«Раздражает», - думает Хиори, хмурясь стоя там над фальшивой Каракурой и смотря на Айзена, который продолжает провоцировать. Продолжает говорить. И не смотря на сказанное ею раньше, он продолжал говорить, давить на больные точки. Как он смеет? Как он смеет делать вид, будто ему удалось всех обмануть? Он не обманул Синдзи, нет! И он не смеет говорить о нем так,будто Хирако был пустым мустом, пока этот шакалёнок делал вид, будто верный лейтенант, сам же устроил такое…

- Хиори! Стой!
Но она не собиралась останавливаться, она хотела отрубить ублюдку голову и насадить её на торчащую арматуру – разрушения фальшивой Каракуры так похожи на то, что осталось от дальних районов Хиросимы. И рванула вперед, без маски, просто так – сорвалась уже. И ведь близко была. Очень близко, но не успела. Сучонок Гин пронзил своим клинком ,стоя там внизу в развалинах, будто призрак кого-то умершего ранее. Больно вдруг стало, но затем боль усилилась, стала такой почти невыносимой, что сводила бы с ума.

- Прости, - дышится так тяжело, ног не чувствуется, а под ладонью разливается что-то вязкое, горячее почти, - я не могла… слушать…это, - почему его лицо так исказилось? Они же были готовы к тому, что победа не дастся так легко, что кто-то погибнет. Ну, не повезло ей и что? Не делай такого лица, Синдзи. Не делай…

-Саругаки Хиори, - раздается где-то в темноте эхом, раскатываясь по лазарету Академии.

- Хиори!
Время заканчивается, на лице и почти на всем теле кость, багровыми ромбами обрисовывая маску и тело. Она ревёт громко, как пустой. И тело её почти сокрыто, тройное серо не успевает сформироваться. И рёв заканчивается резко, эхом отдаваясь от барьера. Надломленная маска крошится – справилась! Кое-как, но справилась! И призрачно-холодное тело не падает на пол, больно ударяясь, её подхватывают.
- Справилась.

Взрыв над Хиросимой разбавляет нечеткие образы своей ясностью, обжигает давно забытые следы на гигае, и вой умерших перекраывает рёв Пустых. «Мы ничего не можем». Ничего. Хиори помнит до сих пор, как полоснула Синдзи, помнит, как чуть не жахнула в него тройным Серо. Она столько всего помнит и все это, почти все причиняет ей боль. Давным-давно же велела себе стать другой.
Жестокой даже, достойной людей.

«Я не хочу так больше», - устало отдаётся мысль в голове, и она просто плывет по течению, расслабленная, вновь видя все те воспоминания, всё то, что они пережили все вместе. И как же они были отвратительно счастливы в день бомбардировки Нагасаки. Их не трогала та трагедия, не должна была. В тот день все изменилось окончательно.

«Прости», - все начинается сначала. Снова и снова, как заезженная пластика, которую часто ставил Роуз и донимал всех отстукиванием ритма на корешке книги. Снова и снова, а она равнодушно на все это смотрит. Она не хочет возвращаться. Ведь наступает именно тот момент,  о котором когда-то спрашивала Синдзи. Рано или поздно бой с Айзеном закончится, и тогда вайзарды уже не будут вне закона, а Синдзи больше не будет ответственен за них. Теперь их не будет, да? Теперь все будет иначе, да? Снова перемены. Она не хочет.

Не хочет совсем. Не хочет просыпаться. Зачем?

Приглушенный писк и звук двух бьющихся сердец наполнили это место, где находится сознание Хиори. Она же была тогда так счастлива. И он тоже. Тогда, стоит попытаться ради него? Ради Синдзи? Кажется, она даже чувствует его здесь.

Рука вздрогнула вдруг, вздохнуть тяжело, на груди как будто какой-то тяжелый груз, а оттого Хиори тяжело вздыхает, глубоко, чувствуя призрачную боль где-то ниже живота. Ещё один шумный вдох, чтобы в ту же секунду зайти небольшим кашлем – воздух в лёгких как будто застоялся. Но притихла в итоге, снова расслабляясь телом.

Стоит ли?

Нужно ли?

И все же, что-то касается души, того самого, где когда-то прочно поселилось волнение и тот самый горящий огонек.

«Придурок».

Ресницы дрогнули, не сразу, но мутные карие глаза  уставились в белёсый потолок, раздражающий своим спокойствием и приглушенным светом. И как же чертовски хочется пить.

Перед глазами появляется сначала что-то размытое, но взгляд быстро фокусируется на лице Синдзи. Он здесь. Кто бы только сомневался. Хиори чувствует его аккуратные и порывистые объятья, пытается улыбнуться, но слаба ещё. Даже для такого слаба. Однако привычного упрямства более чем достаточно, чтобы попытаться сесть. С помощью Хирако получается, он мечется как зверь в клетке куда-то, а Хиори медленно, едва получается совладать с собственными пальцами, натягивает на плечи покрывало, которым была укрыта. Холодно. Приглушенно освещение отражается в дрожащей чашке с чем-то, Саругаки тихо надеется, что это вода – во рту так пересохло, что она готова осушить целую бочку, если дадут.

Она аккуратно берет чашку в руки, такая тяжелая вдруг кажется. Но сил достаточно, чтобы поднести чашку к пересохшим губам, чтобы сделать первый глоток, почти сразу сделать второй и едва удержать в себе порыв закашляться, сначала с жадностью выпивает всю воду и только затем кашляет. Мало. Честно – воды мало, но больше пока и не выпить.

Сонный, тяжелый взгляд внимательно изучает обстановку, вот вроде бы обычная больничная палата, но есть в этом всем что-то неправильное. Что-то призрачно-знакомое. И она переводит взгляд на Синдзи, на лице которого столько всего, что хочется стукнуть его тапочкой. Почему у него опять такое лицо? Взгляд скользит и по шихакушо, но разум, как будто неготовый к правде не цепляется за это. Как будто нет в этом чего-то такого.

- Остальные… в порядке? – негромко спрашивает она, чувствуя, как голову ведет, а потому протягивает Синдзи пустую чашку, чтобы запахнуть на груди покрывало. Холодно. Хочется спросить получилось ли у них одолеть этого ублюдка Соуске, Гина и Тоусена, но на все вопросы нужны не столько силы, сколько воздух, иссушающий то малое количество воды, что она выпила. Это чувство хуже после взрыва Хиросимы – там хотя бы жарко было.

И все же хочется закрыть глаза, провалиться обратно, потому что здесь как-то тяжело вдруг. И чувства все какие-то другие. Хиори хмурится, отпуская покрывало, чтобы под больничным халатом (кажется, это обычный больничный халат, да?) наткнуться пальцами на перевязку и ощущение заживающего рубца. И снова хмурится, не стесняясь вот так сидеть перед Хирако. Её же разрубили, да?

Саругаки теряется, гуляя взглядом по варадзи на ногах Синдзи и как будто бы не понимает. Хмурится немного, пытаясь подавить головокружение. В её голове настоящий бедлам сейчас, все воспоминания лезут друг на друга, а ещё вся комната ползет в разные стороны, что вообще не упрощает попытку понять, какого же хрена здесь происходит и где она вообще. Ладно, потом.

А сейчас – холодно. А потому Хиори запахивает покрывало на себе.

- Что произошло? – не с ней, это-то она припоминает, а в итоге, - удалось?

Вопросы короткие и тихие, даже голос повысить особо не получается, но это дурацкое выражение на лице Синдзи отчего-то забавляет. Этот взгляд, чтоб его. Неподдельного счастья, как в тот день, когда на Нагасаки скинули такую же бомбу. Они не горевали в тот день, они были неподдельно счастливы. Как же давно это было. Больно где-то внутри, чуть ёрзает - ноги теперь остались без покрывала, да и ладно, бледные какие-то - снова чувствует боль внутри, как если бы там было что-то острое, царапающее нутро.

- Сколько…прошло вре…мени?

В глотке опять пересыхает, Хиори только жадно чуть проводит языком по губам, легче не становится, само собой, с чего бы? А она смотрит сонным взглядом на Синдзи, чуть улыбается – все-таки, какое же дурацкое у него выражение застыло.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-11 03:52:40)

Второе одеяло очень кстати, Хиори попыталась было ногу приподнять, чтобы край его завернулся и ступни голыми не торчали, но внутри опять заболело. Чуть поморщившись, она мягко опустила ногу и больше не пыталась ничего делать с этим. Будь как будет, ноги не голые и черт с ними. Ещё один стакан с водой пришел очень даже кстати, но хватило пока только на один глоток. Глотка, трахея что там ещё – все слиплось будто.

А потому Хиори только чуть голову повернула, когда Синдзи подсел рядом, да ответил на вопрос её. И призрачная улыбка стала чуть шире – она рада, что все в порядке. За добрую сотню лет научилась и привыкла думать о них. Ненормальная семейка, ей-Богу.

