раз.

Подарил медиатор, которым предпочитал играть всегда, не смотря на то, что у него их целая куча. Чашка с недопитым чаем становится на стол.

И сказать бы «чего это ты?», «зачем?», «не нужно было», потому что и правда не нужно. Подобную дорогую вещь она  не потеряет не смотря на то, что всегда теряет мобильные телефоны, ломает их и потому постоянного толком-то и нет, а в памяти наизусть выучен номер Синдзи.

- Спасибо, - непривычно тихо и даже нежно благодарит, сжимая ладошку, - ничего другого и не надо, - честно признается, делая шаг, чтобы обнять его за талию и прижаться вот так вот. Как никогда особо не прижималась, даже если плохо было, даже если накрывало. Всегда как мартышка висла на нем, а сейчас почти как девушка, обхватила ручонками за талию, жмётся. «Хватит мучить и его и себя».

Болит в груди невыносимо и комок этот предательский в горле. Но пока удается подавить все это, потому что пока что они вместе сходят к Роузу, к Кёнсею и Маширо, чтобы мартышка сказала им привычным бойким тоном «я ухожу, пока, спасибо». Как-то так вот, ведь вроде и сказать нечего, но и молча уйти она просто не может. Как же это напоминает то время сто лет назад, когда пришел Урахара в отряд, когда притащил Маюри и весь мир нахер перевернулся на манер Саканадэ. И сейчас тоже. Переворачивается, её вытряхает наружу всем пережитым, всем больным, отрывая, будто крылья у мухи, что рвут дети из любопытства. Сама так делала в Руконгае много-много лет назад.

- Давай сначала к Роузу, - как же не хочется его отпускать, честное слово, такое ощущение, что все вот эти пятьдесят лет с момента их первого поцелуя навалились на Хиори этими вот нежностями, которые хочется испытать. Ну и дура же ты, Саругаки-сан! И все же, расцепляет руки, в ладошке, нагретым треугольничком лежит медиатор, который Хиори убирает во внутренний кармашек своей куртейки – Маширо по наивности предполагала, что это убережет мартышку от потери очередного мобильника. Ха! Липучка плотно прижимается, медиатор никуда не денется.

И занпакто по привычке оказывается за спиной. Ворот куртки поднимает, пытаясь скрыть все следы этой ночи, волосы распущены – дурацкие шнурки все равно не держат, а волосами заодно прикроет шею, для надежности. Неглубокий нервный вдох.
- Идём?

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-30 13:58:14)

I want to be in another place
I hate when you say you don't understand
(You'll see it's not meant to be)
I want to be in the energy, not with the enemy
A place for my head
© Linkin Park

---

И сладко и гадко. Им жить надо, а не хернёй страдать. Хиори не смогла сдержать тёплой улыбки, когда Синдзи тронул её за руку, выходя из комнаты вперёд спиной. Он и сам при этом выглядел счастливым, пусть в глазах и притаилась печаль. Но это было настолько новым, что захотелось его таким вот запомнить. Протягивающим руку, позади него лениво светит восходящее зимнее солнце, и этот взгляд. Не видела она ещё его таким. Сама, наверное, тоже улыбается слишком мягко, пускай и клычок торчит, брови привычно сведены, в глазах колючки. Еле удалось подавить желание сделать шаг пошире и просто кинуться его обнимать, падая спиной на пожухлую траву за гравийной тропинкой.

Ветер привычно холодит тело, волосы быстрее высыхают и нет, не холодно. Свежо. Хорошо. Дышать легче. Вот так в открытую мимо шинигами прыгать в шунпо, игнорировать их, пытаться подавить желание взяться за меч. И тут… Вдруг поняла. Поняла, почему остальные и Хирако в их числе согласились вернуться. О, нет, они не приползли на пузе, как могло бы показаться в самом начале, они пришли сюда победителями. Сто лет изгнания, сто лет беготни и гляди-ка, как Роуз стоит на террасе над всеми ними? Над теми, кто, несомненно, не помнит, не слышал, а те что помнили и охотились, зубами, поди, скрипят.

