Хуже громкого голоса утром, когда уснула поздно может быть только бомбардировка в тех же условиях. Как-то вот так сложилось невольно, что почти весь жизненный опыт в своей жизни Саругаки теперь сравнивает именно с войной. До сих пор. И вот этот вот голосина и стук сейчас били по едва просыпающейся голове мартышки. Та только фыркнула недовольно, сползая под одеяло, которое сначала пыталась нащупать, а в итоге на неё его набросили. И даже такой сонный разум прекрасно помнит всё то, что было ночью. И этот ещё горланит. Дайте поспать!

- Отстань, ирод, - из-под одеяла приглушенно, вставать зачем-либо не хочется вот совсем. Поспать бы ещё часиков вот так десять. Так нет же ж, Синдзи шуршит там чем-то топает, как слон и совсем не дает никакой возможности поспать. Раздражает же зараза.

Она терпела, честно терпела и пыталась уснуть обратно, особенно наплевав, если в отсутствие Синдзи сюда кто-то может заглянуть. Ну, там убраться или ещё что – совсем уже не припоминает убирался ли кто в комнатах капитанов, пока те отсутствовали. Придавила бы реацу, напугала бы как следует, да выпнула бы, варадзи погоняя. Так нет же, этот дылда топает так, что насупившаяся и совсем не проснувшаяся мартышка садится – морщится заметно, тихонько присаживаясь поудобнее – моргнуть так, чтобы согнать песок с глаз под ощущение чуть прохладных пальцев на подбородке.

Недовольное сопение вместо любого ответа, а после – тощая нога выглядывает из-под кокона из одеяла и пихает Синдзи в бедро, выше не достать, разве что в лицо пнуть.

«А морда-то довольная, а», - «ещё б, перепало за сотенку лет-то наконец!»
- Иди отсюда, смерд окаянный, я спать хочу, - скуксив совершенно недовольную моську, Хиори набрасывает одеяло на голову и падает обратно на футон, - уйду скоро, - буркнула только, чтоб он не переживал на сей счет, а то ещё налажает на своём назначении.

На самом деле чуть не уснула опять, тело было расслаблено после вчерашнего, шевелиться не хотелось вот от слова «совсем», но надо. Ох, грёбаные обязанности, отвыкла уже от них. Синдзи ушел минут пятнадцать назад, шумно вздыхает и садится на футоне, снова морщится, позабыв о том, как тянет внизу живота и вообще - больно.

- Эволюция где-то оступилась, - бурчит себе под нос, когда натягивает на себя все шмотки и скептично смотрит на футок и смятое одеяло, улыбка как-то сама собой тянется, - в горничные не нанималась.

По старой памяти завязала варадзи, прислушалась к окружению и прежде чем выскочить наружу снова скрывает своё присутствие. Вот казалось бы, день только начинается, шинигами кое-какие начинают сновать, а эта пигалица скачет по небу, оставаясь незаметной. Лицо сонное, на щеке отпечаток подушки и пятерни Синдзи – хорошо так пролежала на его руке. Зевает, с проступающими слезами в уголках глаз.

Как-то внезапно само ощущение того, кто-то сцепил в объятья кольцами вдруг заставляет Хиори споткнуться прямо там, в небе, теряя концентрацию и так слабой реацу. Кубикири Орочи во все свои длиннющие зубы скалится довольной миной, что от светящихся глаз остаются лишь узкие щелочки. «Отвали, блин», - но тот шипит довольно, пока Саругаки ловко уже скачет к саду в четвертом отряде.

- Уф, - устало выдыхает она, стирая проступивший пот с лица.

- Саругаки-сан! – снова та девчонка с барашками, - вам нельзя так много гулять.

«Чё?», - Хиори как-то мельком смотрит, а до госпиталя как бы идти тут прилично, спустилась  она в дальний угол сада, понемногу отпуская свою маскировку реацу. Вот девчонка-то её и заметила.

- А, нормально-нормально, - спешно сказала она, - я давно гуляю, понемногу.

Вроде… прокатило. С девчонкой Саругаки вернулась в палату и даже успела на больничный завтрак попасть, чтобы после него выпить лекарство, кое-как принять душ. А вот в юката уже не стала заворачиваться, пришлось довольствоваться своими же генсейскими шмотками, потому что как-то неловко сейчас было оставаться в юката, когда низ живота болит и чтобы сесть нормально, ногу приходилось под себя подгибать.

Вот и палата, всё та же, раздражающая своим постоянством и пустотой. Сколько они таких домов пустых успели поменять?

Хиори валится на кровать, отворачивается на бок, касаясь своих губ кончиками пальцев и улыбаясь самой себе и прищурившемуся в её сторону Змею. «Скорей бы вечер»…

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-14 06:55:22)

Кажется, что уставать стала не так сильно, стоило только дыханию выровняться после прогулки над Сейретей. Привычная генсейская одежда дарит обманчивое ощущение того, что все по-старому. Что они нашли очередное место для проживания, что все по своим делам где-то в Каракуре, живут, оглядываясь в поисках черного шикахушо где-то рядом. И чувство это и приятное и нет.

Для всех прошло две недели со времени войны с Айзеном, а для мартышки лишь два дня. И вот само понимание того, что она выпала из реальности и времени и того, сколько всего тут успело произойти сбивает с толку. Например, Синдзи, Роуз и Кёнсей теперь вновь капитаны. Наверное прямо сейчас идет эта самая церемония назначения. Как будто ещё недавно Урахара вступал в должность капитана её отряда. Ох, а ведь столько времени прошло.

И ведь не подкачал Киске-то, не подвел. Наплевал на все и ринулся за ней и остальными. Говаривал этот усатый, капитан кидо отряда, что хитрец Киске прочуял неладное и когда старикан запретил тому идти на выручку Хиори, решил ослушаться. «Так вот ты, старый хрыч, как поступаешь с теми, кто перечит?». Какой толк в таком командире, что легко раскидывается капитанами, лейтенантами и просто рядовыми шинигами?

То ли дело Синдзи, да и любой из них – вайзардов – будучи капитанами они оставались не просто головой отряда, но и теми, кто старался сберечь жизнь подчиненных. «Ох, старик, не дай ками-сама тебе опять так налажать». Попытается прибить же. Само собой, помрет без вариантов, но зуб на Ямамото у Саругаки побольше и поострее торчащего клыка.

И вот что угнетает сейчас больше – тишина. Там в коридорах снуют шинигами Четвертого Отряда, переговариваются и даже обсуждают сегодняшнее назначение, а Хиори впервые осознает себя за последнюю сотню, а то и все две – в одиночестве. Хачи и Лав в генсэе, остальные здесь, в Готэе. Но и это самое «здесь» слишком размыто.

В этом грёбанном одиночестве острее чувствуется тяжесть внизу живота, пресная больничная еда, громче шум за фусума и холоднее зима.  Все – иначе. И это гнетущее чувство нахлёстывается на смущающие воспоминания о прошлой ночи. Заставляют уплыть уставший и не выспавшийся разум в бархатную темноту. Сама сказала, что вернется, но сама же и понимает, насколько это обещание было сумбурным и глупым. Сколько лет пройдет?

- Ненавижу шинигами, - негромко произносит Саругаки во сне. И вот как вот оставить его? Там в коридоре что-то сказали про девчонку, что будет у него лейтенантом, а Хиори бесится. Даже сквозь сон слышит все это и бесится. За то, что девчонка, за то, что бывшая подчинённая Айзена и плевать, что тот подставил её под удар! Медсестры много болтают.

И боль ярче и одиночество темнее.

Как быть-то теперь?

Хиори повернулась на живот, равнодушно смотря на снующие туда-сюда тени на фусума, поморщилась вот уже в который раз – серьезно, почему так больно даже после смерти-то в Генсее? – и свесила руку к полу, согнутыми пальцами чувства ранее сброшенные варадзи. Перемены уже происходят и это бесит. Деться от них некуда. Как вот быть? Хиори не хочет перемен и не хочет даже думать о прощении всех этих ши-ни-га-ми. И вот нет, чтобы думать только о том, что произошло ночью, что сразу вызывает приятное чувство внизу живота, заглушающее боль, она думает о том, что наступит вот-вот. Что повода быть… другой Хиори не будет, потому что этот самый повод будет здесь. В Готэе, облаченный в хаори с кандзи «пять» на спине.

От упоминании в мыслях Синдзи Саругаки почувствовала призрачное горячее дыхание на свих губах и тут же громкий голос Хирако. Он вырвал её из дремоты, куда она незаметно провалилась. Произошло все слишком быстро: свисающая рука подхватывает варадзи, она замахивается, приподнимаясь на кровати –мать твою, как больно! – и с силой бросила в Синдзи эту грёбанную обувь.

- Синдзи, бля! – а лицо сонное, Хиори легла обратно на больничную койку, - куда ты меня тащить собрался? – и тут взгляд цепляется за белую ткань на его плече, - о, поздравляю, тай-чо-о.