- Хорошо, - негромко выдыхая, чувствуя, как Хирако подлез рукой под одеяло, цепляясь за её. «О чем он думает?», - устало думается ей, когда ослабевшие пальцы вздрагивают от не такой уж на самом деле сильной хватки. Просто у неё сил в теле ровно настолько, насколько хватает держать глаза открытыми. Интересно, а сколько это «долго» длилось? Понятное дело, что кто-то из шинигами – не своих, ибо трижды «ха!», - подлечил, судя по всему, но сколько? Ладно, не так уж и важно.

На напоминание о питье она опускает взгляд, вслушиваясь и делая ещё пару глотков, но когда прозвучало «Айзен все равно жив» - поперхнулась. Вот сучонок хитрожопый! И дыхание сделалось глубоким и сердитым, кажется, даже взгляд потемнел от таких новостей. Запечатали в Мукене, да будто его это остановит! Нет. Серьезно! Да этого ублюдка надо было залить внутрь цементом и сбросить на дно Марианской впадины. Жив, может быть был бы, но хотя бы не дышал. И Хиори почувствовала сначала будто бы прилив сил, будто бы могла бы сейчас схватить занпакто и рвануть воплощать собственный план.

Доверять шинигами такого преступника – нет уж. Они уже просрали его. Дважды, если считать ещё произошедшее с той младшей Кучики.

Громкое сопение стихло, стоило только допить оставшуюся воду одним большим глотком – жадно. И вода вдруг такая вкусная оказывается. Вкуснее не было никогда и нигде.

- Если бы ему засунуть в глотку бомбу из Хиросимы-Нагасаки, сработало бы, - вдруг четко и резко сказала Хиори, припоминая те дни, но почти сразу же усмиряя злость – рука вне одеяла замерзла. Так что Саругаки просто поставила чашку возле ноги прямо на кровать и спешно сунула руку в своё маленькое теплое убежище. И слушает дальше, про Тоусена что-то помнит, да. Кажется, мальчишка с татуировкой как у Мугурумы на пузе его убил. Как там его? Не помнит. В голове вообще все ещё каша творится. Был порыв спросить «это что, Киске наконец-то косяк исправил?», но не стала. Потом как-нибудь завалятся к нему в магазин.

От фамилии Гина аж затошнило, Хиори прямо посмотрела на Синдзи, удивляясь. С чего бы это Гину предавать Айзена? Впрочем.

- Один раз предатель – навсегда? – фыркнула, не чувствуя при этом никакого облегчения. Этот ублюдок разрубил её. От мысли об этом в спине вдруг чувствуется вибрация разрезаемого позвоночника. Как ловко и легко прошло лезвие между дисками, разрезая плоть, кишки и все остальное. Да, точно, её разрубили, как ломоть колбасы.

-Сам-то как? – Интересуется она, стараясь заглушить ощущение неправильности происходящего.

Почему за окном не слышно шума города? Она же в больнице, так? Не то чтобы часто приходилось там бывать, но с каких пор в палате стелют отдельный футон? И взгляд снова цепляется за его шикахушо. «Какого хрена?» - думается вдруг. Пока что остается вопрос, заданные пятьдесят лет назад – что теперь? И Хиори не хочет знать ответа, по крайней мере не сейчас.

Взгляд тяжелеет вдруг, дыхание сбивается и в жар бросает. «Пополам же рубанули», метеором летит мысль, разрывая тонкую грань между ощущением того, что сидит на кровати в грёбанной неправильной больнице и того, что лежит на крыше какого-то рухнувшего здания. Разве что крови во рту нет. Мозги будто взбили блендером, Саругаки почти рухнула обратно на подушку, кое-как до этого державшись.

- Прости, - выдыхает она, окончательно не понимая, где находится и что видит, - я… я не могла… слушать…это, - и веки снова сомкнулись, а тело обмякло, тьма трепетно забрала сознание мартышки обратно в свои владения.

В темноте хорошо. Она как спасительное одеяло, гладит по щеке ласково, греет. Не даёт снова в голове наступить каше, выстраивая воспоминания. И словно бы по линейке отмеряя все важное, яркое и значимое. Всё, что изменило её. Почти до неузнаваемости.

В Готее сто лет назад она была озорной, с довольной улыбкой могла пнуть Хирако и даром, что он там беседы ведёт. Она шкодничала, протестовала, возмущалась и все было строго по-своему. Она была счастлива. А затем наступило по-настоящему страшное время, которое оставило неизгладимый отпечаток на её душе. Не только на её, что уж тут. Всем досталось.

Хочется задаться вопросом, какую в итоге Хиори Синдзи целовал? Всё ещё ту наивную  девочку, - ладно, наивной её никогда нельзя было назвать, - или повзрослевшую и пропитавшуюся ненавистью? Никогда не спросит. Как и никогда в открытую не покажет своих чувств, потому что оно для них только. Её и Синдзи.

Сколько раз во сне она видела это сползающее с черепа лицо?

И вот тебе раз, шинигами немногим лучше людей. Айзен, Гин, Тоусен и старик. Как же люто Хиори их ненавидела за предательство и за слепоту. Ямамото скорее язык себе откусит, чем признает то, что ошибся. А ведь ошибся, старый хрыч. Всё это медленно ползет в её голове, помогает будто бы. А Саругаки отчётливо помнит нежелание приходить в себя. Возвращаться в мир, где чуть ли не все готовы друг другу глотку перегрызть.

Просто так.

Тепло на щеке истаивает вдруг, сменяется чем-то другим, но Хиори спит спокойно. В конце концов, после всего она не может вот так просто оставить Синдзи. Потому что настолько верная, что даже ненавидя этот мир и два других все равно остаётся.

Хиори опять открывает глаза, в этот раз уже не так сумбурно, натыкается взглядом на пустую палату. Прикрытая дверь нихрена не дарит ощущения правильности. Что не так? И Синдзи… Ей же не приснился их вчерашний разговор? С лёгким ощущением голода, Хиори садится на кровать и прислушиваться сначала к себе: внизу живота чуть тянет и болит, но лишь самую малость, голова ясная, в руках силы мало, но мартышка бестолковая, упёртая.

Она сжимает пальцы в кулаки пару раз. Слабо выходит, ну, что поделать.

Тут духовное чувство чуть вздрагивает знакомым. Таким знакомым, что как будто все сомнения становятся не беспочвенными. Четвёртый отряд, да? Она в лазарете , да? Точнее всего на это может ответить только вид из окна, но к нему надо подойти. И потому Хиори, испытывая привычную злость, сначала спускает ноги с кровати, тут же, почти сразу жалея о затее. В позвоночнике отдаётся тупой болью.

Ниче-ниче, и хуже бывало.

В глотке опять пересохло, Саругаки потянулась к изножью кровати, чтобы ухватиться за неё и попытаться встать. Она как раз коснулась пальцами ноги холодного пола, когда дверь в палату открылась.

Привычная насупленная мордашка с явным упорством на ней вскидывается, чтобы сразу увидеть, что гость этим вечером все тот же. Хирако.

Какого-то хрена все ещё в шихакушо.

-А я тут сбежать пытаюсь, - говорит она, опуская ногу на пол, но всем весом держась за кровать. Получается так себе, да лежать уже бока болят, но руки дрожат.

- Это было следующим пунктом, - упрямо говорит она, готова немного отпустить руки, но у Синдзи было своё мнение на этот счет, подошел своими длинющими ногами в два шага и уложил её обратно. Отпинаться захотелось, но движение ногами отдавалось легкой ноющей болью в позвоночнике, да и требуха будто бы побаливала. Пройдет, нормально, уж если живая и пришили ноги-то, значит все пройдет, а если валяться, то проходить будет дольше.

- А-а-а, - недовольно протянула мартышка, на короткое мгновение расслабившись, чтобы затем сесть, но не успевает, Хирако сначала лба её касается, а затем и щеки. И вот приятно да,  но чего он, в самом деле? Хотя, удивляться нечего. Они же так и не стали парой в полном смысле этого понимания, потому что у Хиори в голове как переключателем щелкнуло, когда отряд Оминицукидо едва не наступил им на хвосты и в спешке пришлось прятаться. Синдзи не спрашивал никогда, а Саругаки не объясняла – но она как-то так решила, что если все так и останется между ними, то можно будет что-то изменить после победы над Айзеном. Потому что за эти годы, за эти пятьдесят лет с их первого поцелуя они столько раз сдохнуть могли. Тогда было не время для перемен. Не время для этой грёбанной любви. Хотя и случались мелочи всякие, стоило им остаться наедине и если… в общем, бывало.

Но это же Хиори, все упрямо возвращалось в привычные рамки.