Беглый взгляд на Хирако. «Чувствуешь, да?», - дергает уголком губ. В последний раз она так прыгала по крышам ровно перед тем, как их не стало. Ровно перед тем, как Кёнсей чуть не прибил мелкую мартышку, да больно юркая оказалась.

Саругаки ещё раз глянула мельком на Синдзи, прежде чем оказаться рядом с Ооторибаши, едва заметно ухмыльнулась. Потому что нашла ответ на вопрос “почему вы все согласились”. О, да, она сюда вернётся, скорее всего, пройдёт несколько генсейских лет, но что это такое, для шинигами? И будет также, с шевроном на плече и плевать, в каком Отряде!

-Так ведь не лето, придурок! - как обычно бросает Синдзи с желанием подпнуть его под зад, но тут Роуз привлекает к себе внимание. Морда кислая, как обычно, но именно “обычно “ и радует. Прощание вышло тихим и коротким, не то что в девятом Отряде. Маширо вопила, Кёнсей рявкал, пытаясь хоть слово сказать, а та чуть не задушила Хиори в своих объятьях, оставляя пару мокрых пятен на плече и при этом тут же спрашивая, почему Саругаки не останется. Да потому-то и не останется, что никто она здесь.  как же они все ненавидят её костюм - не укрылось, не утаилось. на каждом, даже на лице Маширо мелькнуло что-то темное, что-то непримиримое. Ох, да выкинет она его, сожжет. Как же приятно все-таки было увидеть эти три рожи знакомые. И вот хорошо, вроде бы, но очень тяжело. В груди, будто рана зияет. Кто-то по ошибке, будто червоточину вырвал сердце из-под рёбер. Болит. Очень-очень болит. Стягивает нутро леской, царапает. Кровоточит оно там всё, свисая кусками плоти, выгорает, как от атомной бомбы. Уж они-то знают, какого это.

Как же всего этого будет не хватать, думается Хиори. Как же без вот этого вот всего? Без воплей Маширо, без ругани Кёнсея, без тарабарщины по корешкам книг Роуза? Без Синдзи? Приходится аж до боли укусить себя за губу, сжать посильнее кулак, когда Хирако отпускает постовых и под их мимолетные взгляды встать чуть впереди Хирако-тайчо. Арка сенкаймона кажется громадной и пустой. Как плаха Соукьёку в памяти.

«Не хочу», - думается, ощущая спиной нерешительность Синдзи.

Хиори будто слышит это его «эй» и оборачивается. В глазах все те же колючки, все те же невысказанные слова, которые и у него ведь крутятся в голове – «не уходи». В генсее отношения у людей нередко заканчивались из-за расстояния, но они не люди ведь, пускай и генсейского в них так много. И их идиотские отношения намного сильнее. Пресловутое слово «любовь» это для людей. А они – вайзарды, они Хиори и Синдзи, которые сотню лет вместе и ещё невесть сколько знакомы. Они – это они. Неповторимые.

По телу проскакивает дрожь от того, как неожиданно явственно вспоминаются объятья Маширо с её рёвом, как Роуз коснулся плеча, мол, «держись там» и как Кёнсей по итогу не смог ничего сказать, потому что Куна на нем повисла, и начала ему выть в ухо, что она-то его никогда не оставит. Кивнул только. Но этого более, чем достаточно.

И это все наваливается на яркую память о том, как было в генсее иногда, когда были «хорошие» дни. Когда сидя в очередной квартире или брошенном доме они могли даже посмеяться над чем-то. Как их большая семья столько пережила, и выжили, все они выжили.

«Не отпускай», - почти кричит она мысленно, очень медленно подтягивая дрожащие руки к лицу.

«ВЫПУСТИ МЕНЯ».