И лицо расплывается в довольной ухмылке.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-15 16:49:54)

Поймал зараза.

Хиори даже цыкнула недовольно, но одобрительно – не оставил варадзи в коридоре.

Конечно дрыхла, непривычно много и крепко спит после своего пробуждения, да и сама себе поблажек не дает, не упрощает задачу. Потому что раньше не было никогда возможности нормально залечить раны, отлежаться. Всегда надо было двигаться, идти вперед, дальше, от рыскающих неподалеку ищеек. Хотя, со временем и их стало меньше, но привычка вот осталась. А сейчас будто бы организм восполняет все, то и дело забирая мартышку в темноту, давая шанс телу восстановиться. И рана была не пустяковая.

На слова Синдзи фыркнула.

- Ага, по Сейретей скакала в шунпо, - бросила так непринужденно, косо поглядывая на довольную рожу Хирако. И… смущается. Потому что в ночи все было как-то естественно, правильно, что ли, а сейчас с одной только мыслью о том, что он наверняка же думает о том, что было… Ох, бочку льда, пожалуйста, мартышка туда сядет, чтобы унять этот жар грёбанный. И этот ещё так смотрит, от насупленной мордашки не скрылось мелькнувшее недовольство на ё костюм. Прекрасно понимает, что любые намеки даже на её ранение – табу. Но что поделать, после вчерашней ночи как-то в юката было и странно и… в общем, так лучше. Не привыкла она.

- О, как, - и выгнула бровь на такое вот приглашение. Как бы дался ей чужой отряд, даже если это и Синдзи, ей-то какая разница, где киснуть от скуки и самокопания? А с другой стороны понимает, что тут уже каждая минута дорога вместе. Даже если в грёбанном отряде, где все фонит Айзеном. Немного недовольная, что на самом деле напускное больше, пристально смотрела в глаза почти такого же цвета, что и её собственные. Вздохнула громко, вставать собралась, убирая руки из-под головы, но Хирако уже своё надумал что-то, приближаясь. Хиори и спросить ничего не успела, вжимаясь в кровать, будто от  Синдзи тянуло таким жаром, что обжечься было страшно. И вот тебе раз, нежиться решил. Навис над ней камнем, закрывая свисающим сбоку хаори, а она-то возьми да и улыбнись на такое, с каким-то неприкрытым наслаждением отвечая на поцелуй. Пускай и хмурится привычно. Отпускает надуманное дерьмо, живой делает. Как будто окутывает её своей реацу и тепло становится. Черт возьми, а всегда думала, что все одно – холод или тепло, но ведь лезла к нему. Всегда лезла, съёжившись в комочек, пускай и к спине его такой же тощей, но к нему. Потому что тепло.

-Ну, - пихнула чуть свободной рукой, по-прежнему оставаясь колючкой. А то ещё зайдет кто, а Саругаки и без того краснеет. И опять этот вопрос, с запоздалым чувством крепко сцепившихся пальцев. Соврет – он узнает, а скажет правду – испортит настроение. Вот же как светится, чуть ли не искры горят в глазах, бесенята скачут. Непривычно так. Близко и глубоко вот так смотреть в глаза. Хиори будто зверек, всегда смотрела в глаза всем, кто встречался у неё на пути, чтобы предугадать действия людей. И глаза же не врут, не умеют. И Хиори выдыхает, смущенно отводя взгляд чуть в сторону, чувствуя, как по щеке ласково коснулись упавшие волосы Синдзи.

- Никак, - отвечает она, не желая вдаваться в подробности. А толку? Если он начнет её уговаривать остаться, то до добра это не доведет. Хиори вообще ни на что и никогда не надо было уговаривать, только Синдзи что-то скажет – а она и подскочит. Надо, так надо, не вопрос же.

«Не хочу туда», - упрямо думается, но речь не об отряде Хирако-тайчо, а о Генсэе. Не хочется туда, ведь там осталась лишь половина семьи. Ох, знала же, знала, что как только Хирако примет решение, то они все разойдутся, кто куда. Беда, на самом-то деле.

- И чего я там делать буду? – спрашивает, упрямо глядя в стену, - пугать твоих подчинённых? – почему-то эта идея вызвала улыбку, такую не самую добрую, которая определенно понравилась Пустому. Все равно же их боятся, за этих вот осклабистых ублюдков цвета мертвецов.

И вот черт дернул – повернуть голову и чуть цапнуть Хирако за кончик носа.

Ну, и как же вот?..

Вопрос остаётся до конца не заданным, когда Хиори без улыбки смотрит в глаза Синдзи, когда внизу живота тянет не болью, а желанием и видит в нем совершенно тоже самое. И раньше видела, что уж тут, но как-то вот не подпускала. А теперь не удержалась и как же вот теперь уходить? Так сладко вот, горячо. И может быть и сейчас бы ещё раз пришлось бы его пихнуть – взгляд-то вон какой мутный, как у мартовского кота – но порывистое желание укусить за кончик носа усмирило обоих.

Губы расплылись в крайне довольной ухмылке. Саругаки и удивиться не успела его ответу такому, как Синдзи уже подхватил её, как игрушку и уложил на себя. Она только и успела плечами немного повести - щекотно же! Ну, ширма-то может и задвинута, однако Хиори это краснеть не мешает! Непривычно всё это, вот так лежать на нем, смотреть в глаза, что слишком близко. И снова вот там внизу живота так тянет, что едва удается подавить желание поёрзать немного. Чтоб и это задавить в зародыше.

“И о чем же ты думаешь? “, хочется спросить, но она молчит, тихонько поглаживая кончиками пальцев по слегка колючей скуле. И взгляд уже не отводит, пускай щеки и тронул румянец. Интересно, а знает ли Хирако, что ей нравится его не грубая щетина? Или что каждое гребанное прикосновение к себе, даже те, за которые он публично получал, обычно оставались на коже призраками ещё надолго? Да уж откуда ему знать.

Перезвон крыльев адской бабочки шандарахнул по затылку будто дубиной, Хиори в миг напрягаясь, струной. А оно вот оно что, сообщение для Хирако-тайчо. Мартышка скатилась на кровать, подперла голову рукой, явно чувствуя горечь. И ради этого он вот всего он снова сюда вернулся? Не простил, не забыл, но вернулся. Обидно становится и взгляд как-то сам собой мрачнеет. Саругаки молча наблюдала за Синдзи, как он сам сполз на пол, как запрокинул голову.

-Чего добивался, на то и нарвался, - без упрёка, как могло бы показаться со стороны сказано, с какой-то иронией скорее. В ответ на прикосновение к руке мартышка чуть коснулась макушки Хирако. И такое брошенное его “до вечера” получает в ответ не самый радостный взгляд. Нет, серьёзно, надо уходить. Потому что дальше - хуже. Потому что дальше уходить будет совсем тяжело, а оставаться и убивать себя окружающим недоверием Хиори попросту не может. Сорвётся так рано или поздно. Под пристальным взглядом старика не хочется очернять вайзардов.

Захотелось к меносам прокляты разложить всю комнату. Погромче метнуть металлический поднос в стену, все здесь переломать. Такое привычное желание для мартышки, но до чего же острое, а. Как не поддаться?

---

После ухода Синдзи Хиори с громким “эй, ты, шкет” поймала какого-то мальчишку и выудила у него ответ на вопрос о том, где находится её занпакто. Ох, как же перекосоёбило это вот его “в-в хра-анилище-е”.

” Хирако, бля, мог бы и забрать! “

Лучше б занпакто у него был. К счастью, раз она пришла в себя то меч ей немедленно вернули. Под ладонью призрачное ощущение сухого и гладкого чешуйчатого тела вызвало аж дрожь во всей руке. Наконец-то, мать их. Взгляд зацепился за ножны, лак так блестит,  что без ошибки отражает даже самую крошечную ресничку. Кто-то раскошелился, надо же.

Как только солнце стало садиться, Саругаки перекинула занпакто по привычке за спину, приятно-то как; сиганула в окно, уже также по привычке скрываясь ото всех. Этим вечером они не будут с кислыми минами сидеть и нежности эти попридержать придётся. Саругаки собралась отметить с Хирако его назначение, но… А вот тут уже никаких “но”. В ход пошли привычные ей трущобные умения, за которые в генсее не раз и не два остальные вайзарды нередко корчили недовольные рожи. Кухни в отрядах везде примерно в одном месте, продуктовые склады никто не охранял за ненадобностью, вот Саругаки и собралась этим воспользоваться. Залезть в пару кухонь, чтобы стащить какую-то настойку и чью-то заначку генсейского алкоголя, закуску, фрукты и даже ужин, что она удобно расфосовала в две коробочки. Весь этот узелок, который был чуть шире щуплой девчонки удобно уместился за спиной.

Было уже темно, когда Хиори лёгкой поступью спрыгивала с крыши на крышу - а смотри-ка, не болит почти уже - браков отряда. Синдзи ощущается в своём кабинете, оно и к лучшему. Хиори свесилась с крыши, кулаком постучала в перегородку фусума со стороны террасы. Сначала два раза, затем пауза и ещё три. Это их генсейский сигнал.