- Я лежать уже не могу, - признается честно, -у меня бока болят, спина болит, не могу я уже, - чуть вытаращив глаза сказала, чтобы услышать подтверждение своим ожиданиям. Вот как знала, блядь! То-то духовное чувство слегка бесится, ощущая всякое и будто рукоятка его регулятора повёрнута на максимум. Она отвернула чуть голову, чувствуя мурашки по спине от того, что Синдзи ей прядь за ухо убрал.

Грёбанное Общество Душ. Ладно, случись что с кем-то другим она бы так же поступила… наверное. Помощи особо искать никогда не приходилось, но надавить на старика с ненавидящим «ты нам обязан» посмела бы. Отшибленная потому что. И потому что правда – обязан старый хрыч.
- Бля, - только и выдохнула, опять смотря на Синдзи. От слов об Унохане Хиори через халат (идите нахер, это больничный генсейский халат!) погладила низ живота, где довольно стремительно после пробуждения заживал и рубец и внутренности.

- Ну, если они не проквакают Айзена, - начала было Хиори в привычной манере, отводя взгляд, да прикусила язык. Просто обняла Хирако, чуть-чуть наклонившись вперед, находя положение в котором все меньше болит и острым подбородком уткнулась ему в плечо.

- Прости, - как заезженная пластинка, ей-Богу, - но я правда больше не могла это слушать, - она хмурится, вспоминая, как сильно её задели слова Соуске, этого ублюдка хитрожопого, который смог обмануть всех, но не Синдзи. Значит, они теперь свободны? Раз её ещё не заперли в клетку какую и Хирако вот так спокойно щеголяет? А всего-то и надо было помочь в войне, эпично появиться, дескать «мы поможем убить этого утырка, но не за вас, а потому что нас он бесит на сто лет дольше». Ну и плюс разрубленная мартышка. «Всё равно, лучше я, чем ты», - потому что он себя сдержал, а она бы разве что красную дорожку не постелила бы Пустому, пропуская вперед и будь что будет, называется.

Негромкий резкий и горячий выдох ему в ворот, чуть пихнула маленькими руками в плечи и скептично посмотрела на шихакушо.

- Какого хрена ты в этом, - «дерьме», -чуть не ляпнула, опять сдерживаемая каким-то нехорошим предчувствием. Что-то ей подсказывает, что у этой всей сказки не тот конец, которого они ждали половину века. Но Хиори только хмурится, вскидывает бровь, да клычком привычно чуть прикусывает нижнюю губу.

- Это я ещё не буяню, - привычно чуть резко сказала она, хотя и чуть усмирила пыл. Но лежать вот так отвыкла как-то, всегда в бегах, всегда куда-то надо было двигаться. Вперед и только вперед, чтобы никто не видел, не обращал внимания на яркую группу незнакомцев.

И что-то вот не так. Дело же не в том как она была ранена, да? Дело тут уже в чем-то ином, вот как он щемится, тяжелым грузом обремененный. А она молчит вдруг, чувствует прикосновение к линии рубца через тонкую юката, как жмется, будто взгляд скрывает. А она хмурится, обнимая, чувствует тепло от него, даже греется немного, хотя и не холодно совсем. Ох, как же она все-таки рада, что пострадала именно она, не кто-то другой и тем более Синдзи. Его вот сейчас кроет, может и пока она тут отлёживалась не раз давило, но он же справился. А она бы не смогла. Потому что бешеная и совсем не умеющая себя контролировать.

И вот тебе раз.

Эхом в ответ на его слова сердце сжимается так больно, проваливаясь отчаянием внутрь, что и Кубикири Орочи и Пустой едва ли не завыли на пару. «Роуз, Кёнсей и я», - повторяет она, распахнув карие глаза и смотря в стену перед собой. Замирая. Вот он какой – конец их времени. Саругаки хмурится, пытаясь не выдать истинных чувств, стараясь хоть немного сдержаться, но как же больно мать его. Он говорил, что хочет вернуться, говорил же.

Кажется, что ещё только вчера был тот их разговор на пляже, прежде чем изменилось между ними. И тогда от его ответа тоже сжалось больно, но сейчас – больнее. Потому что вот он, такой конец. Потому что она не останется, не сможет. И это он знает также, как знала она – так все и будет. У этой сказки нет хэппи энда. «Старик предложил вернуться». Да засунул бы он свое предложение куда поглубже и порадовался бы! Ей вот, нет места здесь. А Синдзи… думается эгоистично, сколько он думал над этим? Как быстро согласился?

«Да угомонись ты, знала же», - приглушенно говорит Пустой, испытывая ту же самую тоску. Аж больно. Очень, очень больно, и ни одно разрубание пополам с хрустом трескающейся кости и рядом не стояло. Да лучше б разрубили ещё раз. Официант, мне, пожалуйста, добавки!

Саругаки слышит это вот «прости», чувствует как он сильнее её обнимает и сама едва сдерживается, чтобы не сжать пальцы на шихакушо и не смять его, такое идеально выглаженное. Он же сто лет за всеми ними присматривал, вел за собой, так разве она может его упрекать за такое решение? Научил, зараза думать о других и вот теперь страдает. Как же больно, дайте пилюлю уже усмирить это вот все, что вьется внутри раненной змеёй. И это не Кубикири Орочи, это её сердце так. Извивается, болью отдается, что аж плакать хочется.

Сколько раз в генсее ей хотелось просто враз выпустить реацу, да проораться как следует? Без маски, без меча, просто от безысходности. Как сейчас. Просто взять и заорать, пока глотка не охрипнет, пока не расцарапает в кровь горло и голос не сядет. Но она не будет так делать, как не делала тогда, потому что шинигами за ними следили и сейчас – потому что тоже самое. Шинигами за ними следят. А темнота реацу ведь проскочит, вырвется, сбрасывая грёбанные чуть подвявшие цветы вместе с вазой. Просто выплеснуть уже эту боль наружу, чтобы бессильно опустить руки.

Но она не делает этого, сдерживается кое-как, кажется, даже Пустой в этом подсобил, что ли. А может быть и нет, духовная сила подрагивает немного, да, но это ничего. Спишет на боль трусливо, в этот раз не признаваясь. Потому что за сотню лет такого вот всего никто иной, как Синдзи заслужил того, чего хочет. Ну, а она в этот раз не совсем важна. Ничего.

- Ничего, - вторит своим мыслям, касаясь его затылка и светлых, коротких мягких волос с легкой улыбкой в голосе. Никому не нужны твои истерики Саругаки, толку уже не будет, потому что он уже согласился. А то что без хаори пришел – так, видимо, из-за неё. Завтра, наверное наденет. Не время быть ребенком, Хиори, совсем не время. Побудь сильной за обоих, как тогда при Нагасаки. Вон его как кроет.

«Сам же согласился», - поддаваясь отчаянию, говорит Пустой, впервые занимая позицию Хиори, а она только снова касается его волос, поглаживая, будто успокаивая и кусая себя за внутреннюю сторону щеки до крови. Больно так, не щеке, нет, грёбанной душе. Очень и очень больно, хотелось бы, чтобы прошло поскорее. А пройдет-то нескоро, только опускается ниже к желудку, заглушая тот легкий голод, что был.

«Влюбиться хотела, да?»

Хотела. Не зная, наверное, как это бывает больно порой. Куда больнее, чем редким букетом по щекам или тапочкой по балде его светловолосой. Хотела. И влюбилась, по уши втрескалась в Хирако Синдзи, патлатого. Незаменимого, блядь. И никак не отпускает, ни он свои объятья, ни боль, пропитавшая отчаянием всю её душу. Отпустит ли вообще когда-нибудь? Ком в горле и подкатывающие слёзы удалось уже дважды подавить. Не время здесь, не место. Не за чем нагнетать, хотя и хочется на него рявкнуть «отпусти» и «отвали». Хочется дать волю и злости, ведь как он может? Как он может снова стоять в один ряд с теми, кто вместе с ним прятался от тех, кто будет стоять напротив? Как он может представляться потом этому старому хрычу, который и разобраться не захотел? Если кто-то скажет ей, что все дело в совете Сорока Шести, то плюнет и предложит принести Сорок Шесть отупелых голов, что Айзена просрали!

«Сама ж сказала, что не важна», - отведя взгляд куда-то в сторону, ворчит Пустой, поглощаемый грёбанным отчаянием. И его темная реацу и рядом не стояла с тем, что сейчас Саругаки испытывает.
«Вот и молчи там нахуй, без тебя тошно».

- Смотри на меня, - просит она, взяв его лицо в свои маленькие ладони, когда отстраняется назад, в глазах есть радость, конечно же, но и понимание того, что всё – финиш, - у тебя получилось, - говорит она, непривычно широко улыбаясь и продолжая хмуриться, - ты так хотел этого и у тебя получилось! Ты снова стал капитаном своего отряда, - ками-сама, каких же трудов стоит говорить все это, и все же «в этот раз я и правда не важна», - я очень рада за тебя.