Рвет, раздирает внутри, больно и нестерпимо. Падает куда-то вся требуха и снова холодно. Холодно внутри. Зима здесь совсем не при чем. Кто бы только мог подумать, что Пустой так ненавидит эти непонятные эмоции. Кубикири Орочи от такой боли всегда прятался, предпочитая питаться злостью. А Пустой, как Саругаки – понятия не имеет, что ему делать с этим всем, что скребет так больно. И она не понимает, потому что знает только две эмоции – ненависть, лютую и беспощадную и привязанность. И вот привязанность эту её верную сейчас тянут, растягивают на два мира. Не порвется, нет, растянется, но какой болью, мать их.

Бесит это.

Бесит непонимание, бесит бессилие, бесит все это дерьмо, которым в итоге вылился итог зимней войны.

Правый глаз почернел почти мгновенно, радужка загорелась ярко-жёлтым. Но глаза зажмурены, а руками, основаниями ладоней давит на прикрытые веки до боли, низко опустив голову, так, что позвонки над вздыбленным воротом легко увидеть. Хиори всегда так делала ,если крыло среди людей, среди толпы, ведь им нельзя видеть её черные глаза, иначе... Худо будет. И жмет сильнее, будто глазные яблоки вывалиться собираются.  Нихера, блять. Сидишь там, внутри! И все же, прикосновение холодных рук пустого ощущается на плечах безошибочно, когда она пытается в прямом смысле сигануть через голову Саругаки. Не хочешь это терпеть, да? А кто ж хочет?

Выцарапать глаза, чтобы не темнели.

Темнота реацу не выходит наружу.

Нихера…

- Вот дерьмо, - шипит себе под нос, пытаясь унять эту тварь, что взбесилась.

Дышать больно, глазам больно, вся она - сплошная боль, оголённый нерв, воспаленная рана. Невыносимо.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-30 23:09:52)

It's like I'm paranoid lookin' over my back,
It's like a whirlwind inside of my head
It's like I can't stop what I'm hearing within
It's like the face inside is right beneath my skin
© Linkin Park

---

Привычно сопротивляется как может, не хочет доставить неприятности вайзардам, все тем, кто остался здесь. И уж тем более Синдзи. А потому Хиори прикладывает как можно больше усилий, чтобы скрыть реацу, чтобы подавить эту тварь, что так и лезет, что от бессилия готова выть. Саругаки не понимает, как ей справиться со всем вот этим ,что душу так тянет. Да и есть ли вообще хоть какой-то способ? Есть ли малейший шанс притупить эту боль? Избавиться от неё? Обернуть как-то иначе как Саругаки делала со злостью, ведь чем она злее, тем сильнее маска. Но сейчас она не столько злится, сколько боится. Боится остаться одна, без него вот, без того, вокруг которого мир её всегда крутился, кто был ей воздухом, как бы сахарно это не звучало. А от правды не убежать. Что бы было, если бы она сгинула с вайзардами без него? Если бы он остался здесь, если бы не успел прийти на помощь или что-то бы остановило его? Что если бы он сгинул без неё?

Хиори опускает руки, когда чувствует рядом отклик темной реацу, слышимой только ей, смотрит на него, уже почерневшими полностью глазами. Зачем? У самого-то с контролем все нормально, он не она – не бешеная мартышка, которая себя в руках не может удержать даже перед лицом сильного врага. Бешеная – как она ревела, ударяя его Кубикири Орочи там в Руконгае, как она орала, под Хиросимой после взрыва отчаянно пытаясь убрать с пути единственную помеху. «Да нихера», - упрямо думается, под тяжесть ладони Синдзи, встречаясь взглядом с его маской, - «не помеха – якорь». Единственный якорь в этом мире, во всех трёх, что держит эту полоумную. Она срывается, но поводок-то длинный, а кончик его вот в руках в этого с маской фараона с того самого дня, как гулко произнесла ему своё имя в лазарете.