Духовное чувство не цепляет присутствие кого-то ещё, так что девчонка спрыгнула на деревянный пол, поставила аккуратно позвякивающий узел и широко улыбнулась высунувшейся роже Синдзи.

-Завязывай с работой, время праздновать.

И пусть только они, зато вдоволь будет празднование.

Гляди-ка, не ошиблась.Впрочем, тут нет ничего удивительного, находить любого из вайзардов может каждый из них – за сотню лет свыклись, срослись. Такая разношерстная компания, а крепче любой генсейской – да что там, и не только ведь – семьи. И Синдзи как и прежде то ли обалдел от количества натыренного, то ли в восхищении. Вообще, он редко когда мог бы сухо отрегировать на такое, мог закатить глаза, если Хиори стащила что-то ненужное, мог чуточку пожурить, если стащила что-то по-настоящему дорогое и сулящее неприятностями, но чаще вот ухмылялся, демонстрируя все те же крупные зубы. А ей только в радость, что ли.

Привычку воровать искоренить до конца так и не получилось. Хиори постоянно подворовывала, в основном лишь тем, что плохо лежало, а что нет – тащила с двойной осторожностью. Ну и как правило объектом воровства была еда или мелочи всякие, которые потом можно было продать. Полезный навык, ведь так Саругаки могла наравне с Кёнсеем, Хирако и остальными пополнять их общий кошелёк. Жить на их шее ей, может быть было бы и проще и удобно: есть немного, особых интересов на которые надо было бы тратить деньги не испытывала, но не могла она так. Привыкла. И так девчонка-заморыш с обтянутыми кожей ребрами то и дело шептала на очередное яблоко с краю у лавки «тащи».

- А то, - хмыкает почти гордо, мельком бросая взгляд туда же, к проходу – слышала, как часовые ходили недавно, а затем маленькой мартышкой шмыгнула в кабинет. Бумаги здесь стопками стояли, такое чувство, что Синдзи или кредиты оформляет шинигами или разгребает чью-то родословную. Нервно хохотнул на такие глупые мысли, она оборачивается к Хирако, что указал, куда идти.

«А уж как тут Айзеном-то смердит, в век не выветрится», - думается голосом Пустого, что сладко представляет как тут все снести можно. Ощущение призрачное на самом-то деле, ни кем тут не смердит, просто.. Айзен сам по себе здесь будто бы витает. В головах подчинённых, в том рабочем кабинете, на устах юнцов и старожилов, да даже в кандзи «пять» на спине Синдзи. Ох и разгребать же тому придется, строить-выстраивать отряд заново. И в такой момент она его оставляет. «Ну, там же ж лейтенант есть», - «нахер иди, эту девчонку за космы посадить рядом с Айзеном». И под такие мысли в неё врезается Хирако, так что если б руку на плечо не положил бы, задумавшаяся мартышка ткнулась бы конопатым носом прямо в пол.

На возмущенный взгляд он ответил только кивком головы. Вот же… лысина бродячая. Ладно, послушно прошла в указанное место и пока новоиспеченный тайчо-о разгребал все добро, Хиори скинула варадзи – до чего же неудобная обувь, от неё все лодыжки теперь чешутся – перетянула с непривычки.

- Ещё как празднуем, -на вопрос его Хиори даже задумалась по-настоящему, палочками касаясь нижней губы и смотря куда-то в потолок, ноги удобно сложила по-турецки, потому что иначе немели пальцы ног и потом хоть на руках ходи, - думаю, только с тебя. Ты ж капитан, все дела, а я тут так, - махнула палочками перед лицом, мол, «так, проездом, не важна», - да и вообще я туда не вернусь, - опустив взгляд в отместку положила и Синдзи всякой закуски, такое они стали в Генсее есть сравнительно недавно, а то всё война, да война. Да и то, не так чтобы и прям «такое». Но Маширо стала готовить реже.

- Я уже поправилась по сути-то, - пожала плечами, сверху положив креветку на завершение натюрморта в тарелке тайчо-о, - духовная сила понемногу восстанавливается, шрам останется, - взялась за чашку, в которой уже разлито что-то и хитро так улыбнулась, - да и вообще, не обо мне речь. Ты какого хрена блин занпакто мой не забрал? – Пихнула его в бедро ногой посильнее, тут же поднимая чашку, - ну, поздравляю.

И не тоскливо, нет. Тихо, но им нормально, еды слишком много для двоих, выпивки хватит. Идеально, чтоб их. Все наладится так или иначе, Синдзи действительно хотел этого, хотел вернуть свой отряд, когда Айзен получит пинка под зад. Только вот Готэй упорно делает вид, что все идет своим чередом, что все так и надо. Ага, та и надо было оттяпать старику руку, а бывшему капитану быть заключенным в Мукене. Но Айзен же все равно выберется, вот как пить дать.

Под такие мысли Хиори залпом выпила какую-то настойку, кажется, та на сливах – сладенькая и довольна-таки крепкая.

- Ха-а, - зажмурилась, пихая в рот первое, что попалось под палочки.

И вот вроде бы приятно, горячо льется настоечка или вино – не так уж и важно. Сладенько, но не слишком, но в желудок падает все одно – холодным комком. Хиори никак не может саму себя убедить в том, что призрачный холод внутренностей, который она чувствовала там, на крыше здания фальшивой Каракуры, как под спиной разливалось горячее, как ладонью плюхнулась в это вот. Ощущение смерти, прочно поселившееся там во внутренностях и этот холод как будто не может заглушить алкоголь.

Саругаки мигом опрокинула первую чашку, будто стремилась напиться этим вечером. Отчасти так и есть, только делала она это неосознанно, стремясь разбавить свои темные ночи без сновидений чем-то тем, что должно было наступить после Зимней войны. Что-то спокойное, может быть даже сны?
- Твой косяк, ничего не знаю, - непреклонно с напускной обидой замечает Саругаки, твердым взглядом глянув на Синдзи. Пускай она и понимает, что ему не до того было совсем, что перепугался до смерти. Кубикири Орочи не в обиде, на самом-то деле, сам до ужаса напуган был. И все же, Хиори бы предпочла чтобы её занпакто был у него – доверие к Синдзи совершенно безгранично и настолько твердое, что ни что на этом грёбанном свете не может его пошатнуть. А шинигами эти, даже четвертый отряд, который славится своим отношением ко всем – с желанием подлечить и помочь; доверия не вызывают от слова «совсем».

Занпакто будто толкнулся в бедро, лежащий рядом, своей аккуратной змеиной мордой, мол, «ладно тебе». Слишком добрый, слишком добрый занпакто, но чертовски опасный.

- А вот и здоровая, - с легким раздражением в голосе и сузившимися зрачками в свете парочки ламп спорит она, уже заранее зная исход – переспорит и все сделает по-своему. С удовольствием втыкает палочки в рис – все-таки удобно, что большинство из еды и так было уже расфасовано по коробочкам – тащит креветку за хвост и откусывает нежное солоноватое мяско по самый хвостик. И чуть было не подавилась, когда Синдзи спросил останется ли она тут. Вернее, подавилась, пришлось даже похлопать себя по груди кулаком и спешно все дело запить настойкой. Какое счастье, что алкоголь и так тронул её щёки румянцем, а оттого и неясно, где тут смущение, а где – выпитое.

Вот же глупо, ей-Богу, смущаться после такого, что было. Но она смущается, честное слово, смущается, а вместе с тем, ну, что здесь такого? Уже ведь.. случилось, ну.

- Не переломлюсь, - с проступившими в уголках глаз слезами от кашля говорит она, не отвечая на ранее заданный вопрос, только поднимает чашку с настойкой, скалится в ответ, - кампай, придурок, - и выпивает все залпом.

Точно решила надраться.

Только сначала слопает креветку, ещё одну и ещё, что заботливо ей подкидывает Хирако в обмен на такояки. Их она не особенно ела, если был выбор. Несколько хвостиков от креветок были воткнуты в подостывший рис так, будто маленькие розоватые киты нырнули в это море и спрятались там на дне.
Вот хотела надраться и голову уже повело, только вот ощущение холода внутри совсем никуда не делось. Будто зимним ветром подуло под спортивной курткой, Хиори едва заметно поёжилась, прогоняя эту стужу из некогда поврежденного позвоночника и облизнула верхнюю губу, присматривая, что ещё можно стащить вот прямо сейчас. Научилась как-то много есть, пришлось даже когда кусок в горло не лез – надо было поддерживать гигаи в рабочем состоянии и нечего было своими замашками портить другим жизнь, усложнять грёбанное существование в генсее.

Хиори выдохнула, куртку бы снять, а то мешается.

С удовольствием стащила пластину дайкона, сунула в рот и вновь глянула на Хирако.