Только вот выть хочется.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-11 13:49:40)

Ну, ожидаемо, что он все увидел. Ожидаемо, что понял и прочел, но Хиори пытается оставить на лице тень улыбки, только вот губы так предательски дрожат, а брови и не хмурятся уже, изломлены от боли. Она молчит на его слова, только медленно опустив руки, и похожая на мартышку, которую обманули – не дали угощения за выполненный трюк. Кончиками своих пальцев только касается его свободного на животе шикахушо, непроизвольно чуть сминая гладкую ткань. А сама в глаза смотрит, будто запомнить пытается.

Рано или поздно жизнь как-то набирает обороты и идет своим чередом. У Хиори этого не произошло до сих пор и все эти происшествия будто ломают её. Жизнь в Руконгае, Академия, Синдзи, отряд, смена капитана, предательство Айзена, а уж сколько всего в генсее произошло, там нельзя ограничиться одним пунктом. И вот опять. Как будто кто-то играет ею в пинг-понг, то и дело перекидывая из стороны в сторону. Хочется остановиться уже, найти своё место в этом мире, в трёх из них и жить. Просто жить.

Только вот здесь она не сможет. Здесь у Хиори попросту нет места. Вступить в какой-нибудь отряд и быть рядовой? Идите к меносам! Она лейтенантом была! Собственными трудами заработала то звание и не собирается из внезапного милосердия старика становиться никем. Не собирается, попросту не сможет жить здесь. Служа в Готей даёшь клятву верности, а она уже давала её и предали её. Так что, Готей, засунь-ка себе в задницу это предложение и поджарь его Шаккахо. Приятного обогрева, мать вашу! Она была счастлива здесь, да, но это растоптали. Абсолютно все. А потом она научилась находить счастье в генсее с вайзардами, но и это растоптали. Снова грёбанные шинигами. Как же она их ненавидит.

- При том, балда, - отвечает ему, но не продолжает, не язвит. Как вот ответить на его вопрос? Когда вот так вот держит за руку и спрашивает прямо, хотя прекрасно должен знать ответ. Намного лучше и раньше её понимая всю абсурдность. В теле ещё так мало сил, но она сжимает пальцы в его ладони так сильно, как может, а большая рука с отставленным большим пальцем скрывает всю её ладошку. Она смотрит в его глаза, читая там точно такую же боль, что разрывает её. И от этого становится ещё более невыносимее. Кубикири Орочи свился где-то кольцом, прячется, а Пустой с невыносимой тоской смотрит на все это изнутри и тонет в омуте мертвого песка, больше похожего на пепел.

Хиори стыдливо опускает было взгляд, прикусывает губу, стараясь не дать волю всему тому отчаянному пожару, что внутри одолевает, чтобы уже через мгновение посмотреть виновато. Качнуть головой. Влево-вправо-влево-стоп посередине.

- Я не могу, - очень тихо говорит она, свободной рукой касаясь шеи Синдзи, а кончиками пальцев снова чувствуя его мягкие волосы, - я не могу так. У меня нет отряда, нет дома, - глаза полные слёз и их жжет предательски, а клычок то и дело торчит над прикусанной губой, - я не смогу подчиняться им. Я не могу так.

А поймет ли он?

Хотелось бы верить, что да, жить бесцельно она не может. Хотелось бы остаться с Хирако, наконец-то жить начать, как хотела этого когда-то давно, но без отряда и дела какого-то никак. У Синдзи есть отряд и обязанности, он будет занят, а ей что делать? Это так напоминает генсей, когда они – мужики – работали, в то время как остальные сидели и бесцельно ждали. Как это было в Хиросиме.

Такая жизнь убивает её. Да и Готей этот всратый, пока здесь старик над ними стоит – она не ступит в ряды шинигами.

- Пока здесь Ямамото, я не смогу, - и руку вдруг так тяжело держать, а потому она скользит от его шеи, по груди, там, где остался шрам далёких лет, чтобы как-то безжизненно упасть на ослабевшие ноги, - он не отстаивал своих подчиненных перед Советом, с какого хрена я снова должна здесь быть? Верить, что он не предаст опять? Что никто из них не предаст? – «почему же ты согласился?» - судорожно вздыхает, чувствуя, как уже опухли губы, а слёзы упрямо застыли в глазах, не проливаясь, - прости меня.

И такой уставший виноватый взгляд, словно не проспала тут две недели. А внутри все так и горит и тонет.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-11 20:26:43)

Пытается объясниться, оправдаться. Только ему, блин. Остальным бы заявила через плечо, сверкая торчащим зубом «нет» и ухом бы не повела. Но ему все объясняет. А ведь кажется, как все просто: он стал капитаном, так останься рядом, Саругаки! И проще ведь будет обоим, он будет рядом, она будет рядом. У него отряд, а у неё – он. И всегда можно будет послать кого-нибудь на три крепких словца, потому что никому бы не подчинялась. Красиво и просто же.

Только Хиори понимает, что едва и неделю так протянет. Здесь же скука смертная вне отряда и обычной рутины. А её этого лишили благородно. Три ублюдка, а четвертый только метлой подгонял. Так что, единственный весомый аргумент в виде Синдзи играет против неё же, поскольку на вторую неделю она станет сушить ему мозги и в итоге сделает несчастным. И то как он жмурится, делает только ей больнее.

И подбородок морщится, дрожит, когда он поглаживает её по спине, когда двигается ближе. А она и не против совсем. Госпоти, а ведь ничего ведь не было. Ну, в том самом смысле, так с чего же так вот больно? Хотя их и друзьями не назвать, ни любовниками. Что-то выше всего этого приземленного и генсеевского, что-то впитавшее в себя все близкие формы отношений, которые только могут существовать. И подкрепить их всем пережитым. Подойдет ли слово «вайзарды»?

«И как же я там буду без тебя?», - безмолвным остается вопрос, потому что ответа на него нет. Хирако здесь место, а ей – нет. Пускай и была по сути отсюда. Из грёбанного Руконгая. Но как же Хачи, Лиза и Лав? Они ведь не пришли сюда на любезное приглашение бородатого ублюдка? Потому что так же – не нашли себе места.

- Как и мне тебя, придурок, - чуть облегченно хмыкает, из последних сил сдерживая такие горячие слёзы. И послушно утыкается ему в грудь в миг ставшим горячим лбом. И хватается за шикахушо его, как за спасение, будто если будет держаться, то проснутся и все в итоге окажется дурным сном. Просто дурным сном. И легче не становится и дальше, Хиори только жмурится, выпуская уже эти слёзы, что и так бы полились через край.  Шумно втягивает носом воздух, хлюпая. Да ничего  не надо ей давать, ничего. Просто хватило бы и того, что быть бы им рядом и все тут. Сама Саругаки она…

Под касание к его груди напротив сердца и думается всякое.  И вздыхается как-то неровно, смотря на него снизу вверх. Кажется, мирозданию особенно плевать на этих двоих, потому что внезапно появляется кто-то, громко ойкая. Хиори только ссутулилась сильнее, мимолетно поморщилась боли, спешно стирая следы чертовый слёз с щек. Она только виновато поджимает губы, чуть сжимая кулачок и смотрит ему в глаза. Ну, вот на кой черт уходить собрался?

Протяжные выдох, стоило только Синдзи выйти, и Хиори завалилась на кровать, негромко ойкнув, будто эхом этой вот Исанэ-тян. А та неспешно подошла, смущенно интересуясь состоянием Саругаки. Болит все, болит! И тело и душа. Все болит. Ей там говорили что-то про интенсивную терапию, про то что надо дать телу время восстановиться и все то, что Саругаки и не слушала.

Её там, лечили ещё, кажется, девчонка не обращала никакого внимания, просто думала о том, как она может уйти отсюда? Как можно вот так просто?.. только перед уходом Исанэ хиори поинтересовалась где здесь душевые, на что ей с сомнением сначала сказали, а потом упомянули о том, что надо пока беречь силы. И если она так хочет, то медсестра поможет со всеми процедурами.

- Не нужно, - лишь гулко ответила Саругаки, отворачиваясь к стенке. Сон пытался её забрать к себе, но она не поддавалась, ни в какую, дождавшись лишь глубокой ночи, чтобы наконец-то по-человечески смыть с себя двухнедельное ощущение больницы. И не хочется быть в памяти Синдзи зарёванной со слипшимися волосами. Гадко как, фу. Глубокой ночью она снова попыталась спустить ноги на пол.

Шумное дыхание наполняло темную палату, решиться было так сложно, всего лишь встать. Надо встать, давай же. Шумный ровный вдох. «Смотри на меня», - раздается в голове привычное, когда Хиори отталивается от кровати и… стоит. Стоит ровно три секунды, чтобы затем завалиться, свадивая стул, на котором сидел ранее Синдзи. Больно ударилась ребром о спинку, сжалась в комочек, подавляя писк.

