Моран не знал никого в целом мире, кто был бы хоть немного похож на Джима Мориарти. В ком так органично сочетался бы целеустремленный и беспринципный гений с эмоциональным и чувствительным любовником. Джим был настолько честен в выражении своих чувств, что Себастьяну это казалось чем-то запредельным - то, как он порой злился, как увлекался каким-нибудь делом, как был в ярости, или, как сейчас, сгорал от желания, которого совершенно не стеснялся.
А еще - Джим не подбирал слова. Нежность из его уст едва не парализовала Морана. Он насчет себя был уверен: ему не нужно словесное подтверждение чувств, достаточно видеть и знать, и он знал все про Джима в этом плане, но стоило ему назвать Себастьяна любимым, как уверенность тут же пошатнулась. Он вряд ли мог понять причины своей устойчивости, и уж тем более то, почему просьбы Джима так на него действуют - он просто наслаждался всем этим, забирал себе и отдавал Джиму обратно, прижимал к себе его тело, касался руками, чувствуя моментальную отдачу, отзыв на каждое касание, даже самое мельчайшее.
Морану казалось, что Джим такой только с ним. Даже несмотря на всех прочих своих любовников (которых он, к слову, перестрелял бы без зазрения сердца) - невозможно было настолько полно отдаваться больше, чем одному человеку. У Джима тогда бы просто не осталось сил на Морана, но полковник хорошо ощущал, что нечто в Мориарти раскрывается только в его присутствии, и потом изливается настоящим водопадом, в струях которого полковник ощущал себя лучше всего на свете.
С Джимом секс превращался в что-то совсем другое, большее, чем физический процесс. Эмоций тут было куда больше, чем движения, и Моран все время замечал, что любуется телом Джима, его позами, тем, как скапливается на коже пот, как судорожно дергается кадык, размыкаются губы. Он улавливал сотню малейших изменений - вздымающаяся грудь, пальцы сжимают простынь, откидывается назад голова. Многие из этих движений Моран предугадывал, как будто это было вложено в него некой программой - когда Джим приподнимал ногу, Себастьян тут же подхватывал ее у колена, помогал поднять выше, и потом слушал, как Мориарти стонет от нового оттенка удовольствия.
Смотреть на него - уже удовольствие. Но Морану доставалось намного больше.
Моран почти не разговаривал, из его губ вырывалось только тяжелое дыхание и стоны, и имя Джима - тоже, и потом, когда они кончили во второй раз, когда лежали, ужасно усталые, в кровати, Себастьян подумал, что сам он далеко не так открыт как Джим. Что Джим - то самое, чего ему недостает в себе самом.
Ему нравилось гладить Джима, трогать пальцами горячую кожу, чувствовать, как он расслабляется и начинает дышать спокойнее, как уютно прижимается к полковнику, занимая такую позу, чтоб соприкасаться с ним как можно теснее. Моран не был уверен насчет любви: любит он Джима или ему просто с ним нравится, и насчет Джима тоже - слова, произнесенные во время секса, это все равно что признание под алкоголем, но на самом деле это даже не было слишком важным.
Важнее было то, что Джим никогда не спешил одеваться и уходить.
***
Моран полагал, что Джим смог бы справиться с тренировкой и на следующий день, но не настаивал на ней, и вместо этого они углубились в изучение домов и квартир на два яруса, куда могли бы переехать. Моран по-прежнему хотел иметь свою квартиру, отдельную, на случай чего-то непредвиденного: некое убежище, - но мысль о том, чтоб жить с Джимом в уже гарантировано “их” доме его привлекала. Он точно знал, что в этом пока еще гипотетическом доме будет отдельное пространство, принадлежащее исключительно Джиму - боссу, - и будет общее место, намного больше. Мысль о собственном спортивном зале Себастьяну тоже очень нравилась. Он перечислил Джиму все, чего ему хотелось: несколько тренажеров, штанга, гантели, стенка, маты для занятий с Джимом. И бассейн. Насчет него полковник не был уверен полностью, но чем больше вариантов они смотрели, тем сильнее Моран убеждался в том, чего хочется.
Никто не покупает новый дом за день, верно? Верно, только если ты не Джим Мориарти. Ему не нравилось промедление, и уже к вечеру они отправились посмотреть на квартиру: два этажа, неширокие окна (мера безопасности, Моран потому на это место и обратил внимание), отдельный вход с улицы, место для парковки. Бассейн тоже был - на крыше. Район оказался тихим, “спальным”, и это тоже полковнику нравилось - поблизости не было более высоких зданий, чем этот дом, так что никакой снайпер с крыши их не подстрелит.
- Вы сможете переехать уже на следующей неделе, - сказал агент, все еще не верящий в то, что ему попались такие клиенты.
- Лучше завтра, - ответил Моран. Местная мебель была неплохой, но он знал, что Джим захочет другую, а значит остаток вечера и часть утра рабочие могут этим заниматься. А потом они въедут, и если что останется - Себастьян доделает это сам. - Что-нибудь придумайте.
Он и сам был доволен. Не так сильно, конечно, как агент, но тоже изрядно, и потому после осмотра нового дома неожиданно повез Джима не обратно, а в ресторан - ужинать. Точнее, рестораном он назвал это место вскользь, все-таки Моран не был любителем крутых заведений, где обязательно требовался дресс-код, играла живая музыка, а одна портьера у окна стоила как среднестатистическая лондонская зарплата.
Машину он остановил у грилль-бара. Вывеска в желто-черных тонах, внутри все тоже было черным, желтым и белым, наверняка модным: на столах рисунке в стиле ворхоловских, осколки зеркал на стенах, мотивационные надписи и увеличенные до размеров картин стикеры. Молодежное место: Морану куда больше подошел бы пропитый ирландский паб с восемнадцатью сортами пива, а Джиму - как раз-таки изысканный ресторан какой-то особой кухни. Грилль-бар был чем-то средним, но Себастьяну сейчас в любом случае было наплевать.
- Завтра нужно будет сменить все двери, может быть, окна тоже. Я хочу замки на окна, знаешь, это бывает очень полезным. И там на крыше рядом с бассейном эти всякие вазоны и кресла - предлагаю убрать и сделать там вертолетную площадку, на всякий случай. Ясно, что вертолет там мы не поставим, с улицы будет видно, это привлечет внимание, но кто знает, когда нам это понадобится.