- Останусь тут, - и отводит взгляд раньше, чем могла бы встретиться с ним, потому что не смотря на выпитое и легкое головокружение, все равно смущается, - не хочу туда. Надоели они мне.

Насупленная мартышечья мордашка не смогла скрыть легкой задуманной шалости, что проскочила по её лицу, Хиори не стала отказывать себе в удовольствии: взяла один такояки и сунула его в рот Синдзи раньше, чем он мог что-либо прокомментировать.

Неправильно все это. К меносам неправильно: не должна она чувствовать этот холод внутри, не должна киснуть где-то там, в глубине души и не должна думать о том, как бы ей убежать так, чтобы он не заметил, чтобы не успел поймать и чтобы не пришлось прощаться. Им никогда и ни с кем не приходилось прощаться. Ах, нет, Хикифуне. Да. Саругаки вдруг вспомнила то ощущение, будто заживо плоть отрывают, честное слово. Больно и никакое кайдо тут не поможет. Чертовски больно.

Почему сейчас не может быть весело? Они сидят тут за столом, накрытым средствами Готэя из разных кухонь разных отрядов, только они вдвоем, не смотря на то, что это бараки Пятого отряда. Его отряда и ведь наверняка Синдзи по привычке прислушивается к окружению. Как и она. Слушает, не выдавая своего присутствия, хотя, только что вот раскашлялась так, что и Маюри бы услышал из своих бараков.

И где-то там она и правда радуется тому, что Хирако вновь обрёл потерянное. Но вслед за радостью приходит и горечь. Сколько она не будет слышать это вот протяжное «Саругаки-сан»? сколько она не будет просто видеть эту лошадиную улыбку и вечно возмущенное, но смирившееся «пустолайка»?
И вот же ж тупик, а: какой толк сейчас улыбаться, притворяться что изнутри не грызет ничто? А какой толк тут в вдвоем наматывать сопли на кулак? Вот и сидят оба, давят широкие улыбки и наверняка Пустые с этих двоих готовы хоть сейчас лбами их стукнуть. Ох чует недоброе, опять, как тогда, прежде чем спросить какого хрена он в шикахушо. Вот и сейчас такой же неприятной змейкой засело в груди ожидание.

Мартышка только хмурится привычно, насупилась, откровенно не понимая. Обнять, что ли решил? Так ведь мог просто и лапу свою вытянуть, руки-то длинные, да и она же сидела недалеко. А у самой и не только нехорошее чувство. Так и хочется вот сказать ему это вот пресловутое и сопливое «не отпускай меня», «заставь остаться», «я не хочу уходить!». «Ну, так останься», - устало замечает Пустой. Она могла бы, да, могла бы, но не простила бы себе этого. Что ей здесь делать? К концу подходит третий день, как очнулась, а прыти уже вон сколько и девать её некуда. У неё ведь даже отряд отняли. Навсегда уже.

Сразу думается, почему же он согласился? Жили бы в Генсее и даже если бы вайзарды разошлись, с ним-то все легче было бы. С ним рядом и мир кажется таким большим и все по плечу. От того и кинулась на Айзена, наверное. А вот тебе раз, Хирако не смотря ни на что, хочет быть капитаном, а мартышка слишком злопамятна. Она не простит старика Ямамото и нечего ей тут про Совет говорить, Главнокомандующий и не пытался даже.
Какого хрена?

Синдзи вдруг как-то меняется, будто собрался принять охренительное важное решение, а Саругаки по привычке притихла в такой момент, ожидая, что он сейчас все озвучит. Но такого не происходил, рука с оказавшимися в ней вновь палочками почти прижата к столу. Такого ещё не было. «Что на тебя нашло, Синдзи?» - Успевает ещё подумать, прежде чем он увлекает её в поцелуй и притягивает к себе. Да что же это? Горячо прокатывается волной от затылка, по спине и к ногам, однако все это быстро сменяется холодом. Словно в океане искупалась.

Любовь совсем не то слово, которым можно описать их отношения, оно слишком узкое, ограниченное, подразумевающее в себе влечение к другому человеку. У этих двоих это слово было более-менее близким по значению, потому что нет на свете такого слова, что могло бы в полной мере описать значимость одного для другого. Друзья, соратники, теперь ещё и любовники. Для Саругаки, словом, что могло обозначить все-все на свете  в полной мере стало слово «вайзарды».

- Ты, - она отстранилась немного, упираясь рукой в его плечо. Румянец на щеках, глаза блестят, а в груди, словно бешеное бьется сердце. Как будто бы страшно становится. Потому что это его «я тебя люблю» намного хуже любого «останься». И вот смотрит она в такие близкие карие, чуть светлее, чем её глаза с такой же серьезностью. И больно. Конечно, Хиори и так все знала, как и он знает о её отношении к нему, о том, что никто нахер не нужен больше. Только вот почему он не сказал этого раньше?

«Почему ты не сказал это, когда я спала? Когда проснулась? Прежде чем признаться, что стал капитаном и спросил останусь ли я?».

Больно.

Опять в груди больно, также, как и позавчера днем, когда они поняли, что все – баста. Кончилась эта милая сказка о путешествии восьми вайзардов по генсею.

Невыносимо больно. Эту боль хочется унять, как-то заглушить, прекратить само её существование, отдающуюся пульсирующим сознанием в окольцевавшем тощее тело шраме. Хиори нахмурилась, не скрывая ни страха, ни злости, ни всего того, что горело внутри праведным холодом, будто тот мальчишка из Десятого заморозил всю требуху маленького девчачьего тела; вырвала руку, схватила со стола миску с салатом из дайкона и просто надела её на голову Синдзи.

- Ты придурок! – рявкнула громко, а голос только дрожит, вскочила на ноги, но голову повело, вот и плюхнулась на тощий зад, - ты…

По коротким волосам стекает масло, смешанное с соком дайкона, на генсейской одежде расплываются темные пятна от попавшей смеси, но куда больше все-таки досталось ему. Мартышка сбежать хочет, под рукой как раз удобно оказывается Кубикири Орочи – хватай и беги – как всегда, стараясь избежать душевной боли, с которой за все эти годы так и не научилась справляться. Просто бежать. Только вместо этого Хиори пихает ногой Синдзи в острую коленку.

- Ты придурок, - как будто раньше легче было, не говорить этого вслух, подразумевать как само собой разумеющееся. Всегда быть вместе, держаться друг за друга. Зависеть друг от друга. Он-то без неё тут справится, а она? Какого хрена делать в генсее? Без него? И с вот этим вот знанием?
Сидит чуть подавшись назад, опираясь на выставленные за спину руки, пальцами правой руки касаясь новых ножен занпакто и все лихорадочно думая, какого хрена он не сказал раньше? Как будто только это сейчас и важно. «Я же и так не хочу уходить, а теперь и ты ещё»… Как же хочется стукнуть его, как же хочется накричать на него и убежать. К меносам, отсюда.

- Да какого хрена, - только никто не отвечает, когда Хиори вот так наклоняется вперед, снова сложив ноги по-турецки, упираясь локтями в колени и пряча лицо за прижатыми ко лбу кулаками. Да какого хрена все вот так в одночасье меняется, и какого хрена все ещё так больно?

«Я тебя люблю, прикинь».

В гнетущей тишине кажется, что и сердце грохочет на всю комнату и мысли такие оглушительные. Но на самом деле нет, тихо, до одури тихо и только возня где-то совсем рядом напоминает о том, что Синдзи здесь. Хиори так и сидит, пряча лицо, желая самой себе настучать по голове и на патлатого наругаться. Вот зачем? Зачем он сказал это сейчас? Он не выпил так чтобы много, не поехал головой. Хотя, на счёт последнего мартышка сомневается.

Полотенце в руках будто бы спасает немного, как-то бездумно Саругаки начинает оттирать следы от салата, так же бездумно и не спеша убирает еду. И где это видано, чтобы она убиралась так безропотно? Руки подрагивают немного, деть бы куда их, занять… Ох, так ведь уборкой же заняться надо.  А в голове так и звучат его слова.

“Я тебя люблю, прикинь”. Так ведь прикинула!

Пришла в себя Хиори только когда на тыльную сторону ладони упало что-то прозрачное, чиркнув горячим по щеке. О, нет, нет, нет. Она не будет реветь! Ни от боли, ни от обиды. Не будет реветь! Вытирает порывисто и спешно предательскую слезу, закрывая коробочки с едой, прислушиваясь к шуму воды. А на душе уже не кошки скребут, там уже меносы воют. Больно, кошмар, как больно и было бы также, уйди она.

Сейчас ведь отличный шанс.

Пока Синдзи принимает душ есть отличная возможность сбежать. И там уже как-то и не важно будет, вернётся она или нет, случится в генсее ещё какая херня. Навроде той, что была в Хиросиме. Пропадёт ли без него. Надо и всего-то, что схватить Кубикири Орочи и сбежать. Даже варадзи надевать не стала бы. Но нет, сидит и убирает последние остатки пролитого соуса.