- Бл, - вдохнуть получается не сразу, главное, что на шум никто не прибежал. Вот тут свезло, а то пришлось бы придавить реацу Пустого – чтоб ближе не подходили и чихать Хиори хотела на благодарность! Хоть сейчас Сенкаймон открывайте – уползет. Хриплый вдох, попытка залечить ушиб, а затем очередная, чтобы встать. Ноги едва держат, позвоночнику тяжело вдруг, на месте сруба. Ах ты ж блядь, «сруба» - как у дерева, мать их. Вдоль стены тянется декоративный бордюк, чуть выстуающий и этого достаточно, чтобы цепляться за него и самую малость разгрузить ноги.

-Прямо и направо, - приглушенно повторяет, переходя коридор в другую сторону, а там почти вваливаясь в общую душевую. Ох ты ж, повезло, здесь и юката свежие есть. Прям праздник какой-то. Саругаки присела сначала прямо на пол, тяжело дыша. Ничего-ничего. Лучше все равно так, чем кто-то её обтирать будет. И ушиб болит, зараза.  Хиори смотрит на яркие лампы наверху, обхватывает себя руками за живот, чтобы тихо заскулить.

- Да какого же хрена, - тихо скулит себе в голые коленки, на которых разливается лиловым синяки. Почему время прошло так быстро, почему они не могли… раньше? И ладошка, что недавно чувствовала удары колотящегося сердца под чужой грудью будто бы горит.

Дыхание унялось, так что Хиори, хватаясь за стену поднялась, сбрасывая юката, что пропахла и лекарством и потом, стянула с себя бинты – по низу живота, прямо там, где обычно и были надеты штаны прочерчена почти ровная розовая полоса. Саругаки дрожащими пальцами коснулась её и провела, слишком ярко представляя, как меч Ичимару проскользнул вот так по её плоти. Ровно, резко, без преград, срезая не только плоть и позвоночник, но и надрезая тазовые кости. И  страшно вдруг стало. Но она не плачет, сердится напротив. Рука ровно ведет по шраму, за спину, чувствуя, как и там все также ровно.

- Что б ты, сука, в Уэко Пустым сожран оказался, - выплюнула в пустоту, поворачивая вентиль горячей и холодной воды одновременно. Стоять вот только долго никак не получилось, так что Саругаки взяла и уселась на пол, переводя дыхание, ловит ртом чуть сладковатую воду… как же хорошо. Как будто смывает не только пот, но и всё, всё, что испытала за сегодня, все, что накопила. Обманчивое чувство на самом-то деле, никуда от него не деться.

С огромным удовольствием простым мылом она прошлась по волосам, телу, под горячей водой посидев вот так вот ещё какое-то время, нашла в себе силы в итоге подняться, обтереться старой юката и кинуть её вместе с бинтами в угол. Ну, простите, урны на нашла. И в новенькую юката завернулась с удовольствием.  Обратный путь, кажется, что занял куда больше времени и усилий, а потому Саругаки черта-с два проснулась утром и днем, когда Исанэ или кто-то там ещё пришел снова её лечить.

Но сон все равно был беспокойный – все так болело от такого долгого «путешествия». Проснулась ближе к вечеру, когда под ложечкой засосало, а двигаться не хотелось. Вот Саругаки и отвернулась, сжимаясь в комочек под одеялом. Никак не может забыть о том, что вот совсем скоро это все дерьмо закончится. «Или попробовать остаться?», - думает она, прекрасно зная, что если не попробует, то будет ещё больше злиться на саму себя. Уйти же всегда можно, да?.. Но у Синдзи теперь есть отряд, которому надо привыкнуть к вновь-Хирако-тайчо. К тому, кто не предатель.

- Пф, - негромко выдохнула, уткнувшись лбом в прохладную стену, а распушившиеся от мыла волосы разметались по подушке.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-12 00:36:25)

Хиори слышала его, также как он обычно слышит её, но лежала не двигаясь, все думая о вчерашнем вечере. Так мало его теперь, ну, рядом. Половину дня Саругаки, правда, проспала, отчего опять все бока отлёжаны, но все равно! Прекрасно отдает себе отчет в том, что будет сильно скучать по нему. Это же не шутки блин, считай с её первого курса они чуть ли не каждый день виделись. Ну, сначала редко, а потом чаще и чаще. И на протяжении ста лет и вовсе каждый чертов день. А теперь вот… тоскли-иво. Но вот он, приходит после отрядных дел своих, не с главного входа, а в окно. Хиори вдруг улыбнулась, представляя, как этот сутулый дылда перешагивает через подоконник, через который ей бы перепрыгивать пришлось. Длинноногий мать его.
Поди ж ты и жрет ещё что-то.

Она откидывает одеяло, резко садится на кровати, взъерошенная и немного сонная и как всегда насупленная. За две недели лежания мышцы отвыкли хоть к какому-либо напряжению, так что после вчерашнего болели здорово.
- Чё жрешь? – с любопытством интересуется, заметив коробочку с булочками. Румяные, испеченные. И красивые. Под ложечкой засосало ещё больше, вот Саругаки и достала тоже булку, сразу откусывая большой кусок. Можно такое есть или нет – плевать, ужин тут нескоро.

И рожа у него какая-то довольная, булка что ли так понравилась?

Пока Саругаки жуёт, она все думает о том, что вот щемит в груди, но как будто бы полегче стало. Странно так. Они расстаются хрен знает насколько, увидятся ещё, наверняка, но… ай, не сейчас. Не под эту довольную рожу такое думать. Хиори слопала булку, сначала потянулась за ещё одной, но передумала. Первая что-то кирпичом упала в желудок. Но хотя бы стакан с графином воды есть.

- Си-индзи-и, - тянет, опускаясь на кровати, - дай воды-ы, - дурачится, ей-Богу, - пажалста.

Нет, серьезно. Как без него? Ленивый такой как будто, делает все неспеша и взгляд этот его «меня-все-заебало-тайчо». Тайчо.  груди щемит все также, в руках заботливо протянутая чашка с водой, которую она осушила в три глотка, а в голове отчетливая такая мысль – «я ж тебя люблю, придурок». Но вслух не скажет, потому что все всё и так знают. Ну, он и она. А от мысли, что может знать кто-нибудь ещё щеки начинают покрываться румянцем.

- Спа-асибо, Хи-ра-ко-тайчо-о, - протягивает довольно, даже почти радостно. Все-таки не врала о том, что рада за него. Правда рада. И отряду он докажет о том, что не предатель, что нехер его бояться, что он не Соуске – он Хирако-мать-его-тайчо. Маленькая ступня Саругаки выглянула из-под одеяла и пихнулась Синдзи в бедро.

- Синдзи, мне скучно тут уже, - ноет, а при этом будто сердится, но это все напускное, - я не могу лежать. Давай пройдёмся хоть немного, а?

Её-то хватит ненадолго, но упряма достаточно, чтобы требовать прогулку. Хочется просто… ну… побыть ещё немного вместе. Как раньше. И меньше всего хочется, чтобы сюда снова зашла Исанэ или ещё кто-нибудь и Синдзи тогда как ветром сдует. Общество врачей-шинигами ей остопылело уже, как и любых других шинигами.

Тут есть же какой-нибудь сад или ещё что? В Четвертом Отряде отлёживаться ещё никогда не приходилось, так что как здесь и что здесь Хиори не знает или помнит уже – не важно так-то.

- А у тебя назначение уже было или будет? – кажется, это они не обсуждали ещё.

Вот ещё и лекарство какое подсунул. Воняет кислятиной, пить такое нет ни малейшего желания. Но надо, понимает же, что надо, так быстрее все затянется, перестанет даже призрачно болеть, как сегодня. То ли дело в лечении, которое проводит Исанэ, то ли ещё в чем – хрен их знает. Но даже с ночи как-то полегче, хотя и легкая усталость есть и сама она ещё никуда не ходила.

- Кислятиной воняет, - да лучше жратву времен Хиросимы из-под рук Маширо ведра два заглотнуть, чем это. Но Синдзи непреклонен и того и гляди тянет это вот «пей». Легонько пихнув ещё раз ногой, которую сразу же спрятала под одеяло, чтоб снова не начал щекотать, Хиори зажмурилась и сделала сначала маленький глоток, а затем и несколько больших. Под челюстью завязало тугим узлом, а Хиори аж сжалась вся, даром что чашку не выронила.

- Агх, - с явным отвращением чуть ли не выплюнула, но отобрав у Хирако чашку с водой выпила сразу почти все. Даром что слюни от такой кислятины не свесила до самого пола, как бультерьер какой-нибудь. И вот те раз, согласился-таки, похоже. Правила им с самого начала были писаны молоком на белом пергаменте – не видно, значит нету нихрена. Так что Хиори с преогромным удовольствием просияла и тут же закуталась в какую-то шаль, едва ли не дважды обернувшись.