Маска формируется быстро и уверенно. Дыхание клокочущее, будто в глотке кусок плоти болтается словно флаг какой на ветру. «Не боись, да?» что ж ты сам-то творишь, балбес? Зачем? Но ответ настолько очевиден, что глупо как-то даже. И его кроет, но не так, он просто… Синдзи. Как много в этом имени оказывается, а.

«Не навсегда же прощаемся» , - слабое утешение. Потому что видеть его не будет, чувствовать его не будет. Потому что между ними свод грёбанных правил и проход, в который не скользнуть ему незаметно, а Хиори придет сюда только после того, как он с отрядом разберется. После того, как все эти ублюдки в шикахушо перестанут на него смотреть со страхом, настороженностью и смятением. А там глядишь и местечко для неё найдется. Но появится ли в конечном итоге место, которое Хиори сможет назвать домом? Призрачно, почти неверяще это слово звучало как-то давно в бомбоубежище, да и то лишь потому, что спрашивать «все ли на квартире» как-то странно.

Уж не гость ли она в этом мире, а?

Нарушение окружающего её ореало темной реацу ощущается чутко, Саругаки чуть вскидывает голову, в прорезях маски отчетливо виден взгляд её черных глаз. Как будто бы уставший, просящий о чем-то. «Не дай мне уйти» - «отпусти». Как же так вышло, что они умудрились сойтись в этом мире, став лучшими друзьями, что сгинули в генсей, став кем-то большим друг для друга, а в итоге не прижились. И дело не в гребанном девчачьем «дело не в тебе, а во мне», а в том, что впервые подумали о собственных желаниях. Он здесь, его место здесь, это абсолютно неоспоримо, но не её.

На плечи будто вся тяжесть мира упала, когда Сидзи обнимает её, когда кость его маски с гулким стуком задевать об её, мертвым оскалом застывшую на век. Руки будто онемевшие, цепляются за шелк шикахушо крепко, сминая к меносам, до боли, до белых костяшек. «Исчезни, сука», - маска сходит, ломаясь. Не хочет Пустой уходить, хочет зареветь в это унылое небо и просто выплеснуть свою реацу. Кажется, придется попросить Лава и Хачи о помощи с этим. Не откажут – поймут. Хорошо ведь мартышку знают.

- Я очень-очень тебя люблю, - шепчет чуть дрожащим голосом, а по щеке чиркает предательски горячим и мокрым ровно перед тем, как Хиори, пускай ещё с черными глазами, но без маски касается будто бы нерешительно своими губами его. Будто впервые.  «Мы же справимся, меносами их драть всех, справимся всем назло», - хмурится, чувствуя обжигающее дыхание, тепло его тела, но будто никак не может согреться и жмется худеньким телом. «Скажи мне, что мы справимся, что я скоро вернусь, как и обещала, что мы будем видеться».

Просто, скажи это.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-12-01 22:45:27)

В этом мире нет ничего важнее и ценнее чем он. Нет никого, кто мог бы заглянуть в саму душу Хиори и увидеть там что-то такое, что заставило бы человека остаться. Кто знает, если бы они тогда не влипли в Руконгае и ему не пришлось бы применить шикай, стали бы они тогда друзьями? Хотя, сложно назвать бегающую за старшекурсником мартышку другом, если он от неё пытался отделаться, да вот не вышло. То и дело утягивала его в неприятности. А там как-то и само собой произошло, что сами стали видеться чуть ли не каждый день, что она его пинала, а он неизменно огрызался и тянул за щеки.

Какие же горячие у него губы, солоноватые от слез, которые не удалось сдержать. И сладковатые, наверное, от утреннего чая. Темнота с глаз совсем отступила, это видно по тому, что волосы Синдзи снова стали яркими, а глаза чуть светлее её. Вот же, его чернота тоже исчезла. И он прижимает её к себе, когда понимает, что она плачет немного.