И спокойнее не становится совсем, и Змей сейчас не нужен с его мордой на худом плече.

Почему не могла порадоваться? Почему не могла как тогда при Нагасаки запищать от радости ему в грудь? Ты идиотка, Саругаки. Сидит посреди чужой комнаты и даже не знает, куда ей приткнуться. Нет места ни здесь, ни там. Только Четвёртый отряд с радостью бы принял, да и то, ненадолго - как же горит кольцом шрам. Опять это отвратительное чувство, будто её выбросили на обочину жизни. Неприятное чувство.

Когда Синдзи вернулся, сердце неприятно кольнуло в груди, а она смотрит на него из-под сведенных бровей, замечая, что побрился. Вот же ж. Саругаки выдерживает его взгляд, хмурится, но кричать не собирается. В этот раз лишнее, не нужное. Потому что она обидела его. Раньше как-то это все было будто бы не серьёзным, но сейчас она и правда сильно обидела его.

Спать? Серьёзно? Пусть голову и ведёт ещё немного, но спать не хочется. Да и этот куда-то собрался с наушниками. Вот так ты хочешь провести последний вечер, а, Хиори? Вот так? Полная обиды и злости? На это будет хрен знает сколько времени! В ГЕНСЕЕ!

Там, куда он не идёт.

А она не хочет без него, не хочет!

Приходится сжать пальцы на собственной лодыжке посильнее, чтобы вспомнить как это - говорить.

-А-я, - квакнулось что-то едва Синдзи не вышел из комнаты. Ну, нахер, куда он собрался? Сам же потом будет злиться на неё за то, что их последняя ночь прошла вот так. А так уж и последняя, а? Всё, сама ставишь крест? Но он останавливается, ждёт, когда она все-таки скажет. И что прозвучит? Дебильное “прости, ничего” или всё же что-то иное?

Кубикири Орочи заранее обвил Пустого кольцами хвостом и утащил куда-то вглубь внутреннего мира - посмеялась бы, да ситуация не та.

Как же она ненавидит такое.

Грудь  высоко поднимается и низко опускается от глубокого и частого дыхания. Алкоголь тут совсем не при чем. Ещё немного и паника.

-Та же херня, - говорит Хиори, виновато отводят взгляд в сторону. Почему знание о его чувствах не причиняло столько всего, как услышанное? Их же все равно бы крыло после того, как врата Сенкаймона закрылись бы, да? Все равно было бы так же холодно, больно и обидно.

Грёбанный Ямамото… Или это Саругаки виновата?

-Я, - все ж таки не хватает воздуха, - я тоже… я тоже тебя люблю.

Вот и сказала. Вот и больнее стало, потому что она по-прежнему не останется, а он не пойдёт с ней. Потому что здесь его место, но не её. И там ей нет места, нигде его нет. Сто лет Хиори сидела в клетке в Генсее, сто лет она не была свободной, продолжать заключение здесь ожидая по вечерам, когда придёт Хирако не сможет, вынесет ему все мозги, а этого почему-то не хочется.

Поймёт ли Синдзи?

-Надо было раньше, - никого не обвиняя очень тихо говорит мартышка, снова закрывая лицо прижатыми ко лбу кулаками, горбясь в спине, пока шрам не начнёт тянуть. Все эти переживания не для неё, потому что Саругаки понятия не имеет, как с этим справляться, потому что нет пластыря, который мог бы залепить такую душевную рану и который мог бы унять это вот всё.

Раздирает просто не представить, как сильнее было только от занпакто Гина – там вообще разрубило. А сейчас рвет во все стороны, будто пытается добраться до самого сердца, до души. Внутрь лезет, ломает. И слова Синдзи легче не делают. Раньше им было не до того, раньше выжить было главным, а не вот это вот все. Хиори наивно будто бы полагала, что как только все закончится с Айзеном, то тогда все и изменится, тогда они и смогут, ну, вот это вот все. А ты ж смотри, не смогли.

Совсем не смогли.

У Хиори в голове такой кавардак, она не обращает внимания на шорох в комнате, не поднимает голову, с какой-то силой острыми костяшками согнутых пальцев вдавливая себе в лоб. Потому что разрывает. Потому что грёбанный мир снова переворачивается в плоскости, снова все переворачивается с ног на голову и снова все по-новому будет. Как быть? Как быть без него? Она же не справится, только доставит неприятности Лаву и хачи, если те все ещё в Каракуре. А что Лиза? Поди уже со своим капитаном…да и не о них сейчас речь-то. Голову давит, в груди мешанина всего яркого, что хочется вырвать и не чувствовать совсем ничего, хочется сгореть вот прямо здесь. И справиться с этим надо самой.

«Вернусь к тому, с чего начну», - подумалось вдруг. Вместо Руконгая – генсей, вместо Пустых – люди. И снова одна. Что ей толку оставаться с оставшимися вайзардами? Они – не он. И тепло от его тела сейчас будто только подталкивает к краю какой-то грёбанной пропасти, того и гляди сейчас свалится. Но нет же, держится, за это тепло, за звучащее в голове «смотри на меня», за то, что на самом деле больше не может надеется на него. Только на себя. Потому что больше нет всего того, что было.

Вздрагивает немного от его прикосновения, выдыхает. волосы так неприятно прилипают к пересохшим губам, так что опуская руки Хиори подцепила их, чтобы убрать. Не ревет, нет. Глаза сухие, дыхание жаркое, да и самой жарко, не смотря на приоткрытые фусума в сад. Сколько раз они видели как опадает листва, как мелкий снег падает с небес, как распускаются почти и пушистые шмели летают даже в городе, выискивая цветок послаще. Сколько раз не думали ни о чем, кроме банального инстинкта – выжить. Словно стая диких животных, разношерстных, разнопородных. И вот она свободна теперь, абсолютно свободна, а что с этим делать? Как то самое животное из зоопарка, которое отпускают из клетки, а оно и не знает куда деваться. И сидит в этой клетке, с открытой дверцей.
А Хиори не хочет быть таким животным, не хочет своим несчастным видом бесить Синдзи, заставлять его чувствовать себя виноватым, не хочет причинять неудобств – как обычно.

- А чему радоваться-то? – с виноватой ухмылкой говорит она, взяв в руки чашку. Только пить уже и не хочется, да и голова не кружится уже. Только румянец дурацкий остался на насупленной мордашке. Но пьет. Берет и пьет, опрокидывая в себя содержимое чашки, осушая решительно и уверенно.

Ох и приторно сладко же, выплюнуть охота даже. Не плюёт. Не ревет.

«Я все испортила», - думается ей, ведь правда испортила. Все же нормально было, он просто сказал то, что она и так знала. Зачем было все портить? Почему нельзя было порадоваться, запищать от души, как тогда? Ну. Ох, не даром он говорит на неё «пустая голова». Полоснуло больно опять, хвостики кажутся сейчас ну совсем глупыми, потому Саругаки стянула по очереди оба шнурка, встряхивая волосы.

Почему так отреагировала?

Почему все испортила? А потому что это Саругаки, мать её, Хиори, которая всегда сначала делает, а потом думает, после того как прилетит. Да и плевать, что уже? Хиори с громким стуком поставила чашку куда-то в сторону от себя, повернулась к Синдзи, чуть возмущенно хлопнув его по рукам.

- Убери руки, - и уселась ему на ноги, сразу же крепко обнимая, скрестив ноги лодыжками. Ей не холодно, жарко невыносимо, а внутри все равно холод. От Хирако приятно пахнет после душа, чуть-чуть улавливается запах васаби. Улыбнулась бы, но только опускает немного голову, наплевав на стеснение, на смущение и прочее дерьмо – таки чашечка по голове треснула.

- Я не хотела просыпаться, - негромко говорит ему, вцепившись в его юката так сильно, что костяшки пальцев побелели, - не хотела возвращаться. Потому что я знала, что все вот так будет. Я ненавижу перемены, знаешь же, - тихо выдохнув, Хиори закрыла глаза, - я не хочу уходить, но, - договаривать смысла нет никакого и Саругаки замолчала, прижимаясь.

Дерьмово это все.

Говорить о чувствах для Хиори не свойственно от слова «совсем». Ничего в этом удивительного нет, если спектр эмоций затрагивает всего две – ненависть и любовь. Конечно, разное случалось, но в основном все было именно так. Ненавидит люто, сильно, а любит искренне и крепко. И все же испытывать чувства не все равно, что говорить о них. Саругаки не умеет правильно подбирать слова, не упеет описывать все это вот. Да и зачем? Добрую сотню лет им было всем не до чувств, пожрать бы что, чтоб гигаи не ссохлись и сам не загнулся, да переночевать там, где не страшно если кого накроет среди ночи. И главное оглядываться почаще, чтобы пресловутые шинигами всегда оставались где-то в стороне и позади.
Вот и вся правда существования вайзардов на протяжении ста лет. А уж что было раньше так и не упомнить почти. Не стоит, ведь там было слишком много хорошего. И теперь единственный тот, кто мог привнести в существование одной мартышки радость на фоне гибели десятков сотен душ разом останется в этом мире. А она уйдет в другой. И да, оба ведь жить будут, можно будет созваниваться, встречаться, если этот старый хрыч отпустит Синдзи в генсей и – кожу будто бы полоснуло темным. Хиори открыла глаза, все также крепко обнимая Хирако, чувствуя, как при каждом вдохе будто бы в глотке снова появляется этот вязкий сгусток мела и плавленой кости.