- Наконец-то, - довольно и озорно, но негромко обрадовалась Саругаки, полностью отметая тоску. Оставит её на генсей, а тут нечего уж. Привычно уже довольно-таки цепляется за него, как настоящая обезьянка на спине уселась, за шею аккуратно обнимая. Не придушить бы, хотя, до сих пор иногда хочется.

Все это похоже прям на какой-то генсейский фильм, когда из-под взора грозного родственника мальчишка утаскивает девчонку, чтобы погулять по веселым и небезопасным районам. Держится крепко, не свалится, и подбородком чуть упирается в его плечо, чувствуя, как волосы немного щекочут лицо. И парнишка из отряда своим падением вызвал легкий смешок у Хиори, что хихикнула, пряча лицо. Ей-Богу, вспоминается, как разок Маширо так Кёнсейя подловила, а тот и уронил десяток яиц в упаковке себе на голову. То ли специально, то ли действительно не ожидал.  Нет, нет, не тосковать!

- Ого! – удивленно протянула Саругаки, наблюдая отсутствие эшафота и запечатанного громадного копья, - зато помпезное поместье Кучики легко узнать по изобилию сакуры и большущему саду, - тут же отвечает, смотря куда-то вперед, - скажу.

Но ей не холодно, потому что один патлатый своей реацу привычно укрывает, потому что она к нему жмется и всё же тепло вот как-то на душе. Эх, стащить бы у двенадцатого отряда какую-нибудь штуку, чтоб незаметно для всех открывать Сенкаймон и вперед того чистильщик, если он  ещё жив, бежать сюда. Не в Сейретей грёбанный, а к вот этому вот. Они над этим миром сейчас, одновременно заметные и невидимые. Кому захочется смотреть на небо, чтобы что-то там увидеть? У всех свои дела и заботы, а, не имея их, и будешь рыскать взглядом. Вот от того Хиори и не может частично остаться.

Находит взглядом казармы, что некогда были родными, а теперь так чужды. Кажется, она и Маюри видит, а может быть то просто кто-то иной идет с широкими плечами. Хиори улыбается, просто, искренне, когда Синдзи мягко ступает по небу и несет из куда-то вперед. А ей думается, что там внизу мир Общества душ кажется таким маленьким. Замкнутым лишь на Готэй, а ведь ещё и Руконгай есть. Отсюда с высоты видны первые районы, а дальние теряются в линии горизонта. «Не думала, что этот мир такой большой», - признается сама себе, чуть шевельнув головой, касаясь слегка колючей щеки Синдзи.

И все же нет, не тоскливо.

- Я вернусь, - вдруг говорит ему негромко на ухо, словно дает обещание, «нам не нужно расставаться, всего-то один проход между нами, между мирами. Не война, не Хиросима и Нагасаки с их призраками и даже не Уэко Мундо!» , - когда найду себе здесь место, ну и когда старик на покой свалит, - хихикнула, чуть прижимаясь, - ему надо рассказать, что такое «пенсия» в генсее, а то здесь только в Улей Личинок или Мукен отправить могут.

Конечно, легче не станет после того, как Сенкаймон за ней захлопнется, оставляя Хирако здесь, а её отправляя туда, но это куда лучше чем вообще ни на что не надеяться. Все равно выкрутилась, все равно не дала этой грёбанной жизни её растоптать. Все равно нашла надежду, за какую ухватиться. И даже если найдется место в двенадцатом отряде, кто знает, авось и согласится! Главное спать не в бараках отряда, где капитан размалёванный придурок, которого так и хочется пнуть.

И в закате сейчас не видно тоски, просто солнце окрашивает зимний мир в теплые осенние краски.

- Я обещаю, - опять негромко, потому что это обещание только для него. Потому что не может быть Хиори без Синдзи. Это уже всё не то, фальшивая пародия какая-то, тень лишь только.

Как-то сладко вдруг стало от всех этих телячьих нежностей, так что совсем неожиданно для них обоих Саругаки укусила Синдзи за ухо, чуть сильнее, чем стоило бы.

- Да наплевать! – Так же весело отвечает Хиори и фыркает, чуть заметно отводя взгляд куда-то назад и вверх, по привычке уже, мол, не обсуждается, - тут столько аристократов, пусть налоги повышают! Сколько ему? Тыщь сто-сто пятьдесят? Ну, плюс-минут десятка, - шутка позаимствованная из прочтенной зарубежной книги про волшебников вспомнилась внезапно. «Но я же серьезно», - думается ей перед тем, как укусить.

Не простит она старика, никогда не простит. После Хикифунэ, что так заботилась о своём отряде, что… ай, да что там уж, Киске – он же ж пускай и отправил её туда одну, пусть следом и пошли капитаны и лейтенант, но всё одно – Урахара, мать его, Киске тоже ведь кинулся туда наплевав на приказ. За ней или за всеми – да плевать. Он и тот усатый из кидо отряда. А больше и никто. Тоска зеленая, прочь отсюда.

Она довольно хихикает от того, как Синдхи оступается и отпускает его ухо, которому не везло вот так вот ещё пару тройку раз за все время их знакомства. Все как-то тапочкой больше.
- А нехер нежится! – привычно чуть громко и бойко, чтобы уже затем снова уткнуться в плечо подбородком. И хочется поскорее бы выполнить своё обещание, хотя кто ж знает, что может здесь случиться-то, а? Нет, серьёзно. Что может заставить Ямамото оставить свой пост? Или кого-то ещё из капитанов или лейтенантов? На меньший ранг она и не согласится, на самом-то деле, ведь… да все это уже надумано-передумано слишком много раз.

- Мало, - бурчит ему в ухо обиженно, но стемнело почти, а если их застукают вне палаты, то у будущего Хирако-тайчо могут быть, наверное, небольшие проблемы. Да, так это и оказывается важной проблемой и поводом для возвращения, ага. Как же. О ней небось привычно беспокоится и от этого снова как-то тоскливо немного. А-а, так вот оно что. Завтра он снова станет капитаном Пятого отряда. Что ж. Вот же, все мысли в одночасье растеряла.

- Ты заслужил, - мягко говорит Хиори, не желая, чтобы вот так все заканчивалось. Сама-то она стремительно идет на поправку и могла бы даже немного по идее остаться здесь в Обществе Душ, наверное… Хоть самую малость. Не, не надо так. Потом уйти будет ещё тяжелее и само ожидание ухода раздавит. Как только поправится – так сразу ходу отсюда. Ох, и мысли совсем не поймать.

- До завтра, - под легкий поцелуй и улыбка легкая, но стоит только воздуху свистнуть за ним и снова как-то вот… она подтянула ноги на кровать, стопами друг к другу прислоняя, чтобы пальцы растереть, - у-ух, холодно же, зараза.
Сразу и жарко становится, а тут и идея такая светлая – сходить в душ погреться. Но надо немного попозже, а то уже должны обход провести или как там это у них. В коробочке осталась последняя булочка, которую Саругаки слопала, а сама всё о другом ведь думает. Наверное, пара дней осталась. Может и три, но не больше. Может, меньше.

- Саругаки-сан? – девчонка на вид младше Хиори, но с формами попышнее замялась на входе, но все же подошла. Такие зеленые, цвета сочной травы глаза и кудрявые волосы, завязанные в тугой узелок, но мелкие барашки все равно свисают.
- А? – с неохотой отзывается та, скинув с себя шаль, ей же протягивают какие-то таблетки и стакан с водой. Ничего не остается, вредить себе смысла нет ну, никакого. Закинуть таблетку, выпить и отдать девчонке стакан.
- Вы…(чё?) пропустили ужин, Вам принести?
- Не, - и закинула в рот остатки булочки, при этом причмокнув, облизывая пальцы. Девчонка только и рада ускользнуть из палаты, но все равно поклонилась на выходе. Боится. Ох, трудно будет Хирако, пятый отряд с его лейтенантом, которая была верна этому ублюдку Айзену – кто-то хорошо слушает разговоры медсестёр – и целый отряд. Крамольная мыслишка пролетела, что может быть, Момо-тян полежит так ещё подольше, а Хиори станет у Синдзи лейтенантом.

«Смешно», - как-то горько плюётся Пустой и Хиори соглашается невольно. Ладно, погреться в душ и поспать, а то ещё немного и совсем околеет – окно-то открыто было, в палате как на улице, а на ней только юката чертова. В тумбочке, правда, кто-то принес шикахушо, но Саругаки скорее змее хвост откусит, чем наденет его.

А в душе тепло, до безобразия тепло. И чей-то шампунь стоит, травами всякими пахнет приятно. Хиори бесцеремонно воспользовалась им, отогрелась по полной, и также тайком вернулась в палату. Ей бы что другое из одежды, а. Больничное белье и юката – как-то ну, совсем печально. Есть её же генсейские шмотки, которые очистили от крови и прочего, но это как-то тоже не подходит. Ладно, пусть так.
В кровати, под двумя одеялами также тепло, только вот сон не идет. Саругаки лежит на спине, задумчиво подушечкой среднего пальца трогая розоватый рубец.