-Прости, само как-то, - буркнула, ему в грудь, поджимая губы, цепляясь. И вот это вот их «смотри на меня» вызывает облегченную улыбку, когда Хиори глядит ему в глаза. Слёзы бы утереть, да нет сил оторвать руки от его грёбанного шикахушо. И вот смотрит она на него с такой потерянной улыбкой на его лице, а боль всю будто бы чем-то вязким поливает, чем-то теплым и сладким.  Судорожный вдох,  щекой прижимается к груди, замечая царапины, но на этот раз не испытывает стеснения и смущения, просто пытается не разреветься уже совсем. Её трясет немного, не как в позавчерашнюю ночь, но и не так, как на пляже Симоносеки, что-то между этими двумя происшествиями.

А не читают ли они мысли друг друга?

Хиори кивает, чуть отстраняясь, поднимая влажный взгляд на Синдзи, смотря на него с надеждой. «Перебесишься», почему это забавляет так, будто речь идет о по-настоящему диковатой мартышке? Да будто она другая – такая и есть вот. Диковатая.

- Вернусь к тебе, - кивает, чувствуя некоторое облегчение, но продолжая смотреть на него, - я же обещала.

Только вот времени наверняка понадобится больше. Можно подумать за один месяц он сможет окончательно утвердиться в отряде. Сколько же их всего ждет, не передать словами. И Хиори и Хирако, и весь Готэй. Вайзардов. Но так не хочется об этом думать, нахер, нахер всё и всех, сейчас её мир сконцентрировался вот в этом вот патлатом, которого чаще плешивым называла. И будет называть!Ну же, Хиори, не на смертном одре же. Никто не умирает, просто ненадолго расходитесь, без возможности пожалеть обо всем содеянном. Нет уж, никакой жалости – повторила бы все то же самое и сейчас, если промедлит ещё хоть немного, то останется.

Снова судорожный вздох, тихое согласное мычание и кивок головы. Да какой там, вся херня только с ним творилась и совершалась, да и что там в генсее-то сотворить можно? Когда рядом будут только вечно виноватый на вид Хачиген и Лав. О каких шалостях может идти речь? Она ж только с ним живет. Им.

Поцелуев мало, их ночью было мало, их утром – мало, а сейчас так и ещё меньше. Кое-как наконец-то удалось разжать пальцы, чтобы коснуться его щек, чтобы ощутить тепло, почти жар. Чтобы просто коснуться. Саругаки задыхается почти, цепляя клычком по его губе, желая снова прижаться. Будучи в одном шаге от того, чтобы в итоге остаться. И лишь когда его руки сползают с плеч, Хиори в этом видит единственный шанс прекратить уже эту пытку их обоих.
- Я приду, - шепчет ему почти едва слышно, «я вернусь сюда, когда появится место и кто знает, может быть по итогу оно станет для меня домом, если ты будешь рядом».

Ласково стирает следы своих слёз с его щёк, улыбается, пускай губы и дрожат, но все равно улыбается, чтобы в памяти остаться хотя бы с улыбкой, а не зарёванной мартышкой, только слёзы сами по себе стекают по конопатым щечкам. Саругаки заводит ногу назад, в сторону сенкаймона, дыхание сбивается, когда она глядит на него, почти весело, ещё раз коснулась его губ своими, чуть отстранилась, проводя по его руками, миниатюрными пальцами сжимая его большие ладони.

- Тебе ж ещё жениться на мне придётся, - легкий смешок заглушает, подавляет рвущееся наружу, стоит только Хиори сказать это и отпустить его руки, виновато смотря в теплые, цвета карамели глаза. Хватит растягивать эту пытку, хватит уже мучить и его и себя, хватит рвать душу на части. Нет больше сил тянуть-растягивать, а потому, ещё раз улыбнувшись Синдзи, Хиори вскинула руку, щелкнула его слегка по носу.

- Не налажай тут, ладно? – она резко развернулась, сверкнув снова навернувшимися слезами, и рванула в шунпо во врата сенкаймона, так безразлично горящих холодным светом. Пришлось ладошку прижать в губам, нечего, ками-сама, нечего тут! Но как же больно, как же раздирает, ну, почему все должно быть именно так?

«Пустая голова».