Его кроет.

По её вине.

Ками-сама, не дай ему сорваться.

Саругаки сжалась бы в комочек от этого гнетущего чувства, но возникает только дрожь. Мелкая, будто бы от холода, да только не проникающего зимнего, а исходящего от Синдзи. Хиори прекрасно знает о чем он успел надумать, что увидел в сказанном ею. Что она чуть не предала его, что чуть не оставила. А ведь тема предательства слишком больная для Хирако. Особенно для Хирако-тайчо. Боже, она же хотела всю значимость этого придурка для неё показать, а вышло все снова через меносову задницу, да ещё и с радостным визгом несущегося паровоза.

Что за тон, Хирако-тайчо? Что за слова? Почему ты так говоришь, будто сомневаешься в ней?

Мелкую дрожь не унять, не получается, даже когда темнота в реацу Синдзи не прорывается и ему удается подавить его пустого. Как и всегда, впрочем. И его слова так больно делают. Как будто игла попала в сердце и при каждом ударе вонзается в мягкую плоть.вот поэтому Хиори ненавидит чувства – они делают больно почти всегда, кайдо тут не поможет. А никак иначе справляться она не умеет. Только ненавистью заглушает. Только ненавистью.

Только вот речь идет о Синдзи!

Онемевшие пальцы едва удается разжать, Хиори вздрогнула, все это время он не обнимал её даже, а прикосновение к плечам получилось каким-то чужим. «Наверное, он теперь меня ненавидит», - в пустоту внутреннего мира думается.маленькие ладони скользят от его плеч по ключицам и к груди, когда Саругаки чуть отстраняется. Хмурится, но на губах появляется едва уловимая уверенная улыбка, как в тот самый момент.

- Вообще-то да, - вышло хрипловато, но все равно уверенно, чтобы не смел сомневаться в её словах, чтобы не подумал, что врёт тут ради красного словца! «Он уже меня ненавидит», - думается вдруг, глядя в эти глаза. Непримиримые. Синдзи уже все надумал, а мартышка боится, что ей не удастся и все закончится вот прямо здесь и сейчас. Там уже и возвращаться будет не к кому.

Там и проще будет сгинуть в генсее. Лучше смерть, чем его не прощенье. Ведь она и так самая слабая и так вечно всем доставляет проблем. Сколько раз Хиори играла на нервах Хирако, не со зла совсем, а потому что иначе не умеет. В трущобах Руконгая не учили благородству, не учили о других думать, врать, чтобы не тронуть чьи-то чувства. Там просто надо было переть напролом. И Хиори так и делала по жизни. Генсей многому научил, но далеко не всему. С этим тоже надо бы смириться, объясниться Синдзи, что иначе – не умеет. Не знает. Что это все не её глупость, не её безмозглость, что всё вот это вот – она сама. Глупая, глупая мартышка.

Приходится укусить себя за щеку, попытаться унять эту грёбанную мелкую дрожь и мысль «мне лучше уйти». Нихрена, сейчас как раз-таки уходить нельзя, иначе все точно зайдет в тупик. Как же она ненавидит говорить о чувствах.

- Мне было страшно там, - негромко оправдывается мартышка, все также с надеждой и легкой улыбкой смотря на Синдзи, - я все время вспоминала прошлое там и всегда, абсолютно всегда со мной был ты. Я не могу тебя вот так предать, поэтому вернулась, - поверит ли? Ведь это правда, он же ей любой нужен. И бритый, и с отрезанными волосами, и в другом мире, лишь бы все равно хоть немного ощущался рядом. В телефонном звонке или ещё чем. В конце концов – капитаном Пятого отряда, он все равно ей нужен чуть меньше, чем воздух. Ведь не будет воздуха и не будет и мартышки, а там уже и надобности никакой не будет.

- Прости, не умею я нормально все это объяснять, - нерешительно убирает руки с его груди, прижимая их к животу, потому что уже совсем не уверена, что ей можно вот так его касаться. Легкий запах крови не померещился – стоило взгляд немного отвести и видит кровь под ногтями у Хирако. И тут мысль – потянусь лечить, он отпрянет. Вот так и сидит, насупленная, виноватая, кусающая себя за щеку слишком откровенно.
Наверное опять не смогла подобрать нужных слов, опять не смогла объясниться нормально.

Поразительно, как он ещё не наругался на неё, почему терпит. Мазахист что ли? Пустой скалится внутри, будто Хиори попала в точку. Ну её, эту осклабившуюся рожу, вместо неё лучше она поглядит на Хирако, попробовав прочитать его мысли. А не читаются, он стих внезапно, пускай и фонит ещё немного холодом, но в реацу будто бы помехи появляются, как в плохом радиосигнале. Ох, как же непросто все это дерьмо. Пришла, блин, отпраздновать назначение. А получилось вот оно что.
Как она может уйти отсюда и оставить его здесь? Среди всех этих ублюдков-шинигами. Среди всех этих них есть лишь несколько настоящих союзников и старый хрыч. Вот как же она его ненавидит, а.

Синдзи прижимает её, Хиори вздрагивает снова, но послушно жмется, хоть теперь сама не обнимает. Просто утыкается ему в грудь лбом, чуть горбится, чувствуя, как Хирако поглаживает её. Тело ещё худое, больше, чем обычно, наверное его пальцы будто на пианино играют. И легче понемногу становится, просто вот так сидеть и дышать. Вот так вот оглядываясь назад Хиори как-то издевательски думает, что устроила тут невесть что на пустом месте. Раньше это как-то не слишком заботило. «Раньше вообще всё было по-другому», - такое нормальное открытие, но от него хочется отмахнуться к меносам. Вообще от всего хочется отмахнуться. От всех этих гнетущих чувств, от холода внутри. «Потому что я всё, блядь, помню. Всё».

И медленно так с непривычной для неё нежностью обнимает Синдзи за талию, снова цепляясь за ткань юката. Чтоб никто не смог оттянуть, если попытается. Если кто рискнет. Почему, блин, с ним всегда так было и легко и трудно? Почему с ним можно было быть вот такой. Кто ещё может увидеть Саругаки сидящей к Синдзи на ногах и так жмущейся к нему, будто в поисках защиты. Защиту искала всегда, всегда пыталась сама быть защитой для кого-то из восьмерки и для каждого одновременно. Но то все было иначе не так, как сейчас.

- Угу, - кивает негромко, ведь ещё какая дура. Все попортила на корню. А он все равно смотрит ей в глаза, и не может не заметить удивления. Она сможет сюда приходить? Об этом Хиори не знала, ей никто об этом не говорил! Это же… это же все упрощает, черт побери. Это же…

- Правда? – Как будто не поверила в то, что услышала чуточку трусливо переспрашивает, а на лице  едва остается улыбка. Она-то и думать не могла, что сможет сюда приходить. Звонить – да, орать на него – да, и стучать по голове тапочкой, когда он завалится в генсей – да! Но приходить сюда – даже и не думала, что разрешат. Хотя, если речь идет о Синдзи, то и удивляться нечего. Но она все равно удивилась и невероятно рада, что едва скрывает в трепете реацу. И ведь сдержит обещание, придет сюда, обратно, когда старик Ямэ кони двинет или на пенсию уйдет. Серьезно, надо ему подсказать, что есть в генсее такая полезная штука и пускай он потом выращивает помидоры какие.

Ответить вот не успевает ему, только прижимается, хватается за его юката и жадно отвечает на его поцелуй. Чертовски же ей повезло с ним, повезло сейчас, повезло в принципе во многом, что Хиори ранее воспринимала как должное. Да нихрена это не должное, это вот все то, что к чему она стремилась, пускай немного не то, ну да и плевать. Саругаки-сан, ты и правда дура.

Не смотря на холод внутри, снаружи проходится волной жара, да и пальцы удается расцепить, чтобы коснуться гладко выбритых щек. Хиори даже отстранилась, резко так прервав поцелуй, чтобы скептично, поглаживая ещё щеку согнутым указательным пальцем глянуть и даже скривить рожу. Боже, как же легко-то стало. Потому что у Синдзи охренительно огромная выдержка, потому что у него невероятное терпение.

- Ненавижу, когда ты бреешься, - никогда не говорила, а тут вот… Ох, раз уж с ним другая, почему бы и не показать насколько? Да и внутри как будто бы тише стало, да и правда – тише стало. Сладковато немного. Но приятно. Ясное дело, что его собственная обиде ещё не сразу пройдет, не утихла, что там ещё сидит голодной змеёй, а Хиори и не умаляет этого чувства. Только улыбается легонько, медленно уголки рта плывут в разные стороны, а в глазах уже привычно прыгают бесенята – задумала что-то чертовка.