«Хиори!»

Сама собой глаза закрывает, вспоминая.

«После резкой, почти сводящей с ума боли, сравнимой с занозой, которую случайно вбиваешь в основание ногтя, под пластину у кутикулы; наступило чувство легкости и холода. Она помнит, как свистел ветер в ушах при падении, какой вкус собственной крови, той, что поднимается по пищеводу и трахее из-за того, что задело органы. Помнит как дрожали его руки на талии и под головой и то, как кровь лилась под ладонью. Только сейчас помнит все это, в темноте палаты Четвертого отряда. Как внутри всё холодело, потому что это самое «внутри» почти стало «снаружи», едва ли не вываливая все внутренности вслед за порезанным, будто варёное спагетти кишечником.
- Прости, - и все же нельзя было ему не улыбнуться, нельзя было уйти, если что вот так с болью в изломе бровей. Пока эта самая боль не вознамерилась забрать её с собой, касаясь тонкого горла холодными и длинными пальцами смерти».

- Все равно лучше я, чем ты, - в пустоту говорит Хиори, задумчиво возвращаясь к тому, что терла рубец. А ведь не болит. Самую малость, если только касаться шрама, но внутри не болит.

«Отличный ты ему опыт подарила, а», - «завались».

Он держал её половину. П о л о в и н у.

И кто знает, кто притащил вторую половину, стараясь не раскидать кишки по обломкам фальшивой Каракуры. Мертвые тела они же не живые, их тащить абсолютно неудобно, они то и дело норовят будто бы выскользнуть. А тут ноги, задница и кишки наружу.

Хиори села резко, начиная глубоко дышать. Наконец-то понимая, о с о з н а в а я, что на самом-то деле пришлось пережить Синдзи и почему он на самом деле чуть не рехнулся, когда говорил это в первое её пробуждение. По виску медленно сползла холодная капля  пота. «Э, куда?». А туда. К нему. Сделать то, что давно было пора не смотря на все последствия. Снова кутается в шаль, впервые лет за сто надевает грёбанные варадзи и сигает из окна, сразу же скрывая свою реацу так, как Киске много лет назад учил. Скрывая её так, что никто не найдет.

Из бараков Четвертого отряда она молнией выскакивает, всего-то и понадобилось три шага шунпо, от которых, правда, дыхание в раз перехватило. Ничего, и не такое бывало. Главное не останавливаться – идти. Только не по улицам вдоль белых стен, а прыгнуть на черепицу и там мелкими перебежками бежать. Туда, где он.

Луна на небе горит ярко, освещает улочки, полуночный караул, что не замечает прыгающую тут по крышам девчонку в белом и с прямыми светлыми волосами, непривычно в этом зимнем холоде пахнущими свежестью трав. Раз, два, прыжок через улочку прямо над головами двух полусонных шинигами – ей-Богу и убегать никуда не надо было! – но поскальзывается и падает в лысые кусты с грохотом.

- Слышал?

- А?

Хиори, лёжа на земле с ногой, зацепившейся за кусты сквозь зубы прошипела такое вот гадкое «блять».

-Чирик-чирик, - «блять».

Шинигами притихли было, но не тут-то было.

- Что за?..

У Хиори аж зрачки сузились от злости, но она по-прежнему лежала на земле, только ногой, застрявшей в ветках какого-то кустарника шевельнула и согнала сонную птицу. Та метнулась вверх, а шинигами за стеной аж выдохнули облегченно. Саругаки полежала так ещё совсем немного на осенней листве, что сейчас уже была ветхой, как завет и крошилась, едва коснуться её удавалось, затем встала, выпутывая ногу.

- Бля-я-я-ять, - шипит, рассматривая тонкую ровную полосочку на лодыжке. Да и ладно. Отвыкла она за сотню лет по черепице скакать. На той лёд был всегда скользкий. Стряхнула листву, как смогла, убрала из волос, что за последние дни привычно упали на плечи, а затем снова прыгнула на крышу бараков, легко и быстро следуя своему чувству. Нет, ну честное слово, никуда уходить не надо было по сути! Вот скачет она тут по крышам, а Готей и ухом не ведет. Приятное, мать его, чувство. Только вот сердце стучит. Ещё один шаг шунпо, второй. Хватит. Пить хочется, да и дыхание уже сбилось, но осталось совсем немного.

Саругаки ловко спрыгнула с крыши на землю, облизнула чуть слипшиеся губы, мельком проскальзывая внутрь бараков. Найти спящего Синдзи совсем не проблема, главное проскользнуть мимо засыпающего паренька на посту, да и это не так чтобы задача из невыполнимых. Просто короткий шаг шунпо – мальчишка бьется головой об стол. Уснул бедняга. Ладно, сегодня его винить не за что.

Тонкие пальчики с отросшими острыми ноготками подцепляют фусума, чуть-чуть приподнять, но не слишком, чтоб не скрипела. Чертовы старомодные шинигами, ну, как же ж, блять, так можно? В узкую щель Хиори без труда пролазит, благо, что за две недели эти исхудала ощутимо. И точно также закрыть за собой перегородку, плотно, чтобы свет не проникал внутрь. Затем пройти вглубь, туда, где засыпающим светлячком тлеет лампа. Сердце стучит в горле, но Хиори не отступит. Нет, нет. Здесь фусума приоткрыты, так что удается легко протиснуться в проём и увидеть спящего на спине Синдзи.

Ками-сама, как же громко бьется сердце.

Ками-сама, ну и рожа! И что ему там снится? Хмурится вон как.

Саругаки все ещё надежно скрывает своё присутствие, потому что если он проснется раньше – то она засмущается и просто стукнет его варадзи по лбу, а потому, медленно и аккуратно снимает их. Тихо, не ступая на пол, держась совсем немного над ним – вдруг половицы скрипнут? – тихонько снять шаль. Сама едва ли не на пределе, ведь не восстановилась ещё, да и сердце колотится, как ненормальное. «Смотри на меня», - звучит в голове, унимая панику. Да что же ты тушуешься, Хиори? Всегда скрывала чувства и отношения, ото всех скрывала, потому что это их. Это для них двоих и никого больше. Потому что это то, что она никому не отдаст. Потому что то, что всегда заставляло её дышать. И то, что заставило её вернуться из той уютной темноты.

Пояс юката отправляется туда же на пол, а Хиори, решительно и глубоко вздохнув, подлазит к Синдзи под одеяло, касаясь его все ещё немного колючей щеки, встречаясь с ним взглядом. Интересно, он сейчас думает, что ещё не проснулся?

- Я только из-за тебя проснулась, - очень тихо говорит ему, смотря в глаза, - придурок.

Как быстро проснулся-то, а, посмотри только.

Хиори вскинула брови, едва сдержала улыбку, потому что смущалась очень, все-таки непривычно как-то. Столько лет вместе, столько лет бок о бок, не приходилось как-то вот до этого момента стесняться. Она даже купалась перед ним, пускай и была в футболке и белье, но мокрая ткань хорошо же могла просвечивать. И не стеснялась, а тут… Ох.

Саругаки прикусила изнутри щеку, стараясь не улыбаться, повернулась чуть, когда Синдзи вскочил, в одно мгновение просыпаясь и спешно запахивая ан ней юката. Рехнулась? Ну, ой, это её постоянное состояние, уж увольте. Мог бы и помягче быть, хоть немного. А она молчит, чуть цепляет точащим клыком по своей губе и внимательно смотрит на Синдзи, на то, как он реагирует на все это.

- Ты охренел? – также шепотом, едва слышно в этой спящей тишине спрашивает она на вот это вот «нельзя», ага, ещё сотенку лет подождешь? Хотя, нет уж. И сердце стучит так гулко, громко быстро. Потому что самую малость страшно, потому что смущается и потому, черт подери, что не было ни разу. И он же об этом наверняка знает. Хотя, это любой знает, смотря на Саругаки.

Поджимает губы и садится, для его собственного спокойствия придерживает полы юката и чуть не разверзлась хохотом на это вот «ты пиздец». Конечно пиздец, какие сомнения? И этот пиздец пришел по твою голову, тайчо-о. Пальцы чуть подрагивают, а волнение то самое же, что и в вечер накануне Нагасаки. Хиори выдыхает, с каким-то трепетом касаясь его щеки. Вот ведь, самую малость колется, но… всегда нравилось такое. Синдзи никогда не пытался отрастить бороду, что к счастью, иначе смотрелся бы донельзя смешно, а потому вот такое легкое покалывание его щетины можно было ощутить довольно-таки часто. И это нравилось и одно из немного, что было «разрешено» до этого момента.