И да, задумала. Сначала Хиори кладет руки на плечи Синдзи, чтобы чуть-чуть приподняться и расцепить скрещенные за его спиной ноги, чтобы подогнуть их в коленях и поджать их по обе стороны от ног Синдзи и все с той же довольной улыбкой надавить на плечи Хирако, немного наваливаясь на него, чтобы уложить на лопатки.

- Ты придурок, - говорится с облегчением, - не с того всего ты начинаешь разговоры с девчонками, - наклонилась, очень-очень близко, упираясь руками в пол рядом с его головой, смотря в глаза, - поэтому тебе и досталась я.

Редко когда Хиори сама лезла целоваться, сейчас был как раз тот самый момент, когда Саругаки как-то жадно, будто от этого зависела её жизнь льнёт к его губам.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-24 19:23:12)

«Я и есть девчонка, придурок», - запоздало думается, и вот это вот его «пф-ф» передразнить охота хмурым, с вызовом взглядом, показывая язык. Да как-то вот не до того совсем. Как-то вот не хочется. Потому что верно и быстро окончательно сносит крышу. Какие к меносам ссоры, какое расставание? Нет ничего. Только вот его прикосновения, от которых перехватывает дыхание и её – будто в ответ чуть смущенные все равно, изучающие касания миниатюрных пальцев. Сколько же времени было упущено, сколько возможностей. И сколько их впереди? Глупая мартышка, зазря надумала всякого, зазря испугалась.

Сумбурно все как-то получается, одежда быстро оказывается где-то в стороне, лампа едва не падает, благо хоть об стол никто не ударился, да настойка не упала не разлилась. Но ей нравится. Вот так вот жадничать, вдыхая воздух, негромко ахнуть от неожиданности и нахлынувших ощущений, зажмуриться и одновременно неловко царапнуть острым ноготком, когда пальцы на плече вдруг дрогнули.

---

В этот раз спать не хочется, в этот раз все также смущаясь Саругаки прижимается к боку Синдзи, удобно уместив голову у него на груди, одной рукой чуть касаясь ещё горящих губ, а пальцами другой чуть водит по его груди. Влево-вправо, влево-вправо, будто маятник, ровно под удары сердца. Влево (удар) – вправо (удар). Попадая в маленькую ямку между грудными мышцами. Хирако может и дрищ и далек от Кёнсея, но тело у него все равно не кожа и кости. Не то что у некоторых мартышек. Пускай Хиори и приходилось видеть его без рубашки, как-то не замечала она, что он такой.
«Ты обижаешься?» - хочется спросить, концентрируя свое внимание на собственных ощущениях тела: отголосок близости не торопится исчезать, внизу живота приятно, нет ни намёка на вчерашнюю боль – вот он явный признак быть не человеком, жарко и хочется пить, дыхание тяжелое, глубокое. Как будто после тяжелого боя. Забавное сравнение – оно вызывает улыбку.

«Та же херня, да. В смысле, люблю тебя», - хочется сказать, чтобы он не думал, будто сказанное ранее было как будто вытянутое насильно. «Помогите, тону в сахаре», - фыркает Пустой, а Хиори только поджимает губы, стараясь сдержать смешок. Нормально для их восьмерки вот так фыркать в тишине или смеяться немного – привыкли уже, что помимо занпакто в душе живет ещё такая тварь, что поднасолить старается. У Синдзи их две, правда, одна в душе, а вторая наяву. Нервы треплет получше любого пустого и это она ещё только очнулась и довольно-таки слаба! А вот поправится и как начнет себе накручивать всякое. У него ж лейтенант…

Ай, не сейчас.

Пальчиком проводит линию вниз и на себя крючок в конце, будто кистью, маленькую черточку посередине воображаемого иероглифа, чуть подлиннее выше. Чуть в стороне словно перевернутую «Т» нарисовала и линию поперёк – вырисовывает иероглиф своего имени.

«Спит?»
- Синдзи? – негромко и таким непривычным тоном окликает его, чуть шевельнув головой. Его глаза блеснули в темноте, отражая просачивающийся в приоткрытые ещё фусума свет Луны. Кажется, она все-таки его разбудила.

- Пускай меня проводишь только ты, ладно? – просит она, только сейчас замирая, - чтоб никого больше.

Зимний холод уже поглотил запахи еды и теперь вытравливает запах и тепло секса, так что шевелиться и вылезть из-под теплого одеяла нет ни малейшего желания.

Пусть спит, это ему завтра капитанствовать, а Саругаки и здесь посидит, прячась от четвертого отряда, да и вообще ото всех. Немного ещё вот так только полежит, дорисует своё имя, забыла только, на чем остановилась. Вместо этого улыбка как-то сама по себе ползет, Хиори кладёт руку на грудь Синдзи, прижимается лбом, не ревет же, нет, пищит тихо. Как тогда, при Нагасаки.

Ну и пусть сидит завтра за столом сонный. Уйдет – выспится.

Хиори не ловит себя на том, что рядом с Синдзи она меняется. Когда они наедине, то как-то сама собой она отпускает все эти колючки свои, будто в чехол заворачивает. И смотрит на него всегда открыто, будто пытается запомнить, отпечатать его образ в подкорке, будто хочет просто достать уже в душе ту спрятавшуюся когда-то девчонку, что не смогла бы выжить в дальнем районе Руконгая и пихнуть её в спину с таким тихим «живи». Живи моментами, здесь и сейчас, как учил их генсей всю сотню лет.

При остальных так не получалось, диковатая немного Саругаки то и дело вела себя скорее как животное, которое могло только крикнуть «я леди». Ага, леди. В спортивном костюме и вьетнамках. Но вот с ним и пищать вот так довольно хочется, стараясь, чтобы негромко, чтобы никто не услышал. Потому что вот это вот все для них только. Потому что это Саругаки Хиори готова оберегать куда трепетнее собственной жизни. Потому что это… важнее. Эта память, это ощущение и запахи. Его бьющееся, понемногу успокаивающееся сердце под ладонью. Потому что вот это вот все то, что скрыто ото всех, а значит, никто не сможет этого отнять. Это то, над чем властны только они.

«И я чуть все не порушила», с трудом верится, что Синдзи обиделся бы настолько сильно, что не стал бы её видеть. Утром бы уже настучал по голове, наругался бы и сказал, чтоб хернёй не страдала. Ками-сама, ума хватило не артачится. Нет же, все-таки заметила, что с ним она другая.
- Ну, - не отводит взгляда, пускай щеки и горят помимо всего ещё и от смущения, непривычно же вот так вот, - чего уж теперь, - без обиды или обвинений говорит Хиори, - да и когда раньше-то? Я ж это, - опять что ли о чувствах говорить? Саругаки только вздохнула, посмотрев на их руки, да снова удобно устроилась вот так, согреваясь. Такое чувство, будто холод зимний тяжелым одеялом осел над ними и только покажи голую плоть – сразу укусит.

- Прости, что я вот так вот салат на тебя, - чуть-чуть гнусаво, совсем не отвечая на его вопрос про сон. «Как мне уходить после сказанного вслух?» это посильнее будет чем их «смотри на меня». Намного сильнее. Но все равно слово-то неверное.

Теперь её черед прикрыть глаза, когда он губами так близко к ним, дыхание его горячее будто бы греет, а от того и мурашки по телу пробегают табуном. И нет бы оскорбиться на произнесенные слова. Хиори только хихикает сначала, затем ойкает негромко – поди ж ты, кусаться её стезя! Как и тапочкой драться. А потому приподнимается немного, освобождая своё ухо, глядит на Хирако серьезно, но улыбку и в сумраке видно.

- Если ты себе тут курицу подцепишь, я ж банкай в три секунды выучу и весь Готэй нахрен разнесу, - и уже в подтверждение своих слов слегка кусает его за нижнюю губу, но посильнее, чем он за ухо. Будет знать, как даже допускать такую мысль. Но хорошо вот так, хорошо после всего на свете, все равно хорошо. Удавалось вайзардам как-то несмотря ни на что находить доброе и светлое, справляться – потому что цель была одна. И тут тоже цель одна – сойтись потом обратно. Хотя, если она сможет приходить когда вздумается, разве можно это считать расставанием?

- Мы с Кубикири Орочи быстро общий язык найдем ради такого.

- Не хочу спать, - честно признаётся, пускай разум и уставший немного, а тело расслаблено и требует нормального отдыха, спать и правда не хочется. Отоспится в Генсее, если будет где. Разберется, не о том сейчас думать стоит.

От того, что приподнялась одеяло чуть соскользнуло с плеча, зимний холод тут же и укусил, Саругаки сразу улеглась обратно, чуть поведя плечом, чтобы закрыться.

- Холодно, - буркнула куда-то в груди Синдзи, тут же расслабляясь, серьёзной становясь, как обычно. С привычными колючками во взгляде, устремленными на лежащие рядом занпакто, с ощущением его тепла и прикосновений. От этого всего раздерет потом при прощании, но потом. «Не хочу уходить», думается ей, да нет шанса остаться. Верность Готэю – да в гробу она её видала, как и верность Старику. Нет, не бывать этому. А порченным зерном в рядах хороших быть она не собирается.

Глубокий выдох, а спать и правда совсем не хочется.

- Не хочу, чтобы утро наступало, - как-то по-детски обиженно выдохнула Хиори, немного головой шевельнув, чтобы можно было нормально на Синдзи глянуть. Его ведь тоже самое гложет, пусть и под толстым слоем всего вот этого вот хорошего, а потому и на её губах появляется легкая улыбка.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-25 23:16:28)

Ей и весело одновременно и нет. Успевает перед горячей волной проскочить мысль, что чего это он допускает мысль о ней, что забыть может, а сам вон как. Будто кошка какая тощая она послушно жмётся к нему такому горячему, будто пытается выгнуться от его руки, что так ласково спускается по спине. «Не дуркуй», ага, сам-то хорош. Но Хиори и плевать сейчас как-то, она только обеими руками цепляется сначала за плечи, чтобы затем чиркнуть прикосновением по щеке и на манер Синдзи зарыться тонкими пальцами в его короткие волосы. Как же это все горячо, что дышать трудно, тяжело, будто гирю на грудь положили и кости резко отяжелели, почти раздавливая легкие.

О, да, похоже, что если оба и уснут, то только к утру, кто-то проспит свою службу, а кому-то просыпать и нечего. Саругаки едва не улыбается своим мыслям. Здесь в темноте в его комнате с чуть приоткрытыми фусума оба они сейчас раскалены так, что прикурить можно без зажигалки и спичек. И черт возьми, как же ей это нравится.

- Я предупредила, - гнёт своё ему в губы, пока ещё может и говорить и хоть как-то думать, но уже чувствует, что уплывает. Вслед за Хирако и общим немедленным и четким желанием. Потому что она тоже хочет его, пускай и в темноте постесняется все равно сказать напрямую, это не требуется.

Футон под спиной горячий, от Синдзи над ней фонит таким жаром, что тут никакая зимняя стужа не страшна – Хиори снова, как та мартышка обнимает ногами его за талию, скрестив за его спиной лодыжками, касается гладкой выбритой щеки под жгучую мысль «в следующий раз чтоб не брился», снова и снова жадно целуя, цепляя кривым клычком по губе. И как же чертовски сложно… дышать. Пальцы подрагивают немного, когда Саругаки ловит себя на ещё одной мысли, вернее, на желании – укусить его вот прямо сейчас за губу, да посильнее. Чтобы охренел и может быть даже чуточку разозлился за такую своевольность.

Ками-сама, она пьяна. Настойка в своём кувшинчике стоит наполовину выпитая ранее на самом краю стола, а генсейское пойло не вскрыто. Но пьяна Хиори не от сливового вина, нет, она и м пьяна. Всем вот этим вот накатывающим, что видно из-под полузакрытых глаз, когда она не отказывает себе в удовольствии и быстро в поцелуе жарком кусает его за губу ещё раз. Сильно, больно, чтобы тут же, будто извиняясь успев лизнуть. Балда, бестия, чертовка и мартышка. Все это вместе сейчас и все это не может быть нежным. Она не хочет быть все время нежной.

- Я люблю тебя, - говорится в тишине, тяжело, с улыбкой восхищенной и пьяным взглядом. Какое нахрен утро, эта ночь будет самой долгой в её жизни, никто во всех трёх мирах не сможет не то чтобы сравниться с Синдзи, никто не сможет попросту привлечь её внимание, потому что ей только он нужен. И никакой к меносам Сенкаймон не сможет быть преградой.

«Как же завтра буду краснеть», - последняя трезвая мысль прерывается жарким судорожным вздохом, чтобы тут же и расстаять, как пена взбитых сливок на горячем кофе.

Знаешь ли ты, Синдзи, что у мартышек бывают острые когти? Острые ноготки, отросшие за эти невыносимо долгие для него две недели надавливают на взмокшую от пота кожу на спине Капитана Хирако, чтобы медленно пройтись по ней, оставляя за собой несколько красноватых полос. О, нет, она не будет приторно нежной, нет. Не хочет, отказывается. Это вот все для девиц типа Орихимэ. А Хиори… она ж дикая. Трущобная кошка, с зубами поострее и когтями покрепче. И эта самая девчонка сейчас совсем не смущается, не стесняется, даже не думает о том, что делает. Просто испытывает мимолетное желание и тут же его воплощает в реальность, кусая Синдзи за губу или царапая ему спину или плечи.

Всё, что будет завтра – будет завтра, нечего сейчас себе этим голову забивать, нечего лишний раз расстраиваться. Не зачем. И так нервы потрепала и ему и себе, хотя, если они так мириться будут каждый раз, то оно того, меносы грёбанные, стоит.

---

Ох, как же дрожат ноги и все тело. После того как все мышцы были чуть ли не боли напряжены, как же хорошо вот так вот лежать и просто не двигаться. Хиори устала очень, это не считая того ненормального дня, что предшествовал всему вот этому вот. Но она не думает, только смотрит на Синдзи, который сидит рядом и тоже смотрит на неё. Но не так, как обычно. Иначе как-то. Под одеялом жарко до одури, но Хиори не рискует раскрываться – отдает себе отчет в том, что недолго простудиться, в комнате так и висит холодный зимний воздух, только вот его укусы сейчас не чувствуются совершенно.

- Ага, - негромко говорит она, готовая целую бочку осушить, если дадут. Но эта жажда не та, с которой она проснулась после… Ну, разрубания. «Так, стопэ», - сама себе, отпивая ледяной воды. Вкуснющая до одури, сразу же охлаждающая нутро тем же неприятным холодом, что она чувствовала половину вечера. Да и плевать. Пока пила, приподнялась на локте и каких же это трудов стоило-то, а! Тело отказывается напрягаться. Хватает пока сил поднимать грудь при вдохе и радуйся, что называется.

И вот снова она жмется к нему, снова кладет голову на плечо, снова не хочет спать, вернее, засыпать не хочет, потому что усталость давит также сильно, как и Хирако фонил там на пляже своей реацу, пока мартышка сидела рядом ослабленная после того, как сорвалась, да и в целом. У него реацу-то до одури, куда больше, чем у неё. Пускай и привыкла уже чувствовать во время боя или тренировок легкое давление на плечи. Оно было каким-то родным уже.

«Да, бля», - снова-здорово. Не-ет, она не будет думать о том, как там будет в генсее без него, как накрыть уже даже завтра может, когда попрощается с остальными и перед Сенкаймоном в эту рожу смотреть будет.

Не хочется и секунды этой ночи упускать, ведь они в этой душной темноте могут быть… другими. Искренними. Хотя, Хиори всегда такой была.
- У меня голова ужасно кружится, - говорит она с улыбкой в голосе, потому что улыбается, потому что голову так трудно держать ровно, потому что это не от болезни. Подушечкой мизинца чувствует шрам, оставленный ею так давно. Сердце сдавливает немного – никогда не могла Хиори свыкнуться с тем, что сделала и никогда не сможет. Но она не отнимает руку, не дергает мизинцем, не двигает даже немного в сторону. Потому что… это что-то вроде вышедшего «срока годности» на это чувство вины. Да хрен там! Просто вспоминая удар этот, Саругаки тут же вспоминала, как после Хиросимы чуть не вдарила в него тройным серо. «Да что ж ты будешь делать-то, а», - что за дерьмо-то в голову лезет, когда она одной ногой чуть ли не в царстве сна? Едва удается держаться ещё, упираясь острым подбородком в его липкое и влажное от пота плечо, сама-то не лучше. Такая же липкая и мокрая. Да и плевать как-то.

Хмурится, пытается пошире открыть глаза, но комната слишком быстро едет и от того чувство такое неприятное. Сейчас, Хиори прикроет глаза только на минуточку, ведь прошлой ночью она тоже спала мало, а днем не удалось особо, вечер оказался слишком полным на события: поди обчисти пару-тройку кухонь в Готее, притащи все сюда, жутко поругаться с Синдзи, а потом ещё и секс. И это после того как её пополам разрубили. Унохана если узнает, точно в бараний рог их скрутит, впрочем, кому какое дело? Её подлатали и на ноги поставили – голова пару раз качнулась ближе к плечу Хирако, а потом так и замерла. Хиори сомлела – всегда засыпала быстро и крепко, и порой даже из пушки не разбудишь, но такое редко бывало. Сейчас ведь всё спокойно, она в безопасности с ним, устала ужасно, вот и сдалась в итоге требованию тела к отдыху. Ох, как же она будет себя завтра ругать мысленно за упущенное на сон время…