- Синдзи, - она смущается очень, щеки горят и дыхание такое же горячие, да и волнение ощущается не только в подрагивающих пальцах и голосе. сидит вся напряженная, как струна, того и гляди лопнет. Но если этот гад сейчас упрется дбом, то непременно получит тапочком и завтра ему бы лучше тогда в Четвертый отряд не приходить, иначе займет там её койку, а она уйдет уже. Потому что если этот гад сейчас споткнется…

- Я в порядке, - негромко говорит она, совсем негромко, потому что воздуха не хватает, - я, - хмурится, пускай в темноте догорающей, будто умирающей лапмы это и не видно, отпускает юката, касаясь второй руки его плеча. Только по дрожащему маленькому отражения крошечного шарика света и становится понятно, где его глаза, совсем рядом, очень близко. Внутри будто от лихорадки заходится все мелкой дрожью, разве что зубы не стучат, потому что не холодно, нет, жарко. Невозможно жарко.

- Я хочу э…этого, - сгорит со смущения сейчас, прям на месте, если он промедлит хоть на мгновение, а потому чуть наклоняется вперед, несмело касаясь его губ своими.

Вот уж и подумать не могла, что это ей придётся настаивать на близости, а не ему. В генсее все одно на этот счёт: пацаны уламывают, девчонки ломаются, строя из себя недотрог... Черт, не стоит всё же об этом.

Ощущение того, что влюбляется в лучшего друга сначала перекраивало мир. Он же её друг, ну, которого и пнуть можно и ещё что-нибудь, но все как-то поменялось вдруг и сердце стало ударяться в рёбра, когда он бросал обеспокоенный взгляд на неё. И кажется, что это вот случилось как по щелчку. Просто и неожиданно, как взрыв уплывающих небольших судёнышек. И все, никуда уже было от этого не деться, да она и не хотела, если честно. Дело не в том, кто её такую вытерпит или кто обратит внимание, замечая за этими хвостиками и невыразительной фигурой девчонку. Просто вот он такой вот… не объяснить. Но когда крыло его, бывало, Хиори сама собой становилась той, кто мог бы подойти и пнуть его слегка, мол, ну, чего ты?

Идеальный.

А от того, что так сердцу дорог и решилась, не может после себя напоминанием оставить ощущение горячей крови на его ладонях. Нет уж, такой пинок сама себе придал сегодня, вспомнив обо всем и теперь не отступит назад. Как-то успевает ещё мысль пролететь, что нет в этом всём ничего удивительного: Синдзи вроде бы все устраивало, в том, что между ними оставалось, редкие милости, частые шалости, пинки и огрызания. Такие особенные отношения. Но чем ближе была война с Айзеном, тем больше Хиори думала о том, что же будет дальше. Как же не хотелось даже допускать мысли о том, чтобы расстаться, чтобы уйти куда-то в неизвестность или его отпустить. А поди ж ты, расходятся.

«На время», - напоминает себе, под короткий поцелуй. А она и горит, немного неловко опускаясь горячими пальцами по его шее и к плечам, ощущение непривычных нежных прикосновений к ключицам – по телу пробежали мурашки. И холодом от них будто веет. Дыхание резко перехватывает, когда Синдзи наклоняется вперед, оказываясь совсем уж близко, чтобы за её спиной затушит лампу. Что ж, под тихое шипение спокойнее не стало, все равно волнуется, привлекаемая ближе.

И думается вдруг, что ведь Хирако всегда был не только заботлив, но и нежен. Странная мысль, странное, совсем ненужное сейчас открытие. Разве оно важно? Глубоко вздохнув, медленно и тихо выдыхает, когда он кладет её ладонь себе на грудь. А там в ладошку под клеткой из рёбер бешено бьется сердце. Вторит её собственному.

«Нет, ща сиганет отсюда, пятками сверкая», – Хиори поджимает губы, пытаясь сдержать улыбку под звонкий удар белоснежной ладони о такой же белый лоб. И выдыхает ещё раз, расслабляясь немного, так и дрожь будто унялась, но волнение стало сильнее, много сильнее.
- Уверена, - отвечает ему также на ухо негромко, цепляясь за плечо. И все, что она сейчас чувствует нельзя сравнить с чем-либо. Никаких бы слов не подобралось, если бы решила сама себе все надумать, пересказать.

Без юката и не зябко совсем, только тело покрывается мурашками от таких непривычных прикосновений, сбивается дыхание, которого не хватает и так, от поцелуя. Кольцо в его языке цепляет. Ещё немного и в голове будет совсем пусто. Саругаки, держась за плечи Синдзи, которые сейчас больше чем обычно кажутся и широкими и самыми надёжными, не отрываясь от поцелуя ёрзает немного, чтобы сразу обхватить его ногами, скрещивая лодыжки за его спиной.

Знает, что будет больно, что иначе и никак, а все равно не остановится. Уж если в самом начале не остановила мысль, что Хиори как когда-то не умела целоваться толком, не умеет заниматься сексом, то сейчас и подавно. Научится, благо…

Все равно назад пути уже не будет и она просто не позволит уже.

Она чуть опускается руками к его груди, легкими, горячими касаниями, нежными даже, умеет ведь. Под правой ладошкой отчетливо ощущается шрам, оставленный так много лет назад. И снова к сердцу поближе, что ухает так сильно.

Как же жарко, невыносимо жарко и тело горит там, где прикасается к ней Синдзи. И все же будто дышит благодаря его касаниям, будто живёт за счёт его поцелуев. Так вот близко впервые. И кажется, что все равно недостаточно, хочется ближе, ещё ближе.

Их милости в генсее всегда были такими невинными, в чем-то даже мимолетными и нередко заканчивались шлепком по его макушке. Слишком импульсивная Хиори никогда не могла долго спокойно сидеть и обнимать его, целовать его. Ей необходимо было движение и хоть какая-то призрачная уверенность в том, что никто ни о чем не догадывается. Хотя, тут она могла бы и поспорить. Глазастые все были слишком. Ну, и сотня лет вместе не могут пройти мимо. Научат многому.

Синдзи горячий, сильный. Хиори для себя его открыла с иной стороны, по этим нежным прикосновениям и поцелуям, от которых горят лёгкие - воздуха бы. Но никто не отрывается от другого, будто бы мало. От касания к внутренней стороне бедра перехватывает дыхание, хочется сказать уже “не тяни уже, горю! “, да не успевает возмутиться, увлекается резко в поцелуй.

Не громкое мычание ему в губы, жмурится до боли, обнимая за шею и все также обхватив его ногами. “Больно”, - с дрожью в теле пролетает молниеносным метеором, чтобы тут же и угаснуть, за новым поцелуем.

---

Лежать вот так, разумеется, не приходилось. Последние рамки смущения пали ещё в тот самый момент, когда она прижалась лбом к изгибу его шеи, стараясь все же быть тихой, но, кажется, это не совсем удалось. Оба сердца бьются негромко, хотя, Хиори ещё тяжело, пускай и медленно дышит и льнет поближе, удобнее устраиваясь. В голове абсолютно пусто. Ни единой мысли, даже намёка, лишь бесцельное вырисовывание каких-то узоров на его груди острым ноготком доказывает, что Саругаки не спит. Да и Синдзи притих, то и дело вот так щекочет её. От поцелуя в лоб жмурится довольно.

Ох, только с ним Саругаки может быть такой: в чем-то женственной, нежной даже. С остальными только всегда оставалась искренней: открыто ненавидела, злилась. Лишь в тайне ото всех любит его. Нет, не в том смысле, что этого совсем никто не знает, а в том, что этого никто не видит. Не слышит, как она хихикает на его слова “моя мартышка”, как вот так льнёт и жмется, будто между ними ещё осталось свободное пространство.

-Устала, - лениво и сонно говорит Хиори, продолжая бороться со сном. Она поднимает голову упираясь острым подбородком ему в грудь, сцепляя послушно пальцы в замок с его. Но хватка Синдзи все равно сильнее. Может быть мартышка и быстро поправляется, да только прогулка вечером, несколько шагов шунпо, что она сделала, будто бы здоровая, падение и… последующий секс измотали изрядно. Всё ж таки слабая ещё, как бы не хорохорилась.

-Немного, - и почти не врет, потому что лёгкую боль накрывает ещё сохранившееся чувство близости и ноги, кажется, немного подрагивают. Едва заметно. Саругаки упрямо борется со сном, не желая, чтобы эта ночь закончилась, ведь наступит новый день и тогда приблизится день ухода…

- Теперь тебе придётся на мне жениться, - засыпая, сказала она и вряд ли даже вспомнит утром о сказанном.

Сомлела всё же, поудобнее устроив голову на груди Синдзи, сразу же провалилась в сон, негромко засопев.

Отредактировано Sarugaki Hiyori (2018-11-13 20:15:01)